Как же тяжело было под Лонно! Хотя и предыдущие бои под Высоково и Закибье, надо сказать, мало чем отличались от этого. Противник и там и здесь дрался не на жизнь, а на смерть. Казалось, что все в конечном счете решат нервы - у кого они окажутся крепче. Надо было дать хоть немного отдохнуть бойцам, а потом организованно и надежно атаковать, но село Лонно надо было освобождать.
Несколько раз вызывал меня к телефону командир корпуса генерал A. C. Грязнов. Он плачущим голосом жаловался на неудачи всех соединений корпуса, упрекал меня в том, что дивизия сдала село и ему, как командиру, за такие дела не поздоровится, что его снимут с должности.
Я не хотел оправдываться, лишь успокаивал его, говоря, что на войне всякое бывает, что свою волю противнику надо диктовать силой, огнем и броней. Я пообещал, что через день-два Лонно будет нашим.
Генерал Грязнов был своеобразным человеком, большим оригиналом. Он никогда не повышал голоса на подчиненных, не грозил карами небесными, не оскорблял. Он совершенно не вмешивался в боевые дела командиров дивизий. Обычно он просил "постараться" овладеть тем или иным пунктом. Лично себя он не утруждал ни рекогносцировками, ни работой, не думал об опасности. Все это он предоставлял делать своим подчиненным в полном объеме. И все-таки, надо сказать, для нас он был много лучше тех начальников, которые любили не в меру вмешиваться в дела подчиненных, рисоваться, бравировать своей удалью. Он был прост. С ним было легко работать и воевать. Он не отрывал нас от дела, не тратил драгоценного времени на бесполезные рекогносцировки вдали от противника, на постановку боевых задач на местности. Может быть, просто он не умел этого делать как надо, но нам импонировало то, что он ничего не делал "для галочки". Генерал Грязнов доверял нам, и я старался оправдывать его доверие.
Но не все терпимо относились к нему. В состав корпуса кроме нашей 311-й дивизии входили еще две дивизии - 229-я и 265-я. 229-й командовал молодой полковник, грузин, фамилию которого, к сожалению, не помню. Он был хорошим командиром, но вспыльчивым и горячим по характеру. Когда ему делали замечание, он выходил из себя. Грязнов же иногда любил показать, что и он не лыком шит, и начинал поучать, что приводило командира 229-й дивизии в бешенство. Может быть, благодаря моему ровному, спокойному характеру Грязнов относился ко мне с доверием и даже любил отдыхать у нас от своих слишком нервных подчиненных.
Во время подготовки атаки на Лонно он приехал на мой НП поздно вечером в крестьянских санях. Видя, что он продрог, я предложил ему немного выпить для "согреву", как говорили бойцы. Я только хотел наполнить стакан водкой, как он взял у меня из рук флягу со словами:
- Нет, нет, я сам.
Он налил в стакан немного водки, покрыв лишь донышко.
- Я так люблю, понемногу, - сказал он. Выпив, тут же налил в стакан такую же маленькую дозу и выпил, как пьют горячий чай. Меня удивил такой способ пить водку, и, пока мы разговаривали, я с интересом наблюдал, как он все время прикладывался к стакану, пока не осушил всю флягу. Он не пьянел и только после того, как хорошо согрелся от двойного жара - водки и горячей железной печурки, - начал излагать причины, побудившие его приехать ко мне.
- Сегодня, - сказал Грязнов, - позвонил я в 265-ю дивизию т. У. и спросил его, почему он топчется на месте и не продвигается, и сказал, что приеду и погляжу, как он управляет боем. А нахал У. ответил: "Приедешь - повешу!" Вот я и собираюсь к нему, чтоб на месте расстрелять его.
- Да он не в своем уме! Нормальный человек так бы не ответил, - сказал я, пораженный наглостью У.
- Я хочу, чтобы ты сейчас поехал со мной и поучил бы этого дурака, как надо управлять боем дивизии.
