Гарнеев, бывавший за границей много раз, свободно беседовал с представителем властей, а Петра - с французом по имени Мишель.
Они двигались между разбившимися на пары французскими и русскими мужчинами с потными лицами, что-то объяснявшими или доказывавшими друг другу, под непонятный, мурлыкающий напев, который Великанцев не смог бы назвать ни танго, ни фокстротом, ни твистом.
- Биг мен! - восторженно тыкал в грудь нашего штурмана Нестеренко маленький, толстенький и очень лохматый француз итальянского происхождения.
- А вот я, к примеру, не знаю итальянского языка в принципе, - чуть ли не стучал себя в грудь Нестеренко, убеждая представителя французской стороны. - А кличку запросто прилеплю тебе на итальянском! Скажи мне, ты итальянец?
- Си, си, итальяно! - отвечал тот и согласно кивал головой.
Они общались так громко и экспрессивно, что к ним стали прислушиваться остальные.
- Тополино! - торжествующе объявил Нестеренко под одобрительный гул.
- Мышонок! О, теперь так будут звать не только его, но и его детей! - перевела Элен то, как оценил прозвище француз по имени Патрицио. - Но вы ведь знаете, мсье Борис, что ваш Гоголь сказал нечто подобное ещё в прошлом веке.
- Я знаю то, что у французов всегда был свой путь в лёгкой музыке, - ответил Великанцев, придерживая её правой рукою за талию. - Как бы вы назвали этот танец - медленный фокстрот, танго?
- О, нет, - ответила она. - Это просто песня такая. Это французский шансон.
- Уж не Ив ли Монтан поёт?
Великанцев вспомнил, как в конце пятьдесят шестого года в Москву приехал этот известный французский актёр со своей женой Симоной Синьоре. Студенты тогда на всех вечеринках распевали: "Когда поёт Иван Монтан, пустым становится студенческий карман, и сокращаются расходы на питанье, когда поёт Иван Монтан". Когда же компания достигала потребной их душам кондиции, в ход шёл другой, куда более похабный напев: "Сиськи во! Жёпа, как абажюр, я совсем не тужю, что на тебе лежю…" Ну, и так далее. Разумеется, Великанцев, держа в руках такую красавицу, не стал распространяться об этом.
Он медленно, не зная предстоящей реакции, но действуя так, чтобы не вызвать преждевременного гнева, приподнимал пальцами правой руки край кофточки у неё на спине. И когда его пальцы проникли под кофточку и коснулись кожи, по всему её существу пролетел лёгкий трепет.
"О, какая она заводная. Что значит француженка! - с восторгом подумал Великанцев. Ему была очень лестна её реакция. - Такая смугленькая, несмотря на европейские черты лица. Не иначе, у неё в роду кто-то был туземцем. У них, французов, это модно, всякие там колонии".
- Как думаете, обойдутся тут без нас? - спросила она его.
- О, мадмуазель, уверен, переводчик им, по крайней мере, на сегодня, уже не нужен.
- В таком случае, беру на себя смелость пригласить вас на прогулку по морскому побережью. У меня тут недалеко припаркован автомобиль.
К удивлению Великанцева, средиземноморское побережье Франции оказалось очень похожим на Кавказское побережье Чёрного моря. Разве что дорога была более ухоженной да сглажены мостами дальние заезды в русла ручьёв с крутыми поворотами в глубине ущелья, называемые у нас на Кавказе "тёщиными языками".
Роль пассажира у такого юного и прехорошенького водителя, какой была Элен, для Великанцева была необычной. В Советском Союзе с его проблемными дорогами, отсутствием сервиса и дефицитом автомобилей женщина за рулём редко встречалась.
Здесь же, во Франции, автомобиль давно перестал быть роскошью, и выполнял изначальное предназначение, как средство передвижения.
Обычно водители, попадая на пассажирское сиденье, начинают тормозить, едва не проваливая ногой пол кабины, если манера езды сидящего за рулём окажется несколько иной. Им кажется, что уже давно пора тормозить, в то время, как тот всё ещё жмёт на акселератор.
