– Как тебя звать? – тыча пальцем в грудь сарбоза, переиначил я свой вопрос.
– Гарифулла.
– Так вот, слушай меня внимательно, Гарифулла. Пока ты здесь, в казарме, свои дреши рвешь, такие парни, как они, – я показал в сторону стоящих рядом десантников, – погибают сейчас в "зеленке". И много погибает. А ради чего или кого? Да ради того, чтобы тебе и твоему народу помочь. А ты нас в один ряд с душманами поставил. Нехорошо это, Гарифулла. Не делай больше так никогда. Ты меня понял?
Я попросил Юру перевести мою "пламенную" речь. Да так, чтобы все сарбозы слышали.
После того как Юра озвучил последнюю фразу, Гарифулла утвердительно закивал головой, давая тем самым понять, что он все отлично понял.
За все то время, что я общался с Гарифуллой, "Седой полковник" не проронил ни слова. Но белизна с его лица заметно спала. Стало быть, оклемался господин инспектирующий. Ну и слава богу.
Когда уже уезжали из батальона, "Седой полковник" наконец-то ожил. Обращаясь к комбату, он сказал:
– Майор, у вас осталось очень мало времени, чтобы навести порядок в подразделении. Смотрите, не упустите и его.
Когда ехали по городу, "Седой полковник" ни с того ни с сего вдруг заявил:
– Анатолий, тебе нужно было идти служить замполитом в армию, а не в милицию. Вон как красиво говоришь. Еще бы немного, и твой муртузей Гарифулла, наверно, расплакался бы.
– Да не мой он муртузей, товарищ полковник, а наш. И все они наши. Я вот все думаю, как они без нас потом жить-то будут. Ведь перережут их всех "духи", однозначно.
Дальше ехали молча, думая каждый о своем. Уже подъезжая к "Компайну", "Седой полковник" вдруг спросил:
– Анатолий, у тебя найдется что-нибудь выпить?
Я прикинул, что у нас могло остаться по сусекам после вчерашнего гужбана. Скорее всего, ничего. Но огорчать полковника мне не хотелось.
– Сообразим чего-нибудь, товарищ полковник. Заодно посмотрите, где и как мы живем.
Пока Юра показывал "Седому полковнику" нашу достопримечательность – баню, я сбегал к "Сизому носу". Он человек непьющий, но водяра, а порой даже и коньячок, у него всегда водились. Для таких вот неординарных случаев. Я коротко объяснил ему сложившуюся ситуацию. И он правильно ее оценил, пригласив меня и "Седого полковника" к себе на виллу.
Пузырек водки, под тушенку и соленые огурцы, мы уговорили за один присест. "Сизый нос" намекнул, что, мол, готов поставить на стол еще одну бутылку водки, но "Седой полковник" отказался, мотивируя это тем, что сегодня вечером ему идти с докладом к Варенникову, и поэтому он должен быть в норме.
Не знаю почему, но я вдруг спросил у "Седого полковника", давно ли он знает генерала.
– Да уж давненько, – задумчиво произнес он.
– А откуда он вообще взялся, этот Варенников? Когда я пятнадцать лет тому назад срочную служил, ничего о нем и не слыхал.
– Когда ты, Анатолий, срочную служил, он уже в генералах ходил. А с Великой Отечественной он в звании капитана пришел. Вот скажи мне, ты знаешь о том, что за событие произошло 24 июня 1945 года?
– Ну-у, это-то я знаю. Парад Победы был, на Красной площади.
– Точно! Парад Победы! А вот скажи, кто нес самое главное знамя Победы на том параде?
– А вот этого я не знаю.
– А-а! Вот то-то и оно, что не знаешь. А нес это знамя тот самый капитан Варенников, который сейчас генерал армии. Так-то вот. Видишь, с какими людьми ты здесь, в Афгане, повстречался. Цени это.
В отличие от нас двоих "Седой полковник" был человеком курящим. Уже собираясь отъезжать, он решил выкурить свою цигарку, и мы еще минут пятнадцать стояли около виллы "Сизого носа", ведя разговор на житейские темы.
