Я скосил глаза на Тоху. У нее был вид такой, что не поймешь, где она ночевала – дома на кровати или в ангаре в спальнике. Обыкновенный вид, как всегда – стоит и смотрит ясными глазами на несовершенный окружающий мир и понимает про него что-то, чего мне не понять. Тоха поймала мой взгляд, улыбнулась как ни в чем не бывало и снова растворилась в созерцании зеленой травы и сидящего на ней тренера.
Репа сделал большой глоток из бутылки и обвел нас угрюмым взглядом.
– Вы уже проиграли. Вы проигрываете каждый раз, когда садитесь в лодку. Вам ничего не светит. Шансов ноль. И на чемпионат мы поедем проигрывать. Так что релакс. Да, Тимур?
Тимур неопределенно повел плечом и промолчал.
– У того, кто проиграл, есть будущее – он может выиграть. – Репа сделал еще один глоток и вытер рот рукавом. – А кто выиграл, какое у него будущее? Только проиграть. Он же не может все время выигрывать. Рано или поздно проиграет.
– П-п-п… – попытался я возразить.
– Что, Яша? А, не важно. Я вас успокоил?
Репа вытянул из кармана еще одну смятую салфетку и расправил ее на колене.
– Я боюсь, что вы дурак, – прочел Репа. – Ну…
Он потер нос, неожиданно улыбнулся и посмотрел на нас.
– Надевайте комбинезоны, ветер хороший, – и Репа, запихнув салфетки обратно в карман, поднялся с травы. – Яша, ты можешь так.
Я был ему благодарен, что он помнил о моих трудностях с комбинезоном. Но, с другой стороны, лучше бы я похудел и научился впихивать себя в этот костюм. Рыцарю нужны доспехи, а спортсмену – экипировка. А пока я просто закатал джинсы, чтобы штанины внизу не мокли. Долго сохнут потом. Кстати, если вы наберете в Гугле Laura Dekker и посмотрите ее фотографии, вы увидите, что Лаура ходит на яхте в джинсах. Или в джинсовых шортах. А еще у нас с ней фамилии рифмуются. Беккер – Деккер. Если вы еще не заметили. Хотя это по-детски – придавать таким вещам значение.
– И не забудьте спасжилеты, – добавил Репа, многозначительно подняв палец.
Вот зловредный чувак, намекает на вчерашнее плавание со спасательным кругом. "Mistkerl", – обозвал я его мысленно дедовым словом и с удивлением почувствовал, что уже не сержусь на Репу по-настоящему и не боюсь его. Хотя он ненормальный, конечно. Сукин сын, Mistkerl. Я натянул свой спасжилет, как рыцарь латы, застегнул застежки, подтянул ремни и ощутил, как у меня по спине мурашки бегают, – я хотел скорее оказаться в лодке, скорее попасть на воду, я был готов ко всему. Ого!
– Эй, а это зачем? – заорал Тимур.
Репа спускал на воду "семидесятку".
– Это мне и Митрофану, – сказал он. – Митрофан, помогай, что стоишь.
Митрофан испуганно поспешил к Репе и, поскользнувшись на слипе, упал в воду. Хорошо, что он был уже в этом своем непромокаемом комбинезоне. Тимур захохотал. Потом он болтался без дела на берегу и насмешливо поглядывал на то, как мы с Тохой поднимали Митрофана и помогали Репе со швертботом.
– Мы с Митрофаном на "семидесятке", остальные на "оптимистах", – распорядился Репа. – Кто быстрее до камышей.
– До каких? – не понял Тимур.
Репа махнул рукой в ту сторону, где у противоположного берега виднелась зеленая полоса.
– До таких, – передразнил он Тимура.
Ловушка под водой
Мы были стрелы,
выпущенные из лука в бесконечность.
Мы были птицы,
летящие за горизонт.
Мы были люди,
покинувшие землю ради неизвестного.
Я добавлю, чтобы немного сбить пену торжественности, что неизвестным были всего лишь камыши на противоположном берегу. Но тем не менее.