После этих слов я понял, что слово "расстрелять" было сказано Грязновым для того, чтобы подчеркнуть свою значимость.
Полковник У. в прошлом, по-видимому, работал в штабах и совсем недавно был назначен командиром дивизии. Попав на эту не очень, прямо скажем, легкую должность, да еще в обстановке тяжелых боев, он, естественно, растерялся, а помочь ему было некому. Затея Грязнова ехать с ним в 265-ю дивизию мне не нравилась: у меня самого дела шли неважно и надо было готовиться к атаке на Лонно. Я так и сказал ему.
- Ничего, мы долго там не будем, скоро вернемся, - ответил мне Грязнов.
Делать было нечего: просьба начальника - приказ.
Вскоре мы подъехали к лесу, где размещался не то наблюдательный, не то командный пункт дивизии, а скорее всего, своеобразный цыганский табор. В лесу стояла лагерная палатка, а вокруг и внутри нее толкалось десятка два бойцов. У. сидел в полушубке на табуретке возле центрального столба палатки и вел бесконечные телефонные переговоры с командирами полков. В одном из углов палатки, тесно прижавшись друг к другу, укрывшись тулупом, спали девушки, очевидно, телефонистки и санитарки. Неподалеку сидели связные от частей и офицеры связи, дымя вовсю махоркой. Рядом спали, заливаясь храпом, ординарцы, посыльные и еще бог весть кто. Все, по-видимому, чувствовали здесь себя как дома.
Приветствовал нас У. слабым кивком головы, не выразив никаких эмоций. Раздумал, наверное, казнить Грязнова, как обещал. Выглядел он бледным и осунувшимся, только глаза горели. Он непрерывно разговаривал по телефону с командирами полков примерно так:
- Иванов, Иванов, как у тебя дела? Хорошо. Когда будешь готов, доложи. Петров! Готов к атаке? Нет? Долго готовишься. Я еще позвоню. Сидоров! Людей накорми! Что ты тянешь с этим делом?
И так все время по замкнутому кругу - Иванов, Петров, Сидоров. Командиры полков жаловались ему же, что им некогда работать, так как приходится все время проводить у телефона. Сидя в лесу в палатке, как в норе, У. ничего вокруг себя не видел, а только помыкал командирами, которые должны были проводить большую и серьезную работу по подготовке своих полков и поддерживающих средств к наступлению. Я не мог без возмущения смотреть на то, что творилось.
Воспользовавшись внезапной паузой в переговорах, я попытался сказать У., что организацией боя надо заниматься на месте, в полках, а не у телефона. Он меня практически не слушал, продолжая разговаривать с командирами, не выпуская трубку из рук. В палатке стоял густой, кислый от сыромятных полушубков дух, и я предложил Грязнову выйти и подышать свежим зимним воздухом, тем более что не видел смысла в дальнейшем общении с У.
- Это не командир, а "гроб с музыкой". Его надо не учить, а немедленно снимать с должности, пока он не загубил дивизию, - сказал я Грязнову.
- Действительно, "гроб с музыкой", - рассмеялся командир корпуса. - Нам здесь делать нечего, поедем. В штабе решу, как с ним быть.
И мы разъехались по своим КНП. По дороге к себе в дивизию я размышлял о том, что увидел. У. никак не соответствовал должности, которую занимал, в силу своей вопиющей неорганизованности. Сел, как говорится, не в свои сани.
Хорошо, что не задержались мы "в гостях": теперь у меня был в запасе почти полный день, чтобы подготовить дивизию к повторной атаке.
Вернув Лонно с большими для себя потерями, немцы, как только стемнело, занервничали, начали освещать местность перед своим передним краем ракетами и вести непрерывный огонь из пулеметов - верный признак неуверенности в своих силах. Они хотели таким образом предупредить нашу возможную ночную атаку. К этому времени мы уже хорошо изучили поведение врага и прекрасно понимали, что такой огонь свидетельствовал о том, что противник остерегается повторной ночной атаки с нашей стороны.
