- Эй, вы! Говорите, да не заговаривайтесь! - наконец пришел в себя "пленник". - Ты меня чего оскорбляешь! Гитлера я тебе покажу, щенок... - Он нашел глазами немало перепугавшегося парня с бакенбардами. - Я ничего не забуду!.. Я твои баки с корнями вырву.
Иван Акимович проверил документы "пленника" и объявил:
- Надо извиниться перед товарищем. Он никакой не шпион, а рабочий Селиванов.
- А почему долго отсиживался?
- Мы его раньше здесь не видели! - заговорили в толпе.
- Я случайно пошел в эту уборную, будь она проклята совсем! - возмущался Селиванов, размахивая худыми длинными руками. - Кто установил, сколько надо быть в уборных? Каждый...
Протяжные сигналы воздушной тревоги прервали нас и заставили разбежаться всех по своим местам.
На этот раз артиллерийское оружие было изготовлено к бою быстро и организованно. Я был очень доволен результатами, но Вербовский не разделял моего мнения.
- В нормативы не укладываются, - недовольно заявил он.
Нормативы никто не проверял, о них трудно было спорить, но от соседних подводных лодок мы не отстали, а, наоборот, раньше их могли открыть зенитный огонь, если бы была надобность. Но разведывательные самолеты фашистов пролетели где-то стороной, над городом они не появились.
- Вы у нас украли сорок минут, - шутил дядя Ефим после отбоя.
- Только тридцать, - поправил я.
- А ловля того... шпиона, - он хитро сощурил глаза. - Это вы моего друга поймали, Ваню Селиванова.
Боевые тревоги на лодке использовались как учения и приносили поэтому определенную пользу. Продолжались они обычно не менее получаса. На боевых постах и командных пунктах шли тренировки и учения. Но все ремонтные работы на это время прекращались.
На коротком партийном собрании, состоявшемся в обеденный перерыв, присутствовали и рабочие-коммунисты. Единогласно было принято решение: обеспечить окончание ремонтных работ к субботе 27 июня.
Это означало сокращение сроков работ на три недели против того, что предусматривал план мирного времени.
После обеда никаких перерывов в работе не было до самого позднего вечера, когда передали по радио первую сводку Главнокомандования.
Вокруг установленного на лодке рупора громкоговорителя собрались все рабочие и подводники. Вероятно, никогда никто из нас не забудет, с каким трепетом мы слушали скупые строчки первой сводки. Она принесла нам больше горечи, чем многие последующие сообщения, содержавшие еще худшие известия. Каждый из нас ждал вести о победоносном наступлении наших войск на всем фронте, а сводка кончалась тем, что фашисты захватили часть нашей земли и оккупировали город Ломжу.
- Как же так?.. - растерянно произнес Пересыпкин, стоявший ближе всех к рупору. - Значит, они сильнее...
- Ну, уж и сильнее, - возразил старшина Свистунов. - Так нельзя рассуждать. В войне всяко бывает. Приходится иногда и отступать...
- Вы видели своими глазами, товарищи, какой неожиданностью для нас с вами было вероломное нападение фашистских самолетов, - вышел вперед Иван Акимович. - Неожиданность буквально оглушила, мирных людей. Она породила шпиономанию. Вы видели, как ловили "шпиона", который оказался честным нашим товарищем. В городе целый день происходили такие эксцессы. Они мешают работе, вызывают суматоху, напрасную трату энергии. Вместо того чтобы все силы направить на организацию обороны, многие занимаются тем, что ловят друг друга. Им всюду мерещатся призраки шпионов. Это одно из проявлений паникерства и преувеличения возможностей врага. Каждому ясно, что фашисты не могли наши ряды очень уж сильно засорить шпионами. Для этого нет условий в нашей среде. Тем не менее нашлись люди, которые допускают такую возможность.
Иван Акимович говорил спокойно, продумывая и взвешивая каждое слово. Угрюмо сосредоточенные подводники и рабочие, окружившие его плотным кольцом, словно замерли, ловя каждое его слове.
