С этого дня, окончательно сломив сопротивление врага, дивизия совместно с соединениями 89-го стрелкового корпуса перешла в решительное преследование противника. Для более полной оценки результатов внезапных действий 311-й дивизии следует привести некоторые данные о потерях в личном составе. В первый день потери дивизии, действовавшей в более сложных условиях обстановки, составляли 26 % от потерь 23-й дивизии, во второй день - 44 % и за трое суток ожесточенных боев - 45 %, т. е. в два с лишним раза меньше по сравнению с дивизией, наступающей слева. Таким образом, инициатива командования дивизии, поддержанная командиром корпуса, оправдала себя полностью. Несколько позже командующий 61-й армией дал следующую оценку действиям дивизии: "311-я дивизия, форсировав ночью Вислу, нанесла внезапный и умелый фланговый удар противнику".
Характеризуя дальнейшие боевые действия, командир корпуса генерал-майор М. А. Сиязов писал: "… в период преследования с 16 по 28 января 1945 года, дивизия с боями прошла 400 км при незначительных потерях в личном составе и технике и первая вступила на территорию Германии. Совершив сложный маневр в лесистой местности, при яростном сопротивлении противника и при недостаточном обеспечении боеприпасами, дивизия окружила 5–7-тысячный гарнизон г. Шнайдемюль. В районе Шнайдемюль дивизия захватила большие трофеи: более 30 паровозов с эшелонами боевой техники, продовольствия и военного снаряжения". На этом закончились боевые действия дивизии на территории Польши. За успешные боевые действия дивизия была награждена орденом Красного Знамени.
Многие из участников этих боев получили правительственные награды. Указом Президиума Верховного Совета СССР командиру полка подполковнику Закки Хабибуллину, командиру батальона майору К. А. Будькову, командиру роты старшему лейтенанту П. Д. Богданову, комсоргу полка лейтенанту И. А. Сокольскому и автору этих строк было присвоено звание Героя Советского Союза.
Командирам батальонов майору Д. П. Маматову, майору A. A. Семирадскому, командиру стрелковой роты лейтенанту А. И. Сидорову и красноармейцу С. Ф. Орел - звание Героя Советского Союза было присвоено посмертно.
Майор Семирадский и лейтенант Сидоров скончались от смертельных ран, полученных в ожесточенных боях западнее г. Шнайдемюль. Там же погиб смертью храбрых командир артиллерийского дивизиона майор Улыбышев.
Успешные действия 311-й стрелковой дивизии в сложных условиях обстановки при очень небольших потерях не были случайным явлением. Они подготавливались всем ходом войны.
День за днем накапливался боевой опыт, совершенствовалось боевое мастерство командного состава и крепла боеспособность войск. Желание драться и побеждать врага стало основным содержанием жизни. Вместе это рождало боевую активность, творческую инициативу и настойчивость в выполнении смелых замыслов.
Мысль о форсировании Вислы пришла в результате всестороннего изучения всех условий, как благоприятствующих, так и затрудняющих выполнение боевой задачи.
Путь через Вислу оказался самым коротким, наиболее надежным и тактически выгодным для всего корпуса. Правильный вывод, сделанный из оценки обстановки, привел к верному решению задачи.
Большой практический опыт дивизии в преодолении водных преград при отличной выучке саперных подразделений позволил командованию дивизии безбоязненно решиться на форсирование реки по недостаточно окрепшему льду.
Не последнюю роль в успехе форсирования Вислы и прорыва обороны противника сыграла продуманная до мельчайших деталей организация огневого обеспечения. Одновременное использование всех групповых огневых средств дивизии в строго централизованном порядке, особенно в начальном периоде боя, дало возможность сконцентрировать на узком участке прорыва огонь исключительной плотности. Необычайность такого огня заставила противника запрятаться в щели.
И наконец, напряженная и целеустремленная подготовка к бою частей и подразделений дивизии, а также умелая мобилизация личного состава на выполнение боевых задач и его уверенность в успехе сказались с первых же минут боя.
Бои в Польше и Германии
После прорыва фронта западнее Вислы 311-я дивизия преследовала части противника, как говорится, на всех парусах. Гитлеровцы были бессильны сдерживать натиск двух фронтов: 1-го Белорусского под командованием маршала Г. К. Жукова и 1-го Украинского маршала И. С. Конева. Там, где противник намеревался удержать выгодный рубеж или город, он попадал в окружение наших войск. Словом, мощной, неудержимой лавиной неслись наши войска на запад.
