Следствие закипело. Прежде всего стали собирать сведения о том, что делал дворник Николаев в эти дни, когда в квартире № 2 лежало уже два трупа. Оказалось, что почти все это время он пьянствовал, кутил, то и дело отлучался из дому, посещая своего приятеля Семенова, тоже дворника дома № 98 по реке Фонтанке, что они вместе куда-то все ездили, посещая трактиры и портерные. Кроме того, было установлено, что к Николаеву в эти дни приходили и заявляли, что в квартире Костырева, несмотря на звонки, дверей не отпирают.
На основании этих улик Николаев и Семенов были арестованы по подозрению в убийстве с целью грабежа. К тому и другому нагрянули с обыском, но ничего подозрительного в их вещах найдено не было. Как ни вески и значительны были улики, собранные сыскной полицией против Николаева и Семенова, однако они не давали нам не только юридического, но и нравственного права считать этих лиц непременными убийцами Костырева и Федоровой. Поэтому мы постарались всеми силами поднять завесу над личностью самого убитого, собрать сведения о лицах, его знающих и посещающих, словом, всесторонне осветить это мрачное и темное дело. Кто знает, может быть, кто-нибудь иной польстился на сокровища несчастного Костырева? Деньги - ужасный магнит для корыстолюбивых людей.
И вот мало-помалу перед нами вырисовался образ убитого. Это была чрезвычайно странная, загадочная натура.
Унаследовав после смерти своего отца, Федора Костырева, огромное состояние, большей частью в недвижимости и наличных кредитных билетах, убитый поспешил прежде всего обратить все деньги в процентные бумаги, которые и внес вкладом в Государственный банк на сумму более 330 тысяч. Казалось бы, обладая состоянием, молодостью, убитый Костырев мог бы вести привольную, интересную жизнь, а между тем этот человек совершенно уединился от света, поселился со своей старухой-нянькой и зажил жизнью не то отшельника, не то фанатика-схимника. Он почти никуда не ездил, почти никого не принимал. Ужасная, чисто легендарная скупость, вернее алчность, овладела им. О его скупости ходили анекдоты, баснословные рассказы, оказавшиеся, однако, при их проверке фактами.
Так, однажды, проходя по какой-то улице, он встретил нищего, который попросил у него милостыню.
- Мне самому, братец, впору руку протягивать, - ответил богач.
- Неужто? - усмехнулся нищий, оглядывая с ног до головы щеголеватую одежду барина. - Что ж, я вам по бедности от себя копеечку уделю. - И протянул копейку богачу.
- Давай, давай! - радостно ответил Костырев, поспешно вырывая из рук нищего копейку.
Рассказывали также, что он и от невесты, бедной девушки, отказался потому, что боялся расходов на "прокорм" жены.
Первой из знавших Костырева и Федорову была допрошена жена кассира губернского казначейства Морозова. Она рассказала, что покойных часто навещал меняла Шилов. На этого Шилова всегда жаловалась убитая старуха - нянька Федорова, говорившая, что "пустит этот подлец Шилов моего Васеньку по миру, ей-ей пустит". Оказалось, что Шилов отобрал от Костырева купонные листы от всех процентных бумаг на 10 лет вперед, выдав взамен них пустую расписку. Бывшая невеста убитого, петербургская мещанка Анна Николавна Провирова, показала почти то же самое.
С.-Петербургский 3-й гильдии купец Михаил Гусев рассказал, что, будучи знаком с отцом убитого, он после смерти старика в 1882 году два раза был у убитого по приглашению для советов. В один из таких визитов Василий Костырев спросил Гусева, хорошо ли он сделал, что, обратив капитал в процентные бумаги, положил их на хранение в Государственный банк.
- Разумеется, хорошо, - ответил Гусев. - Вам теперь лишь остается в виде прогулки ходить в банк за получением процентов.
- Увы, получать их мне не придется, - грустно ответил Костырев. И рассказал Гусеву ту же историю с Шиловым. - Он дал мне расписку, - добавил Костырев.
