А. Тимошинин: В Мехико, на первой для меня Олимпиаде, я был совсем юнцом и, естественно, находился под влиянием многоопытного Анатолия Фомича Сасса. Утром все на построение, потом на зарядку в присутствии тогдашнего руководителя нашего спорта Сергея Павловича Павлова, а мы с Сассом в столовую завтракать, потому что уже успели поработать на "Сочимилко". Днем Павлов видит нас катающимися на велосипедах вдоль канала (та же циклическая тренировка), в то время как остальные налегают на весла. Сасс обожал карты, и мне приходилось составлять ему компании. Рубились в "66", с тех пор я возненавидел эту игру. Сергей Павлович однажды застал нас за этим занятием. Ничего не сказал, промолчал, но мы почувствовали – рассердился.
И вот нас чествуют после победы в соревнованиях двоек парных, вручают сомбреро, расшитое золотом. Сергей Павлович поздравляет и говорит: "На зарядку не ходят, вместо тренировок на канале катаются в свое удовольствие на велосипедах, картежники, меня чуть ли не посылают, чтобы не мешал. А может, так и надо, чтобы выиграть…"
В Мюнхене, на следующей Олимпиаде, еще одна встреча с Павловым. До финала двоек парных один час. Все знают, что в это время ко мне лучше не подходить, порву на части, могу и ударить. А тут мимо нас с Геннадием Коршиковым, моим новым партнером, идут Сергей Павлович и Виталий Георгиевич Смирнов. Увидели, остановились: что и как? "Идите куда шли, – не совсем дипломатично прошипел я. – Выиграем!"
Павлов на следующий день после нашей победы: "Тимошинин – человек слова, сказал: выиграем – и выиграли! Нам бы всем так держать слово".
А. Мартышкин: А я можно не о себе, а о Евгении Борисовиче Самсонове. Он и сам был гребцом великолепным, и тренером отменным, при нем мы столько олимпийских наград завоевали! Но я сейчас не об этих заслугах корифея весла, а о дуэли, в которой схлестнулись Самсонов и Никита Павлович Симонян, и свидетелем которой я был. А произошла она не на воде, а на футбольном поле. Судьей был Алексей Александрович Парамонов. Самсонов встал в ворота, Симонян бил. Сначала потихоньку, на технику, "щечкой" – Борисыч отбил, затем посильнее, "шведкой" – опять отразил. Удары Никиты Павловича становились все мощнее; несмотря на возраст, в Симоняне по-прежнему чувствовался бомбардир, который когда-то наколотил 34 мяча за чемпионат. Лишь когда он от всей души засадил в "девятку", Самсонов пропустил.
"Женя, где ты раньше был, с твоим ростом и реакцией "Спартаку" подошел бы точно", – дружески похлопал Самсонова по плечу Симонян. Тогда Евгений Борисович признался, и для меня это тоже стало открытием, что по молодости любил и умел играть в футбол, правда, не вратарем. В 1952 году гребцы, готовясь своей восьмеркой "Крылья Советов" к Олимпиаде в Хельсинки, жили на Воробьевых горах, по соседству была футбольная база ЦДКА. Федотов, Гринин, Бобров, Николаев, Никаноров… Гребцы часто с ними на теннисном корте гоняли в "дыр-дыр" – и далеко не всегда проигрывали. На память о той дуэли Никита Павлович подарил Самсонову свою открытку с надписью: "Евгению Самсонову – не только прекрасному гребцу, но и отличному вратарю. Симонян".
А. Тимошинин: Тогда и я кое-что вспомню – не о себе. Большая Московская регата в Серебряном бору. На нее прибыл тогдашний президент Международной федерации (ФИСА) швейцарец Тома с Келлер. У нас все команды даются на французском. Стартер Вадим Каменецкий обращался по очереди к участникам: "Прэ? Готовы?" И следом – "Мерси, спасибо". Келлер сердито заметил: "Что ты каждый раз благодаришь их, это правилами не предусмотрено, а если будет фальстарт – тоже мерси?" – "Нет, тогда – Стоп! – и взмах красным флагом". – "А где же колокол, им в таких случаях, а не флагом надо подавать сигнал?"
Каменецкий замялся, на выручку пришел остроумный Евгений Леонидович Кабанов, будущий вице-президент ФИСА. "Г-н Келлер, у нас все колокола переплавили во время войны на пушки". – "Что ты такое, Евгений, говоришь, после войны столько времени минуло, неужели нельзя было хоть одну пушку переплавить обратно на колокол…"
…И сколько еще таких любопытных историй могли бы извлечь из своей чемпионской памяти мои знаменитые собеседники. Я же, слушая их, подумал о том, что не забыть бы поздравить Никиту Павловича Симоняна сразу с двумя юбилеями – 90-летием со дня рождения и 60-летием победы нашей сборной в олимпийском Мельбурне. И его партнеров и по "Спартаку", и по той олимпийской дружине Алексея Александровича Парамонова и Анатолия Константиновича Исаева.
