По команде строй замер. Где-то вдали ель только стук проходящего трамвая да автомобильные гудки.
- Здравствуйте, товарищи! - поздоровался с нами контр-адмирал.
Стая голубей, вспуганная раскатом наших голосов на минуту затмила солнце.
- Прочтите приказ! - приказал контр-адмирал начальнику нашего курса.
После этого он обратился к нам с короткой напутственной речью.
На койках выпускников уже лежало тщательно пригнанное офицерское обмундирование.
Через несколько дней нам предстояло разъехаться по разным флотам. Видяев получил назначение на Северный флот, Семенов - на Балтику, я - на Черноморский флот.
Меня назначили штурманом подводной "Касатка".
Я выехал в Севастополь.
Сразу же с вокзала я направился к месту базирования подводных лодок. Разыскав командира подводной лодки Иллариона Федотовича Фартушного и доложил о прибытии. Фартушный усадил меня, тщательно ознакомился с моими документами,
- Кончили неплохо, - сказал он. - Теперь осталось немногое: проверить ваши знания на практике. Завтра лодка выходит в море. Приступайте ê обязанностям.
- Но... - неуверенно начал я, - вести один... самостоятельно... я еще не смогу... нас учили...
- Если понадобится, я всегда помогу, - отрезал Фартушный. - Сегодня примите дела и доложите мне.
Обескураженный, я вышел из каюты Фартушного.
"А если не смогу точно рассчитать курс, - размышлял я, - или по моей вине случится что более страшное? Тогда как?.."
Я так углубился в свои мысли, что столкнулся с каким-то офицером. Незнакомый офицер - сухощавый, большелобый человек - с любопытством посмотрел на меня серыми, очень внимательными гла зами.
- Лейтенант Иосселиани? - спросил он и тотчас же протянул руку. - Нарнов Александр Григорьевич, комиссар подводной лодки. Хотите не хотите, нравится не нравится, но служить будем вместе. Пойдемте побеседуем. У вас есть время?
В голосе Нарнова я уловил теплые нотки. Это ободрило меня, и я рассказал комиссару о своих сомнениях.
- Ничего, ничего, - успокаивал меня комиссар. - Это испытывает каждый новичок. Вы получили в училище хорошие теоретические знания. Это еще, конечно, не все. Стать настоящим штурманом трудно. Мы все вам поможем... Командир у вас опытный и умелый руководитель... И другие старшие товарищи охотно помогают младшим.
Вечером я доложил Фартушному о том, что принял дела моего предшественника.
Мы вместе направились в кубрик.
Личный состав корабля был построен в ожидании командира и комиссара. Приняв рапорт от дежурного, Фартушный прочитал приказ о моем назначении, затем поблагодарил за отличную службу уходившего с корабля штурмана.
В смущении я наблюдал за застывшими в строю подводниками. На лице усатого боцмана мелькнула усмешка. Мне показалось, что она относилась ко мне. Я еще больше смутился.
- Невесело? - спросил Нарнов, встретив меня около двери моей каюты.
Мы зашли ко мне и присели.
- Не особенно, товарищ комиссар.
- Обыкновенное начало службы. Иначе это и не бывает... Народ у нас дружный, - продолжал он. - Но поменьше промахов. Промахи начальников всегда на виду у подчиненных. Их поначалу не прощают... Ничего, справитесь...
На следующее утро я встал раньше остальных офицеров и сел за предварительные расчеты. К приходу командира у меня все было готово.
He подавая команды e снятии со швартовых, Фарòушный прошел ко мне.
- Ну, вот теперь сделаем предварительную прокладку, - обратился он ко мне.
Я доложил, что уже сделал прокладку. Фартушный старательно проверил расчеты.
- Выходит, вам пока помогать не надо? - улыбнувшись, спросил командир и принялся расспрашивать меня о состоянии штурманской части.
И этот экзамен я выдержал довольно благополучно.
Ранним утром лодка взяла курс в открытое море. Вахтенным офицером был я. Рядом со мной на ходовом мостике стойл командир. По исстари заведенному морскому обычаю он опекал молодого офицера.
Командовать кораблем, даже и в качестве вахтенного офицера, значительно сложнее любой специальной службы и работы. Молодые офицеры допускались к самостоятельному несению вахты после тщательной проверки их знаний и навыков. Однако условия боевой подводной лодки резко отличались от тех, в которых мы учились. Поэтому я чувствовал себя неуверенно.
Не прошло и часа после нашего выхода из базы, как сигнальщик доложил, что в море прямо по носу лодки плавает бревно.
Я смотрел на бревно и не знал, что предпринять. Потом крикнул:
Ой! Товарищ командир, бревно! Что делать?
Фартушный словно не слышал моего крика. Он с безразличным видом смотрел куда-то вдаль.
"Сейчас лодка натолкнется на него, - со страхом подумал я. - Как же быть?"
