Шеф сыскной полиции Санкт Петербурга И.Д.Путилин. В 2 х тт. [Т. 1] - Константин Путилин 23 стр.

Далее следовало выяснить, не являлся ли этот Андрей Богданов в здание Духовной академии в эти дни после своего увольнения. Стали допрашивать некоторых низших служащих. Из их путаных и разноречивых показаний можно было тем не менее установить, что Богданова видели не далее как накануне убийства Новикова. Одни говорили, что он пробыл тут недолго, другие - что он даже в ночь происшествия играл в карты с пекарями в помещении пекарни.

Несмелость показаний служащих можно было легко объяснить их весьма понятным страхом со­знаться "перед начальством" в том, что они водят знакомство и дружбу с прогнанным за пьянство и скандалы Богдановым.

Следственная власть сразу заподозрила Богданова в совершении убийства несчастного сторожа и энер­гично принялась за розыски. Из опросов лиц, знавших Богданова, мы получили сведения, что у него есть женатый брат Михаил, проживающий на набе­режной реки Невы в доме № 57.

Я немедленно отдал приказ полицейскому надзи­рателю Чебыкину отправиться к Михаилу Богданову, предъявить ему найденное на месте убийства пальто и подробно расспросить его о брате, Андрее Богданове. Результат этого посещения уничтожил последние сомнения следственной власти в лично­сти убийцы.

- Не знаете ли вы, - обратился полицейский чиновник к Михаилу Богданову и жене его Татьяне в присутствии сторонних лиц и дворников, - кому принадлежит это пальто?

Те, перепуганные внезапным появлением полиции, допросом, стали рассматривать пальто.

- Знаю, - ответил Михаил Богданов. - Это пальто моего брата Андрея.

- Да, да, - добавила и Богданова, - его пальто. Сна­чала оно наше было, мужа моего, а в сентябре прошлого года мы подарили его Андрею. Вот и исправления мои: под мышками в рукав я подшила серый коленкор... Видите, вот он... И карманы серым коленкором подшила, и нижние части рукавов подрезала. Наше, наше пальто.

- Скажите, а не знаете ли вы, где теперь нахо­дится Андрей Богданов?

- Не знаем... Этого вот не знаем, - ответили они оба. - Прежде жил он на водокачке, в Духовной академии... Он у нас редко бывал. Не любим мы, когда он приходит, потому что пьяный почти всегда, озорной.

Установив негласный надзор за квартирой Ми­хаила Богданова в надежде, не явится ли туда преступник, я предписал двум нашим агентам приступить к самому тщательному розыску его по всему Петербургу. Разумеется, агенты знали, в какого рода местах следует выслеживать двуногих хищников подобной категории, это трактиры и приюты разврата - тайные и явные. Добрая половина преступников, убийц и воров, из крестьян и мещан ко­нечно, по-преимуществу была разыскана и арестована сыскной полицией именно в этих отвратительных притонах. Но ведь их в столице немалое число, особенно "тайных". Случалось, проходили недели, ме­сяцы, прежде чем удавалось захватить какого-нибудь убийцу.

Целый ряд уголовно-криминальных происшествий последних лет показал нам, что очень часто содержатели грязных притонов-трактиров умышленно укрывали своих преступников клиентов, за счет награбленного имущества которых они жирели и богатели. Между ними была своеобразная сделка. Вор или убийца обязывались сбывать содержателю притона если не все, то часть краденого по ценам, разумеется, грошовым. За это "поильцы, кормильцы и увесели­тели", со своей стороны, обязывались охранять их всячески от бдительного ока сыскной полиции. Они, чуя полицейское выслеживание в своем "заведении" кого-либо из своих тайных посетителей, предупреждали тех особым "телеграфом" о грозящей им опасности попасться в руки агентов. Частенько бла­годаря этому преступник ускользал на горе и вящую досаду служителей правосудия. Уличить таких содержателей трактиров и притонов в прямом соучастии с злодеями и мазуриками было не так-то легко, благодаря чему пойманные преступники на допросах почти никогда не выдавали этих негодяев.

