- Хулиган и трус! Но сегодня такие вопросы задавал, что прямо... черт его знает, не пойму! Перековался - и все!
- Он третьего дня даже на партийном собрании выступал. И, я бы сказал, довольно дельные советы давал по техническим вопросам.
- Технику он знает хорошо, но дисциплина-а...
- Возьму его в море, посмотрю...
- Кто знает, может, в этом и секрет, - перебил меня Кукуй. - Его, кажется, на всех лодках списывали до выхода в море... Попробуй - может, получится. Он же один в своем роде. Интересно было бы сделать из него настоящего подводника.
Кукуй бросил эти слова вскользь, особенно не задумываясь, но я долго раздумывал над ними и еще внимательнее принялся наблюдать за Поедайло. Может быть, это симулянт? Он нарушал дисциплину, разгильдяйничал, пьянствовал, зная, что в море недисциплинированных матросов не брали. Перед боевым походом его, проливавшего крокодиловы слезы, списывали на очередной ремонтирующийся корабль. Таким образом он достигал своей цели и продолжал хулиганить дальше. Впрочем, все эти соображения надо было как следует проверить.
Я проводил Григория Кукуя до конца пирса.
- Учти, что на твоей "Малютке" отклонялись от традиции подводников - знать свой корабль назубок, - прощаясь, назидательно сказал мне Кукуй. - Мы подсказывали твоему предшественнику, но он никого не слушал и...
- Я принял, кажется, все меры. Завтра начну экзамены, - ответил я.
- А сам ты изучил все? - Кукуй пытливо глянул на меня.
- Думаю, что да.
- Когда будешь опрашивать экипаж, пригласи Грешилова, Сурова или кого-нибудь другого, хорошо знающего "Малютку".
- Да, ты прав. Обязательно попрошу Диму Сурова. Он дотошнее всех.
Мы оба рассмеялись при упоминании о дотошности бесстрашного подводника Дмитрия Сурова. Принимая зачеты от своих подчиненных, он выворачивал у них, как говорили, "все кишки". Подводники шутили, что людям, прошедшим школу Сурова, воевать все равно, что у тещи есть блины. Экипаж подводной лодки, которым командовал Дмитрий Суров, к тому времени уже имел четыре крупные победы над врагом. Разумеется, его успехи объяснялись не только отвагой и мужеством подводников, но и их хорошими, прочными знаниями.
Тупым ножом...
"Малютка" была ошвартована к берегу глубокой протоки. Ветки развесистого старого дуба прикрывали подводную лодку от знойных августовских солнечных лучей. Прямо по носу, в двух кабельтовых от нее, стояла плавбаза "Эльбрус". По единственной тропинке, связывающей "Малютку" с плавбазой, непрерывной цепью двигались подводники. Они переносили боеприпасы, продовольствие, обмундирование и другие запасы.
- В шестнадцать часов все должно быть готово, - напомнил я боцману, руководившему работами.
- Так точно! - ответил боцман Халиллев сиплым басом. - Все будет готово!
- Еще надо в бане помыться, медосмотр, в лодке проверить крепления по штормовому и...
- Есть, товарищ командир! Здесь, на новом месте, нас воздушными тревогами не беспокоят, все сделаем, успеем.
- Хорошо, что мы сюда перебазировались, - согласился с боцманом корабельный штурман лейтенант Глоба, шагавший рядом со мной, - а то эти тревоги перегрызли все нервы...
- Ну, уж ваши нервы пилой не перепилишь, не то чтобы перегрызть, - возразил я.
Лейтенант Яков Глоба принадлежал к числу невозмутимых, даже несколько флегматичных людей. Его ничто и никогда не возмущало, вывести же из душевного равновесия было очень трудно.
- Это так только кажется, - очень серьезно ответил мне Глоба. Это был румяный, подтянутый, очень юный офицер. Лицо его еще не утратило юношескую округлость.
- Вы, штурман, не бреетесь еще? - спросил я.