Кстати, еще одно памятное событие было связано с теми золотыми для отечественного футбола Играми. Впрочем, для нашей гимнастики они тоже стали золотыми. Я не случайно акцентирую на этом внимание.
– Я в Мельбурне была совсем девчонкой, когда познакомилась с футболистами, за них вся делегация особенно переживала. Еще бы: футбол – король спорта!.. Они такие все красавцы были, парни что надо, женихи. Один из них положил глаз на меня, целый месяц, пока возвращались в Москву, и на теплоходе, и в поезде, ухаживал за мной. Куда я, туда и он. На каждой остановке где-то умудрялся найти цветы, зима ведь была уже. В общем, я не устояла, нашла себе мужа в "золотой" команде – Валентина Иванова, прожила с ним счастливую жизнь, пока Козьмич не ушел от нас.
До замужества фамилия этой "девчонки" была – Калинина, после – Лидия Гавриловна Иванова. Двукратная олимпийская чемпионка, она сегодня лучший наш гимнастический телекомментатор.
Не правда ли, красивая история.
От Петра Великого до наших дней
Как же это здорово в погожий зимний день вдохнуть полной грудью свежий морозный воздух, подставить лицо обжигающим лучам солнца и заскользить по ледяной глади, нарезая круг за кругом и вдоволь наслаждаясь скоростью!
Опрятней модного паркета,
Блистает речка, льдом одета.
Мальчишек радостный народ
Коньками звучно режет лед.
В самом деле, когда "хороший денек, чудесный денек, скорей коньки подмышки – и марш на каток!"
Если немного фантазии, то между замечательными пушкинскими строками и еще недавно популярной бравурной песней (сейчас, к сожалению, подзабытой) – целая эпоха, в которую, можно сказать, вместилась история развития отечественных коньков. Впрочем, она, эта история, значительно длиннее и уходит даже во времена Петра 1. Нет, даже еще глубже, когда на русском троне восседал Алексей Михайлович. Сам сызмальства увлекшись коньками, он и отпрыску своему Петру с детства привил любовь к ним. Плотничая на голландской судоверфи под именем Петра Михайлова, царь – как бы сейчас сказали – в свободное от работы время не упускал возможности поучаствовать в весьма понравившейся ему "местной потехе" – массовом катании на коньках по замерзшим каналам. Вернувшись на родину, он "привез" забаву с собой, справедливо полагая, что в России ничуть не меньше рек, озер, где можно предаться этому развлечению, и довольно быстро нашел единомышленников.
Словом, с легкой руки царя-батюшки все и началось. По указу Петра тульские мастеровые занялись изготовлением коньков, царь первым предложил приклепывать их к обуви, составляя единое целое (об этом, кстати, упоминается в самом первом своде правил о коньках, изданном в Англии в 1772 году).
Постепенно потеха превратилась в серьезное занятие. Более того, бег на коньках был вплоть до XIX века единственным в России зимним видом спорта. Доступность и демократичность обеспечили ему народную любовь, оно стало едва ли не основным зимним спортивным досугом. Во многих городах возникали общества любителей катания на коньках, повсеместно начали открываться конькобежные клубы. Самый первый появился в Петербурге в 1864 году. Тренировки шли в Юсуповском саду. В качестве пособия использовался первый учебник "Зимние забавы и искусство бега на коньках", автором которого был учитель гимнастики Г. М. Паули.
