Проходя мимо одной кибитки, Матвей Иванович увидел высокого, под стать ему самому генерала. Холодные серые глаза, несколько великоватый нос, на щеке большая родинка. Слепила белизной накрахмаленная рубаха с кокетливыми рюшками, играли искрами перстни на руках.
- Честь имею! Генерал Платов, - представился он незнакомцу.
- Вы - Платов? Я так и подумал, - отвечал тот, рассматривая атамана с нескрываемым любопытством. - Я есть генерал Беннигсен. Барон. Командир бригады кавалерии.
О Беннигсене Матвей Иванович слышал раньше. Отзывались о нём недобро: иностранец из Ганновера, прибыл в Россию, где поступил на службу в армию с присуждением ему чина премьер-майора. Через девять лет стал полковником, а потом и генерал-майором. Его боялись. Он ловко убирал с дороги тех, кто мешал. Склочный и дрянной человек, говорили о нём. Одним словом, немец.
- Моя бригада, генерал, расположена впереди, а кибитка рядом. Прошу пожаловать, - с холодной улыбкой предложил Беннигсен.
- Как-нибудь в другой раз. Должен представиться главнокомандующему.
У шатра, словно из-под земли, вырос дежурный офицер, щёлкнул каблуками. Услышав фамилию Платова, уважительно произнёс:
- Дозвольте доложить о вашем прибытии дежурному генералу.
- Какого он чина и чем командует? - поинтересовался Платов.
- Граф Апраксин - бригадир, командир бригады кавалерии. Только он часто находится при главнокомандующем, дежурным генералом.
Толстый, оплывший жиром Апраксин встретил его официально.
- Главнокомандующий занят, - ответил он начальственно.
За занавесью слышались голоса: один молодой, уверенный, второй - сдержанно немногословный, с лёгким кавказским акцентом. Потом голоса стихли, послышалось повелительное:
- Платов пусть войдёт!
Валериан Зубов сидел за столом. Пред ним стоял генерал Цицианов.
- Подожди! - остановил Зубов жестом начавшего было рапортовать Матвея Ивановича и перевёл взгляд на чернявого, с тонкими чертами лица Цицианова. - Кончим, князь, наш разговор. Вы порицаете действия Гудовича. Так вот, у вас есть возможность исправить его ошибки. Он освобождается от должности, убывает в Петербург, а вы заступаете на его место.
- Как это понимать? Мне принять в Кизляре начальство над батальонами? Но я же ваш помощник по всем войскам…
- Вот потому-то и поезжайте! Осуждать легко, помочь на деле - трудно.
Цицианов едва сдерживал себя, на лице обозначились те черты, которые выдают характер человека умного, но вместе с тем самолюбивого и властного.
- Хорошо! Я подчиняюсь приказу… - Цицианов хотел что-то ещё добавить, но смолчал, круто повернулся и направился к выходу.
Воцарилась неловкая тишина. Матвей Иванович встречал Зубова ещё пять лет назад перед штурмом Измаила. Тот числился при свите всемогущего фаворита императрицы Григория Потёмкина. Красивый, румянощёкий, Зубов выделялся в свите от остальных офицеров. О нём говорили, что гуляка, любит волочиться за юбкой и не очень при этом разборчив. В штурме Измаила Валериан, однако ж, отличился. Командуя ротой, атаковал неприятельскую батарею и открыл огонь из захваченных орудий по туркам.
Опершись руками о стол, Зубов поднялся, скрипнув протезом. Он вглядывался в казачьего атамана.
- С замыслом кампании знакомы?
- Лишь в общих чертах.
- Тогда Апраксин ознакомит. Эй, граф, загляни-ка! Апраксин разложил на столе карту и заученно стал объяснять план похода. План изменился существенным образом. В нём не участвовала армия, которая должна была идти к проливам через Валахию и Молдавию. И корабли не должны были плыть через Чёрное море. Каспийский же корпус должен был защитить Грузию от нападения персидского владыки и внушить султану турецкому уважение к заключённому союзу Россией с Грузией и другими закавказскими княжествами и ханствами.