Мы никогда еще не уходили так далеко от яхт-клуба. Риба с нами не было – Репа шел на "семидесятке" в паре с Митрофаном. И если бы кто-то из нас кильнулся и не смог бы сам встать на ровный киль или даже просто устал, выдохся, – этого человека невозможно было бы посадить в риб. Поэтому сход с дистанции исключался, надо было идти до камышей и обратно. Но вряд ли кто-то сейчас помышлял об отступлении – самым слабым из нас был Митрофан, он боялся даже легкого ветра, а Репа взял Митрофана с собой в лодку. Наш тренер не такой уж дурак. И, между прочим, Репа сразу посадил Митрофана на руль, а сам был на шкотах. "Семидесятка" под управлением Митрофана вела себя как сошедшая с ума акула – водила носом то вправо, то влево, порывалась описывать круги вокруг собственной оси, застывала растерянно на месте, встав против ветра, и с трудом пускалась снова в путь. Эта "семидесятка" мало чем напоминала себя вчерашнюю, на которой летали Репа и Шевцов. Но мало-помалу Митрофан успокоился, стал слушать, что ему втолковывает Репа, и сумасшедшая акула начала приходить в себя и нацелила свой нос на камыши.
Первое время я тоже нервничал, не мог толком настроить парус, лодка моя виляла, и я отставал. Но, как только стало ясно, что мы без шуток идем до другого берега, а наш берег уже далеко за спиной, я взял себя в руки. Вдобавок Тоха, увидев, что я отстаю, вернулась и пошла вровень со мной.
– Круче иди! – крикнула она мне. – Круче к ветру, не вались так!
Я подобрал грот и пошел круче. Тоха ободряюще кивнула. Мы с ней догоняли Тимура. Митрофан с Репой ушли вперед.
– Нечестно! – заорал Тимур им вслед. – У вас лодка быстрее!
– Почему это? – оглянувшись, весело заорал в ответ Репа.
– Парусов больше! – крикнул Тимур.
– Ну, так и весим мы больше! – крикнул Репа.
Тимур не нашелся что ответить, и даже по его спине было видно, как он злится.
– За ходом следи! – крикнул ему Репа. – Куда так режешься!
Еще бы немного – и Тимур встал бы в левентик, против ветра, и совсем остановился бы. Он посмотрел на парус, увалился и стал снова постепенно разгоняться. В этот момент мы с Тохой его догнали. Тимур в ярости лягнул свой борт ногой, что было совершенно лишнее, – его "оптимист" вздрогнул и потерял немного хода.
– Огибаем знак! – крикнул Репа и вытянул руку влево. – Правым бортом!
Слева на воде качался кусок пенопласта. Рыбаки так отмечают свои сети, я это знал.
– Там же сеть! – заорал возмущенно Тимур.
– Да! – с довольной улыбкой подтвердил Репа. – Поэтому обходить надо на безопасном расстоянии!
– На каком?! – взвизгнул Тимур. Если он и дальше будет так орать, сорвет себе голос.
Репа нахмурил брови и покрутил пальцем у лба – видимо, это означало, что пошевелить мозгами и рассчитать безопасное расстояние каждый должен сам.
Я огибал этот "буй" последний и видел, как это делали другие до меня. Митрофан провел "семидесятку" слишком далеко, хотя Репа ему кричал, что идти надо ближе. Тоха – она к тому времени уже обогнала Тимура – оставила между своим бортом и "буем" примерно метр. Тимур подошел к опасному куску пенопласта слишком близко, но в последний момент испугался и отвернул, описав такую же осторожную дугу, как Митрофан. Я решил пройти немного ближе, чем Тоха, – я был уверен, что это безопасно и что у меня все получится.
Получилось не совсем. Не знаю как, но меня вынесло прямо на этот пористый и заплесневелый, как старый сыр, кусок пенопласта. Я еле успел изобразить что-то вроде огибания, а проклятый пенопласт поплыл за мной как живой! Я не сразу понял, что зацепил швертом веревку, которая тянулась под водой от пенопласта к сети.
– Шверт поднимай! – крикнула мне Тоха. Она снова вернулась и крутилась рядом со мной.
Я в панике дернулся, поднял шверт, и веревка соскользнула. Пенопласт отстал и, словно разочарованный, вернулся на свое обычное место.
– Ура! – крикнула Тоха. – Погнали!
Правило 69
Первой до камышей добралась Тоха. Следом шли Митрофан и Репа.
– Финиш! – крикнул Репа, когда между Тохой и камышами было метра три. – Поворачивай!