На этот раз, однако, в поисках Андрея Богда­нова агентам повезло. Обследовав несколько трактиров и домов терпимости, они зашли в трактир "Коммерческий" на Гончарной улице.

Их внимание привлек полупьяный, с отталкивающим, неприятным лицом субъект, сидевший за бу­тылкой водки. Одному из агентов бросилось в глаза то, что рукава пальто этого субъекта непомерно коротки. Пальто было узко и в груди, вообще сразу было заметно, что оно с чужого плеча.

- Обратите внимание на этого человека, - сказал один агент своему товарищу. - Что вы скажете о пальто этого субъекта?

- Вы, думаете, оно с убитого Новикова? - ответил тот, сразу понявший мелькнувшую мысль и догадку сослуживца. - Вы ошибаетесь: служители Духовной академии показали на допросе, что у Новикова пальто было очень хорошее, относительно, конечно, а это, взгляните, рвань какая-то.

- Ну, уж такого ответа я от вас не ожидал! - тихо промолвил первый агент. - Неужели вам не известна при­вычка воров и убийц обменивать украденное носильное платье на плохонькое и дополучать разницу, которую они на своем мошенническом жаргоне окрестили "поминанием"?

- Ваша правда, - сконфуженно пробормотал недо­гадливый агент. - Что же нам делать? Арестовать его?

- Погодите... прежде чем мы это сделаем, не мешает убедиться в справедливости мелькнувшего у меня подозрения. Кто знает? Может быть, это просто, галлюцинация нашего профессионального чутья. Мало ли по Петербургу шляется субъектов в пальто с чужого плеча. Вы сидите за столом, а я подойду к нему и немножко его попытаю.

Агент поднялся и нетвердой походкой пьяного человека направился к столику, за которым пил водку подозрительный субъект.

Это был агент Шереметьевский, один из наи­более ловких и даровитых чиновников сыскной полиции.

В тех случаях, когда необходимы были "транс­формации", он был положительно незаменим. С ловкостью и талантом заправского актера он мог играть какую угодно роль. Я помню даже такой эпизод, когда он с неподражаемым мастерством превратился в гулящую пьяную бабенку.

Подойдя к столику, Шереметьевский остановился, шатаясь, перед пьяным субъектом:

- П-позволите присесть?

- Зачем? - прохрипел тот.

- Компанию разделить. Кучу я сегодня! Деньги получил, ну и того... кучу. А лицо ваше мне симпа­тично... ах, симпатично, друг мой любезный!

- Пожалуй... Садись... - также заплетаясь языком, буркнул тот.

- Человек, пожалуйте нам пару пива. Желаем мы оное распить с другом - приятелем Федором.

- Какой я тебе Федор? - захрипел подозритель­ный субъект.

- Федор... И непременно Федор! - выкликивал Шереметьевский.

- Ан нет!

- Ан да!

- Ан Андрей, понял? Андрей, а не Федор!

- Андрей? Да неужто? Ах, шутить изволите, обо­знался я! - воскликнул Шереметьевский и, незаметно для пьяного, подмигнул другому агенту.

Тот понял смысл взгляда Шереметьевского, встал и направился к двери.

- Ну, братец, Андрей Михайлов, давай теперь пиво пить... - продолжал Шереметьевский.

- Опять-таки врешь ты: не Андрей Михайлов, аАндрей Богданов.

- Богданов? Скажи пожалуйста, опять не туда попал. Извини, мил друг. - И он принялся вести незначащий пьяный разговор, то и дело поглядывая на дверь, за которой давно уже скрылся агент.

Прошло несколько минут. Шереметьевский снова взглянул на дверь: там, рядом с агентом, стоял городовой. Шереметьевский незаметно махнул рукой. Дверь быстро отворилась, и, прежде чем кто-либо из присутствовавших в трактире успел понять, в чем дело, в помещение трактира быстро влетел агент, за ним городовой, и оба они бросились к столику, за которым сидели Богданов и Шереметьевский.

