"Просим принять сердечное поздравление от украинского народа, который вместе с польским народом торжествует по поводу освобождения славной столицы Польши - Варшавы.
Мы счастливы, что наша Красная Армия вместе с Польским Войском почти полностью освободила польскую землю от немецко-фашистских захватчиков.
Приближается день, когда знамя свободы заалеет над всей польской землей… Вборьбе и страданиях этой войны славянские народы ясно поняли, что, объединенные вместе, они всегда будут неодолимым препятствием для немецко-фашистских захватчиков, которые стремились поработить всех славян и уничтожить их.
Украинский народ в тяжелый период немецкой оккупации особенно хорошо понимает страдания братьев поляков, на протяжении пяти лет пребывавших под ярмом немецко-фашистских захватчиков.
Выражением нашего сочувствия благородному делу возрождения свободной, независимой, демократической Польши, залогом укрепления искренних, дружеских отношений между польским и украинским народами пусть станет наш скромный дар героическому населению Варшавы, а именно: 900 тысяч пудов зерна, 9 тысяч пудов подсолнечного масла, 6 тысяч пудов сахара, 300 пудов сухофруктов для детей.
Украинский народ с радостью несет польскому народу свой дар, который - пусть в малой мере - будет содействовать быстрейшему залечиванию ран, причиненных оккупантами, восстановлению Польши.
Пусть крепнет навсегда наша дружба!"
Я приказал собрать всю группу для политбеседы. Коротко передал сообщение Совинформбюро, поздравил разведчиков с освобождением Варшавы. Затем зачитал только что записанное сообщение Совета Народных Комиссаров Украины.
…900 тысяч пудов хлеба, 6 тысяч пудов сахара… Кто из нас не знал, как нужен был каждый пуд зерна, каждый килограмм сахара разоренной войной Украине. Так поступить мог только настоящий друг.
Я видел, как светлели лица Евсея, Мити-Цыгана, Отченашева. Да и как не гордиться такой Родиной, армией, несущей другим народам не гнет, а свободу, хлеб - голодающим, фрукты - детям.
Я знал, впереди бои не только с гитлеровцами, но и с националистическими бандами - заклятыми врагами новой Польши, Советского Союза, Красной Армии. И еще раз напомнил бойцам: каждым своим шагом, каждым действием, своим повседневным отношением к местным жителям нам следует показать, что мы - солдаты армии мира, армии Ленина, что мы пришли в Польшу как освободители, братья.
На рассвете мы оставили Явоже.
Последние дни
Из объяснительной записки РО фронта
"В начале января 1045 года я получил приказ Центра поручить Правдивому немедленно разведать гарнизон города Сосковец. С этой целью послал Правдивого и Грозу в город Сосковец.
…Наступление нашей армии застало их в Сосновце. Связь с ними я потерял. Как сообщил мне впоследствии Гроза, Правдивый вернулся из Сосновца в Кшешовице и сказал Грозе, что он поедет за женой и вместе с ней явится в нашу часть. Гроза сообщил ему пароль для явки. Вместе с Грозой до последнего времени был Молния. С ним Гроза расстался в Кшешовице. Молния, как предполагает Гроза, теперь находится в нашей контрразведке, скорее всего в 59-й армии. Голос".
Причудливы судьбы человеческие на войне. Так и затерялись следы Молнии. Все наши расспросы ни к чему не привели. Не исключено (Гроза, возможно, ошибся), что Молния, как и Курт Пекель, убит шальной пулей. Впрочем, с ним могли расправиться местные партизаны, и не подозревающие о его связях с нами.
А Правдивый? Жену свою он не застал в Кшешовице. Отмана задержали контрразведчики Белорусского фронта. Показания матерого абверовца прозвучали настолько фантастически, что в них в фронтовой спешке никто не поверил. Отмана, пока суть да дело, отправили на Урал в лагерь для военнопленных. А между тем его разыскивали. И не только мы.