- Несомненно, товарищи, - продолжал комиссар, - фашистские громилы рассчитывали воспользоваться именно паникой, растерянностью, которую вызовет их неожиданное и вероломное нападение. Правда, им это мало поможет, они будут биты и жестоко наказаны, но неожиданностью нападения на первых порах войны они, бесспорно, воспользуются. Ведь наши люди не ожидали вооруженного нападения. Трудились и жили в мире. А гитлеровцы отмобилизованы, вооружены до зубов, обладают опытом ведения современной войны. Ведь Гитлер уже успел разгромить и подчинить себе всю континентальную Европу, промышленность которой теперь работает на него. И нет ничего удивительного, товарищи, если на первых порах нашим войскам придется временно отступать и терпеть неудачи. Конечная победа за нами!
Я поднял голову и встретился глазами со старшиной Свистуновым. Лоб его был нахмурен, глаза поблескивали. Парторг, как и другие подводники, внутренне не мог мириться с мыслью, что нашим войскам придется когда-нибудь, хотя бы временно, отступать. И он с горечью выслушивал слова Ивана Акимовича.
- Война будет тяжелая и длительная. Если кто думает, что она может кончиться за один месяц, ошибается, - предупредил Станкеев.
Люди переглянулись, но возражать никто не стал.
После окончания беседы свободная от участия в работах часть личного состава должна была идти спать, и дежурный по кораблю громко, по-уставному скомандовал: "По койкам!"
Однако нелегко было заставить людей идти спать: слишком возбуждены были нервы.
- Почему не спите, нарушаете распорядок? - шепотом, но резко придрался я во время обхода к одному из матросов в жилом отсеке.
- Я никому не мешаю, товарищ старший лейтенант, - оправдывался он. - А спать... никак... не получается.
- А чего вздыхаете? - уже мягче спросил я.
- Как можно спать спокойно, товарищ старший лейтенант, когда фашисты уже на нашей земле?
- Что же, всю войну не будете спать?
- Потом, видать, привыкнем. Сразу так... трудно, Я думал, что... совсем иначе думал, а они, оказывается, могут на нас наступать. Город... название не запомнил.
- Ломжа.
- Да, кажись, Ломжа. Заняли?
- Ну, заняли. А мы потом Берлин займем. Вы хотите воевать без жертв, что ли?
- Ваша, может, правда...
- Спите спокойно. Фашистов разгромим и Гитлера к стенке поставим. Но, конечно, не сразу.
- Потом-то разгромим, но пока... Зло берет, товарищ старший лейтенант!
Выйдя из жилого отсека я поднялся на мостик.
Обычно залитая морем многочисленных корабельных огней бухта была погружена в темноту. Только звезды мерцали на небе. Слышался разноголосый гул многочисленных механизмов и машин судоремонтных мастерских, уже переведенных на круглосуточный режим работы.
На целые сутки ранее намеченного срока, в пятницу утром, работы на "Камбале" были завершены, и она вступила в число боевых кораблей Черноморского флота.
Неудачи
Подводная лодка готовилась в первый боевой поход. Верхняя палуба, пирс и подходы к нему напоминали муравейник. Экипаж пополнял корабль боезапасом, продовольствием, топливом, водой.
Погрузочный кран поднял с пирса торпеду, развернувшись на шарнирной пятке, пронес ее по воздуху и постепенно начал опускать над палубой "Камбалы". Когда торпеда повисла в горизонтальном положении, на густой тавотной смазке отчетливо стала видна надпись, сделанная чьими-то пальцами: "Наш подарок фашистам".
- Хорош подарочек, товарищ старший лейтенант, правда? - прикрывая рукой глаза от солнца, обратил мое внимание лейтенант Глотов. Он руководил погрузкой торпед.
- Подарок достойный.
- Вы ходите как черепахи! Так воевать нельзя! - слышался сипловатый голос боцмана Сазонова. Он "подбодрял" матросов, занимавшихся погрузкой продуктов, хотя те и без того расторопно бегали со своей тяжелой ношей с пирса на лодку и обратно.
