А в лирической колыбельной "Сын" Шульженко выступила в непривычной роли. Впервые в ее репертуаре прозвучали материнские нотки, впервые она пела о любви к сыну, который "будет весь в отца". И несмотря на то, что для слушателей такая песня в устах недавней "Лолиты" казалась преждевременной, нежность и сердечная теплота, пронизавшие "Колыбельную", обеспечили успех.
Большую популярность завоевала и другая песня сюиты – "Поет гармонь за Вологдой". Музыка и текст ее позволили актрисе сыграть песню как веселую, жизнерадостную миниатюру. Слушатели видели и добрую усмешку героя, и поданное с иронией его самолюбование, и девчат, что "только ахали и щурили глаза".
Но, пожалуй, лучшей песней цикла стал лирический монолог "Где же вы теперь, друзья-однополчане?". Он как нельзя больше пришелся по душе актрисе. Настроение его, грустные воспоминания о солдатской дружбе, об однополчанах, которых судьба разбросала по стране, были близки и понятны Шульженко.
Актриса вела задушевный разговор. Он отличался от ее монологов-исповедей довоенного репертуара. Другая тема, другие краски. Сердечная и суровая нежность, почти мужская сдержанность, которая желание встретиться с фронтовым другом прикрывает чуть усмешливой ссылкой на девушек, что "у нас в районе уж больно хороши".
Первый куплет Шульженко пела, несколько замедляя темп песни. Это были мысли вслух:
Майскими короткими ночами,
Отгремев, закончились бои,
Где же вы теперь, друзья-однополчане,
Боевые спутники мои?
Затем темп немного убыстрялся – герой песни начинал заочный разговор с другом, рассказывал о родных местах, но чувство ожидания, тоски по человеку, с которым столько прожито в то время, когда терялся "трудным верстам счет", не исчезает. Оно звучит в подтексте, вновь открыто проявляется в заключительных строфах песни. Разговор окончен, но остается неотвязным один и тот же вопрос, на этот раз преподнесенный актрисой подчеркнуто декламационно: "Где же вы теперь, друзья-однополчане?"
Часто потом приходилось слышать эту песню у других певцов, порой исполняемую даже хором, но никто, по-моему, не спел ее лучше.
Сюита "Возвращение солдата" завершалась "Величальной". Нет, речь в ней не шла о "самом родном и любимом", что было бы в духе времени. "Величальная", написанная композитором в стиле народной песни-пляски, и звучала у Шульженко как радостные припевки, прославляющие родной край и тех, кто принес ему победу.
Новая программа получила высокую оценку и прессы, в те годы (в те годы особенно!) весьма сдержанной на похвалы эстраде. "Ювелирное мастерство Шульженко – результат упорного, взыскательного труда, – писала газета "Советское искусство". – Артистка хорошо знает свои возможности – в одинаковой степени владеет речитативом, выразительной мелодекламацией и широкой, свободной кантиленой – и мастерски пользуется ими. Шульженко много поработала над вокальным циклом Соловьева-Седого и достигла существенных результатов – с большой убедительностью передает она эти песни о Родине, о простых советских людях".
С песнями Василия Павловича она никогда не расставалась. В середине 50-х годов композитор пригласил ее выступить в своем творческом вечере, что объявили в Колонном зале. Оркестром дирижировал прекрасный музыкант и блистательный аранжировщик Виктор Кнушевицкий. Накануне – репетиция. Шульженко приготовила три песни Соловьева-Седого, отрепетировала их, оговорив с Виктором Николаевичем все нюансы, паузы, замедления.
Концерт начался с "Веселого поезда", инструментованного Кнушевицким, – музыкальной картины из фильма "Первая перчатка". Затем – оттуда же песня "На лодке", "Вальс", но я жду Шульженко – она завершает первое отделение. Смущает только дирижер: он как-то нетвердо держится на ногах. И перед самым выходом Клавдии Ивановны, когда исполнялась инструментальная пьеса, Кнушевицкий качнулся и неожиданно свалился в партер. Рабочие сцены унесли его за кулисы – он оказался мертвецки пьян.