Расписка была такова: "Я, нижеподписавшийся, даю сию расписку в том, что от билетов городского кредитного общества, принадлежащих Василию Костыреву, получил купоны за 10 лет и обязуюсь уплачивать ему с 1885 года по полугодно по 8500 рублей. Шилов".
Гусев сказал, что такая расписка мало что значит, что ее необходимо оформить в нотариальном порядке. На это Костырев возразил, что это будет дорого стоить. Тут сказывается алчность убитого: он трясется над жалкими рублями, которые надо заплатить нотариусу, и не думает о том, что может потерять сотни тысяч!..
Почти то же показала и тетка убитого.
Без сомнения, все эти допросы и показания пролили очень мало света на мрачное двойное убийство. Они были ценны только в том отношении, что давали кое-какие сведения об имущественном положении трагически убитого Костырева.
Таким образом, в руках сыскной полиции находились только два лица: Николаев и Семенов, подозреваемые в убийстве. Прямых улик в их преступлении, повторяю, не было, ибо обыск их имущества и жилья не обнаружил ничего существенного.
И вот настал этот памятный и знаменательный для нас день - 7 ноября. К нам доставили из места предварительного ареста для допроса дворника Семенова, запасного унтер-офицера. В начале допроса он отрицал какое бы то ни было участие в этом страшном деле. Но вдруг, среди допроса, он, побледнев, схватился руками за лицо, точно стараясь закрыть глаза от каких-то видений, и голосом, полным ужаса, тоски, страдания, тихо прошептал:
- Не могу... не могу больше... силушки моей нет!..
- Что с тобой? - спросили его.
- Вот опять... опять стоят передо мной, - продолжал возбужденно Семенов, теперь уже широко раскрытыми глазами смотря с ужасом перед собой. - Вот она извивается... вот я ей рот закрываю.
И вдруг он затрясся, повалился на пол и мучительным стоном вырвалось из его побелевших губ:
- Мой грех... Берите меня, судите меня! Это я убил Костырева и старуху!
Когда немного успокоился, он чистосердечно признался в совершении им вместе с Николаевым этого зверского двойного убийства. Вот она, эта исповедь преступника, преступника не столько по складу и свойству своего характера, сколько по жестокой, нелепой случайности, вернее, по дряблости, неустойчивости духовного "я".
- Эх, погубил меня Никита Николаев, - начал Семенов. - А ведь мы с ним не только давнюю дружбу водили, а близкими земляками жили. Оба мы из Новгородской губернии, Новгородского уезда. 28 октября моя жена справляла именины. Пришел ко мне Николаев и между прочим спрашивает: "Хочешь, - говорит, - Федор, разбогатеть?" "Как, - говорю, - не хотеть, только каким же это манером из бедного богачом сделаться?" "А вот каким, - отвечает Николаев. - Живет в нашем доме страшный богач Костырев с нянькой - старухой Федоровой. Деньжищ у него, говорят, видимо-невидимо. Миллионы. Помоги мне убить их. Деньги заберем, вот и разбогатеем. Мне с женой с ними не справиться. Что же, согласен?" "Нет, - говорю, - друг сердечный, за такое "разбогатеть" дорожка одна: на каторгу. Бог с ними, с деньгами, коли за них кровь христианскую проливать надобно да ноги под кандалы подставлять".
Этот отказ Семенова не обескуражил Николаева. Как злой демон-искуситель, он не отходил от Семенова, возвращаясь все к тому же разговору об убийстве богача и старухи. Он рисовал ему картины будущего привольного житья, он старался всеми силами и уловками склонить Семенова на сообщничество, он положительно гипнотизировал его. Однако Семенов не сдавался. Настал следующий день - роковое 29 октября. Под предлогом осмотра лошадей Николаев пригласил к себе Семенова и тут, у себя в дворницкой, опять стал упрашивать его помочь ему убить и ограбить Костырева. Отсюда он пригласил Семенова в трактир. Придя туда, они потребовали водки, чаю. Выпили по три стаканчика водки. Семенов малость охмелел. Пробыв в трактире около часу, они вернулись в дом Николаева. "Вот что, Федя, - начал Николаев, - ты иди из ворот налево в угол и встань в подвальное помещение против квартиры № 2, а я пройду в ту квартиру. Надобно мне..." Семенов послушно, как автомат, направился к указанному месту.