Недалеко от нас лежал огромный белый пес неизвестно какой породы. Этот пес еще щенком приблудился в "Компайн", да так там и прижился, облюбовав виллу старшего военного советника. За его несносный характер и злобность дали ему кличку "Гульбеддин". Пес добродушно относился к советникам, но только в том случае, если они были в форме. Гражданских лиц он не признавал, а афганцев вообще органически не переваривал, сопровождая неистовым лаем каждое их появление в "Компайне".
Но кроме афганцев был у "Гульбеддина" еще один закоренелый враг – рыжий петух, по прозвищу "Душман". В свое время "Гульбеддин" имел неосторожность загрызть курицу, случайно забредшую на охраняемую им территорию. А курица та была любимой женой "Душмана". Вот с того дня петух и возненавидел "Гульбеддина". Он ежедневно приходил к его двору и в качестве моральной компенсации за понесенную утрату нагло залезал в миску с едой и своими грязными лапищами начинал разбрасывать собачьи харчи по сторонам. "Гульбеддину" до соплей было обидно, что какой-то петух не только нарушает его суверенитет, но, ко всему прочему, еще и оставляет без обеда.
И вот тут начиналось действо, на которое все советники ходили, как на цирковое представление. "Гульбеддин" с лаем бросался на наглого петуха, но тот подлетал в воздух, запрыгивал псу на спину и начинал клевать его прямо в темечко. Всем зрителям смешно, только одному "Гульбеддину" не до смеха. Он начинал крутиться волчком, пытаясь сбросить ненавистного врага со своей спины. Да не тут-то было.
Вот и сейчас на горизонте появился "Душман". Выписывая кренделя и поворачиваясь то одним, то другим боком, он стал медленно приближаться к собачьей миске. Через минуту представление началось. "Седой полковник", видевший эту сцену впервые, досмеялся до слез.
Потом, повернувшись в мою сторону, сказал:
– Анатолий, это ты сегодня в муртузеевском батальоне.
Стало быть, "Седому полковнику" водка пошла на пользу, коли он так быстро перевел на юморные рельсы сегодняшнюю весьма непростую ситуацию.
И это хорошо.
Первый блин комом
25 декабря – джума. Однако выходной день в очередной раз накрылся медным тазом.
В шесть утра все обитатели 13-й виллы уже проснулись, но покидать свои теплые кровати не спешили. Ждали сигнала, который через канал связи взвода охраны "Компайна" должен был поступить в наш адрес из штаба Бригады. С получением этого сигнала я с Юрой должен был выехать в сторону "Майдана" и дальше действовать согласно ранее утвержденному плану.
В соответствии с планом проведения операции именно сегодня должен был начаться ее второй этап, суть которого заключалась в выводе афганских подразделений на боевые позиции постов второго пояса обороны.
Сигнал поступил с опозданием на целый час. Быстро перекусили. Бриться не стали – плохая примета. В связи с моим отъездом Михалыч остался за самого главного по вилле и, в целом, по коллективу царандоевских советников. Побросав в "таблетку" автоматы, броники и все, что в таких случаях полагается, выехали за ворота "Компайна".
В такую рань даже афганцы старались воздерживаться от поездок на своих "бурубухайках", дожидаясь, пока шурави не выставят на дорогах посты сопровождения. На то были серьезные основания. На протяжении нескольких километров дорога на "Майдан" проходила через заросшую камышом заболоченную низину. Камыш почти вплотную подступал к дороге, что создавало идеальные условия "духам" для ее минирования. Чуть ли не ежедневно на этом участке дороги саперы находили противотанковые мины и фугасы. Извлекать их было крайне опасно, поскольку при минировании дорог "духи" имели дурную привычку устанавливать всякие "сюрпризы". Вот и подрывали их наши саперы прямо на месте, вместе с дорожным полотном. По этой причине дорога была основательно разрушена, и восстанавливать ее никто не собирался. Отмечались, правда, единичные случаи, когда афганцы сами засыпали особо глубокие воронки камнями и землей. Но через пару-тройку дней в них вновь обнаруживались фугасы, и все повторялось заново.