Публика, слава богу, не поняла это. После паузы за пульт встал пианист Михаил Гинзбург. Чтобы не срывать концерта, Шульженко отважилась петь с ним. И прошла с успехом. А Кнушевицкого с того же дня отстранили от руководства им же, еще в мае сорок пятого, созданным оркестром.
* * *
Раиса Брановская – выпускница Одесской консерватории, которую она закончила по двум факультетам – фортепианному и композиторскому, лауреат Всесоюзного конкурса пианистов. Она еще продолжала учиться в аспирантуре у профессора Г.Г. Нейгауза, когда ей предложили работать с Клавдией Ивановной.
"Я была мало знакома с творчеством Шульженко, – вспоминала пианистка. – Круг моих интересов замыкался классическими фортепианными произведениями, главным образом высшей сложности. И вдруг песня…
Шульженко открыла для меня новый мир. Она показала, что работа над песней ничуть не проще, а порой и сложнее овладения виртуозной пьесой. Певец, даже прекрасно управляющий своим голосовым аппаратом, на эстраде может оказаться "голым", если нет настоящего человеческого чувства, артистизма и тысячи других вещей, о которых знают только такие подлинные подвижники эстрадного искусства, каким является Шульженко.
Прекрасный мастер песни, Клавдия Шульженко поразила меня своим умением трудиться, но трудиться, будучи одухотворенной песней. Я поняла – она труженик в полном смысле этого слова, вдохновенный труженик. Оттого и ежедневные два-три часа репетиций с Клавдией Ивановной стали для меня любимыми часами творчества.
Шульженко заражает своим талантом тех, кто работает рядом с нею. Для нее нельзя играть холодно, без души. Для нее нельзя и писать плохо. Мне кажется, это чувствуют все композиторы, приносящие ей свои произведения".
Успех "Возвращения солдата" у слушателей вызвал естественное желание продолжить работу над сложными песенными произведениями.
В одной из бесед с поэтом Павлом Германом Шульженко высказала свою давнюю мечту спеть вальс Арама Хачатуряна к драме Лермонтова "Маскарад".
– Я понимаю, – говорила Клавдия Ивановна, – мое желание может показаться необычным, но я давно влюблена в этот чудесный вальс. В нем есть и лермонтовская лиричность, и мятежность. Его хочется петь. Пусть это будет не просто песня, пусть это будет музыкальная новелла. О Нине и Арбенине, а может быть, о самом Лермонтове. Не знаю, но, по-моему, стоит попробовать.
Герман недоумевал, не поддержал идею Клавдии Ивановны, но вежливо обещал подумать.
Вскоре (шел декабрь 1947 года) Шульженко отправилась в большую гастрольную поездку. Месяца через два в Харькове ее нашло письмо Германа: "Закончил сюиту 23-го января. Работа оказалась очень трудной и интересной. Много времени ушло на изучение лермонтовской эпохи, анализ музыки и смысловое построение сюиты. Задача была, повторяю, нелегкой, но работал я с увлечением и, мне кажется, плодотворно.
Об окончании работы я поставил в известность Арама Хачатуряна и Ираклия Андронникова, который как лермонтовед очень помог мне своими ценными советами.
Ждем Вашего возвращения в Москву, чтобы в тесном дружеском кругу можно было бы послушать и обсудить сюиту и приступить к ее сценическому воплощению".
Произведение Хачатуряна, написанное в 1941 году, развивало традиции русского симфонического вальса, идущие от прославленного "Вальса-фантазии" Глинки. Несомненно, оно принадлежит к лучшим страницам хачатуряновского "Маскарада".
Главная трудность, стоящая перед Германом, заключалась в том, чтобы найти поэтический эквивалент вальса.