- Бери его! - приказал Шереметьевский городо­вому, указывая на Богданова.

- Как?! Что?! - вскочил тот, успев схватить в руки пивную бутылку.

- Ну, любезный, теперь начнется расплата за твое убийство сторожа Новикова.

Богданов задрожал. Бутылка со звоном упала на пол.

Через двадцать минут он был доставлен в управление сыскной полиции.

- Сознаешься ты в убийстве сторожа Павла Но­викова? - спросил я его.

- Сознаюсь... Мой грех, - тихо проронил Богда­нов.

- Как же ты убил?

И началась короткая исповедь убийцы, исповедь, в которой бессмысленность убийства вставала вовсю.

- 7-го января, должно часу в седьмом вечера, получил я от вахтера Андрея Фомича расчет 2 рубля 21 копейку за декабрь, потому что я был уволен. Пошел я за водкой, купил несколько сороковок и вернулся опять в академию. Распили мы сначала две сороковки в пирожной при академии с пирожниками. Оттуда пошел я в пекарню академии, где тоже пил водку, угощая пекарей; потом стали мы в карты играть и играли до трех часов ночи. Кончив игру, стали все спать укладываться. Пошел я на водокачку, чтобы переночевать, а водокачка, гляжу, заперта. Стучать не посмел, потому что уволенный я. Отправился я тогда к сторожу Новикову, попросил у него позволения пере­ночевать в его сторожке. Он позволил. Разостлал на полу свое пальто, лег. А спать что-то не могу. Про­било пять часов утра. Пришел истопник, затопил печь и ушел. И как только он ушел, тут вот и взбреломне на ум убить Новикова и восполь­зоваться его пальто.

Встал я, взял стоявшее у печки полено, подошел к спящему Новикову и что есть сил ударил его по лбу. Потом нанес еще три удара. Захрипел он, потом свалился на пол. Снял тогда с него пальто, которым он был накрыт, и ушел. Походил по городу, затем пришел на Апраксин рынок, в одной из лавок променял это пальто на то, которое теперь на мне, получив в придачу 3 рубля 50 копеек.

И все. Не правда ли, как просто, коротко и... ужасно страшно? Человек, брат по Христу, убил брата из-за пальто, которое даже не нужно было ему. Пролил драгоценную человеческую кровь за 3 рубля 50 копеек.

Какая бездна мрака и ужаса... Чем-то языческим веет от "простоты" этого убийства...

НА СТРУНКЕ БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОСТИ

Редко в Петербурге бывают хорошие майские дни, однако они все-таки бывают. И в такие дни более благо­душно настроен даже угрюмый петер­буржец.

В один из таких хороших майских дней, в праздник, в прекрасном настроении сидел дома отец Иоанн П. В свое время это был известный в Петербурге проповедник, славившийся оригиналь­ностью и редкостью своих проповедей, что собирало к нему в церковь всегда массу народа.

Отец Иоанн только часа два назад вернулся из церкви. Он уже пообедал, затем перешел в свой кабинет, почитывал газеты, смотрел в раскрытое окно на ярко блестевшую под лучами солнца краса­вицу Неву и отдыхал...

В передней звякнул звонок.

"Кто бы это мог быть? - подумал про себя отец Иоанн, пока прислуга отправлялась отворить дверь. - Знако­мые?.. Так не вовремя... Какая-либо треба... Эх!.. И от­дохнуть не дадут..."

В кабинете появилась прислуга:

- Батюшка, там человек какой-то вас спрашивает...

- Кто такой? Что ему нужно?

- Да так... не разберешь. Не то господин, не то простой. В черном сюртуке, в пальто летнем сером. Говорит, что личное дело есть... Поговорить желает. Очень важное дело, мол... Нарочно для этого в Петербург приехал...

- Гм!.. - в раздумье произнес батюшка. - Ну, проси...

Прислуга ушла и через минуту пред отцом Иоанном стоял среднего роста сухощавый человек с черными, бегающими во все стороны глазами, с черными усами и жиденькой черненькой бороденкой.