Растущие вдоль дороги камышовые крепи шурави не единожды пытались уничтожить, поджигая их "шмелями". Но камыш не горел. Вода по стволам камыша поднималась почти на метр, и огонь был перед ним бессилен.
Как-то раз, очищая арыки от ила, местные "бабаи" попытались выкосить этот камыш, но, нарвавшись на противопехотные мины, раз и навсегда зареклись это делать.
Стоявшие на этом участке дороги посты сопровождения ежедневно обстреливали камыши из стрелкового оружия и штатных пулеметов бронемашин, выпуская по ним не один цинк, остерегая тем самым "духов" от соблазна близко приближаться к дороге. Но "духам" на это было совершенно наплевать…
Подъезжая к злополучному участку дороги, мы увидели, что поперек нее на боку лежит "бурубухайка", доверху загруженная огромными тюками с каким-то товаром. Два афганца бегали вокруг машины, размахивая руками и ругаясь между собой.
Объезжая грузовик по краю затопленной дороги, наша "таблетка" попала в большую колдобину и, едва не перевернувшись, капитально застряла. Делать нечего, надо было выходить из машины и выталкивать ее из ямы. Воды было чуть ли не по колено, и поэтому пришлось снимать ботинки и закатывать штанины. Вода ледяная, с гор. Едва не отморозили себе ноги, пока вызволяли машину из плена. Спасибо афганцам с "бурубухайки", которые, видя наши мучения, проявили инициативу и помогли вытолкнуть машину.
Заехав за перевал, что находится между Кандагаром и аэропортом, остановили машину и стали ждать. На всякий случай проверили кузов "таблетки" в том месте, где ее толкали афганцы, но ничего не обнаружили. Такая мера предосторожности была не лишней, поскольку "духи" использовали любую возможность, цепляя магнитные мины на проезжавшие мимо них автомашины шурави. А кто даст гарантию, что бабаи, повстречавшиеся нам на дороге, не были каким-то образом связаны с "духами".
Минут через двадцать со стороны Бригады подъехал БТР разведроты. Переводчик Юра и я пересели на него, а Витя "Камчатский", сидевший за рулем "таблетки", и наш ложестик Николай поехали дальше, на "Майдан", встречать Олега Андреева, который должен был прилететь в этот день из Кабула с месячной нормой провианта.
Минут тридцать езды по разбитой грунтовой дороге, и мы благополучно добрались до КП. Он располагался на вершине каменистого утеса, высотой метров под сто. Оставив Юру у подножья утеса, сам стал карабкаться наверх по крутой осыпающейся тропинке. Пыхтя с непривычки как паровоз, я едва не испустил дух, пока добрался до его вершины. Ну, блин, прямо "Олимп" какой-то.
Командный пункт специально никто не строил. Просто-напросто под него приспособили заставу, которую шурави давным-давно оборудовали для того, чтобы с высоты птичьего полета вести наблюдение за прилегающей к Кандагарскому аэродрому местностью. Место для заставы было выбрано весьма удачно, так как подойти к ней незамеченным было просто невозможно. Вести по ней обстрел из тяжелого вооружения тоже было делом бесперспективным. Застава располагалась на мизерном пятачке, мимо которого душманские мины и реактивные снаряды пролетали без задева, а если ненароком и попадали, то существенного вреда личному составу заставы не причиняли.
Это была мощная крепость в миниатюре, которую шурави постоянно переоборудовали и укрепляли. Смотровая площадка заставы, огороженная каменными стенами толщиной около метра, сверху была дополнительно укреплена ящиками из-под градовских ракет, доверху заполненных камнями и щебнем. Поверх этого шедевра военно-инженерной мысли была накинута плотная маскировочная сеть, что делало заставу практически невидимой для посторонних глаз.