- Регулярно бреюсь. Раз в неделю, - с некоторой долей гордости ответил Глоба и притронулся пальцами к подбородку. - Это, знаете ли, у меня отдельные волоски вырастают быстрее других. Видно разве?
- Почти не видно, - успокоил я его. - Значит, нравится вам это место?
- Есть свои минусы и здесь...
- Какие?
- Вот взять, например, это, - штурман показал на рога буйволов, которыми была утыкана почти вся поверхность протоки. За каждой парой этих причудливых рогов под водой пряталась огромная туша животного, находившего в воде убежище от дневного зноя.
- В случае экстренной надобности из протоки не выйдешь, - пояснил Глоба, - а согнать их с места невозможно.
- Согнать с места трудно. Мирное животное, правда? Вы их впервые видите?
- Впервые. Но... они не такие уж мирные. Вчера два из них подрались около лодки. Так, знаете, что было?..
- Не слышал.
- Едва лодку не опрокинули вверх килем...
- Ну уж!
- Верно. Гонялись друг за другом, со всего размаха кидались в воду. Подняли волну. Она покрывала "Малютку" от носа до кормы. Даже в центральный пост через верхний люк попадала вода. И ничего не. могли поделать с разъяренными животными. Потом вызвали хозяина. Тот притащил горящее полено и начал им со всего размаха бить по носам животных. Кое-как усмирил, но сказал, что полного мира между подравшимися уже не будет и что одного из них придется продать.
На плавбазе меня я штурмана принял командир дивизиона. Он подробно нас проинформировал об обстановке на море в районе позиции, куда предлагалось послать нашу "Малютку". Затем Хняйнен задал несколько контрольных вопросов штурману и, видимо, оставшись им доволен, отпустил его.
- Подготовка к походу вами проведена, хорошая, - сказал мне Лев Петрович, когда Глоба вышел из каюты, - ваш личный состав прошел большую школу...
- Академию, говорят, - похвастался я.
- Пожалуй, так. Во всяком случае, экзамены были настоящие. И вас... немножко подергали, правда?
- Я тоже ведь экзаменовался...
- А вы хотели, чтобы вас обошли? Нет уж, с командира спрос должен быть повышенный. Иначе нельзя.
- Я не в претензии.
- В общем теперь все зависит от вас. Экипаж подготовлен для действий в любых условиях. Последние выходы в море показали высокую выучку личного состава и качественное состояние механизмов. Время тратить больше нецелесообразно. Идите воевать! Сегодня с наступлением темноты - выход. Точное время в документах. Их вам вручат в шестнадцать часов. Провожать придем.
Выйдя из каюты комдива, я лицом к лицу встретился с фельдшером плавбазы, главным старшиной Ниной Тесленок.
Я знал, что многие подводники не на шутку заглядывались на Нину. Очень красивое, нежное, слегка продолговатое лицо и добрые выразительные глаза у нее чудесно сочетались со стройной фигурой.
- Нина, у вас есть время? - неожиданно для себя спросил я.
- Смотря какое, - Нина улыбнулась. У нее были ровные белоснежные зубы.
- Я хочу вас пригласить на подводную лодку...
- Что вы! Матросы разбегутся: "Женщина на корабле - быть беде"...
- Вот потому-то я и приглашаю вас. Надо же бороться с суевериями. Мои подводники не разбегутся, не бойтесь. Я им скажу словами грузинского поэта: "Женщина, как мать, украшает общество, она, как благодетель, приносит счастье".
Долго пришлось убеждать девушку, прежде чем она согласилась посетить "Малютку" в день ее выхода в море.
Бог весть каким путём проникали старинные суеверия в умы наших моряков, но факт оставался фактом. Во время войны суеверия получили какую-то питательную среду. Разумеется, они приносили определенный вред. Бывали случаи, когда срывались выходы в море, назначенные на понедельники и тринадцатые числа. Некоторые приметы придумывались даже внутри экипажей, самостоятельно, как говорится, прямо на ходу. Поначалу они иногда и получали некоторое распространение, но жизнь их, конечно, была очень короткой.