Наша дивизия, окрыленная успехом преследования противника в составе 61-й армии генерала П. А. Белова и 89-го корпуса генерала М. А. Сиязова, находилась на самом правом фланге армии. 17 января 1945 года 311-я дивизия освободила города Надажин и Брвинув. В этот же день польская армия освободила Варшаву. На пути нашего преследования был освобожден г. Сохачев, а затем 22 января - г. Иновроцлав. В этих городах были захвачены большие боевые трофеи. В тот момент, когда дивизия освобождала окраину города Иновроцлав, в центре города в двухэтажном доме, которое занимало гестапо, по словам очевидцев, творился страшный переполох. Напуганные нашим стремительным наступлением, немцы выпрыгивали из окон в надежде успеть удрать. Не все успели, некоторые попали к нам в руки.
Когда город был полностью освобожден, жители вышли на центральную площадь, чтобы приветствовать своих освободителей. Стихийно возник многолюдный митинг, на котором мне пришлось выступить. Кругом, на площади и соседних улицах, ликовал народ. Люди рвались к нам, обнимали, целовали и пытались добрыми словами выразить благодарность освободителям. Многие - и мужчины, и женщины - не скрывали слез.
Выбраться из толпы было невозможно, как ни старались. Наконец кто-то из офицеров комендантского взвода, используя команду солдат, сумел нас вывести.
Быстро нашли для нас квартиру одного польского профессора, где я смог в спокойной обстановке по личной радиостанции связаться с передовыми частями и поставить им задачи на ночь. Местные власти хотели как можно лучше, удобнее нас разместить. В этой квартире остановились я и мой заместитель по политчасти полковник Хирный. Я быстро связался по рации с передовыми полками дивизии и отдал необходимые распоряжения.
В доме никто нас не беспокоил. Хозяева предлагали поужинать с ними, но мы отказались, чтобы не очень их затруднять. На ночь нам постелили постели. Постельное белье было настолько белоснежным, что мы не решились даже притронуться к нему, так и просидели всю ночь за телефоном и рацией, докладывая начальству о положении дел и ставя задачи подчиненным.
Два наших стрелковых полка находились западнее Иновроцлава, а третий - восточнее. Утром полки первого эшелона дивизии, атаковав арьергардные части противника, начали продвигаться, а второй эшелон дивизии, третий стрелковый полк, вошел в город. Чтобы не ударить в грязь лицом, бойцы и офицеры этого полка надели перед выступлением новое обмундирование, хранящееся в ранцах, и во всем параде с дивизионным оркестром прошли по улицам города. Начальник штаба дивизии полковник Новиков, зам. командира дивизии по политчасти полковник Хирный и я стояли на тротуаре, пропуская полк перед собой. Услышав звуки оркестра, жители высыпали из своих домов и приветствовали проходивший полк. Бойцы подтянулись и шли, не ломая равнение. Мы решили тоже немного пройти по улице, а потом уже сесть в машины и выехать вперед в полки первого эшелона. Когда мы тронулись в путь, люди подбегали к нам, жали руки, кто был подальше - слали воздушные поцелуи, а один из ксендзов схватил полу моей шинели и поцеловал ее. Так исключительно душевно встречали и благодарили нас, а в нашем лице Советскую Армию за освобождение своего города от фашистской оккупации. Тепло было на душе от такого сердечного, доброго отношения польского народа к нам, к нашей армии. Это еще больше вдохновляло бойцов на борьбу с ненавистным врагом.
Продвигаясь по территории Польши, мы сражались с фашистами, но чаще преследовали их. Сейчас я даже не припомню какого-либо значительного боя.
Чтобы не дать возможности отступающим немецким частям оторваться от преследующих их частей нашей дивизии, стрелковые части мобилизовали гражданский конный транспорт. Повозки везли тяжелую солдатскую выкладку, легко раненных бойцов, радистов и телефонистов с аппаратами. Таким образом догоняли отступающего противника, не давая ему возможности где-либо закрепиться.
Вспоминается такой случай. Командир 1069-го стрелкового полка подполковник Закки Хабибуллин, преследуя со своим полком противника, "восседал" (другое слово трудно подобрать) с офицерами штаба на повозке с серебряными украшениями и большими кистями по четырем углам. Нельзя было без улыбки смотреть на эту картину. Вполне очевидно, что никто из тех, кто ехал на этом катафалке, а это был именно катафалк, не знал о его прямом назначении, полагая, что красивая "колесница" предназначалась для выездов польской знати.