- Благословите, отец!.. - устремился он, сгибаясь и сложив корзиночкой обе руки, увидя священника.

- Бог благословит... Во имя Отца и Сына... - проговорил батюшка, осеняя пришедшего широким крестом. - Чем могу вам служить?

Новоприбывший поймал руку батюшки и подо­бострастно ее поцеловал.

- Я по важному делу, батюшка... По очень важ­ному и секретному делу. Дело такое есть, которое хочу вам, как на исповеди, рассказать... как на исповеди, батюшка!.. Только вам, с глазу на глаз...

¾ Что ж, если такое важное дело, то рассказывайте! Но почему вы именно ко мне обратились, а не...

- И об этом сейчас расскажу, пожалуйста, ваше благословение, только с глазу на глаз, - проговорил, озираясь, сухощавый человечек.

- Да говорите! Мы одни, - сказал батюшка.

- Нет уж, дверцу, дверцу-то позвольте припереть!.. - как-то тревожно проговорил незнакомец.

Дверь в кабинет была заперта. Батюшка и неожиданный посетитель уединились... О чем говорили они - неизвестно, но беседа их продолжа­лась добрый час или даже два.

Когда матушка, знавшая, что муж любит, чтобы ему, спустя час-другой после обеда подавали стакан чаю с лимоном, подошла было к кабинету, то натолкнулась на запертую дверь.

Она постучала.

Дверь отворил сам батюшка. Он был, видимо, взволнован и даже вспотел.

- Прислать тебе чаю? - спросила матушка.

Батюшка замахал рукой.

- После, после!.. Не мешай... Важное дело! - Он снова захлопнул дверь и заперся на замок.

Наконец дверь отворилась, и таинственный посе­титель на цыпочках проследовал из кабинета. Отец Иоанн сам проводил его до передней, где между ними вполголоса произошел прощальный разговор.

- Так, значить, до двадцать девятого?.. - спросил уходивший.

- Да, да... до двадцать девятого! - подтвердил батюшка и за­хлопнул за гостем дверь.

29-го мая того же 188... года пристав 1-го участка К-й части явился ко мне вечером и сказал:

- Какое-то загадочное и интересное дело...

- В чем дело?

- Да вот отец Иоанн П. подал заявление в часть... Кто-то с ним ловкую штуку сыграл... Мы уже составили протокол, словом, все оформили... Те­перь уж, видно, вам придется приняться за розыски.

- А ну-ка, покажите заявление отца Иоанна П.

Пристав подал мне бумагу, где я прочел следующее:

"Мая 20-го сего года зашел ко мне какой-то дотоле неизвестный мне человек, лет около 30-40, назвавший себя прибывшим из города Острова (Псков­ской губ.) тамошним мещанином, торгующим льном, Василием Николаевичем Ельбиновичем, который рассказал мне о различных постигших его несчастных обстоятельствах, прося меня усерднейше спасти его от угрожающей ему опасности одолжением ему на одну неделю 2000 руб. Убежденный его мольбами и клятвами о возвращении долга через одну неделю, я дал ему просимое: 1300 руб. бумагами и 700 руб. кредитными билетами и сериями, без всякой расписки, единственно по христианскому состраданию к его не­счастному положению. Но прошло более недели, а мой должник ко мне не является. Предполагая, что в этом случае я обманут в чувствах моего сострадания к такому человеку, которого, может, и не существует в г. Острове под именем В. Н. Ельбиновича, я вместе с сим прошу заявить о том и сыскной полиции".

Далее - подпись и все как следует по форме. В конце заявления - постскриптум: " До времени покорнейше прошу мои звание, имя и фамилию не печатать в Дневнике приключений".

Прочел я это заявление, посмотрел составленные по этому поводу протоколы с опросом отца Иоанна П. и покачал головой.

- Знаете ли, ведь это все - не то, - сказал я при­ставу.

- Как так не то? - спросил он.