Возникла задача "на совместимость": удастся ли срастись двум тканям – музыкальной и поэтической. У композитора претензий не возникло. "Текст мною одобрен, считаю желательным исполнение с музыкой моего вальса", – написал он на клавире. Решающее слово предстояло сказать певице.
При знакомстве с вальсом у нее появилось ощущение, сходное с тем, которое возникает на фильмах-экранизациях, – вроде бы герои носят знакомые имена и фамилии, а люди они иные, не те, что возникали в представлении. Позже это ощущение прошло, – ведь начиналась работа не с вальсом к лермонтовской драме, а с музыкальной новеллой "Встреча с поэтом".
Она строилась как романтический рассказ современной героини. Она одна, быть может, в Тарханах бродит ночью в тиши.
Здесь земля живет преданьями,
Все полно воспоминаньями,
Здесь поэт стихами ранними
Пел свою любовь…
В вальс вступает мелодекламация – звучат стихи Лермонтова… И снова дремлющий сад, озаренный луною, но с рассветом видения исчезают. В заключительных строфах героиня говорит о вечной жизни поэта, о его близости новому миру.
Романтический характер текста Германа оказался близок и музыке Хачатуряна, и исполнительнице. Она сумела передать приподнятость, затаенный восторг при "встрече" с поэтом. Стихи Лермонтова актриса читала просто, так, как читают люди, влюбленные в его поэзию.
Впервые "Встреча с поэтом" исполнена в июне 1948 года в Риге, где проходили гастроли певицы. На другой день газета "Советская молодежь" написала: "К.И. Шульженко порадовала зрителей музыкальной миниатюрой "Встреча с поэтом". В этом произведении Шульженко с большим мастерством показала любовь советского человека к великому русскому поэту Лермонтову. Во всем произведении чувствуется искренняя теплота и подлинное актерское мастерство".
Месяцем позже "Встреча с поэтом" была показана и в Москве. Хачатурян, слышавший только репетиции новеллы, не мог присутствовать на московской премьере – был в отъезде. Шульженко и Герман в письме поздравили композитора с успехом.
"17 июля в летнем театре "Эрмитаж" состоялась премьера лирической миниатюры "Встреча с поэтом", – писал Герман. – Хотя Шульженко показала ее среди двадцати других песен, кстати, отмечу, в большинстве новых для Москвы, все же "Встреча с поэтом" в талантливом исполнении Клавдии Ивановны привлекла внимание широкой московской публики".
В ответ на поздравление Хачатурян тотчас же откликнулся письмом, проливающим свет на его отношение и к песенной эстраде, и к творчеству Шульженко.
"Благодарю Вас за внимание ко мне, – писал он Герману. – Я рад, что при Вашей помощи мой вальс популяризируется такой оригинальной и великолепной артисткой, как Клавдия Ивановна.
Моя фамилия на эстраде была, к сожалению, редким явлением. Если уж еще предстоит демократизироваться, то я очень хочу написать несколько вещей для эстрады, и прежде всего для Клавдии Ивановны.
Не подумайте только, что я иронизирую (слово "демократизироваться"). Я очень люблю эстраду, считаю, что это один из очень больших каналов к сердцу широкой публики. Я надеюсь, что Вы поможете мне и советом, и творчески в этом моем решении и начинании…"
Обращаясь к Шульженко, композитор написал: "Уважаемая Клавдия Ивановна! Сердечно благодарю Вас за исполнение моего вальса и за приятное письмо.
Я несколько смущен Вашим увлечением моим вальсом, но не скрою: не только смущен, но и польщен. Если моя вещица Вам нравится как исполнительнице и если она хоть немного еще прибавит к Вашей славе, то я буду считать себя удовлетворенным.
Примите мой горячий привет и наилучшие пожелания. Мне грустно, что я не слышал Вас в "Эрмитаже"…
Не спугни очарованья…
Режиссер М. Авербах, посмотревший "Условно убитого", не сомневался: актриса на главную роль в его фильме "Кто твой друг?" есть – Клавдия Шульженко.