За предыдущие сутки и прошедший день, готовя атаку на Лонно, я так измотался, что к вечеру еле держался на ногах. Не спал я ни одной минуты в течение двух суток, и примерно в 23 часа меня страшно потянуло ко сну. Я решил подремать часок.
На моем НП, расположенном в блиндаже непосредственно за нашей передовой линией и в 400 м от переднего края противника, были все те, кто, как правило, находился здесь всегда, а именно: командующий артиллерией дивизии полковник Мазолев, начальник оперативного отделения штаба майор A. B. Неретин, начальник разведки дивизии майор Е. Г. Шуляковский, радист моей личной радиостанции И. Муравьев и шифровальщик. Я попросил полковника Мазолева посидеть у телефона, пока я буду спать, и прилег на топчан.
Но, как часто бывает в подобных случаях, стоило мне задремать, как начались непрерывные звонки. Звонили с докладами командиры полков, соседи, звонили из штаба корпуса. Мазолев и Неретин отвечали на все звонки как надо. Но вот раздался еще один звонок. По ответам Мазолева я догадался, что звонит начальство:
- Да, здесь, только что прилег отдохнуть.
Пришлось встать и подойти к телефону. Это был Грязнов. Опять все тот же разговор о неудачных делах корпуса, о том, что если и дальше так пойдет, то ему не сдобровать, что вся его надежда на нашу 311-ю.
Сон улетучился. Я вышел из прокуренного блиндажа подышать воздухом, да и поглядеть, чем занимается наш противник. Я увидел, что ситуация резко изменилась: сократилось число стреляющих пулеметов и местность освещалась ракетами очень вяло. У меня внезапно промелькнула мысль, что после предыдущей тяжелой баталии немцы решили "благородно ретироваться" - бежать. (На самом деле наши войска во фронтовом масштабе обходили фланги противника, и он, боясь окружения, начал отводить свои войска.)
Пристально всматриваясь в расположение противника, его передний край, я все больше и больше убеждался в том, что немцы оставляют свои позиции в Лонно, за которые держались мертвой хваткой. Моя интуиция, основанная на длительном боевом опыте, подсказывала, что немцы действительно начали отходить.
Я вызвал из блиндажа своих офицеров, чтобы они сами убедились в том, что ситуация на переднем крае резко изменилась.
В блиндаже быстро созрело решение: всеми полками, без ненужных перестроений, чтобы не терять времени, и без артподготовки прямо перед собой атаковать передний край противника, вклиниться в глубину его обороны и в последующем наступать на Уторгош и овладеть им. Начало атаки в 1 час ночи. Это было 20 февраля 1944 года.
Чтобы не терять драгоценного времени, начальник штаба дивизии полковник Новиков и командующий артиллерией полковник Мазолев были направлены в полки "толкачами", а в один из полков я решил идти сам. Новикова и Мазолева я ознакомил со своим решением и способом атаки. Командирам полков нужно было передать по телефону, кто к ним направлен, чтобы они действовали строго по их указаниям.
Командира артполка полковника И. Е. Шевчука я ознакомил с принятым мною решением и приказал открыть огонь по тем пунктам, с которых, как я полагал, можно встретить контратаки противника. Огонь можно было открывать только по моим сигналам или сигналам командиров полков, а также по приказанию, переданному по радио.
Все немедленно связались с НП полков и доложили об этом.
Через короткий промежуток времени мне позвонил полковник Новиков и доложил, что командир 1069-го стрелкового полка подполковник Высоцкий отказывается без артподготовки вести полк в атаку под расстрел противником.
- Отстраните Высоцкого от командования полком. Вступайте сами во временное командование. Высоцкого после боя будем судить, - ответил я Новикову.
Я прекрасно понимал, что Новикову очень не хотелось принимать полк и с места в карьер вести его в бой. Это действительно очень не просто, но как настоящий боевой офицер он знал, что приказ командира - закон.