Тоха повернула, и, когда она проходила мимо "семидесятки", Репа показал ей большой палец – отлично.
Все мы один за другим, не доходя до камышей, развернулись. Я был последним, но, честное слово, не особо расстроился – я был рад, что именно Тоха обошла всех.
– Беккер в заднице! – крикнул Тимур.
– Правило 69! – тут же последовал ответ Репы. Они с Митрофаном догнали Тимура.
– Чего? – скривился Тимур.
– Учи гоночные правила, чего-чего, – ответил Репа. – Неспортивное поведение.
"Семидесятка" обошла Тимура, и Репа крикнул:
– А теперь кто быстрей до клуба!
– Нечестно! – тут же взвизгнул Тимур. – Беккер первый!
Я действительно оказался первым – мы же пошли теперь в обратную сторону.
– Догоняй! – рассмеялся Репа.
Музыка вместо слов
– Ничего у вас не выйдет! – просипел Тимур.
Он все-таки сорвал себе голос на тренировке и теперь отчаянно сипел и скрипел. Он зачем-то задержался в тот день в яхт-клубе и увидел, как мы с Тохой на дальнем конце пирса дерем глотки. И догадался, что все это ради моего "лечения". Тоха пыталась добиться от меня внятных слогов и требовала, чтобы я кричал "да-да" и "на-на".
– Ба-ба, – просипел Тимур. – Жа-ба.
– Иди отсюда, – холодно сказала ему Тоха.
Тимур пожал плечами, подобрал камень и, размахнувшись, запустил его в сидящую на воде чайку. Чайка вовремя взлетела, камень плюхнулся в воду, подняв брызги. Тимур развернулся и пошел прочь по пирсу.
На тренировке первой до клуба опять добралась Тоха. Тимур был вторым, и это немного его утешило. Но, видно, только немного. Митрофан с Репой пришли третьими, ну а я снова последним. Если верить словам Репы, у меня впереди блестящее будущее, потому что сейчас я полный лузер.
– Смотри, – сказала Тоха, вытаскивая из рюкзака картонную папку.
В папке лежал рисунок – водохранилище, над ним туман, над далеким берегом розовеет небо. Рассвет.
– Решила нарисовать, иначе никто не поверит, что я это видела, – сказала Тоха. – Это в четыре утра.
Я словно ощутил холод и прозрачность воздуха. Мы когда-то рыбачили с дедом на рассвете, поэтому я помню, как это бывает. Помню эти краски, каких не увидишь в другое время суток – только перед восходом, когда солнце готовится шагнуть на небо. Я пригляделся: рисунок был карандашный. Как она сумела нарисовать такое обычными цветными карандашами?
– Если бы у меня был фотоаппарат или айфон, как у Митрофана, я бы, может, не заморачивалась с карандашами, – сказала Тоха, вынимая из рюкзака трубку и табак. – Иногда хорошо, когда у тебя чего-то нет и тебе приходится искать способы это исправить.
Я все еще смотрел на ее рисунок и думал вот о чем: раз она видела рассвет над водохранилищем, значит, ночевала в ангаре.
– Вот ты, например, – продолжала Тоха, набивая трубку. – Тебе трудно говорить, но благодаря этому ты можешь…
Она замолчала, прикурила и начала пускать носом дым.
– Можешь изобрести машину, которая будет говорить за тебя, повинуясь импульсам твоего мозга, – продолжила она. – Или придумаешь способ разговаривать музыкой, играя на гитаре или на пианино. Ноты будут заменять слоги. Что скажешь?
Я хмыкнул.
– Попробуй что-нибудь мне пропеть.
Она зажала трубку в зубах, ухватила меня за плечи и уставилась в глаза, и ее взгляд подпрыгивал от нетерпения.
– Давай! Я слушаю.
Я попытался вывернуться из ее рук, но она крепко меня держала. Ее дым шел мне прямо в нос.
– Мммм, – замычал я с закрытым ртом какую-то мелодию.
– О нет, – нахмурилась Тоха.
– Мммм, – продолжал я.
– Что ты говоришь! – воскликнула Тоха, прижав ладони к щекам. – Неужели?!
Ну вот – она меня выпустила, и я отскочил от нее на пару шагов.
– Это просто кошмар!
Но ей уже надоело разыгрывать меня, и она рассмеялась.