- Ну что раздумываете? Уклоняйтесь! - внезапно заорал Фартушный.
Я даже и не предполагал, что голос его может быть таким громким.
- Право на борт! - тотчас же скомандовал я. Лодка уклонялась от курса, но я забыл о только
что поданной команде. Фартушный с нарочито безразличным видом рассматривал свои ногти.
- Лево на борт! - испуганно крикнул я рулевому.
Когда лодка легла на прежний курс, я почувствовал, как горят мои уши:
- Растерялись? - неожиданно спросил Фартушный.
- Да, товарищ командир, - признался я.
- Морской маневр не терпит медлительности. Нерешительность еще хуже, чем неправильное решение. Учтите это...
Я со страхом думал о насмешках моих новых товарищей. Мои опасения не замедлили оправдаться. Подсмеяться надо мной решил фельдшер Цыря.
Врача на лодке не было, и, видимо, поэтому фельдшер, лейтенант медицинской службы Цыря, гордо именовал себя доктором. Делать ему было нечего, потому что никто из экипажа не болел, и Цыря изощрялся в остротах, тратя на них всю свою энергию. Ни одно событие на подводной лодке не проходило мимо его внимания. За обедом он обратился к командиру лодки:
- Товарищ капитан-лейтенант, говорят, в море много невыловленных бревен, попадающих прямо под форштевень?
- Попадаются, - сухо ответил Фартушный.
По его тону все поняли, что шутить над молодым офицером не следует.
После обеда Фартушный устроил мне новый экзамен, из которого тут же установил, что я не имею ни малейшего представления о том районе, через который шла наша лодка.
Я немедленно же приступил к изучению морского бассейна.
- Работаешь, штурманок? - вырос вдруг передо мной Цыря. - Работай, работай, труд исправляет людей...
- Тогда, наверное, ты не скоро исправишься, - решил я ответить на его насмешку в том же духе.
- Ах ты, щенок! - не на шутку обиделся Цыря. - Считаешь меня бездельником? А ты знаешь, что прокладку курса фактически не ты, а командир ведет. Ты только манекен, и больше ничего...
- Ну и пусть, но я же к тебе не пристаю, - сдержал я себя. - Чего ты от меня хочешь?
- Лейтенант Цыря! - негромко сказал незаметно спустившийся с мостика Фартушный. - Отойдите от штурманского стола сейчас же! Передайте старшему помощнику командира, чтобы он вам нашел работу!
- Есть, товарищ командир! - отчеканил Цыря. Я до вечера, почти не разгибаясь, просидел за своим столом.
Так прошел для меня первый день службы на подводной лодке.
Лодка пришла в район боевой подготовки. Здесь нам предстояло погрузиться в воду. В подводном положении лодка почти беспрерывно меняла курсы и скорости. Это были горячие для меня часы. Долгое время мне не удавалось разогнуться, но, поглощенный расчетами, я даже не замечал этого. И только утром, когда наступили минуты затишья, я почувствовал, что смертельно устал, прошел в кают-компанию и жадно выпил большую кружку крепкого чаю. Есть не хотелось.
- А поесть вам бы следовало, - посоветовал мне Нарнов.
- Не могу, товарищ комиссар, - отозвался я, намереваясь уйти из кают-компании.
- Выходит, вы еще не моряк. Вот когда и при настоящей качке почувствуете волчий аппетит, тогда только сможете считать себя моряком, - бросил вслед мне комиссар.
В дальнейшем я понял, что он был прав. Всплыли мы только перед обедом. Шторм окончился. Море было спокойным. Солнечные лучи играли на его поверхности.
- Дать курс в квадрат № 20221! - приказал мне командир подводной лодкя.
Я сравнительно быстро отыскал на карте нужный район. Но, приложив к параллельной линейке транспортир, спутал шкалу - прочитал верхнюю цифру вместо нижней и не без самодовольства крикнул на мостик:
- Курс двести семьдесят восемь градусов! Лодка послушно легла на новый курс. Однако
я вовремя ощутил сомнения в правильности моего расчета и после проверки обнаружил свою ошибку.
"Что же я сделал!" - схватился я за голову.
Ничего не оставалось, как поспешно выскочить на мостик и исправить свою ошибку.
- Разрешите подправить курс? - обратился я к Фартушному.
- Разрешаю, - спокойно бросил через плечо Фартушный.
Само собой разумеется, под словом "подправить" понималось изменение курса на несколько градусов. Мне же предстояло изменить его ни много, ни мало как на сто восемьдесят градусов, то есть лечь на обратное направление.
- Право на борт! - крайне смущенно вполголоса скомандовал я.
- Есть право на борт! - очень громко и четко повторил мою команду рулевой.
Фартушный с явно нарочитым удивлением спросил:
- На сколько же градусов вы подправляете курс?