Хотелось внушить подводникам, что успех зависит только от них самих, от их выучки, воли к победе, настойчивости. Мне казалось, что бытовавшие среди некоторых моряков суеверия, вера в приметы могут в некоторых случаях привести к фатализму, вере в судьбу и связанной с этим бездеятельностью в решающие минуты, что они способны затруднить необходимый на войне полный контакт между командиром и командой.
Подойдя к борту "Малютки", я пропустил вперед по трапу Тесленок. Провожаемая удивленными взглядами подводников, она проворно вскочила на палубу корабля.
- Добро пожаловать! - забыв о субординации, расплылся в улыбке Каркоцкий и протянул руку девушке, к которой, видимо, питал не только товарищеские чувства.
- Здравствуйте, Пет... здравствуйте! - запнувшись, ответила Нина. На ее щеках выступил легкий румянец смущения. - Меня подводники не отругают? Женщина на корабле...
- У нас суеверных чудаков мало, - парторг глянул на удивленные лица окружавших и добавил: - Вернее, нет совсем.
- Я же вам сказал? - напомнил я девушке, выговаривая слова громко, чтобы все слышали. - У нас народ сознательный. - И я повторил запомнившееся мне изречение грузинского поэта.
- Поэту не воевать, дай бог ему здоровья, - буркнул кто-то, вызвав этим общий смех.
- Главный старшина Нина Тесленок наша гостья сегодня. Покажем ей наше гостеприимство! - вставил я, с интересом приглядываясь к морякам.
Девушку пригласили в отсек, усадили обедать, принялись изощряться в остротах. Когда после обеда прощались, немногим, конечно, хотелось, чтобы она уходила с корабля. Во всяком случае, своей непосредственностью, остроумием и веселым нравом Нина сумела оставить хорошее впечатление о себе...
Зашло солнце. Спустились вечерние сумерки. Из-за старых чинар, перекрывших узкую протоку, на лодках стало совсем темно.
"Малютка" бесшумно отдала швартовы, развернулась носом к выходу в море. Мы отошли. Темнота тотчас же поглотила провожающих нас начальников, товарищей и друзей. Подводная лодка двигалась по протоке в полном затемнении, на ощупь.
Потом чинары начали отставать, и "Малютка" закачалась на волнах открытого моря, Теперь с берегом нас связывал только вой шакалов, которые в ту ночь особенно усердствовали на обоих берегах протоки.
Я прошел на свое место в кормовой части мостика и стал любоваться чудесным вечером.
На море был глубокий штиль. Яркие южные звезды щедро усыпали темное небо. Ничто уж не нарушало тишины, кроме легкого шороха волн и мерного постукивания судовых двигателей.
- Ну как, товарищ Фомагин, хороший вечерок? - обратился я к сигнальщику.
- Так точно, товарищ командир! - ответил матрос, как и положено сигнальщику, не отрываясь от ночного бинокля.
- У вас в Бизяевке такие бывают? - шутливо спросил я.
Иван Григорьевич Фомагин был волжанином из деревни Бизяевка, вблизи Казани. Он любил рассказывать о своей деревне. По его рассказам получалось, что лучше Бизяевки места на земле нет.
- Нет, товарищ командир. Там, конечно, не такие, но... не хуже. Товарищ командир, - вдруг переменил тон Фомагин, - Поедайло и... некоторые с ним тоже соглашаются... Плохое у них настроение...
- Почему?
- Говорят: тринадцатого вышли... девушка была перед выходом, буйволов в воде не было под вечер... Плохие, мол, приметы.
- Кто говорит? - рассеянно спросил я.
- Поедайло. Остальные вслух не говорят, но... тоже кое-кто думает...
- А буйволы при чем?