В Белоруссии подразделение Отмана принимало участие в карательных операциях против наших партизан. Его судили в Минске как военного преступника, приговорили к длительному сроку заключения.
Несколько лет спустя, когда отыскались следы Отмана в одном из наших лагерей, я подтвердил показания Правдивого, его активное сотрудничество с группой "Голос". Советское правосудие, тщательно все взвесив, нашло возможным досрочно освободить Отмана из заключения.
Гроза встретился с советскими войсками в районе Санки. Его доставили в армейское отделение разведки. Обменялись паролями: Голос направляет меня к Павлову, Павлов принимает. Под вечер 19 января Алексей Шаповалов уже был в разведотделе штаба фронта.
Приступил к своим обязанностям секретарь Краковского городского комитета партии Юзеф Зайонц. Как-то на второй или третий день освобождения в дверях его кабинета внезапно выросла знакомая фигура в новенькой шинели в лейтенантских погонах. Черные цыганские кудри. Улыбка до ушей.
- Алексей!
- Михаил!
Смотрели друг на друга, как люди, сбросившие с себя огромную тяжесть и ответственность.
А в это время наша группа, смешавшись с отступающими частями вермахта, все еще двигалась на запад, продолжая выполнять свою задачу.
"21.1. Павлову.
Наблюдением разведчиков моей группы 20.1 проследовало через Сулковице направление Вадовиц, через Будзув грузовых автомашин с живой силой 520, легковых 238, мотоциклов 113, танков 4, подвод 847, орудий 18. Разведчик группы застрелил немецкого солдата из числа ехавших в этом направлении Карла Гут, он принадлежал к 1085-му полку 545-й гренадерской дивизии. № 100 - Голос".
"21.1.1945 Г. Павлову.
Наблюдением с утра началось большое движение автотранспорта, подвод, пехоты Мысленице по шоссе через Стружа, Тшебуня, Бинькувка, Будзув. Движение через Сулковице, Гарбутовице продолжается. № 101 - Голос".
"21.1.1945 г. Ростопшин, Шиманский и я взяли в плен 9 немецких солдат, из них 2 обер-ефрейтора, все они приписаны к 344-й дивизии".
"21.1.1945 г. Житель села Гарбутовице Юзеф Каспак взял в плен радиста 59-го немецкого корпуса и привел его к нам".
Мы двигались в тот день по дороге, запруженной разбомбленной и просто брошенной немецкой техникой. Брошенной, пожалуй, было больше.
Орудия, броневики, перевернутые полуобгоревшие штабные машины. В кюветах - разбитые велосипеды. Встречались и целехонькие бронетранспортеры. То ли вышло горючее (где его добудешь в такой спешке), то ли замерзла вода, а отогревать ее некогда.
В Гарбутовице у деревенского студня - колодца - остановились на привал. Немцев в селе уже не было. Я - долой куртку, гимнастерку. Стою, по пояс обтираю себя снегом. Вдруг - хохот, свист. Смотрю: дед, ростом маленький, седой как лунь, с бородой как у гнома. За ним мальчишки ведут мотоцикл. А впереди деда вышагивает с поднятыми руками долговязый верзила ефрейтор. Дед - ко мне:
- Прошу пана капитана принять шваба. А мне оставьте автомат и мотоцикл. В хозяйстве пригодится.
Из рассказа деда Каспака я понял следующее. Еще утром через село проходила колонна отступающих немцев. Ефрейтор - радист 59-го корпуса - драпал на мотоцикле. Заскочил во двор. Попросил напиться. Автомат повесил на руль мотоцикла. Дед когда-то служил в армии. На ходу оценил обстановку. Вынес из сеней глиняный кувшин, доверху наполненный домашним яблочным квасом. Ефрейтор жадно обхватил руками кувшин, припал к горлышку. Дед рванул автомат, наставил на "гостя": "Хенде хох!".