– Ладно, а что ты на самом деле мне пропел? – спросила она.
Я молча смотрел на нее, выпрямившись и по возможности втянув живот. Я решил во что бы то ни стало ее смутить. Буду смотреть и молчать. И ничего не напишу в своем блокноте. Никаких подсказок.
Но я недооценивал Тоху. Она вдруг шагнула вперед, поцеловала меня в щеку и тихо сказала:
– Я тебя тоже.
Я отшатнулся от нее с такой силой, что споткнулся и чуть не упал. Мне пришлось замахать руками, чтобы сохранить равновесие. Хорош я, наверное, был в тот момент – толстая чайка, пытающаяся взлететь. Тоха ринулась ко мне и удержала, схватив за футболку.
– Да я шучу! – в восторге воскликнула она.
Мои щеки огнем горели.
На самом деле я спел ей: "Бросай курить, ты похожа на старого Гэндальфа".
А правила я уже все знаю
"Раздел С Международных правил парусных гонок
СЕРЬЕЗНЫЕ ПРОСТУПКИ
Правило 69
ДЕЙСТВИЯ В СВЯЗИ С ВОЗМОЖНЫМ СЕРЬЕЗНЫМ ПРОСТУПКОМ
69.1. Обязанность не совершать серьезных проступков
(a) Спортсмен не имеет права совершать серьезные проступки, включая грубое нарушение правил, норм поведения или спортивного поведения, а также вести себя так, что вследствие этого спорт приобретает дурную славу. В контексте правила 69 "спортсмен" означает член экипажа или владелец яхты.
(b) Любая информация о возможных нарушениях правила 69.1 (а) должна быть рассмотрена в соответствии с процедурой правила 69".
Репа дал нам домашнее задание: выучить к чемпионату ППГ – Правила парусных гонок. Правила можно скачать в интернете, и я предложил Тохе – вернее, написал в своем блокноте и показал ей, – что я скачаю, распечатаю на принтере у матери в книжном магазине и принесу. Тоха поблагодарила, а потом расстегнула свой рюкзак и вытащила книжку в синей обложке – "Международные правила парусных гонок". Умеет удивлять.
Мы ехали на электричке в город. Тоха сказала, что сегодня у нее в городе дела, поэтому в клубе она не останется. Я смотрел на нее и думал, что она всерьез этим занялась – ну, парусным спортом. И написал в блокноте: "Знаешь Джессику Уотсон и Лауру Деккер?"
– Это кто, твои немецкие подружки? – равнодушно спросила она, запихивая в рот половину шоколадного батончика. Вторую половину она протянула мне.
Я умирал с голода, но помотал головой. Шоколадом я питаться не должен, это мне уже давно диетолог доказал.
"Я тебе пришлю про них письмо", – написал я в блокноте.
– Ок. А правила можешь пока себе оставить, – сказала она. – Я уже все знаю.
Кто за рулем
Как раз когда мы с Тохой выходили в тот день из ворот яхт-клуба, чтобы идти на станцию, на парковку свернул батя Митрофана. За его BMW катился странный прицеп, похожий на этажерку. На заднем сиденье мы заметили Митрофана – он, видно, успел съездить после тренировки домой и теперь вернулся с батей обратно. Как выяснилось немного позже, когда на парковку вышли Репа и Шевцов, этажерка была трейлером для перевозки наших "оптимистов". Батя Митрофана только что его купил и теперь раздувался от гордости, без умолку болтая, как заказал трейлер в Польше и долго переписывался с поляками, которые ничего не понимают, и как трудно было привезти трейлер сюда, потому что нормального водителя найти невозможно, а сам он ехать никак не мог, потому что бизнес. Митрофан, наоборот, молчал как рыба и смущенно бродил в лопухах на краю парковки. Репа и Шевцов отцепили этажерку от BMW и прицепили к стоящему рядом "фольксвагену" Шевцова.
– Так мы на машине в Питер поедем? – догадалась Тоха. – И лодки с собой повезем?
Шевцов кивнул.
– А кто за рулем, вы?
Шевцов неопределенно пожал плечами и сказал:
– Возможно, Александр Николаевич.
Мы с Тохой уставились на Репу. Тот сделал вид, что ничего не слышал.
– У вас права есть? – с сомнением спросила его Тоха.