- В этих местах буйволы всегда в воде есть, а перед нашим выходом они все ушли. Поедайло и болтает, что плохая примета.
- Поедайло в этих местах впервые, откуда же он взял такую примету? Он ее выдумал сам. Буйволы ушли, потому что к концу дня похолодало.
- И комсорг уверяет, но... Поедайло говорит: а девушка, а тринадцатое число?..
- А у меня свои приметы, товарищ Фомагин. Причем мои приметы уже проверены в бою.
- Какие это? - заинтересовался Фомагин.
- Вот придем на позицию, утопим фашиста, повернем курсом на базу, тогда раскрою. А сейчас скажу только, что мои приметы благоприятствуют нашему успешному походу.
Я знал, что от Фомагина весь экипаж узнает о том, что у командира лодки есть какие-то свои приметы. Так оно и получилось. Не прошло и двух часов после ухода матроса, как на мостик поднялся Каркоцкий.
- Товарищ вахтенный офицер, разрешите выйти покурить! - громко опросил он, высунув голову из люка.
- Добро!
Каркоцкий вышел из рубки с папироской и, прикрывая ее рукавом, начал жадно курить.
- Много же вы курите, старшина, - заметил я. - Умерьте пыл.
- Совсем брошу, товарищ командир. Как одержим победу, брошу курить - и все!
- Я запомню, - шутливо погрозил я, - слово парторга.
- Да и недолго осталось. Там, внизу, все говорят, что, судя по каким-то вашим приметам, победа будет скоро.
- Правильно, - уверенно ответил я. - Если встретим корабли врага, утопим обязательно. А вы разве не верите в это?
- Если встретим, я думаю, утопим. - Значит, и вы верите?
- Получается...
- Надо же как-то бороться с этими нытиками, черт бы их побрал совсем!
- Да нытик-то один всего, товарищ командир. Это Поедайло. Он мутит воду. Комсомольцы наши только им и занимаются. Ни одно, так другое выдумает. Разъяснять ему что-либо бесполезно. Он считает себя умнее всех.
- Только отсталые люди всегда уверены в своей правоте и непогрешимости. Надо таких воспитывать всеми средствами и способами.
- На таких людей действуют только наглядные уроки. Грубо говоря, мордой об стол, и... все.
На заре третьего дня "Малютка" заняла район боевой позиции у вражеского побережья.
Стоял безветренный день. На море снова лежал глубокий штиль. Это затрудняло пользование перископом: он оставлял видимый сверху след.
Оставив вахтенного офицера у перископа, я покинул центральный пост, чтобы пройтись по кораблю, поговорить с людьми.
В жилых отсеках свободные от вахты подводники были заняты чтением. Пожалуй, нигде так много и охотно не читают, как на подводных лодках, особенно когда лодка переходит в подводное положение и мир подводника поневоле ограничивается стенами отсека.
- Товарищ командир, разрешите обратиться? - встретил меня в электромоторном отсеке старшина Леонид Гудзь.
В глазах его легко было прочитать решимость и возбуждение.
- Пожалуйста, - ответил я, окидывая взглядом подводников.
Они напряженно смотрели на старшину и избегали встречаться со мной взглядами.
- Комиссар дивизиона говорил, что каждый из нас должен неустанно расти. Правильно?
- Правильно.
- А вот Константин Тельный думает иначе...
- Смотря, как расти, - перебил я Гудзя. - Если физически, так ему, пожалуй, уже...
- Нет, физически с него, лентяя, хватит. Здоров, как бугай. - Гудзь метнул свирепый взгляд в сторону смеющихся матросов. - А учиться не хочет. Сдал зачеты - и на боковую.
- Ну, пусть хоть под водой отдохнет.
Мои шутливые слова заметно разочаровали старшину. Но он продолжал стоять на своем:
- Пока не прикажешь, ничего сам не догадается сделать, никакой инициативы.