Через несколько минут после нашего разговора мне опять позвонил Новиков и доложил, что Высоцкий берет назад свой отказ наступать и готов выполнить приказ. По всей вероятности, идти под суд, а потом в лучшем случае быть разжалованным и попасть в штрафную роту не входило в его планы.
Часы командиров полков были сверены с моими часами, и ровно в час ночи полки направились к переднему краю противника. Прикрытие было быстро уничтожено. Не встретили полки сопротивления и в глубине обороны. Фашистов как ветром сдуло.
Я вскоре освободил полковника Мазолева от представительства в полку и приказал ему продвигать всю артиллерию дивизии за полками, чтобы под Уторгошем быстро навалиться артиллерийским огнем на противника и освободить этот железнодорожный поселок. Командиру отдельного истребительного противотанкового дивизиона капитану Е. Розенбергу было приказано быть в постоянной готовности встретить атаку танков противника. Розенберг был прекрасным командиром, смелым, очень исполнительным и скромным человеком. О заместителе его по политчасти А. Дорохине можно тоже сказать только хорошее.
Полки быстро прошли село Лонно, где оказалось много оставленных противником разбитых орудий - пушек, пулеметов и другой боевой техники. Да, изрядно досталось от нас фашистам!
Полки дивизии продвигались вперед в полной готовности в любую минуту вступить в бой с противником. К рассвету позади осталось 10–12 км пути. Полки вышли к Уторгошу и после короткого боя овладели поселком. По всему было видно, что неприятель "бежал быстрее лани", очень торопился он покинуть Уторгош.
Саперы предварительно произвели проверку всего, что было снаружи и внутри помещений, на минирование: мы были научены горьким опытом Ново-Киришей. В помещениях, где размещались офицеры, были оставлены чемоданы с вещами, вино и съестные припасы. Во избежание отравления я приказал все напитки и съестное уничтожить.
Едва я успел поставить задачи частям дивизии и осмотреться в Уторгоше, как к нам приехал командир корпуса генерал Грязнов. Выйдя из машины и увидев меня, он не стал слушать моего доклада, обнял меня и поцеловал. Он был очень доволен нашими успехами, улыбка не сходила с его лица. Грязнов объявил благодарность всему личному составу дивизии, а мне доверительно и простодушно сообщил, что теперь начальство не будет иметь к нему никаких претензий. Когда восторги и умиление нашими успехами поутихли, я доложил командиру корпуса о своем решении продолжать преследование противника в направлении г. Порхова и получил на это его "добро".
Заняв станцию и поселок Уторгош и лишив противника одного из узлов коммуникаций, который обеспечивал связь между лужской и старорусской его группировками, дивизия вышла на Порховское направление. Разбитыми частями противник поспешно отходил в юго-западном направлении на Порхов, Псков и Остров. Преследуя неприятеля, дивизия освободила тысячи советских граждан от фашистского ига.
За этот период дивизия вела бои против 8 ЛПД, 44-й пехотной дивизии, 2-й добровольческой латвийской бригады СС, 191-го охранного полка, нанося им большие потери в живой силе и технике.
Преследование противника проходило по трем параллельным направлениям днем и ночью. Впереди передовых частей дивизии действовала наша разведка. Противник оказывал сопротивление небольшими отрядами пехоты на автомашинах, отдельными танками, артиллерией. При отходе немцы сжигали населенные пункты, взрывали мосты и разрушали дороги. Чтобы привести в негодность железную дорогу, они цепляли к паровозу крюк в виде плуга, который при движении врезался в основание шпал.
Перед боями за Высоково и Ускобье в дивизию прибыл вновь назначенный начальником связи капитан Сизов. После того как в боях под Мгой был ранен начальник связи Старостенко, эту должность занимали случайные, неподготовленные должным образом офицеры. Естественно, что с организацией связи дело обстояло из рук вон плохо. Надо сказать, что личный состав батальона связи трудился не покладая рук, но все получалось не так, как надо: не было основного лица - организатора связи. Если разведку называют глазами и ушами части, то связь - ее нервы. В боевой обстановке очень многое зависит от нее.