Николаев же быстро вошел в дворницкую, переоделся, остался в одной фуфайке красного цвета и жилете, без передника, чтобы кровью не залить его. "Ну, Федор, слушай, как только я крикну оттуда тебе, сразу беги ко мне".
Когда Семенов дошел до этого места своего покаяния, его спросили:
- Ты, стало быть, согласился-таки на предложение Николаева помочь ему в убийстве и ограблении? Ты же ведь понимал, зачем в эту квартиру идет в красной фуфайке и без передника Николаев?..
- Так что я в то время вроде как не я был... - понуро ответил Семенов. - Совсем не в себе… Понимал даже плохо, что делаю, что буду делать...
- Но ведь с трех стаканчиков водки не мог же ты настолько опьянеть, чтобы потерять сознание.
Семенов промолчал... Через минуту он продолжил свой рассказ.
Николаев подошел к квартире Костырева с черного хода, где лестница не была еще освещена. Он позвонил. Прошло несколько секунд, потом послышался старческий шамкающий голос: "Кто там?" "Дворник, насчет водопровода..." - ответил бесстрастным тоном убийца. Дверь открылась. Николаев быстро скрылся за нею, оставив дверь открытой настежь. В эту секунду до Семенова донеслись испуганные возгласы старухи: "Что тебе... что тебе надо?.." И ответ Николаева: "Души ваши дьявольские и деньги ваши!" Минута - и Николаев с высоко поднятым молотком ринулся на фигуру мужчины, стоящего позади старухи, в дверях между кухней и первой комнатой. Этот мужчина был несчастный Костырев. От первого удара молотком по голове он только пошатнулся. Тогда Николаев нанес с большей силой второй удар, после которого Костырев, даже не вскрикнув, грузно упал мертвым на пол. Обезумевшая от ужаса старуха Федорова бросилась к двери. Зажженная свечка выпала из ее рук и потухла. "Спасите... убивают!" - вылетало из ее горла, перехваченного, очевидно, судорогой. Крики были слабые, тихие и походили скорее на стоны. "Черт! Дьявол, - раздался злобный крик Николаева. - Чего же ты стоишь, иди на помощь!"
Семенов услышал еще какое-то отвратительное ругательство и опрометью бросился в квартиру. В дверях он наскочил на старуху, схватил ее, зажав ей рот рукой. Последовала короткая борьба. Обезумевшая старуха мычала, хрипела, извивалась, делая нечеловеческие усилия вырваться из рук убийцы. Страх, очевидно, придал силы этой мумии. Вдруг Семенов вскрикнул: старуха впилась зубами в ладонь руки убийцы и укусила два пальца. В эту секунду подбежал Николаев и тем же молотком ударил старуху. Она упала, но была еще жива, хрипела, стонала. Добил ее вторым ударом Семенов.
Первое действие трагедии было сыграно: две жертвы плавали в лужах крови.
Убедившись, что Костырев и старуха мертвы, Николаев зажег свечку и вместе с Семеновым вошел в комнату налево от кухни. Там, у стены, стоял железный сундук, в котором и должны были, по словам Николаева, находиться несметные сокровища богача Костырева. С жадностью бросился Николаев к сундуку, собираясь его взламывать, но, испугавшись, как бы со двора не увидели их "работающими" со свечкой в квартире Костырева, он с помощью Семенова перенес железный сундук в переднюю и сейчас же запер квартиру изнутри на ключ.