Зубов ходил подле, кивал головой, соглашаясь с тем, что излагал дежурный генерал. Изредка поскрипывал протез. Его изготовили английские мастера с таким искусством, что молодой генерал умудрялся лихо вскакивать на коня, не уступая заправскому кавалеристу.
Кроме кавалерийских бригад Беннигсена и Апраксина под началом Зубова имелись ещё две пехотные бригады генерал-майоров Булгакова и Римского-Корсакова. Всего же в корпусе было почти двенадцать с половиной тысяч человек при двадцати одном орудии.
- Бригада генерала Булгакова сейчас где-то за Дербентом. Граф приказал ей занять позицию с южной стороны, чтобы отрезать город от возможных происков Ага-Мохамеда. С Булгаковым ушли и два казацких полка - Хопёрский и Терский, - пояснил Апраксин. - Хопёрским командует Баранов. Он до вас командовал всеми казаками.
- Гаврила Петрович, - уточнил Платов имя Баранова. - Как он справлялся?
- Кто? Баранов? А что ему справляться, подполковнику!
- Баранов, я вам скажу, храбрейший человек. - И не без умысла добавил: - И ни одного ордена.
Апраксин вспыхнул, промолчал: на его мундире орденов было целых четыре. И никто не знал, за какие дела он получил награды.
Вечером Зубов устроил торжественный ужин. Сам он восседал на почётном месте. По обе стороны от него устроились помощники: Цицианов, Беннигсен, Римский-Корсаков, Апраксин и глава походной канцелярии, сухой и по виду желчный полковник.
Платов, оттеснённый подалее, оказался напротив пожилого и на вид мужиковатого генерала Савельева. Матвей Иванович испытывал тягость. Что греха таить! Он и сам любил посидеть за бутылкой вина в компании сподвижников, предаться воспоминаниям, пуститься на эту картинную торжественность, где витал дух столичной парадности, лести и угодничества.
Матвей Иванович пил терпкое, с лёгкой горчинкой кизлярское вино и незаметно изучал генералов и офицеров, с которыми его свела судьба. Все они с подобострастием смотрели на Зубова, внимали каждому его слову, беспрестанно восхваляли его доблести.
Намного старший по годам Беннигсен робел перед главнокомандующим, как школяр. И лысый, состарившийся на службе Римский-Корсаков заискивал. Напыщенно держался Апраксин, которого Зубов считал другом.
Стесненно и непривычно чувствовал себя Савельев. Выходец, как и Платов, из казаков, он, командуя казачьим полком, почти тридцать лет провёл на боевой Терской линии. Сейчас его отряд находился под Дербентом. Сюда же он прибыл по вызову главнокомандующего и угодил на торжество.
От выпитого вина лицо Валериана Зубова горело, лихорадочно блестели глаза. Лившаяся сладкой патокой лесть кружила голову, и он начинал верить в несуществующие добродетели, которыми наделяли его в тостах. Впрочем, первый тост он произнёс за здоровье матушки-императрицы, а потом уже все стали говорить о нём.
Но вот, неловко качнувшись, поднялся Зубов:
- Господа! Должен сообщить вам приятную новость: сегодня со своим Донским полком прибыл генерал Платов. О нём, конечно, все слышали. Человек он отменной храбрости. Нам вместе довелось штурмовать турецкую крепость Измаил. Тогда бригадир Платов командовал колонной. Сам Суворов отметил его отвагу. - Зубов сделал паузу, приосанился и проникновенным голосом продолжил: - Перед отъездом из Петербурга мне посчастливилось быть принятым государыней императрицей. В ряду тех лучших генералов, которые сидят здесь за столом, она назвала казацкого вождя. Теперь он с нами. Надеюсь, что генерал и на сей раз отличится и будет отмечен не Суворовым, а мной. - И Зубов лихо выпил содержимое бокала.
С началом тоста Матвей Иванович встал. От него не ускользнуло, как при упоминании его имени дрогнули в ухмылке тонкие губы Беннигсена, как полковник - глава канцелярии - бросил короткий, полный удивления взгляд Апраксину.