- А так. Есть здесь что-то недоговоренное. Ну, посудите сами: станет ли кто давать две тысячи руб­лей человеку, пришедшему с улицы? Доброе сердце - дело, конечно, хорошее. Но если в таком деле ру­ководствоваться только добрым сердцем, то что же и пре­тендовать на воспользовавшегося излишней доверчивостью? Если отец Иоанн П. дал человеку с бухты-барахты две тысячи рублей без всяких расписок, без удостоверения о личности, о кредитоспособности, единственно руководствуясь состраданием, то чего же он удивляется, что ему не отдают деньги. Никакого такого Ельбиновича в городе Острове, я уверен, - нет, и за­нимайтесь дальше этим делом сами, а я отказыва­юсь... Так и передайте отцу Иоанну II.

- Мне, признаться, и самому многое кажется странным в этом деле, - сказал пристав. - Действительно, что-то странное...

Он ушел.

Пристав-то ушел, но через день или два у меня в квартире уже сидел отец Иоанн. Это был очень симпатичный и представительный, весьма уже пожилой человек. Прежде чем заехать, он написал мне, убедительно прося назначить ему, в уважение к его положению, такое свидание и в такой час, чтобы это не было при людях и не бросалось в глаза.

Он был заметно взволнован и несколько бледен.

- На старости лет каяться приходится, просить совета и доброй услуги... - начал он. - Я расскажу вам сейчас со всей откровенностью о случае, где я стал жертвой самого наглого мошенничества...

- Да, пожалуйста, батюшка, именно с совершеннейшей и полнейшей откровенностью! - подтвердил я.

- Как на духу! Ну вот, слушайте.

И отец Иоанн П. поведал мне действительно довольно любопытную историю. Передаю ее, по возможности, собствен­ными словами рассказчика.

"20-го мая, около часу или двух пополудни является ко мне на квартиру какой-то неизвестный мне человек, на вид лет 30-40, судя по одежде - мещанин, лакей или мастеровой, и просит переговорить с ним" по секрету, как на исповеди" (это его подлинные слова) о каком-то весьма важном деле. Дело это он может открыть только мне потому, что, живя в г. Острове, он много слышал обо мне хорошего от разных духовных и светских лиц.

А потому, никогда не бывавши, по его словам, в Петербурге, он, по совету какого-то жившего в городе Острове старца 93 лет, священника отца Александра, а также и по указанию местного монаха-сборщика, бывавшего в Питере, по имени отец Рафаил, решился сесть на машину, приехать в Петербург, чтобы пере­говорить со мной и передать мне тайну, которая давно лежит у него на душе, а затем через четыре часа в тот же день возвратиться в г. Остров.

Приняв его у себя в кабинете и затворив дверь, я спросил его:

- Кто вы такой, как вас звать, и в чем ваша тайна?

- Я, - отвечал он, - уже говорил вам, батюшка, что живу в городе Острове и занимаюсь закупкой и продажей льна, который отправляю в Ригу. А прежде я служил в качестве управляющего в имении графа Ш. Зовут меня Василий Николаевич Ельбинович. Тайна, которую я хочу доверить вам, состоит в следующем.

Когда я жил у графа, то наложницей у него была полька по имени Антонина. Граф как-то уехал за границу и оставил все свое имущество в распоряжении Антонины. Между прочим, он передал ей шкатулку с золотыми империалами тысяч на шестьдесят. Антонина после отъезда графа за границу сошлась со мной, и во время пожара, который случился в доме графа в его отсутствие, она принесла эту шкатулку с золотом ко мне и сказала: "Спрячь ее подальше, после мы воспользуемся ею".

Я взял шкатулку и зарыл ее в саду в таком месте, где отыскать ее посторонним было трудно. Графу телеграфировали о пожаре, он отвечал, что золото в огне не сгорает, а обращается в слиток, который он велел отыскать и переслать ему. Но его люди, все изрыв, слитка не нашли.

Подозрение пало на Антонину, стали ее допраши­вать, но она никому тайны не открыла. Вскоре, однако, она заболела и, видя приближение смерти, откры­лась ксендзу, что шкатулку с золотом передала мне.