Я невнятно принялся докладывать о своей ошибке. К моему удивлению, Фартушный только добродушно рассмеялся. Улыбнулся и комиссар.
- Такие ошибочки могут дорого обойтись. Я даже и предполагать не мог, что вы такой плут... - проговорил командир. - Ваша вахта окончилась. Идите-ка отдыхать.
Добравшись до своей койки и едва положив голову на подушку, я тут же заснул. Но сон мой был не долог.
- Солнце выглянуло, - услышал я осторожный шепот, - товарищ лейтенант, солнце!
Это был усатый боцман. Ему явно жалко было будить меня.
- Какое солнце? - не сразу разобрался я, в чем дело. ......
- Показалось солнце! - пояснил боцман. - Капитан-лейтенант и говорит: "Штурману определиться!"
Я немедленно же вскочил на ноги и побежал на мостик, впопыхах забыв захватить с собой секстант.
"Снова промах", - с острой досадой подумал я, но, едва высунув голову из люка, увидел, что страхи мои напрасны. Фартушный вместе с комиссаром и фельдшером давно уже занимался астрономическими наблюдениями.
Фартушный принадлежал к числу морских командиров, которые считали, что грамотный морской офицер обязан иметь твердые навыки по астрономии. Решение астрономических задач на нашей подводной лодке обставлялось почти как торжество. Фартушный требовал знаний по астрономии не только от строевых, но и от всех других офицеров, включая военфельдшера Цырю, не имевшего никакой теоретической подготовки по астрономии.
Я тотчас же присоединился к командиру и комиссару.
Все мы астрономическим путем определяли точное местонахождение подводной лодки.
Командир лодки внимательно просмотрел наши карты, сравнил их и сообщил, что у меня расчеты наиболее правильные. Впрочем, он тут же пожурил меня за медлительность. По его мнению, те же расчеты могли быть сделаны за гораздо более короткий срок.
- Я тебе завидую, - видимо забыв о нашей размолвке, сообщил мне Цыря, после ухода командира. - Вот уже два года, как я занимаюсь этим делом, и Фартушный ни разу меня не похвалил.
Дни, заполненные напряженными занятиями, бежали совсем незаметно, и я очень удивился, когда Цыря сказал, что мы уже две недели в походе. Сверился с календарем. Фельдшер был прав.
Эти четырнадцать дней стали для меня школой, которую в береговых условиях для моряка ничем нельзя заменить. Неутомимому командиру все реже и реже приходилось меня опекать и контролировать.
Это отнюдь не означает, что я не совершал новых промахов. Случаи, после которых мне приходилось краснеть, случались еще неоднократно.
Как-то в тихую ясную погоду я стоял на мостике. Кроме меня, здесь были сигнальщик Улько и лейтенант Маргасюк, вышедший подышать свежим воздухом.
- Хороша погодка! - восхищался Маргасюк и неожиданно совсем другим тоном произнес: - А что это на горизонте?.. Кажется, берег... Эх, спать хочется, - зевнул он и спустился с мостика.
Маргасюк за год службы на корабле уже прошел хорошую школу, и я не мог не отдать должного его подготовке.
"Откуда же здесь земля?" - с недоумением раздумывал я, вглядываясь в голубовато-серую даль. Чем дольше я смотрел, тем отчетливее видел впереди землю.
"Значит, это берега Кавказа", - решил, наконец, я, со вздохом опустив бинокль. Дело в том, что, по расчетам., ближайшая земля должна была находиться не менее, чем в ста милях от нас.
"Промах, новый промах! Я ошибся в прокладке", - думал я.
- Вы считаете, что это горы, товарищ Улько? - спросил я у сигнальщика.
Сигнальщик поколебался, но, подумав, согласился, что похоже на горы. Я приказал разбудить и командира.
Фартушный, выслушав мой рапорт, стал пристально всматриваться в горизонт.
- Придется вам пойти проверить свои расчеты и прокладку - каким-то странным голосом сказал он. - Вызовите лейтенанта Маргасюка. Он заменит вас на вахте.
Маргасюк, узнав, в чем дело, попросил у Фартушного разрешения изменить курс на сто восемьдесят градусов, чтобы сохранить необходимое расстояние между кораблем и обнаруженным берегом.
- Не надо! Пойдем прежним курсом и с той же скоростью, - отдал приказание Фàртушный. - А штурман пусть выяснит ошибку в прокладке и завтра доложит о ней.
Приказания командира не подлежат обсуждению. Я немедленно же покинул мостик.
Тщательная проверка штурманских расчетов ни к чему не привела. Я принял во внимание возможные ошибки рулевых и приборов, заново делал прокладки, но выходило, что берег не мог обозначиться так рано.
Обескураженный, подавленный, я поднялся на мостик.
- А где горы? Горы где? - всматриваясь в морскую даль, вскрикнул я.