Всю эту сценку дед раз пять продемонстрировал перед нами в лицах "на бис" под дружный хохот моих бойцов и деревенских мальчишек.
Ефрейтор бледнел, краснел, просил, чуть не плача, расстрелять, так как подобного позора немецкий ефрейтор пережить не может. Но мы вовсе не собирались его расстреливать. Показания радиста оказались весьма ценными и в тот же день были переданы.
"Павлову.
21.1 нами взято в плен 9 немецких солдат. Согласно их показаниям и документам все они принадлежали 374-й гренадерской дивизии. Эта дивизия сформирована в первых числах января в районе Тарнува из обслуживающего персонала аэродромов, выписанного из госпиталей. Солдаты мало обучены, деморализованы. Возраст от 17 до 55 лет. Командир дивизии полковник Лемперт. Дивизия занимала оборону под Тарнувом. Теперь разбитые ее части отступили на Краков через Бохню. № 102 - Голос".
К вечеру 22 января у нас было уже семнадцать пленных. Примерно столько, сколько людей осталось в нашей групne. Мы не знали точно, где, когда встретимся с нашими. Дороги, леса вокруг нас кишели отступающими немцами. Эта лавина могла подхватить нас, раздавить. По всем правилам древней игры надо было расстрелять пленных - балласт, опаснейший хвост при небольшой разведгруппе. Возможно, месяц назад я бы так и поступил. И немцы в первую минуту ждали смерти. Тоже, очевидно, понимая, что советским разведчикам некогда, просто невозможно возиться с ними. Люди устали. Еле волочили ноги. Мы добрались до ближайшей поляны. Устроили привал. Пленные сбились в кучу, сидели, почесываясь, поеживаясь, с какими-то отрешенными лицами. Лишь один, постарше, отошел в сторонку, снял пропитанный потом мундир, рубашку. Аккуратно разостлал их на снегу, и снег за минуту посерел от паразитов. Насмотрелся за войну всякого, но на этот раз чуть не стошнило от такого нашествия. Подозвал бойцов.
- Возьми, Андрей, эту вшивую команду. За старшего пусть будет… этот.
Полчаса спустя на поляне запылал костер. Старший, видно, в этом деле был человеком опытным. По его команде пленные расселись вокруг огня. Разделись по пояс. И с каким-то остервенением, злорадством принялись уничтожать на своей одежде несметное "войско". Треск пошел по всему лесу. А когда наш Саша-Абдулла раздал пленным из отрядного НЗ по сухарю, по три кусочка сахара и котелку крепкого, настоянного на свекле чая, немцы совсем отошли, повеселели: раз поят чаем, да еще сладким, - расстреливать не будут.
Мы переночевали в лесу. Утром снова двинулись в путь. Пленные шли довольно бодро. Пожалуй, не меньше нас остерегались встречи со своими. И только парнишка лет семнадцати, долговязый, желтолицый, смотрел на нас, как загнанный в клетку волчонок. Пленные тоже не спускали с него глаз.
В полночь Ольга приняла последнюю радиограмму Центра:
"22.1.1945 г. Голос, направляйтесь г. Енджеюв коменданту города. Просите Павлова".
До Енджеюва мы не дошли. В полдень 23 января оказались в расположении 38-й армии 4-го Украинского фронта. Кончилось наше пребывание в тылу у врага. Пленных мы сдали под расписку в Мысленице. Молодому лейтенантику из контрразведки этого показалось мало. Потребовал: сдайте оружие!
Митя-Цыган было вскипел:
- Не ты, лейтенант, мне оружие выдавал, не тебе его забирать.
Запахло скандалом. Выручил нас начальник РО 38-й армии.
Передал привет от Павлова. Выделил в наше распоряжение "Виллис", "Студебеккер". Пригласил меня в свою хату.
- Вас ждут в штабе фронта. Поедете через Краков. Предупредите людей: дорога опасная. Из окружения прорывается немецкий танковый корпус, в лесах - разрозненные группы и группки гитлеровцев. Особенно опасны эсэсовцы. Одним словом - смотреть в оба.