Репа продолжал притворяться глухим, а Шевцов со смехом махнул на нас рукой:
– Идите отсюда, а то я вам сейчас живо работу найду.
Он хотел добавить что-то еще, но вдруг лицо его изменилось, и улыбка стала жесткой и холодной. На парковку свернули две серые машины. Из первой вышел Михаил Петрович, из второй – трое его помощников в серых пиджаках.
Михаил Петрович одобрительно гудел вокруг трейлера, водил ладонями по каркасу, щелкал пальцем по покрышкам и остался всем очень доволен. Вышагивая вокруг трейлера, он наткнулся на сидящего на корточках Репу. Тот курил.
– Александр Репа, мастер спорта, наш новый тренер, – представил его Шевцов. – А это Михаил Петрович, глава спортивного комитета.
Репа и несколько ошарашенный Михаил Петрович кивнули друг другу с натянутыми улыбками.
– Вы мастер спорта… – медленно произнес Михаил Петрович, обращаясь к Репе.
Репа молчал.
– Советского Союза, – вставил Шевцов.
– Это хорошо, да, – рассеянно сказал Михаил Петрович.
Он наклонился и протянул Репе руку. Тот, не вставая, пожал ее.
Падре и мафиози
В тот день с утра было жарко, а Шевцов ходил с каким-то странным темно-синим шарфом на шее. Шарф был не шерстяной, а хлопковый и смахивал на кухонное полотенце, но все равно – кто же ходит в жару с такой шалью? Тем более у нас. И тем более мужчина. Вид у Шевцова был совершенно нездешний. Я вспомнил, как Митрофан говорил, что Шевцов несколько лет работал в Италии тренером. Наверное, там так ходят. И когда мы потом ехали с Тохой в электричке, я в какой-то момент отвлекся и стал представлять себе Шевцова идущим по набережной в каком-нибудь итальянском городе. Сам я в Италии не был и видел ее только в фильмах и в рекламе. Мимо Шевцова едут девушки на таких старомодных смешных мопедах, на горе стоят маленькие домики, звонят колокола, итальянский священник пылит по набережной своей сутаной, мафиози жует зубочистку за столиком кафе на улице, а перед ним бокал с мартини и большая порция мороженого. Шевцов – загорелый, в солнечных очках и с темно-синей шалью на шее – ловко прыгает в пришвартованную у пирса яхту, отдает швартовы, а девушки останавливают свои мопеды и с восхищением глядят на него. Тогда, оставив один кормовой, Шевцов поднимает очки, подмигивает девушкам, и те, побросав мопеды, бегут к нему на яхту. Кормовой отдан, они отчаливают.
– Спорим, я знаю, о чем ты сейчас думаешь, – пихнула меня ногой Тоха.
Ну уж нет, больше она меня не заставит краснеть. Я показал ей правила гонок, раскрытые на странице с правилом 69, и для верности ткнул в текст пальцем. Вот о чем я думаю. Тоха расхохоталась.
Труды доктора Кольчугина
В дверь кабинета стучала медсестра. Мы с доктором сидели на полу друг напротив друга, закрыв глаза, сложив ноги по-турецки – сесть в позу лотоса никто из нас был не способен, – и рассматривали свой ум изнутри. За время, проведенное на полу, мы так глубоко забрались в свои черепные коробки, что даже громкий стук в дверь и призывы медсестры не могли нас побеспокоить.
– Федор! – звала медсестра. – У Деревятки из восьмой… – она сделала паузу, подчеркивая важность сообщения, – понос!
Кольчугин глубоко вдохнул воздух, зашевелился и встал.
– Продолжай, – тихо сказал он мне.
Я слышал его шаги, звук открываемой двери, нетерпеливые слова медсестры, но все это было далеко от меня и никакого отношения ко мне не имело. Я был камышом, чьи корни уходят под воду, а стебли колышет ветер. Все вокруг перестало меня волновать и мучить. И все вокруг было мне радостно и дорого. Я был настоящим, и при этом меня не было. Или так – меня больше не было, и я стал настоящим.
Шаги, шелест халата – Кольчугин опустился на свое место и негромко произнес:
– А теперь скажи внутри себя: я есть.
"Я есть", – сказал я мысленно.
– А теперь, – тихо продолжил Кольчугин, – скажи вслух.