Я, как командир дивизии, видя, как используется мобилизационный транспорт, не считал это нарушением дисциплины. Нельзя было отставать от удирающего противника и давать ему возможность закрепляться на удобном для обороны рубеже. Еще Суворов учил: "Нужно, невзирая на труды, преследовать неприятеля денно и нощно, пока истреблен не будет". За сутки части делали по 40–50 км, а ведь это было нелегко. Мы, командиры, прекрасно понимали это и не только не возражали против инициативы бойцов использовать гражданский транспорт, но и поощряли их.
На это, однако, совершенно иначе смотрел наш командир корпуса генерал Городинский, когда мы еще воевали в Латвии. Тогда нам тоже приходилось преследовать отступающие части противника кто на чем горазд, и благодаря этому мы не давали ему останавливаться и закрепляться. Городинский с 3–4 здоровенными солдатами с топорами выезжал вперед и встречал на маршруте части корпуса. По его приказанию солдаты совершали экзекуцию над всем транспортом. За разведкой двигались колонны полков. Впереди колонны, как правило, в карете, часто старинной, ехали командиры полков. Увидев на дороге командира корпуса, они сходили со своих карет и с докладом подходили к нему. Тот, приняв доклад, приказывал отвести карету в сторону от дороги и отпрячь лошадей, а затем, театральным жестом опереточного артиста указывая рукой на карету, подавал команду своим молодцам: "Руби!" Исполнители с топорами со знанием дела ретиво бросались к карете, которая под их ударами быстро превращалась в щепу. Городинскому, видимо, эта безобразная сцена доставляла радость: он весь сиял от приятного чувства исполненного долга, что пресек страшное зло. Однажды, стоя рядом, я произнес знаменитое гоголевское: "Александр Македонский - герой, но зачем же стулья ломать?" Городинский сверкнул на меня глазами, но не ответил.
Командиры полков и частей, взирая на сцену уничтожения средств передвижения, ждали, что после этого гром обрушится и на их головы, но Городинский, довольный совершенной казнью кареты, милостиво их отпускал. Понурив головы и наверняка испытывая чувство стыда за всю эту вакханалию, творимую большим командиром, они уходили догонять свои части.
Мои просьбы не лишать уставших командиров транспорта, с помощью которого они имели возможность немного отдохнуть перед боем и не отставать от своих передовых подразделений, на танках и машинах преследующих противника, были гласом вопиющего в пустыне. Не встречая с моей стороны поддержки, Городинский несколько усмирял пыл в моем присутствии и уже без особого вдохновения "рубил" все нетабельное, что встречалось в колоннах. "Рубил" он не только кареты и повозки, на которых сидели бойцы, уставшие от продолжительного преследования врага, но и велосипеды, которые использовались саперами, связистами и всеми, кому они были нужны. После очередного "наведения порядка в колоннах" на дорогах валялись груды искалеченных велосипедов - результат неуемной энергии трех верзил с топорами.
Городинскому не все и не всегда, надо сказать, сходило с рук. Был такой случай. Как-то он пропускал колонну медико-санитарного батальона дивизии, который следовал за войсками на табельных автомашинах. Ястребиный глаз командира корпуса выхватил из потока одну из грузовых машин медсанбата, в открытом кузове которой ехали медсестры, причем одна из них, сестра-хозяйка медсанбата, сидела в кресле. Остановив машину, Городинский приказал вытащить из кузова это кресло. Медсестры не догадывались, зачем это нужно, но исполнили приказание и стащили кресло на землю. Встав в свою любимую героическую позу, чтобы впечатление было еще более неотразимым, Городинский приказал: "Руби!" Сестра-хозяйка, услышав команду, во весь голос закричала:
- Дурак такой! Что ты делаешь?! Это ведь зубоврачебное кресло, казенное!
Городинский сразу опешил и от "дурака", и от своей ошибки, но, спохватившись, крикнул сестре-хозяйке:
- Пять суток ареста!
Продолжать начатую экзекуцию ему явно не хотелось, хотя кресло уже было испорчено топорами.
В тот же день на привале Городинский позвонил мне и приказал, чтобы я посадил сестру-хозяйку медсанбата на гауптвахту на пять суток.
- За какую провинность сажать хорошую сестру?
- За грубость, - ответил он.
- А как с креслом быть? Зубной врач остался без своего основного инвентаря, - ответил я командиру корпуса.
- Пусть командир медсанбата подаст заявку в санитарный отдел армии.
Да, подумал я, санитарный отдел будет выдавать кресла, а ты будешь их рубить.
Сестру-хозяйку я, конечно, не посадил, а Городинский после этого ни разу так и не вспомнил о неприятном инциденте. Он, как мне показалось, потерял интерес к этому "очень важному" делу.