Теперь ничто не могло помешать убийцам заняться ограблением Костыревских "миллионов". Но наступил тот психологический момент, который овладевает обыкновенно грабителями: они не знали, за что им раньше приняться, оставляли одно, бросались на другое. Пролитая ими кровь, должно быть, туманила их рассудок. Так, вместо того чтобы сейчас же наброситься на сундук, взломать его и схватить "миллионы", они побежали в заднюю комнату и устремились к шкафчику, который не был заперт. С лихорадочной поспешностью стали они шарить в шкафчике. Вот копилка. С помощью лома и стамески Николаев взломал шкатулку и стал горстями класть в карман серебряную монету. В это время Семенов тоже нашел в открытой шкатулке пачку кредитных билетов и стопку медной монеты, всего на сумму 53 рубля 75 копеек. После того Николаев у того же шкафчика погасил свечку. "Идем", - сказал он Семенову. Но идти было трудно. Тьма окутывала квартиру, не было видно ни зги. Боясь наткнуться на трупы, упасть на них, они снова зажгли свечку и направились к выходу.
Колеблющийся свет свечи падал на два страшных трупа с разбитыми головами, плавающими в огромных лужах крови. Спокойно прошли мимо них убийцы. Николаев поднял с полу орудие убийства - молоток и, оставив лом у железного сундука, потушил свечку. После этого они вышли из квартиры. Убийцы разошлись. Семенов бросился к себе домой, Николаев пошел в свою дворницкую. На другой день они, однако, свиделись. Почти весь день они разъезжали по городу, посещая то чайные, то трактиры, то портерные. Николаев все упрашивал Семенова, чтобы он пришел к нему в 12 часов ночи.
- Мы с тобой тогда пойдем к ним и взломаем сундук... Надо же оттуда миллионы выцарапать, - говорил он ему.
Семенов, однако, колебался и обещания прийти не дал. И вот тогда-то, глухой ночью, разыгрался эпизод, действительно достойный самых страшных страниц любого страшного уголовного романа.
Николаев не может заснуть... В его разгоряченном мозгу встают ослепительные картины сказочных сокровищ. Таинственный желтый сундук ему снится наполненным золотом, блестящими камнями... С каким мучительно страстным нетерпением ожидает он прихода Семенова! Вот он пришел бы... они вместе отправились бы туда, где покоятся мертвым сном две жертвы... взломали бы сундук... Но Семенов не приходит. Тогда он будит жену, которой уже раньше поведал о совершенном убийстве. "Пойдем со мной... вместе... Ты поможешь мне..." - просит он ее. "Нет, нет, ни за что! - в ужасе твердит женщина, со страхом и отвращением отшатываясь от мужа. - Я не пойду с тобой, проклятый убийца..."
Ночь идет... Николаева преследует неотступная мысль о железном сундуке. Теряется самое дорогое, удобное время для взлома сундука. Глухая ночь... весь дом спит... никто не услышит, как будет жалобно стонать и хрипеть железный сундук, разворачиваемый ломом.
"Так я один пойду", - проносится в голове убийцы. Он поспешно встает, выходит из дворницкой во двор. Тихо... Все спят. Дом стоит угрюмый, безмолвный, глядя черными впадинами своих глаз-окон. Тихо, осторожно, крадучись, подходит он к квартире убитых. Сердце бьется тревожно в груди, словно выскочить хочет оттуда. Он берется за ручку двери... Дверь медленно отворяется. Холодный ужас овладевает им. Что он сделал! Ведь он после убийства забыл запереть дверь... А к ним звонили. Он это хорошо знает, так как ему заявляли, что, несмотря на звонки, Костырев и Федорова двери не открывают. Ну а вдруг кто-нибудь, звоня, попробовал бы нажать дверную ручку? Дверь бы отворилась, в квартиру вошли бы, заметили бы преступление, и все, все буквально пропало бы... Не видать бы ему никогда сокровищ железного сундука. А ведь ради него он и пошел-то на страшное убийство...