Элен же вела машину уверенно, и её манера вождения ничем не отличалась от манеры вождения, какую имел Великанцев, поэтому он любовался морем, пейзажами и, разумеется, коленками Элен.
Перехватив его взгляд, она на одном из поворотов свернула на незаасфальтированную узкую дорогу, которая очень скоро вывела их "пежо" на уютную полянку, окруженную со всех сторон лесом. Посередине полянка была украшена небольшим прудом.
Элен остановила машину той стороной к лесу, где сидел Великанцев. Она вышла из машины и, оставаясь спиною к ней, взялась за подол платья и потянула его вверх.
Великанцев с пересохшим от волнения ртом наблюдал, как появились её загорелые бёдра и ягодицы. Ему показалось, будто она без трусиков, но это было не так. По её талии шла узкая полоска ткани, от которой посередине уходила вниз, исчезая между ягодицами, такая же узкая полоска.
На ней не было и лифчика. Когда она на мгновенье развернулась, чтобы швырнуть платье на сиденье машины, Великанцев увидел её небольшую грудь, и без лифа хорошо державшую изысканную форму.
Она, видимо, бывала довольно часто на этой полянке, потому что разбежалась в известном ей направлении и, оттолкнувшись от берега, в красивом полёте, выдававшем в неё спортсменку, нырнула.
Великанцев не знал, что ему предпринять, потому что ему вдруг стало стыдно. Стыдно за свои широкие, длинные и чёрные трусы, которые на родине называют "семейными", стыдно, оттого, что не было возможности взять из гостиничного номера плавки, изготовленные из того же чёрного сатина, что и трусы.
Он открыл дверь машины и, развернувшись, поставил ноги на траву, оставаясь сидеть спиной к пруду. До него доносились радостные всплески воды и призывы Элен, зовущей его искупаться.
Наконец ей надоело его звать, она Афродитой, освещенной закатным солнцем, вышла из воды и, нисколько не смущаясь своей почти наготы, направилась к машине. Почти, потому что её лобок прикрывался маленьким треугольничком ажурной ткани, прижимавшей к телу темные волосики, что, впрочем, не мешало самым непокорным из них проникать сквозь эту условную преграду.
- Борис, - перекатила она во рту шарик буквы "р". - Пойдемте купаться. Вода здесь чистая и прохладная.
Её кожа, охлаждённая купанием и лёгким ветерком, в капельках не высохшей воды, подтянулась на плечах и груди мелкими пупырышками "гусиной кожи", сделав фигуру Элен ещё более стройной и упругой.
"Такую фигуру грех скрывать. Вот оно - совершенство человеческого тела!" - подумал Великанцев. Потом он представил, как предстанет сейчас перед этим идеалом в "семейных трусах", и ему стало грустно.
- К сожалению, я не готов. Для меня сейчас купание - экспромт. Я не захватил с собой плавки, - произнёс он смущенно.
- О, вам не во что раздеться? Признаться, я думала, что причина более веская, например, вы не умеете плавать. А если причина в том, что нет плавок, то это не беда. Это условности, ведь здесь кроме нас никого нет.
Она немного подождала и, поняв, что Великанцев по-прежнему не желает раздеваться, подошла к нему вплотную и стала расстёгивать пуговицы его рубашки. Обнажив его волосатую грудь, она ласковым движением, почти не прикасаясь, погладила её ладошкой с растопыренными пальчиками, её руки скользнули вниз и нащупали пряжку ремня.
- Не стесняйся, у нас нагишом купаются даже на городских пляжах, - шептала она, парализуя его волю. А, если признаться честно перед самим собой, он и не очень-то хотел сопротивляться.
Она требовательно потянула штаны вниз, и её пышные волосы коснулись его, как когда-то в далёком детстве во время купания касались волосы его матери.
Он, переминаясь с ноги на ногу, высвободился из брюк и, слегка разбежавшись, оттолкнулся от берега в том месте, где недавно отталкивалась она.