- Вернулись к себе на Кавказ! - засмеялся в ответ Маргасюк. - Заступай-ка, дорогой, на вахту и можешь воевать с мельницами сколько тебе угодно.
- Выходит... - начал я.
- Вот именно "выходит". Мы сочли горами обыкновенные тучи, - разъяснил Маргасюк.
Только теперь я осмыслил приказание Фартушного идти прежним курсом.
Я попросил Маргасюка постоять еще некоторое время на вахте, пока я приведу в порядок свои дела, и спустился в центральный отсек, по пути с горечью раздумывая о предстоящем докладе командиру лодки.
Фартушный сидел за штурманским столиком и проверял мои расчеты. Я остановился рядом с ним, ожидая неприятного объяснения.
- Расчеты у вас правильны. К сожалению, вы еще не выработали уверенности в себе. Учтите: опытные штурманы расчетам верят больше, чем сигнальщикам. Да, так и должно быть. Почему не спите? - оборвал себя Фартушный, увидев фельдшера Цырю.
- Говорят, что показались горы, а я давно мечтал побывать на Кавказе, - объяснил коварный медработник.
Я ожидал, что Фартушный рассмеется, но вместо этого он с очень сердитым видом стал отчитывать фельдшера за бездеятельность:
- Вы помогли коку, он обварил себе руки? И потом, сколько раз я вам приказывал проверить, в порядке ли нагревательные приборы? Это лучше, чем интересоваться берегами Кавказа.
Он долго сурово отчитывал фельдшера...
- Да, старик простит ошибку, но лени он не выносит, - высказался Маргасюк, когда я поведал ему о ночном разговоре.
"Стариком" мы, как это принято в армии и на флоте, называли своего командира, капитан-лейтенанта Фартушного. Ему было немногим больше тридцати лет, но это для нас не имело значения. Как и обычно, в слово "старик" вкладывалась особая теплота, вера в знания и опыт командира, глубокое к нему уважение.
Следующий день был солнечным, на редкость погожим.
Фартушный приказал экипажу купаться. Экипаж построился на кормовой надстройке, на воду спустили шлюпку. Прозвучала команда "в воду".
Фартушный был прекрасным пловцом. Он первым прямо с мостика прыгнул в воду. Через минуту на подводной лодке оказались только старший помощник, комиссар и дежурно-вахтенная служба. Все остальные плавали наперегонки, ныряли и резвились. Особенно отличился лейтенант Маргасюк, великолепно прыгавший в воду с рубки.
В тот же день вечером комиссар поручил мне руководить политзанятиями.
- Вы уж огляделись, пора подумать об общественной работе, - сказал мне Нарнов.
Первое занятие было назначено через день. Темой его было боевое прошлое нашего флота.
Я хорошо понимал, что офицер должен в совершенстве владеть словом. Он обязан уметь зажечь своих подчиненных, воодушевить их на подвиг, разъяснить решение партии и правительства, ободрить в трудную минуту, дружески поговорить по любому вопросу культуры, искусства и литературы. Советская Армия и флот, как известно, построены на сознательной дисциплине личного состава. Именно поэтому командир обязан уметь действовать на сознание людей, а для этого хорошо, толково и доступно говорить.
Все эти соображения не оставляли меня, пока я готовил свое выступление. Я выучил его почти наизусть. Однако, как только переступил через комингс второго отсека, все вылетело из моей головы.
Этому способствовало и то, что в момент подачи команды "смирно", я споткнулся обо что-то и едва не растянулся по палубе. Хотя никто из присутствующих в отсеке даже не улыбнулся, я был изрядно сконфужен. С трудом овладев собой, приступил к занятиям. Первую фразу я произнес невнятно, несколько секунд помолчал, прежде чем выговорить вторую. Потом дело пошло несколько лучше.
- Для начала неплохо, - сказал мне Нарнов после занятия, отведя меня в сторону.
Мне же казалось, что я только что пережил жестокий провал. Слушая комиссара, я недоверчиво смотрел в его глаза.
- Я думал, что хуже получится, - вполне серьезно говорил комиссар. - А сразу, как известно, ничего не дается.
Не верить такому человеку, как Нарнов, было нельзя.
Ободренный, я поспешил на вахту, раздумывая по пути о том, что вот и еще один экзамен мною сдан.
На исходе похода, перед Севастополем, я случайно заметил перед лодкой в море рыбацкие сети, подал необходимую команду и сумел предотвратить грозящие нам неприятности. Это еще более способствовало тому, что я начал чувствовать уверенность в себе. Многие хвалили меня. Фельдшер Цыря сказал мне:
- Поздравляю. Ты сделался почти настоящим подводником.
Если уж Цыря, всюду находящий повод для насмешки и высмеивающий всех, поздравил меня, значит, я действительно этого заслужил.