- А что скажет в ответ наш атаман? - подал голос Римский-Корсаков.
Матвей Иванович откашлялся.
- Благодарствую за тёплый приём сынов тихого Дона в славную семью корпуса. Каждый казак в бою, я вам скажу, сражается не за страх, а за совесть. И на сей раз мы будем действовать против врагов России с прежней лихостью. А о крепости Дербентской скажу, что не было и нет ещё крепостей, которых бы русский солдат не одолел. Одолеем и сию…
Набравшись решимости, поднялся охмелевший полковник, но Зубов хлопнул по столу ладонью:
- Хочу спросить тебя, полковник, как выполнен мой приказ относительно батареи Ермолова? Где она ныне?
- Я вам докладывал, что… - вступился было Апраксин, но Зубов не дал говорить:
- Не тебя, бригадир, спрашиваю! Хочу слышать, что ответит полковник?
Полковник напустил важность:
- Батарея завтра к утру должна быть на месте. На этот счёт даны указания…
- Не указания нужны, а батарея! - прервал его Зубов. Но тут с озабоченным видом возвратился ранее вызванный офицером Савельев.
- Ваше превосходительство, приехали от Дербента, с ними артиллерийский офицер.
- Какой офицер? - вскинул голову Зубов.
- Артиллерийский офицер, командир батареи Ермолов.
- Ермолов? Где же он? Зови сюда!
Крупного сложения офицер, твердо ступая, подошёл к столу. Лицо у него было не совсем привлекательное: расплющенный нос, узкие глаза, толстые губы.
- Разрешите доложить: орудия к боевой позиции подтянуты. Требуются заряды. Те, что имели, полностью расходованы.
- Всем вина! - скомандовал Зубов. - Пьём за успех штурма! За артиллеристов! За командира центральной брешь-батареи отважного Ермолова! Виват!
Через день Матвей Иванович выехал к Дербенту.
ДЕРБЕНТ
Поблизости от Дербента стоял отряд Савельева, в котором, кроме трёх пехотных батальонов да трёх сотен местных джигитов-добровольцев, находилось восемь казачьих сотен. Собранные из разных полков, они представляли в отряде значительную силу.
Отряд Савельева к крепости вышел ещё в феврале, первым из всего корпуса. В тот же день генерал послал двух всадников из местных джигитов с предложением дербентскому хану Ших-Али открыть ворота и впустить в город русский отряд.
Хан ответил отказом: "Было время, когда я просил денег для найма войск против Ага-Мохамед-хана, но я не знал тогда ещё могущества персидского властителя, а теперь не решаюсь впустить в город столь малый отряд из опасения, что не только мои владения будут разорены персиянами, но и русский отряд может от них пострадать".
- Хитрая бестия! - злился Савельев. - Печётся о нас, а на самом деле боится за свою шкуру. Ладно, не хочет добром, решим силой.
На следующий день едва пехотные роты направились к крепостным воротам, из них вырвалась конница. С устрашающим криком, сверкая клинками, всадники неслись прямо на пехотинцев.
- К бою! К бою! - послышались команды. - Всем в каре! Первая шеренга, ружья вскинь!.. Целься!
Прогремел залп, несколько всадников упали, передние кони вздыбились, остальные замедлили бег.
- Вторая шеренга! Целься-я! Вымуштрованные егеря действовали сноровисто.
Ударил второй залп.
А следующие шеренги уже спешно надевали на стволы штуцеров штыки, готовясь вступить с неприятельской конницей в схватку.
Передние конники, понеся от ружейного огня потери, гарцевали перед шеренгами, не осмеливаясь врубиться в строй. А между тем из ворот выезжали новые конники и, не зная обстановки, неслись вперёд, тоже попадая под огонь пехоты.
Неизвестно, как долго бы это продолжалось, если б не казачья конница. Она поднялась из лощины и, обтекая на склоне егерский строй, неудержимой лавой понеслась к воротам.