К участию в картине, которую он собирался ставить, были привлечены актеры, такие же молодые, как режиссер и сценарист – начинающий писатель Петрусь Бровка, решивший попытать счастье в кинодраматургии.
А композитором пригласили Исаака Дунаевского.
– Дуню! Как здорово! – воскликнула Шульженко и подпрыгнула от радости, когда узнала об этом.
– Ну что, примадонна мюзик-холла, – встретил ее композитор в коридоре "Ленкино", – настал и мой черед поработать с тобой. Сценарий я прочитал и думаю для твоей Верочки сделать две песни. По крайней мере.
– Ой, Дуня, я так боюсь, что ничего у меня не получится, – запричитала Шульженко. – Павильоны все заняты. Режиссер сказал, сниматься будем по ночам – это не страшно: я – сова, привыкла ложиться ни свет ни заря. Но вот камера, свет, да петь и говорить, мне сказали, надо в каких-то боксах, где не продохнуть.
– Ничего, ничего, – успокоил Дуня. – Петь будешь со мной, тебе это не впервой, а к съемкам привыкнешь. Я сам, когда месяца три назад пришел сюда к Коршу, поразился: всякого бедлама насмотрелся, но такого, как в кино, не видел никогда.
Фильм "Кто твой друг?" посвящался молодежи – комсомольцам начала 30-х годов. Молодежным он стал не только по тематике. Коллектив его создателей, средний возраст которых едва достигал двадцати пяти лет, работал так же дружно и увлеченно, как и их герои. Леонид Кмит, Клавдия Шульженко, Владимир Коралли, Николай Черкасов, Роза Свердлова во главе с режиссером и их ровесником оператором Алексеем Роговским сделали фильм в предельно короткий даже для того времени срок.
Героиня Шульженко – Вера, комсомолка, передовая ткачиха хлопчатобумажной фабрики. Сюжетная схема, в которой ей предлагалось действовать, не отличалась оригинальностью, но в соответствии с распространенными требованиями кинематографа тех лет была насыщена неожиданными поворотами событий, острыми, "выигрышными" сценами.
Вера работает в бригаде, которую возглавляет Ваня Сладкевич (Л. Кмит). Между молодыми людьми все договорено: они решили пожениться и уже назначили день свадьбы. Внезапно появившийся милиционер расстраивает все планы. Ваня арестован – в его комнате обнаружена "штука" сукна. "Пойман с поличным", – констатирует следователь. Но Вера не может допустить мысли, что ее любимый – вор. Ни минуты не сомневаясь в невиновности Вани, она ждет результата расследования.
Далее события развиваются по известной канве.
Грабителем оказался Костя Мигуцкий (В. Коралли) – сын кулака, действующий в союзе с нэпманом-парикмахером (В. Чумаченко). Мигуцкий натворил много черных дел: он пробрался в комсомольскую бригаду, совершил подлог, оклеветал честного человека, нагло ухаживал за чужой невестой, пытаясь соблазнить ее. Счастливая случайность помогает Вере разоблачить врага. Ваня возвращается в бригаду – влюбленные снова вместе. Таков оптимистический финал драмы, чуть не ставшей трагедией.
И все же характер Веры в этой сюжетной схеме был выписан достоверно. Имя героини звучало в фильме символично. Вера ломала привычные правила игры и действовала вопреки девизу "коллектив всегда прав", она верила в любимого. Ей чужда и непонятна та легкость, с которой недавние друзья бригадира объявляют его врагом, она протестует против жестокости, с которой они, не выяснив толком, в чем дело, изготовляют чучело еще вчера уважаемого всеми работника, чтобы выставить его на позор. В экранной жизни героини Шульженко читалась мысль, ставшая главной для всего фильма, – о праве любви на самостоятельные решения, о чуткости, товариществе.