На КП я находился больше двух часов. За это время перезнакомился со всеми присутствующими там военными чинами. Со многими из них доводилось встречаться и ранее. В частности, с руководителем операции, генерал-майором Пищевым, я впервые познакомился еще в декабре 1986 года, когда в кишлаках уезда Даман проводилась тотальная зачистка. В ходе той операции, проводимой шурави совместно с афганцами, было обнаружено несколько крупных складов с душманским оружием и боеприпасами. По завершении операции, длившейся почти две недели, недалеко от "Компайна" была организована выставка трофеев, разместившаяся на площадке размером с футбольное поле. Чего там только не было. У заезжих корреспондентов и высоких кабульских чинов глаза разбегались от такого изобилия экспонатов…
Пищев действительно был опытным, боевым генералом и, видимо поэтому, ему поручалось руководить наиболее ответственными операциями, проводимыми в южных провинциях Афганистана.
Генерал меня тоже хорошо запомнил, особенно после одного случая, произошедшего в конце лета 87-го года…
* * *
В ту пору в уезде Аргандаб проводилась плановая войсковая операция по зачистке "зеленки", а если говорить точнее, по выявлению и ликвидации складов с оружием и опиумом.
Мне оставалось всего несколько дней до отпуска, и, как полагается в таких случаях, я залег на сохранение. На боевые из принципиальных соображений не выезжал, а все мое участие в операции ограничилось ежедневным предоставлением на ЦБУ Бригады оперативной информации, поступающей от агентуры спецотдела.
Операция подходила к своему логическому завершению, и я уже испытывал некую эйфорию от сознания того, что скоро буду дома.
И вот надо же было такому случиться. Именно в тот день, когда я напоследок навестил своего подсоветного Амануллу, от одного из агентов поступила информация, что ближайшей ночью "духи" с близкого расстояния расстреляют из тяжелого вооружения штаб операции, располагавшийся на ту пору в трех километрах севернее Кандагара.
Информация была действительно серьезной и требовала соответствующего реагирования. Проведя контрольную встречу с агентом и выяснив у него численность банд-группы, ее вооружение и место временной дислокации, нанес координаты на свою рабочую карту.
Из всего сказанного агентом следовало, что банда численностью около тридцати человек прошлой ночью скрытно приехала на трех машинах из уезда Шахваликот. С собой они привезли несколько безоткатных орудий и кучу боеприпасов к ним. Машины той же ночью ушли обратно, а бандиты обосновались в развалинах кишлака, зачищенного буквально накануне десантниками 1-го ДШБ Бригады. В этом заброшенном кишлаке давно уже никто не жил, и бандиты частенько захаживали туда, устраиваясь на дневку или выжидая удобный момент для нападения на автоколонны, передвигавшиеся по трассе на Калат.
От кишлака до штаба операции напрямую было не более семи километров. "Духи", навьюченные "безоткатками" и боеприпасами, это расстояние могли преодолеть за каких-нибудь два-три часа. Но до наступления темноты "духи" однозначно будут отсиживаться в развалинах, а это был очень интересный момент не в их пользу.
Зная о местонахождении полевого штаба операции, я попросил у исполняющего в ту пору обязанности командующего царандоем Гульдуста дать мне какой-нибудь транспорт. Пытаясь отделаться от меня, как от назойливой мухи, Гульдуст порекомендовал воспользоваться "тойотой" спецотдела.
Шутник, однако. Но не на того он напал. Я отлично знал, что дорога к штабу была разбита танками и бэтээрами до такой степени, что представляла собой непроходимое пыльное месиво, по которому и на грузовике-то было трудно проехать.
После недолгих препирательств и взаимных переругиваний Гульдуст проявил "снисхождение", и дал команду предоставить мне бээрдээмку дежурной части. Кроме ее экипажа, со мной поехал советник джинаи (уголовного розыска) Гена Стрепков.