В следующий миг две силы схлестнулись, началась беспощадная рубка. Ржали лошади, звенела сталь, слышались отчаянные крики…
Так продолжалось совсем недолго. Казаки стали теснить джигитов хана; не выдержав, те начали медленно отступать, оставляя на поле раненых и убитых.
Ворота захлопнулись, из амбразур и со стены зачастили выстрелы…
В тёмную ненастную ночь к Ших-Али прибыл гонец от ханбутая казикумыкского Сурхая.
- Я - уздень Сурхая, родом из того же аула, что и хан. Он повелел мне сказать, чтобы ты на Ага-Мохамеда не рассчитывал, скопец ушёл из крепости Гянджи, и вместе с ним ушло из Муганской степи всё его войско. Ещё Сурхай предлагает тебе объединиться и уничтожить находящийся под Дербентом русский отряд. Хан готов выслать три тысячи всадников. Он торопит тебя с ответом, пока не подошёл со своим войском Кызыл-Аяг. Тогда будет поздно.
- Какой Кызыл-Аяг?
- Разве ты не знаешь, что самый главный русский начальник хромой? У него нет ноги, её оторвало ядром. Вместо неё приделана золотая. Потому он - Кызыл-Аяг… (золотоногий (черк.)).
- Откуда известно, что нога у него золотая?
- Как, откуда? Не станет же такой богатый генерал пристёгивать деревяшку! Непременно золотая!
- Так Сурхай готов прислать джигитов?
- Зачем прислать? Он сам их поведёт, чтобы напасть с тыла на Савелия-генерала. У того отряд небольшой. С ним можно разделаться разом. Ещё он просил, чтобы ты непременно послал письмо к султану турецкому, просил бы помощи, обещая взамен отдать ему город.
Ших-Али послал письмо. В нём он писал, что будет верным и неизменным слугой ясновеликого. Турецкий султан не удостоил его ответом. Зато привезли письмо от Ага-Мохамеда. Он приказывал Ших-Али не поддаваться никаким уговорам, не слушать русских и всеми силами сопротивляться. Однако в помощи войсками отказывал. Писал, что его воины и так чрезмерно утомлены походами и не смогут в полную мощь драться с русскими.
Сестра Ших-Али, красавица Хараджи-Ханум, увещевала брата:
- Твой перс, а с ним заодно и турок боится русских. Ты для них, что мышь для кошки: играют с тобой, пока не попал в когти. Самые надёжные союзники - русские. Царь Ираклий, шемхал Тарки, кади Табасаранский да и многие другие понимают, что русские всегда защитят и помогут в мирных делах. Персидский же сатрап принесёт нам горе. То, что сделал он у себя в Персии, то он сделает и в Дербенте…
День выдался не по-весеннему холодный, ветреный, сеял дождь. Под ногами лошадей чавкала густая грязь. Справа в нависших тучах скрывался совсем близкий и невысокий хребет. Изрезанный балками склон порос лесом и кустарником. По склону белёсыми космами ползли облака. Слева, вдали, лежало море.
Кавалькада выбралась из лощины, и тут Матвей Иванович увидел венчавшую город крепость. Она располагалась на высоком холме, склоны которого круто обрывались в широкую с бурным потоком лощину. Даже издали сооружение казалось мощным и неприступным. В изломах зубчатой стены высились угловатые башни с узкими амбразурами. От крепости, вниз по склону, до самого моря, тянулась высокая стена. За ней, нависая одно над другим, теснились строения города с плоскими крышами. Отступив на четверть версты, параллельно первой шла вторая стена. Она ограждала город с противоположной, южной стороны. Были ещё и поперечные стены, делившие город на три части. Нижняя стена отстояла от берега в трёхстах саженях, и заключённое меж ней и морем пространство представляло пустошь. Вторая внутренняя стена отделяла от города крепость.
- Да-а, - покачал головой Матвей Иванович, разглядывая сооружения в подзорную трубу. - Да-а…
- От одного черкеса я слышал, что Дербент походит на упавшего навзничь человека, - пояснил Савельев, разворачивая план. - Ноги он опустил в море и откинул назад правую руку. Голова же его - цитадель, или крепость, а туловище - сам город.