На рассвете 24 января, тепло попрощавшись с полковником, с Яном и Ингой Новаками, с Гардым и его бойцами, мы двинулись в путь.
Спасение города
"Фашистам не удалось реализовать свой злодейский план уничтожения большинства исторических памятников Кракова, а также большого числа промышленных предприятий. Об этом плане мы узнали накануне от нашей войсковой разведки, которая действовала в тылу врага. Я могу сказать, что благодаря деятельности этой разведки, благодаря помощи, которую оказывали нам патриотические силы польской общественности, информацию о приготовлениях гитлеровцев в районе Кракова мы получили еще тогда, когда стояли в районе Сандомира. Маршал Советского Союза Конев". ("Дзенник Польски", январь 1965 г., № 14).
Как удалось предотвратить преступный замысел гитлеровцев: взорвать Краков, уже занятый советскими частями?
Как был спасен город?
Возможно, мы кое-кого и разочаруем, но тут уж ничего не поделаешь: чего не было - того не было. Никто из группы "Голос" не взрывал своими руками смертоносный кабель. Никто не погиб. Больше того, наша группа - все, за исключением Грозы, - в день освобождения Кракова находилась далеко от города, продвигаясь по приказу командования дальше на Запад.
В своей книге Зайонц рассказывает:
"Нас (Юзефа и Валерию Зайонцев. - Евг. Б.) навестили Прысак и Владек Бохенек с женами. Прысак вытащил из кармана небольшой сверток. Когда он развернул бумагу, я увидел… кусок кабеля с медными обрывками проводов.
- Это тот, за которым мы так следили. Его перерезали, наверное, советские солдаты".
Историю обезвреживания кабеля, кстати, лишь одного из многих, угрожающих городу, Зайонцу и мне поведал Гроза уже после освобождения Кракова. Ему удалось установить связь с головными частями Советской Армии, наступающими на город с Запада. Командиры этих частей хорошо знали рельеф местности, расположение форта, куда подходил кабель. Предупрежденные саперы вскоре нащупали кабель, в нескольких местах, осторожно вскрыв траншеи, подкопали и перерезали его.
"Немцы, - пишет Зайонц, - рассчитывали на фронтальный удар с востока и выжидали удобный момент, не зная, что тайна кабеля раскрыта. Перерезав кабель, штурмовая группа советских солдат осторожно подошла к форту, где в подвалах находился обслуживающий персонал, получивший приказ по соответствующему сигналу включить ток и произвести взрыв. Они атаковали застигнутых врасплох гитлеровцев. Битва за город была выиграна".
Она началась задолго до 19 января.
В начале 1966 года "Комсомольская правда" опубликовала документальную повесть о нашей группе.
"В документальной повести В. Кудрявцева и В. Понизовского "Город не должен умереть", - писал тогда в предисловии бывший начальник штаба 1-го Украинского фронта Маршал Советского Союза В. Д. Соколовский, - рассказывается о группе разведчиков штаба 1-го Украинского фронта, действовавшей в глубоком тылу врага в период подготовки и осуществления одной из решающих стратегических операций Великой Отечественной войны - наступления с Сандомирского плацдарма в январе 1945 года… Действие группы разведчиков - лишь одно из многочисленных звеньев, обеспечивающих успех выполнения плана Ставки Верховного Главнокомандования. Они помогли спасти от разрушения древнюю столицу Польши…"
…Лишь одно из многочисленных звеньев. Мы не знали, да и не могли знать, сколько разведывательных групп, подобных нашим, действовало в районе Кракова.
Через годы вижу радиста Мака, бесстрашную Астру - тоже радистку, хлопцев легендарного Калиновского. Каждый, выполняя свою задачу, делал то, что мог.