"Удивительно, - подумал он. - Оказывается, во Франции, рядом с такими большими городами, как Марсель, сохранились укромные, заповедные уголки".
Эта полянка была теперь лишь для них, двоих.
- Как это? Ля шваль, это лошадь. В русском языке есть много слов, взятых из французского, - заговорила она, приходя в себя после первого безумия. - Когда Наполеон бежал из холодной, заснеженной России, то его армия оставила там много павших лошадей. Мертвые лошади валялись повсеместно. Русские, словно прилежные ученики, стали с тех пор называть словом "шваль" всё ненужное, бросовое, не имеющее ценности. Но я не об этом. Я забыла, как по-русски называется лошадь в мужском роде, которая дает продолжение лошадиному племени.
- По-нашему - это жеребец, - подсказал Великанцев.
- О, да! Жеребец! - вспомнила одновременно с подсказкой Элен и точёным указательным пальчиком ткнула в волосатую грудь Великанцева. - Ты настоящий жеребец!
И Великанцев, давно поставивший крест на радостях жизни, почувствовал, как неизведанное, запретное, и оттого более обострённое, счастье переполняет его, отчего у него из спины осязаемо вырастают настоящие крылья. Он впервые почувствовал себя желанным мужчиной, самцом, животным, которому необходимо взять её ещё раз! И он теперь не робко, как было в первый раз, а властно, требовательно и сильно привлёк к себе эту необычайно красивую женщину.
Было темно, когда она подвезла его к отелю.
- Элен, можно задать тебе один вопрос? - попросил он. - Только ты не обижайся, пожалуйста.
Она внимательно посмотрела на него, словно старясь предугадать, о какой пакости, если заранее извиняется, он надумал спросить, и согласно кивнула.
- Элен, ты такая юная. Откуда такой богатый опыт в интимных делах?
- Регулярно читаю детские журналы, - ответила она усмехнувшись. - У вас, в Советском Союзе, тоже есть такой журнал. Называется "Мурзилка".
И, засмеявшись, нажала на акселератор.
Такие встречи были у них почти ежедневно, пока шло оборудование площадки на берегу живописного озера рядом с небольшой французской деревней.
Жители вначале протестовали, особенно после того, как при выборе места под площадку на берегу озера приземлился такой гигант, как Ми-6. Вся деревня сбежалась наблюдать, как он с неимоверным шумом своих двигателей заходил на посадку.
Но властям кантона удалось убедить жителей деревни, что оборудование площадки для заправки геликоптера водой в их интересах, так как гарантирует им спасение их деревни от лесного пожара.
Менее чем за месяц при непосредственном участии Великанцева удалось сделать бетонированную площадку, установить насосы, проложить необходимые трубы, шланги, рукава и подвести электричество. Теперь заправка двенадцатью тоннами воды обеспечивалась за считанные минуты, не требуя выключения двигателей геликоптера.
После пробных полётов им пришлось кое-что подправить в технике, и заправка водою заработала отлично. Они начали выполнять полёты на тушение пожаров.
Жара стояла нестерпимая. Весь экипаж - пилоты Гарнеев, Петра, штурман Нестеренко, бортинженер Великанцев, ещё трое наших ребят, участвующих в заправке водою и отслеживающих работу оборудования "на слив" летали в рабочих комбинезонах прямо на голое тело. Двое, иногда трое французов - Мишель, Патрицио и Тополино, обучающиеся работе с противопожарным оборудованием, летали по очереди. Элен, как переводчица, летала постоянно.
Наиболее сильно ежедневные полёты изматывали Гарнеева и Петру. Оказалось, что пилотировать вертолёт, даже такой большой, как Ми-6, в условиях, когда под ним горит лес, намного сложнее, чем в обычных условиях.
Дело в том, что с ростом температуры воздуха мощность двигателей уменьшается. Теоретически, наибольшую работу можно получить, если рабочее тело, в нашем случае - воздух, на входе в двигатель сильнее охладить, а в двигателе, путем впрыска топлива, как можно сильнее его нагреть.