- Сазонов, мы, чернокопытные, уже готовы! - вытирая грязные руки тряпкой, язвительно подшучивал Свистунов над товарищем. - А как ваша интеллигенция?
На подводной лодке мотористов в шутку называли "чернокопытными", а рулевые и в особенности радисты именовались интеллигенцией.
- Ты сам интеллигент, - сухо отозвался Сазонов и снова переключился на рулевых. - Давайте быстрее! Неужели не видите, "черное копыто" издевается...
- Смотри, - прыснул Иван Акимович, подойдя к нам. - Мотористы опять первые...
- Как всегда, - подтвердил я.
- Пойдем со мной. - Куда?
- Начальник политотдела вызывает. Партбилет будет тебе вручать. - Станкеев дружески взял меня за руку.
В небольшом, но светлом и уютном кабинете, увешанном географическими картами, нас приветливо встретил начальник политотдела соединения капитан первого ранга Виталий Иванович Обидин. Он взял со стола приготовленный заранее партбилет и вручил мне.
- Получаете партийный билет в самое трудное для нашей страны время, - Обидин говорил быстро, энергично, - наша свобода и независимость в опасности. Вы уходите в море. Так покажите же, что мы не ошиблись, когда принимали вас в партию.
- Все свои силы и способности отдам за священное дело партии! - коротко ответил я, пожав сильную большую руку Виталия Ивановича.
- Ну как? Теплее с партбилетом? - хлопнул мне по плечу Станкеев, как только мы вышли из кабинета начальника политотдела и направились на пирс.
- Конечно, теплее.
- Дела, видно, на фронте серьезные, - он нахмурил брови. - В сегодняшней сводке опять... отступление...
- Да, слышал, - тихо ответил я, опустив голову. - Трудное время...
- Институт комиссаров снова учрежден,. - после паузы сообщил Иван Акимович.
- Ну-у? Так ты - комиссар "Камбалы"? - Выходит, так.
- Так, значит, мне нужно обращаться на "вы"?
- Как хочешь, - Станкеев пожал плечами. - По-моему, не обязательно...
- Нет, - возразил я, - совершенно обязательно. В шестнадцать часов "Камбала" была полностью готова в выходу в море. Запасы были получены, механизмы исправны, команда помыта в бане и обмундирована.
После команды "лодку к погружению изготовить" корабельный механик, лейтенант Василий Калякин, и я в последний раз проверяли готовность к выходу. Обошли отсеки, побывали на всех боевых постах. Калякин со свойственной ему скрупулезностью проверял каждый боевой механизм. Я тем временем с пристрастием экзаменовал людей по организации службы, правилам эксплуатации оружия и установок.
Дню выхода на позицию предшествовала солидная подготовка экипажа. Наши подводники сотни раз проделывали всевозможные манипуляции с механизмами и стали настоящими мастерами своего дела. И нет ничего удивительного в том, что мне и Калякину не удалось обвинить кого-либо в посредственном знании своих обязанностей, в неправильном обращении с механизмами или в отклонении от нормативных требований.
С наступлением темноты "Камбала" снялась со швартовых и направилась к выходу из бухты. Она долго пробиралась почти на ощупь, петляя вокруг многочисленных кораблей.
Всегда сияющий чистотой, весь в зелени, залитый морем света, теперь Севастополь был угрюм. Стены домов были камуфлированы: скалы и леса появились там, где их не было и в помине. Витрины магазинов заложены мешками с землей. Детей и женщин уже вывезли из города.
Пустовал Приморский бульвар, любимый Примбуль. Опустел и, улицы Ленина и Фрунзе.
И все-таки Севастополь не утратил своей красоты. Но теперь эта была строгая и немного печальная красота.
- Справа на траверзе, у берега, затопленный корабль! - доложил сигнальщик, как только мы вышли из бухты и нас начали покачивать волны открытого моря.
Это был транспорт, потопленный фашистскими самолетами в день нападения на нашу страну. Транспорт получил прямые попадания больших бомб и выбросился на берег у самого входа в гавань. Теперь его готовились снимать с мели.