И вдруг радость, огромная животная радость, что этого не случилось, охватила его. Слава Богу! Сундук тут... Все, все спасено!
Эта радость была так велика, что она заглушила последние признаки страха, колебания. Николаев спокойно вошел в квартиру, заперев за собою дверь, зажег свечку и принялся взламывать сундук. Страшное соседство трупов его, по-видимому, теперь мало волновало. Он находился как бы в состоянии гипноза, причем в роли гипнотизера являлся железный сундук. Взломав его, он с жадностью начал выгружать его. Целые груды процентных бумаг. Красные, синие, желтые листы, на них - огромные цифры: десять тысяч, пять тысяч... Николаев приступил к сортировке. Все процентные бумаги он отложил в одну сторону, а в другую бросал документы и разные иные бумаги. "Надо это сжечь, чтобы не оставалось следов, какие именно деньги были у Костырева", - мелькнуло у него в голове. И он бросил, действительно, все документы и прочие бумаги в печку, зажег их и уничтожил. После этого он схватил груду процентных и кредитных билетов, вышел с ними во двор и около мусорной ямы зарыл свои желанные сокровища. На другой день он об этом поведал Семенову, обещая поделиться с ним. Но делать этого ему не пришлось.
Так окончилось это страшное дело о двойном убийстве. За него я получил благодарность, а наши агенты, производившие розыски, - денежные награды.
НЕДОРАЗУМЕНИЕ
Это было в апреле 1885 года. Будучи начальником сыскной полиции, на одном из утренних докладов господину градоначальнику я вдруг услышал следующее:
- Однако хороша-таки ваша полиция... На улице, на самом людном и видном месте, две дамы нападают на двух почтенных и уважаемых дам, возникает большой скандал, и я ничего об этом не знаю... Да, вероятно, и вы ничего не знаете?
- Нет, ровным счетом ничего не знаю! - ответил я несколько озадаченный.
- Вот то-то и есть. А ведь история случилась уже два дня тому назад... Вчера знакомый мне почтенный профессор Ф. с возмущением и негодованием жаловался, что его жену и ее знакомую, молодую девушку из очень порядочного семейства, у Гостиного двора задержали две купчихи, обвинив их чуть ли не в воровстве и мошенничестве... Вышла неприятная история. Вы ничего об этом не знаете от ваших агентов?
- Первый раз слышу. Но известны ли фамилии лиц, нанесших неприятности госпоже Ф.?
- Да, да... Фамилии записаны... Это жена купца-фабриканта А. Н. Б. и ее дочь, жена почетного гражданина К. Ф. Я.
- Лица эти мне известны. Немедленно расследую дело и результаты дознания доложу вашему превосходительству.
- Да, непременно! Необходимо раз и навсегда научить этих дам, что нельзя устраивать неприличные сцены на улице.
- Слушаюсь!..
Результаты моего расследования дали довольно характерную жанровую картинку.
8 апреля около двенадцати часов дня в дом по Николаевской улице, где жил фабрикант А. Н. Б., вошли две дамы. Одна - высокого роста, средних лет брюнетка, а другая - очень красивая, молодая, лет 18-19 блондинка. Обе дамы были весьма прилично и даже шикарно одеты.
- Господин Б. дома? - спросили они у швейцара.
- Никак нет. Они уехали, - ответил тот.
- Ну, все равно... зайдем к его жене, - сказали дамы и поднялись по лестнице.
Позвонив у двери господина Б., они велели доложить о себе хозяйке. Та их приняла, и здесь разыгралась следующая сцена.
- Что вам угодно? - спросила хозяйка.
Обе дамы изумленно переглянулись между собой.
- Но мы желали бы видеть А. Н. Б., - сказали они.
- Его нет дома, - сказала хозяйка.
- Ах, какая досада, право!.. У нас к нему есть очень важное дело...
- Может быть, передадите мне...