А тут температура воздуха достигает почти сорока градусов по Цельсию. Мощности двигателей едва хватает, чтобы поднять полезный груз в двенадцать тонн. Когда же вертолёт оказывается над очагом пожара, окружающий его воздух разогрет ещё сильнее. Это снижает мощность двигателей, но пока вертолёт летит от места заправки водой до пожара, он израсходует значительное количество керосина, а, значит, уменьшится общий вес машины. Поэтому, мощности двигателей хватает, чтобы держать машину в воздухе. Но над пожаром разогретый воздух резко уходит вверх, создавая невероятные завихрения, называемые турбулентностью. А рядом с пожаром холодный воздух мощно подсасывается в сторону огня, подпитывая процесс горения кислородом, а это означает, что где-то неподалёку от пожара есть (мощные нисходящие потоки воздуха. И пилоты обязаны движениями органов управления машиной мгновенно парировать возникающие возмущения воздушной среды.
Так они работали в течение полутора - двух недель, пока однажды вечером руководитель делегации Никишев не попросил Великанцева зайти к нему в номер.
- А, Боря, привет, заходи, присаживайся, - пригласил Никишев.
Не бывавший ни разу у Никишева в номере, Великанцев сразу же отметил для себя, что тот неплохо устроился. В то время как все изнывали и выбивались из сил от жары и работы по двенадцать часов в день, здесь, в номере, царила приятная прохлада через отверстие в стене, обрамлённое красивой решёткой, шелестел охлаждённый кондиционером воздух. Окна прикрывали лёгкие белые пластины жалюзи.
- Интересно, почему теперь всё чаще, приглашая сесть, говорят "присаживайтесь"? - спросил Великанцев.
- Ха, - хмыкнул Никишев. - Да потому, что всё равно посадят!
Он обошёл вокруг небольшого столика и тоже погрузился в кресло. Протянув руку к холодильнику, достал бутылку оранжада и, плеснув его в стаканы, подтолкнул один из них в сторону Великанцева.
"Чего это он принялся разыгрывать из себя босса? С такой-то рязанской рожей", - подумал невольно Великанцев, наблюдая, как манерничает Никишев, словно в зарубежном детективе.
- Ну, как работается? - спросил Никишев, придав голосу простецкий оттенок.
- Да ничего, нормально, - ответил Великанцев на дежурный вопрос дежурной фразой.
- Это хорошо. А как "лягушатники"? Привыкают помаленьку к нашему советскому ритму работы? Усваивают передовую технику?
- Да вроде бы, усваивают. Особых трудностей в общении с ними нет, - ответил Великанцев.
- Ха, ха, ха, - рассмеялся Никишев. Да ты, Великанцев, оказывается, юморист! Какие же могут быть трудности, если ты завоёвываешь их любовь и расположение к нашей Советской Родине не только самоотверженным, честным трудом, но и… - Никишев показал глазами и кивнул головой в известном направлении - молотобойцем!
- Кстати, - продолжал Никишев, - скажи-ка по секрету: у неё, случайно, не поперёк?
У Великанцева резко пересохло во рту. Он уже слышал подобную байку от конструктора известного планёра МАК-15 Михаила Александровича Кузакова, тунгуса по национальности. Но Кузакова, как наивного представителя матери-природы, разыгрывали сразу же после окончания войны наши лётчики, сходившие с ума от одной мысли, что остались в живых.
Кузакову, пилоту "Дугласа", возившему Патриарха всея Руси Алексия 1 по фашистским лагерям смерти, приходилось бывать по вечерам в ресторанчиках и казино поверженной Германии и наблюдать там, как дружно сдаются нашим офицерам немки, ошалевшие без своих немецких мужчин.
Он ещё подумал тогда, что не напрасно в старину победители отдавали своим солдатам взятые ими города на трое суток, и что вряд ли женское население тех городов так уж сопротивлялось победителям. Может, и здесь не обходится без тайных, непознанных человеком, законов природы, старающейся в интересах здоровья и выживания человечества перемешивать кровь географически дальних народов.