Сто пятьдесят шесть дней действовала наша группа во вражеском тылу. Мы передали за это время больше ста пятидесяти радиограмм. И по сути, каждая строка в них, хотя мы не всегда отдавали себе в этом отчет, так или иначе служила одной и той же цели - освобождению и спасению города. Наши саперы, пользуясь данными разведывательных групп и польских друзей, уже в первые часы освобождения Кракова разминировали Вавель, Сукеницы, университет. Гитлеровцы заложили мины под всеми основными сооружениями, под многими архитектурными памятниками. Но взорвать их уже не смогли.
Были обезврежены и самовзрывающиеся мины замедленного действия. Саперы - и армейские, и фронтовые - в первые сутки трудились не покладая рук, не зная ни сна ни отдыха.
Велик их подвиг. Главное, решающее слово в спасении древней польской столицы сказал наш Солдат, Советская Армия.
Тогда, в хмурое январское утро 1945 года, мы, однако, ехали в Краков, еще не представляя себе в полной мере накала боев.
То, что мы видели на дороге, забитой догорающими танками, опрокинутыми повозками, уже припорошенными снежком трупами гитлеровцев, свидетельствовало о боях ожесточенных, упорных. Но это были впечатления мимолетные, поверхностные. И чтобы восстановить всю обстановку тех дней, общую картину сражения, мы обратимся еще к одному свидетельству.
Вот что пишет об этом важнейшем этапе Висло-Одерской операции бывший командующий 1-м Украинским фронтом Маршал Советского Союза Конев в своей книге "Сорок пятый".
"19 января рано утром я выехал на наблюдательный пункт 59-й армии к генералу Коровникову. Наступавшие войска армии, развернутые из второго эшелона, подтягивались для нанесения удара непосредственно по Кракову с севера и северо-запада. С наблюдательного пункта уже открывался вид на город.
…Войска самой 59-й армии уже готовились к штурму. Им была поставлена задача ворваться в город с севера и северо-запада и овладеть мостами через Вислу, лишив противника возможности затянуть сопротивление в самом городе.
Для меня было очень важным добиться стремительности действий всех войск, участвовавших в наступлении на Краков. Только наша стремительность могла спасти Краков от разрушений. А мы хотели взять его неразрушенным.
Командование фронта отказалось от ударов артиллерии и авиации по городу. Но зато укрепленные подступы к городу, на которые опиралась вражеская оборона, мы в то утро подвергли сильному артиллерийскому огню.
Спланировав на наблюдательном пункте предстоящий удар, я и Коровников выехали на "Виллисах" непосредственно в боевые порядки войск. Корпус Полубоярова уже входил в город с запада, а на северной окраине вовсю шел бой.
Продвижение было успешным. Гитлеровцы вели по нашим войскам ружейный, автоматный, пулеметный, артиллерийский, а временами и танковый огонь, но, несмотря на шум и треск, все-таки чувствовалось, что этот огонь уже гаснет и, по существу, враг сломлен. Угроза окружения парализовала его решимость цепко держаться за город. Корпус Полубоярова вот-вот мог перерезать последнюю дорогу, идущую на запад. У противника оставалась только одна дорога - на юг, в горы. И он начал поспешно отходить.
В данном случае мы не ставили себе задачи перерезать последний путь отхода гитлеровцам. Если бы это сделали, нам бы потом долго пришлось выкорчевывать их оттуда, и мы, несомненно, разрушили бы город. Как ни соблазнительно было создать кольцо окружения, мы, хотя и располагали такой возможностью, не пошли на это. Поставив противника перед реальной угрозой охвата, наши войска вышибли его из города прямым ударом пехоты и танков.
Говорят, будто солдатское сердце привыкает за долгую войну к виду разрушений. Но как бы оно ни привыкло, а смириться с руинами не может. И то, что такой город, как Краков, нам удалось освободить целехоньким, было для нас огромной радостью".
…Древний, красивейший город был взят целым и невредимым. Так завершилась битва за Краков.