Москва тоже старалась не отстать и "ответила" своим катком во дворе дома Обидиной, что на Петровке. Здесь 18 февраля 1889 года на залитой 200-метровой дорожке и встретились сильнейшие скороходы двух столиц, чтобы в очном принципиальном споре выявить первого чемпиона России. Одно любопытное, но символичное совпадение: в этом доме (нынешний его адрес – Петровке, 26) и именно на этом катке, называвшемся в наше время динамовским, выросла Инга Артамонова, четырехкратная чемпионка мира. А тогда…
Участникам соревнований предстояло преодолеть 3 версты (3204 м). 15 кругов с 60-ю виражами. Семь с половиной минут потребовалось петербуржцу, служащему Николаевской железной дороги Александру Паншину, чтобы покорить их и финишировать первым. Впрочем, успех Паншина мало кого удивил, он был предсказуем: ведь за питерцем значились уже победы на трех дистанциях мирового первенства, одержанные незадолго до стартов в Москве (выиграй Паншин и четвертую, он был бы провозглашен чемпионом, таков тогда действовал регламент) и три кряду победы в открытых чемпионатах Австрии. Однако Паншин вписал свое имя в историю не только своими достижениями непосредственно на ледяной дорожке, но и тем, что предложил модернизировать коньки, удлинить их, чем предугадал появление будущих "норвежек". Москва еще долго старалась не уступать инициативу в проведении первенств России, менялись лишь места, чаще всего это были Нижне-Пресненский, Оленьи, Патриаршие. Чистые пруды, водоем Зоологического сада, рукав Обводного канала, Девичье поле. Соревнования украшала дуэль Паншина и его основного соперника Сергея Пурисева, которого называли "математиком на льду" – так он точно выдерживал график, практически в одно время "печатал" круг за кругом. Кроме того Пурисева отличал особый, присущий лишь ему стиль – сложенные "по-наполеоновски" руки на груди по ходу бега. Затем пришло время Николая Седова, о нем в норвежских газетах писали, что он обладает исключительными физическими данными, феноменальной выдержкой и безукоризненным по красоте стилем катания. Столь лестную характеристику Николай подтвердил на чемпионате мира-1906 в Финляндии, где первенствовал на обеих стайерских дистанциях – 5000 и 10 000 м. Еще большая слава – и внутри страны, и за ее пределами пришлась на долю тезки Седова – Николая Струнникова. Сначала в очном принципиальном споре на катке московского Зоосада он обыграл Седова, затем поверженным оказался еще один ас коньков того периода Григорий Блювас. В итоге Струнников стал первым русским скороходом, выигравшим звание абсолютного чемпиона Европы и мира, его окрестили "славянским чудом".
Седов, Струнников, их преемники на ледовой дорожке, и тоже легенды коньков, Никита Найденов, братья Василий и Платон Ипполитовы, Яков Мельников были москвичами. Не случайно английский дипломат Карлейль, побывавший в Москве, писал: "Любимое зимнее развлечение московитян – катание на коньках". Кататься на заледенелые пруды ходили целыми семьями, кружились под звуки духового оркестра, а по выходным устраивались еще и скоростные "бега".
Как весело, обув железом острым ноги,
Скользить по зеркалу стоячих ровных рек…
Это опять Александр Сергеевич.
Обращаясь в прошлом, заметим, что не один Пушкин был страстным поклонником коньков. Это увлечение, образно говоря, пропустили сквозь себя и Федор Шаляпин, и Лев Толстой. Думается, отрывок из "Анны Карениной" как нельзя лучше погружает в радостную атмосферу повальной зимней забавы того периода: "Левин слез с извозчика у Зоологического сада и пошел дорожкой к горам и катку. Был ясный морозный день. У подъезда рядами стояли кареты, сани, ваньки, жандармы… Он подошел к горам, на которых гремели цепи спускаемых и поднимаемых салазок, грохотали катившиеся салазки и звучали веселые голоса. Пред ним открылся каток.
На льду собирались в этот день недели и в эту пору дня люди одного кружка, все знакомые между собою. Были тут и мастера кататься, щеголявшие искусством, и учившиеся за креслами, с робкими неловкими движениями, и мальчики, и старые люди, катавшиеся для гигиенических целей. Все катавшиеся веселились, пользуясь отличным льдом и хорошею погодой. Он пошел надевать коньки…
Левин стал на ноги, снял пальто и, разбежавшись по шершавому у домика льду, выбежал на гладкий лед и покатился без усилия, как будто одною своею волей убыстряя, укорачивая и направляя бег".
Согласитесь – чем не предтеча грядущей массовости, в которую, взяв пример с обеих столиц, была вовлечена большая часть России. Она, эта массовость, и обеспечивала появление талантов по всей огромной стране. 60-летие нашего конькобежного спорта отмечалось большим праздником в Москве. Кто, вы думаете, стал его инициатором? Лично лучший друг всех советских физкультурников. Вождь, с одной стороны, был неравнодушен к конькам, а с другой – когда в пятидесятых годах прошлого века у мужчин не заладились дела, Сталин личным распоряжением отстранил их от участия во всех международных соревнованиях до лучших времен. И это тоже страница, которую не вырвешь из истории нашего конькобежного спорта.
И Москва, и Ленинград старательно сберегали конькобежные традиции даже в нелегкие годы после Великой Отечественной войны, когда, казалось бы, было не до коньков. Столица словно была поделена на конькобежные зоны: Сокольники, МВО, Измайлово, "Динамо" на той самой Петровке, внутри того самого дома № 26, сад "Эрмитаж", который по сей день привлекателен, Патриаршие и Чистые пруды и, конечно, многокилометровые аллеи и набережная ЦПКиО имени Горького – под стать по протяженности знаменитым голландским каналам. Длиннющая очередь в парк перешейком переваливалась едва ли не через весь Крымский мост, и ближе к кассам сбивалась настолько плотно, что, не опасаясь упасть, можно было ползти к заветному окошку по-пластунски, буквально по головам. Даже если захочешь наказать нахала – не получится, пространства, чтобы расступиться, не существовало.