Вновь назначенный на эту должность капитан Сизов явился ко мне на НП и доложил о своем назначении на должность начальника связи дивизии. Небольшого роста, худощавый, с отметиной от осколочного ранения на лице, скажу прямо, при первой встрече он не произвел на меня благоприятного впечатления. Но, как говорится, по одежке встречают, а по уму провожают. Так было и здесь. С первых минут он энергично взялся за налаживание связи и буквально за один день перестроил всю ее в дивизии. Личный состав батальона связи был отличным. Я, как командир дивизии, не только пользовался связью, но и видел, как самоотверженно работали связисты под огнем противника. У меня до сих пор перед глазами картина: полк атакует населенный пункт Закибье, гитлеровцы ведут ураганный артогонь, над головой - непрерывный свист пуль. Небольшого роста девушка, увешанная тяжелыми катушками телефонного кабеля, бежит, не пригнувшись, за атакующими бойцами, чтобы своевременно связать полк с КП дивизии. Она бежит мимо нас с Мазолевым, залегшими в воронке от разорвавшегося снаряда, чтобы перевести дух. Я вижу ее и кричу: "Валя! Ложись! Пережди огонь!", но она, не останавливаясь, на ходу с улыбкой бросает нам: "Да, ничего…" - и вперед с тяжелым грузом.
Не могу забыть эту милую хрупкую девушку Валю, с румянцем во всю щеку. Сейчас многое из того, что происходило в ту пору, равносильно подвигу, хотя мы считали, что просто выполняем свой долг, и только. Таких, как эта девушка Валя, в батальоне было немало, и все они несли тяжелейшую солдатскую службу. Если эти строки дойдут до наших славных героинь-однополчанок, кто уцелел и вернулся домой, я буду больше, чем рад. За их боевое прошлое низко кланяюсь им.
Мне очень хотелось поименно назвать всех тружеников-связистов дивизии, и я попросил Сизова, теперь уже подполковника, рассказать о делах и людях батальона. Вот его рассказ:
"В 311-ю стрелковую дивизию я прибыл на должность начальника связи дивизии с 99-м ск 6 февраля 1944 года. Командный пункт находился в овраге в 3 км от деревни Высоково Калининской области. Стоял мороз, шел мелкий сухой снежок. Без особого труда, как связист, быстро нашел по проводам узел связи дивизии. На телефонной станции в тесной низкой землянке с одним накатом бревен был установлен коммутатор Р-20. Полевые линии, перекрещиваясь, проходили по стене, натянутые, как струны. Первыми, кого я встретил, были телефонистки Полина Полянина и Клава Гинько. Одна из них спала на нарах, укрывшись шинелью, а другая едва успевала соединять абонентов. От Полины и по личным наблюдениям я понял, что дивизия ведет тяжелый бой, телефонистка нервничала, так как проводная сеть работала неустойчиво. Уточнив схему связи у командира штабного взвода ст. лейтенанта Елгашева, я направился представляться начальнику штаба дивизии полковнику Т. Я. Новикову, который, вероятно, уже знал о моем назначении. Новиков проверил документы и после знакомства проинформировал меня о боевой обстановке. Он приказал мне срочно следовать на НП, чтобы доложить командиру дивизии о прибытии и немедленно принять меры для установления прочной связи по всем каналам.
Местность была пересечена возвышенностями и оврагами с небольшим кустарником. Везде лежал толстый слой снега.
На НП я прибыл, когда уже начало темнеть. Бой заметно стихал, но успеха не было. Командир дивизии полковник Б. А. Владимиров был очень недоволен работой связистов и приказал мне немедленно установить проводную связь с командирами полков и соседними дивизиями:
- Бесперебойная работа связи - вот проверка вашего назначения, - сказал мне комдив.