Выехав за город, мы проследовали по дороге, ведущей в уездный центр Кукимати Аргандаб. После того как миновали сосновую рощу на северной окраине Кандагара, свернули с дороги вправо и дальше заколесили по разбитой грунтовке. Минут через пятнадцать-двадцать подъехали к штабу операции, расположившемуся лагерем у подножья горы, одиноко возвышавшейся над безжизненной полупустыней.
При въезде на территорию штаба, поперек пыльной дороги, стоял импровизированный шлагбаум, состоящий из вкопанных в землю двух рогатин и лежащей на них здоровенной оглобли, к которой с одной стороны был привязан танковый каток, а с другой – длинная веревка. Я едва не рассмеялся из-за прикольности увиденного – посреди степи стоят ворота, а забора нет вообще. Вместо него по всему периметру лагеря с интервалом в полметра очень аккуратно были разложены камни, побеленные известью. Такими же камнями были обозначены дорожки на территории самого лагеря.
Часовой, а им оказался солдат-первогодок, скорее всего, узбек, от длительного стояния под солнцем в каске и бронежилете, видимо, перегрелся до такой степени, что очень долго не мог сообразить, как ему поступить с незнакомыми людьми, рвущимися на территорию штаба. Только после того как Гена Стрепков выдал очень сложную тираду с упоминанием мамы часового до того наконец дошло, что перед ним стоят советские офицеры, и он вызвал начальника караула.
Подошедший прапорщик оказался намного сообразительней своего подчиненного и без особых проблем пустил нас на территорию штаба. Территориальную границу пересекали под оглоблей, которую солдат поднял перед нами с чувством исполненного долга. Царандоевскую бэрдээмку за шлагбаум не пустили, указав ее водителю место стоянки на специально обозначенной площадке перед шлагбаумом.
Генеральский "кунг" стоял в тени маскировочной сети, натянутой над основательно осыпавшимся капониром. Самого генерала в "кунге" не было. Непродолжительные поиски привели нас в офицерскую столовую, размещавшуюся в большой палатке, где Пищев обедал в кругу старших офицеров. По реакции со стороны господ полковников мы поняли, что особой радости от появления непрошеных гостей они не испытали. В этой ситуации самым демократичным оказался сам генерал. Он предложил нам присесть и отведать армейского борща из концентратов. Но мы ограничились чаем, заваренным на верблюжьей колючке.
Пока чаевничали, я в общих чертах обрисовал Пищеву цель нашего визита. Поняв, о чем идет речь, генерал в ускоренном темпе завершил трапезу и предложил нам пройтись до штабного "кунга". С собой он прихватил еще несколько офицеров. Спустя несколько минут доставленные нами сведения нашли свое отражение на штабной карте. Сверив еще раз мои черновые записи с отметками на карте, Пищев связался с кем-то по телефону и отдал распоряжение нанести по кишлаку БШУ, с последующей контрольной проверкой силами десантников.
Генерал лично проводил нас до бээрдээмки. И уже когда мы влезали на борт бронемашины, как бы невзначай спросил:
– А по какой дороге вы сюда приехали?
– По этой. – Я рукой показал в сторону дороги, по которой час тому назад мы приехали в штаб.
По тому, как генерал начал меняться в лице, я понял, что сказал что-то не то или не так.
– А что? Чего-нибудь случилось? – почти машинально спросил я.
– Ну, предположим, что пока что еще ничего не случилось, – задумчиво произнес генерал. – Вы, когда ехали сюда, видели два сгоревших БТРа?
– Конечно, видели. Нам из-за них пришлось выбираться из наезженного пыльного корыта дороги на целину, и БРДМка едва не застряла в песке.
– Ну вы даете, мужики! Так вы ж все в рубашках родились! Эти броники подорвались буквально два дня тому назад. Погибли шесть десантников из второго ДШБ, и еще почти столько же сейчас лежат в госпитале. На той дороге, по которой вы ехали, "итальянок" больше, чем блох на шелудивой собаке, и их никто даже не пытается извлекать оттуда. Саперы пытались их снять, да сами едва не погибли. Так что по этой дороге уже третий день никто не ездит.
Пришло время нам удивляться.