Своей кипучей деятельностью он ровным счетом ничего не добился. После очередной маршевой проверки все в частях оставалось без изменений: появлялись снова кареты, тарантасы, повозки, самоходы и прочие гражданские средства передвижения. Как сейчас вижу: солдат-связист с тяжелой катушкой кабеля лихо катится по грязи на велосипеде, у которого только половина руля. Мы с моим шофером были поражены его виртуозности. А как здорово бойцы освоили езду на самокатах! Диву давался, когда и где они успевали этому научиться.
Именно благодаря, с точки зрения командира корпуса, маршевой недисциплинированности, дивизия своевременно выходила в назначенные пункты и быстро развертывалась для боя. Не случайно же за умелые действия в Прибалтике дивизия была награждена орденом Суворова II степени и получила наименование "Двинская".
Преодолев, как говорится, "на рысях поляну", 27 января дивизия подошла к германской границе (бывшей) и в ночь на следующий день пересекла государственную границу Германии в районе города Шнайдемюль. Этот город - крупный узел железных и шоссейных дорог, сильный оборонный рубеж противника, прикрывавший с юго-востока подступы к Померании. Нас обогнали соединения 2-й танковой армии генерала Богданова. 311-я дивизия, используя успех танковой армии, прорвавшей оборону противника восточнее Шнайдемюля, вошла в прорыв, захватила железнодорожную станцию и блокировала город. На железнодорожной станции города дивизия захватила 25 эшелонов с техникой и военным интендантским имуществом. Одних только теплых на меху сапог было несколько тысяч пар. Они, видно, предназначались для летчиков и танкистов.
Дивизии была поставлена задача овладеть городом, который немцы здорово обороняли. В помощь нам прибыли командующий артиллерией 61-й армии и несколько артбригад и артполков "катюш" артдивизии H. A. Зернова. Наступление частей дивизии для овладения городом было организовано довольно быстро. Вся приданная и поддерживающая артиллерия и артиллерия дивизии и полков обрушилась на город. Немцы оборонялись с большим упорством, по их обороне можно было судить, что силы в городе были немалые.
На третий день нашего - почти безрезультатного - наступления на этот город меня вызвал к телефону командующий 61-й армией генерал-полковник П. А. Белов. Он был очень недоволен тем, что дивизия плохо действует в городе, где, как он выразился, всего две-три сотни немцев, а мы столько времени возимся, и результатов никаких. Я не мог ответить доказательно на его упреки, так как у нас не было еще "языка" и, следовательно, никаких данных о противнике. Но по тому, как он оборонялся на всех направлениях города, было очевидно, что перед нами крупная немецкая группировка. Я все-таки высказал свое мнение командующему армией, что мы имеем дело, скорее всего, не с сотнями, а с тысячами немцев и одной дивизии мало, чтобы овладеть городом.
Как уже потом стало известно, "гарнизон Шнайдемюля насчитывал до 28 тысяч солдат и офицеров, более 100 полевых орудий, 84 зенитных пушек, 26 самоходок, 18 танков и около 100 минометов". Группировка противника была подчинена командиру 14-го танкового корпуса, а в нашей 311-й дивизии, когда она блокировала город, насчитывалось около 4 тысяч солдат и офицеров. Если бы в те дни противник не отсиживался в окруженном нами городе, превосходя нас в семь раз по численности, а действовал более активно и решительно, думаю, нам пришлось бы несладко.
После 3 февраля мы получили задачу сдать блокаду 47-й армии и быстро выйти в район Шепланке, где располагался командный пункт 80-го стрелкового корпуса генерала Верасбицкого, в подчинение которого мы временно вошли. Верасбицкого, хорошо подготовленного командира, я знал еще до войны, по Дальнему Востоку. Мы оба командовали под Благовещенском разведбатами в разных дивизиях, но в одном корпусе. Он немного изменился внешне - сейчас он носил очень красивую бороду.
Дивизию в срочном порядке вывели в район Шепланке, чтобы остановить и уничтожить контратакующего противника. Штабу корпуса, в силу сложившейся обстановки, приказывалось отойти назад, сменить свой командный пункт, а 311-й дивизии - занять оборону в районе Шепланке и отразить танковые контратаки противника.
Прежде чем продолжить рассказ о последующих действиях нашей дивизии, хочу остановиться на том, чем же закончились бои за Шнайдемюль.
Как стало известно позже, войска правого крыла 1-го Белорусского фронта значительно продвинулись на запад и пресекли все попытки противника оказать помощь и вывести из окружения свои войска, блокированные в городе. Нашу дивизию, о чем я писал выше, сменила оперативная группа 47-й армии в составе трех стрелковых дивизий под руководством командира корпуса генерала Кузьмина.