Но едва начались съемки, как дирекция "Ленкино" (белорусская студия "Белгоскино" снимала свой фильм на ее базе) заявила: все звуковые установки заняты, и "Кто твой друг?" будет выпущен только в немом варианте.
Дунаевский, который завершал работу над музыкой к ленте Корша-Саблина "Первый взвод", сразу же подошел к Клавдии Ивановне:
– Не горюй, Кунечка, у нас еще все впереди. А с Коршем не поспоришь. В вашей картине – любовь и страсти, а у него Первая мировая, рост революционного сознания солдат! Как тут без звука обойдешься.
Лишенная привычной зрительской аудитории, актриса оказалась один на один с глазком объектива, следящим за каждым ее движением. Фильм, насыщенный крупными планами, требовал перестройки манеры игры, умения передать состояние своей героини так, чтобы зритель без слов мог распознать чувства, владеющие ею. Все это было внове. Плюс к тому же обстановка на съемочной площадке, сам процесс съемок с остановками по техническим причинам в самый разгар сцены – все это порой вызывало отчаяние, неверие в собственные силы.
Помог режиссер. Михаил Александрович Авербах, несмотря на свой возраст, был опытным кинематографистом. Его умение ставить четкие задачи, его обычай тщательно репетировать эпизод до начала съемки оказались как нельзя кстати.
Помогли и товарищи по работе. Например, Н.К. Черкасов, тоже делавший в кино первые шаги. В фильме "Кто твой друг?" ему достался персонаж эпизодический – милиционер.
"Николай Константинович поражал меня умением работать на съемочной площадке, мгновенно включаться в роль, – вспоминала Шульженко. – Вот только что мы разговаривали на бытовые темы, он заботливо спрашивал, как мой первенец, но звучал сигнал режиссера, и Черкасов на глазах превращался в стража порядка.
Про своего героя он знал все. Иногда вдруг начинал со мною разыгрывать "этюды".
– Ну вот как ваша Вера будет разговаривать со мной – милиционером, если я, например, снял ее с подножки трамвая? – спрашивал Черкасов, улыбаясь.
Я охотно принимала игру и стремилась всеми способами разжалобить неприступного милиционера, чтобы не платить штраф. Ссылки на отсутствие денег, на собрание в ячейке на него не действовали. "Платите или пройдемте", – твердил невозмутимо он. Когда же я сказала, что спешу к ребенку, каменное лицо Черкасова смягчалось:
– Ладно, идите. Только смотрите, чтоб в следующий раз ваш ребенок не остался сиротой.
Все это было точно в характере его роли.
Он замечал мое волнение перед съемкой – то волнение, которое мешает актеру, сковывает его, он старался ободрить меня и шутил:
– Зачем волноваться и трусить, если еще неизвестно, что с этой сценой будет дальше?! Вот я сыграл во "Встречном" и заметьте – тоже милиционера. Волновался, старался – все хвалили, а когда смотрел фильм, мой герой так и не появился на экране. Его вырезали при монтаже – не вмещался!
При этом Черкасов так заразительно смеялся, что все мои страхи улетучивались".
Дунаевский еще раз заглянул в павильон к Авербаху, когда там шла съемка лирического эпизода: Шульженко сидела на берегу реки и страдала от измены любимого.
В перерыве он подошел к ней:
– Вот на берегу ты и пела бы грустную песню, как трудно жить без любви и как легко от любимого получить полную меру горя и страдания. Но я уже уговорил Корша: следующий его фильм будет более человеческим. Не хуже "Пастуха из Абрау-дюрсо" – к нему я уже написал музыку и твою песню туда вставил. Извини, но ничего другого не приходило в голову. А мы с тобой в кино еще поработаем!
Кто знал, что вторая встреча с Шульженко, уже на "Мосфильме", будет только через два десятка лет.
Но до этого были и другие.