Тельный - рослый парень с крупным горбатым носом, длинными руками и широкой грудью - смущенно переминался с ноги на ногу. Надо сказать, что все экзамены он сдал с оценкой "отлично", и начальники были им довольны.
Старшина Гудзь, видимо, хотел начать сложную дискуссию о Тельном. Мне же она показалась неуместной; у меня, как и у других офицеров, не было претензий к матросу. Поэтому я перевел разговор, предупредив подводников о возможности атаки и объяснив, что в штилевую погоду скрытость маневрирования чрезвычайно затруднена.
- В этих условиях надо действовать исключительно точно и правильно, - закончил я свои наставления.
- Будет исполнено на отлично... - начал было Тельный, но тут же осекся под сердитым взглядом старшины.
- Постараемся, товарищ командир! - поправил матроса Гудзь.
Перешагивая через комингс отсечной двери, я слышал, как он начал его поносить за бахвальство.
В дизельном отсеке матросы собрались в тесный кружок и о чем-то оживленно беседовали.
- О чем шепчетесь будто заговорщики, Петр Федорович? - обратился я к Каркоцкому.
- Подводим итоги перехода, товарищ командир!
- А я думал, составляете заговор против электриков, - продолжал я шутить. - Они теперь главные действующие лица...
- Ну, без нас не обойдутся, - живо возразили матросы.
- Все друг от друга зависим. Один сплоховал - всем плохо, - согласился я.
- Как торпеды? - спросил я в торпедном отсеке у старшины Терлецкого.
- Ждут вашего приказания.
- На какое время планируете бой?
- На завтра после обеда, - не моргнув глазом, ответил Терлецкий.
Шутливое предсказание старшины сбылось. На следующий же день, едва подводники кончили обедать, вахтенный офицер обнаружил вражеский конвой.
Прозвучали колокола громкого боя, подводники кинулись на свои посты. Через переговорные трубы беспрерывно летели доклады, команды, распоряжения. Каждый принялся за свое дело, привычным ухом улавливая команду, идущую в его адрес.
Меньше чем через минуту оружие было готово к бою. Наступила напряженная тишина, которую нарушало лишь бульканье гребных винтов.
Лодка выходила в торпедную атаку.
Конвой фашистов шел вдоль берега в мелководном районе. Для сближения с объектами атаки надо было маневрировать в сторону берега. Это усложняло решение нашей задачи.
Я быстро спустился в центральный пост к штурманскому столику, чтобы взглянуть на карту района. Здесь мое внимание привлек Поедайло. Вид у него был жалкий: руки тряслись, губы отвисли, на лице выступили капельки пота.
- Вы что? - удивленно спросил я.
- Возьмите! - протянув резинку, почти крикнул Косик. - И закусите зубами. По крайней мере не будут стучать...
Поедайло, казалось, несколько пришел в себя.
- Нервы, товарищ командир, извините, пожалуйста, - пробурчал он.
- В ваши годы нервы должны быть стальными! Рассмотрев суда противника, мы разочаровались.
В окуляре перископа различались всего лишь буксир с баржей и несколько катеров охранения.
- Конвойчик, конечно... не слишком солидный, - размышлял между делом Косик, - но такое большое охранение зря не бывает. Груз, должно быть, ценный.
- Утопим, а там видно будет, ценный или нет, - стараясь подавить охватывающее меня волнение, самонадеянно заключил я.
Наша боевая позиция относилась к такому району ведения войны, в котором приказ обязывал топить и уничтожать все суда, независимо от их тоннажа, класса и боевой ценности.
Такой способ боевого использования подводных лодок вполне себя оправдывал. Вражеские моряки испытывали панический страх перед нашими подводными лодками, уничтожавшими буквально все их суда, которые осмеливались выходить в море. Мы знали по достоверным сведениям, что в черноморских портах, оккупированных врагом, происходили забастовки моряков надводных кораблей, отказывавшихся выходить в море.
Лодка проскочила кольцо охранения и очутилась в точке залпа.
- Аппараты, пли! - скомандовал я.