Затопленный транспорт был первой жертвой войны. В темноте он производил внушительное впечатление. Он горбился темным чудовищем, как бы воочию олицетворяя ужасы морской войны.
Ночь была безлунная. Море вскипало от четырехбалльиого норд-веста.
- Скрылись очертания берега по корме! - крикнул я в переговорную трубу в центральный пост.
- Есть! - коротко ответили снизу и тут же записали в корабельный журнал.
Родные берега скрылись. Наш курс лежал на запад, в тыл врага. Мы шли туда, чтобы беспощадно топить фашистские транспорты и боевые корабли.
- Обойдите отсеки и посмотрите за порядком! - приказал мне командир лодки, когда очередная смена заступила на вахту.
В первом отсеке собрались свободные от вахты торпедисты, плотным кольцом окружившие своего начальника.
- Почему не спите? - удивился я.
- Решил проверить еще раз кое-что, - повинился Глотов. - С нормативами кое-кто туго укладывается...
- Нарушаете распорядок!
- Все равно никому не заснуть, - неуверенно возразил он. - Возбуждены, ведь... первый поход...
- Вы думаете успокоить людей экзаменами?
- Нет, конечно, но... Разойтись! Ложиться спать! - приказал он, наконец, нехотя.
Мотористы тоже не опали.
- Машины малость запылились! - крикнул мне в ухо парторг. - Спать люди все равно не будут.
- Отдых требуется. Завтра будем, на позиции!
- Отдохнем в процессе работы, - без тени улыбки возразил снова старшина.
- Отправьте подвахтенных спать! - приказал я и пошел дальше.
Приказание есть приказание, и мотористы пошли в жилой отсек.
Людей, занятых у своих боевых механизмов я не желавших идти в жилые отсеки на отдых, я встречал буквально в каждом отсеке.
Опыта войны ни у кого из нас не было. То, с чем придется столкнуться на позиции, мы представляли весьма туманно. Каждый из нас в глубине души верил, что транспорт мы непременно встретим в первый же день занятия района боевых действий. В успешности атаки также никто не сомневался. Наш командир считался одним из снайперов-подводников, а центральный пост "Камбалы" на всех учениях показывал хорошую выучку и слаженность.
Оставалось верить, что мы быстро одержим победу, израсходуем боезапас, вернемся в базу, пополнимся торпедами - и снова на позицию. Сплошное триумфальное шествие! Всякие неудачи и разочарования исключались.
Суровая действительность, однако, очень скоро внесла свои поправки в наши планы.
Восемь суток мы колесили в районе боевых действий впустую, никого не обнаружив.
- Ну что? Опять "тиха украинская ночь"? - услышал я как-то ночью на мостике голос Ивана Акимовича.
- Да, никого! - ответил командир. Его высокая стройная фигура отчетливо выделялась на западной стороне горизонта, где только немногим больше часа тому назад спряталось солнце.
- Уф-ф!.. Приятно вздохнуть! - Станкеев глубоко дышал. - Сегодня мы пробыли под водой... восемнадцать часов и две минуты.
- Все минуты считаете? - сухо спросил Вербовский, и я мысленно представил, как по его лиöу скользнула усмешка.
- Красивая ночь, правда? - комиссар указал на звезды, алмазами сверкающие на безоблачном бархатном небе.
- А это не красиво? - Я слегка толкнул его в бок, показывая на темную полосу низменного румынского побережья, тянувшуюся по нашему левому борту. - Дамский пояс...
- Что? - Иван Акимович не понял моего странного сравнения.
- Чёрный, очень аккуратный, дамский пояс. Выше - темно-розовая кофточка, - показал я туда, где солнечные лучи освещали алыми полосами перистые облака, - а ниже, как видите, темная батистовая юбка. Правда, походит?
- Хм... - неопределенно хмыкнул Иван Акимович. - Я бы до этого не додумался. Хотя, конечно, ты... младше меня и...