А у тех, кто рос на Маросейке, как я, Лубянке или Покровке, опасной, однако любимой, забавой было, плотно примотав к валенкам "снегурки" или "английский спорт", натянув палками веревку, чтобы не соскользнула, с верхнего обреза улицы скатиться вниз по Большому Спасоглинищевскому переулку ("гаги", "ножи" или "норвежки", а уж тем более хоккейные коньки и ботинки купить в те годы было крайне трудно). Дух захватывал, ветер всей упругой мощью хлестал по лицу. Остановиться просто так было невозможно: либо падаешь, что тоже чревато, либо уж лети до конца, до Солянки. Это был настоящий, почти километровый, скоростной спуск по ледяному желобу или уплотненному снежному насту. Другого такого естественного склона в центре Москвы нет, и, снова перебросив мостик в день сегодняшний, так и видишь здесь соревнования по натурбану, могулу, сноуборду, да еще в вечерних огнях…
Это был действительно конькобежный бум, увеличенный еще с появлением лужниковского "Люкса". Это ему на три десятка лет сдал позиции конькобежного пупа московской земли ЦПКиО им. Горького, он служил зимнеоздоровительным пристанищем семьям тысячей москвичей. Здесь практически все знали друг друга; молодые первопроходцы (те, кто с самого открытия катались, с 1957-го) успели отметиться сначала папами и мамами, а затем и вовсе – дедушками и бабушками. Естественно, их выводок, дети и внуки, тоже росли в знакомой атмосфере. Часто бывало, что люди по разным причинам не виделись целый год, но на "Люксе" пересекались обязательно. Поймал себя здесь на мысли: как это все перекликается с тем самым отрывком из "Анны Карениной": "На льду собирались в этот день недели и в эту пору люди одного кружка и все знакомые между собой".
Коль снова обратились к Льву Николаевичу (оказывается, он не только городками увлекался), то, наверное, грех не вспомнить еще одного не равнодушного к конькам писателя. Человека тоже весьма известного в литературных кругах. Может, вдохновленный успехами Якова Мельникова, который удлинил свое пребывание на российском чемпионском троне далеко за границами Октябрьской революции, Владимир Набоков написал в 1925 году эти строки, отнесенные к поэтическому наследию века минувшего. Владимиру Владимировичу тогда не было еще тридцати. Ему бы еще так же откликнуться на наши молнии на льду последующих поколений…
Плясать на льду учился он у музы,
у зимней Терпсихоры… Погляди:
открытый лоб, и черные рейтузы,
и огонек медали на груди.Он вьется, и под молнией алмазной
его непостижимого конька
ломается, растет звездообразно
узорное подобие цветка.И вот на льду, густом и шелковистом,
подсолнух обрисован. Но постой –
не я ли сам, с таким певучим свистом,
коньком стиха блеснул перед тобой.Оставил я один узор словесный,
мгновенно раскружившийся цветок.
И завтра снег бесшумный и отвесный
запорошит исчерченный каток.
Стихотворение называется – "Конькобежец"; за каждым словом чувствуется рука и полет фантазии большого мастера, высокого профессионала пера. А я дальше, отдавая должное Набокову, в таком же восхищении пребываю от пера любительского.
Великая Отечественная война. Свое спортивное оружие многие известные чемпионы сменили на оружие боевое. В тылу врага, в отряде Дмитрия Медведева сражался известный конькобежец Анатолий Капчинский. Вместо ледовой дорожки теперь по партизанским тропам "нарезал" он огненные круги.
Ленинград – огромная наша боль и по сей день еще не зажившая до конца глубокая рана на теле страны. 900 дней чудовищной блокады. Выстоять, выжить помимо героизма, мужества, твердой веры в Победу помогал и спорт. Красноречивее всяких слов – как ни старайся, все равно не подобрать такие, которые сполна характеризовали бы отвагу защитников великого города и его жителей, – воспоминания А. Разинковой-Сергеевой, участницы соревнований по конькам в блокадном Питере. Стихи незатейливые, но никакой моей правки, это документ истории. Лишь короткая справка: упомянутые в тексте Николай Петров и Лидия Чернова – заслуженные мастера спорта; Чернова (в замужестве Селихова) после войны стала двукратной абсолютной чемпионкой мира.