Матвей Иванович вгляделся в план и увидел "правую руку". Это была ещё одна стена, уходившая от крепости в горы.
- И как далеко она поднимается? - поинтересовался он.
- Сказывают, на сорок вёрст. А в море стены продолжаются на версту.
- Дербент на пути войска, что валун на узкой дороге: ни перелезть через него, ни обойти, - пояснил один из казачьих командиров.
Перед крепостью стояли несколько башен. Едва всадники приблизились к одной, как многократным эхом раскатились выстрелы.
- Господа! Господа! Всем вниз, подальше от греха, - распорядился Савельев.
Укрываясь в складках местности, они проехали по склону горы до самого моря. И на всём пути тянулась сложенная из камней глухая, высокая стена.
Тем временем по горным дорогам и тропам в обход Дербента шёл отряд генерала Булгакова. В нём два полка драгун - Астраханский и Таганрогский, два батальона гренадер Кавказского полка да две гренадерские роты из Владимирского мушкетёрского и шесть орудий полевой артиллерии. Впереди следовали казачьи полки: Хопёрский подполковника Баранова и Терский подполковника Палена-младшего. Напутствуя Булгакова, Зубов предупредил, чтоб 2 мая был на исходной позиции.
К вечеру 3 мая сотня хопёрских казаков капитана Потапова вышла к Дербенту. Заметив их, из крепостных ворот вынеслись всадники, бросились на хопёрцев. Началась рубка.
- Не отходи! Держись! - кричал капитан, заметив, как вдали развернулся в лаву полк, в голове которого нёсся подполковник Баранов.
Казаки врубились в гущу, стали теснить дружину Ших-Али, стараясь прорваться через ворота в город, но сделать это им не удалось. Однако теперь Дербент был блокирован с двух сторон…
Было то предрассветное время, когда на небе ещё светились звёзды, но тьма на востоке дрогнула, горизонт обозначился и угадывалось наступление скорой зари.
Наскоро умывшись, Матвей Иванович спешно оделся и заторопился к коням. Был он в добром настроении, хотя и чувствовал затаившееся волнение. Такое всегда случалось с ним перед горячим делом. А сегодня предстоял нелёгкий штурм Дербента, который в немалой мере повлияет на успех похода. Падёт город - и к русской армии примкнут те ханы, которые ещё чего-то выжидают. Если же город устоит, они выступят грозной силой как союзники Персии и Турции.
Сознавая это, Зубов торопил генералов со штурмом Дербента. 3 мая авангардный Воронежский полк из бригады Римского-Корсакова совместно с гребенскими и волжскими казаками попытался приблизиться к крепости. Но едва вышли из укрытия, как из лесной чащи, с недалёких скал и возведённой недавно дербентцами каменной башни ударили свинцом.
Лесных стрелков гренадеры, егеря да казаки отогнали, но попытка овладеть башней ни к чему не привела. Воронежцы и казаки понесли немалые потери - 25 убитых и в три раза более раненых. Пострадал и сам командир Воронежского гренадерского полка полковник Кравцов.
- Восьмого числа извольте башню сию взять! - повелел Римскому-Корсакову Зубов. - И вы, Платов, тоже за сие отвечаете…
В тот же день Матвей Иванович прибыл к гребенцам. Полк был выстроен, командир Чапсин по всей форме отдал рапорт.
Матвей Иванович неспешно проехал вдоль строя, вглядываясь в казаков. Видел: неудача отразилась на их духе.
- Хороший полк, - обернувшись к Чапсину, сказал он так, чтобы слышали казаки. Потом обратился к ним: - Вот что скажу вам, славные гребенцы. Когда я торопился сюда, к Дербенту, был очень рад, что нашим донским казакам придётся сражаться бок о бок с гребенцами. Все ведь знают, что нет таких препятствий, какие бы вы не одолели. А вот сегодня засумневался в вашей ловкости. Неужто так и не одолеете ту поганую башню?
- Так её ж пушка не берёт! - подал кто-то из строя голос.
Чапсин вздёрнул бровь: "Какой ослушник осмелился прервать начальство?"