- При чем тут младше или старше?
- Ну как же! Надо быть молодым, чтобы сравнивать береговые полосы или что-нибудь другое... с принадлежностями дамского туалета.
- Товарищ вахтенный командир! Слева на траверзе огонь! Движется вправо! - сверху из темноты докладывал сигнальщик.
- Автомобиль по берегу идет, - отметил безразличным тоном Вербовский.
- Начальство едет, - как бы продолжил мысль командира Станкеев. - У них очень строгое затемнение, но это, видать, начальничек едет... У Антонеску дача здесь где-то. Может случиться, что именно он.
- Вот бы бомбу на эту дачу, - буркнул сверху сигнальщик.
- Зачем бомбу? - возразил Иван Акимович. - Разгромим фашистов, на этой даче простые люди будут отдыхать.
- Э-э, кто там будет отдыхать! Убить бы этого Антонеску...
- Не отвлекаться! - одернул Вербовский сигнальщика.
- Есть, товарищ командир! - отчеканил матрос.
Длительное молчание нарушил доклад из центрального поста:
- Лодка провентилирована, осушены трюмы, выброшен мусор. Разрешите остановить вентилятор.
- Добро... Остановить вентилятор! - приказал вахтевный офицер.
- Пойдем попьем чайку, помощник, - предложил Станкеев.
- Да, правильно, - согласился я, - скоро мне на вахту...
Мы направились к люку, но задержались из-за нового доклада сигнальщика:
- Курсовой левого борта - сорок, показался проблеск на воде!
- Вы точно видели проблеск? - допытывался командир.
- Кажись, точно.
- В бинокль или так?
- Кажись, в бинокль...
- Кажись, кажись! - вспылил Вербовский. - Надо говорить точно, а не догадками!
- Так точно, не помню, товарищ командир!
- Что у вас такая плохая память?
- Никак нет, товарищ командир!.. Так точно, товарищ командир, вот он: белый, постоянный огонь! Курсовой сорок, слева, на воде! Не так далеко.
- Боевая тревога! Торпедная атака! - Вербовский заметил тусклый огонек двигавшегося вдоль берега судна. - Лево на борт!
Я стрелой полетел на командный пункт.
"Камбала" легла на курс атаки. Боевые посты тотчас же доложили о готовности.
Подводная лодка полным ходом неслась навстречу вражескому кораблю.
Я сверял расчеты с данными о противнике, которые .поступали с мостика, и убеждался, что все идет хорошо. Через несколько минут мы выпустим торпеды и уничтожим первый вражеский корабль. Мы все были возбуждены. Однако каждый делал свое дело четко, быстро я точно.
- Ап-па-ра-ты! - пронеслась грозная команда в торпедный отсек, на боевой пост.
- Отставить! - секундой позже и с гораздо большей энергией и настойчивостью приказал тот же голос командира.
Но... поздно. Напряжение было настолько большим, что слово "отставить" было принято за "пли". Торпеды выскочили из аппаратов и устремились по заданному направлению.
- Срочное погружение! - услышали мы следующую команду Вербовского.
Люди, буквально стоя друг у друга на плечах, посыпались в люк, в центральный пост.
Через считанные минуты "Камбала" была на глубине и отходила в сторону моря.
- По ошибке атаковали дозорный катерок, понятно? Будь он проклят совсем! - шепотом сказал мне Вербовский.
- Бывает... неопытность, - как бы успокоил командира Иван Акимович, стоящий рядом с ним. - Еще хорошо, что он оказался слепым, - продолжал он. - Если бы он видел, как по нему торпедами швыряют, мог бы нас погонять...
- Мы тоже хороши! Зрением хвастать вряд ли можно и нам, - тихо сказал Вербовский.
- Эх, если бы знать! Установить бы глубину хода торпед поменьше и дать в борт этому дозорному, - досадовал я. - А почему же он несет огонь?
- Не знаю, не спрашивал, - сухо отозвался Вербовский.
- По-моему, иллюминатор приоткрыт или плохо затемнен, - предположил Станкеев.