На укоризненный вопрос Кузакова, познавшего церковные обороты речи в общении с высокопоставленными священнослужителями: "Братцы, а что это вы пустились во все тяжкие?", в одном из казино, куда Кузаков зашел перекусить, ему дружно объяснили:
- А ты разве не знаешь? Говорят, у них бывает поперёк.
- Ну и что, хоть одна такая попалась? - спросил сын Подсменной Тунгуски.
- Да в том-то и дело, что пока не попалась. Вот мы изо всех сил и ищем!
Но тогда только что окончилась война, и дурачился народ, выживший в войне. И байка, рассказанная Великанцеву Кузаковым, казалась безобидной и наивной. Теперь же перед Великанцевым сидел молодой, холёный и самоуверенный человек, явно согласовавший действия со своим руководством. И в его исполнении вопрос звучал сверхцинично. Даже удивительно, что ради вербовки осведомителей органы не брезгуют такими мерзостями.
- О чём это ты, Великанцев, задумался? - во взгляде Никишева появилась та холодная интонация, с какой обычно хищники смотрят на свою жертву.
Понимая, как сейчас Великанцев ненавидит его, Никишев, не дождавшись ответа, продолжил:
- Ты, Великанцев, аморальный тип. Своим разнузданным поведением ты дискредитировал моральный облик советского человека, и ты не достоин представлять нашу страну за рубежом. Нами подготовлено письмо о твоём недостойном поведении с ходатайством об отправке тебя в Союз.
Великанцев невольно покрылся испариной. "Это конец, - подумал он. - С работы теперь точно выгонят, доложат обо всём скандальной супруге, а это неминуемый развод. Катастрофа".
Состояние Великанцева не ускользнуло от внимания Никишева.
- Что-то ты совсем приуныл, - с наигранным весельем сказал Никишев. Он теперь играл с обречённым, как кошка с мышкой, убегающей от хищницы в ужасе предстоящей смерти. - Брось грустить. Жизнь по-прежнему прекрасна и удивительна!
Великанцев затравленно молчал.
- Но мы не дадим хода этому письму при одном условии.
Великанцев поднял глаза на Никишева, и тот увидел, что во взгляде бортинженера промелькнула тень надежды. Никишов решил, что теперь Великанцев психологически задавлен полностью.
"Всё-таки, насколько здорово отработаны методики допросов, - самодовольно подумал Никишев. - Сначала напугать, поставить в катастрофическое положение, а потом дать неожиданный лучик надежды, - и человек твой!"
- При одном условии, - Никишев поймал пристальным взглядом глаза Великанцева так, чтобы тот не мог их отвести, пока он будет говорить об этом условии. - Ты должен будешь помогать нам, сообщая о разговорах, которые ведутся между членами экипажа, а также между нашим экипажем и французами. О том, какие вещи куплены в магазинах, какие комментарии при этом отпускались лётчиками, где бывали, с кем общались, ну и вообще обо всём интересном.
Великанцев понял, что его вербуют в "стукачи", в сексоты. Слово-то какое - "сексот", сокращенно от двух слов: секретный сотрудник.
Он знал, что на каждом мало-мальски значимом предприятии обязательно есть "стукачи". Их можно запросто вычислить: в дни получки они тянутся друг за другом в отделы режима, где им доплачивают к основной заработной плате по тридцать рублей. Видать, кто-то очень остроумный назначил им такое жалованье, численно совпадающее с тридцатью сребрянниками библейскому Иуде Искариоту.
И вот теперь сам попал кандидатом в "стукачи".
Никишев, принявший было молчание Великанцева за согласие, решил закрепить успех вербовки первым доносом Великанцева:
- Ты можешь прямо сейчас рассказать мне, о чём болтали лётчики всё то время, что находятся во Франции, ведь ты общаешься с ними постоянно.
- Ничего особенного они не говорили и не обсуждали, кроме технических вопросов.
Никишев поднялся из кресла и подошёл вплотную к Великанцеву: