ДЕЗА
…Ельцинские агитаторы и пропагандисты усиленно нагнетали слухи о предстоящем штурме Белого дома. И даже тогда, когда стало абсолютно ясно, что никакого штурма не будет, с Краснопресненской набережной активно "гнали дезу". Без этого все было уже не так героично.
Шла деза и на Пироговку. Шапошников опять звонил единомышленнику Грачеву. Вместе обсуждали, как можно будет повлиять на тех, кто все-таки решит отдать такой приказ. Шапошников говорил:
- Пожалуй, нужно будет лично прибыть к автору приказа и потребовать его немедленно отменить… В крайнем случае, можно будет пару самолетов в воздух поднять, для острастки. И сказать авторам приказа: слышите, мол, если приказ не будет отменен и через 15 минут я не окажусь на своем рабочем месте, то сюда, где мы находимся, прилетят самолеты и могут посыпаться бомбы.
Грачев ответил:
- Принимается!
У нас на Арбате многие генералы уже очищали на всякий случай сейфы, пили водку и то ли в шутку, то ли всерьез прикидывали, кому и сколько дадут, а Главком ВВС яростно боролся с ГКЧП, "продумывая меры", чтобы предотвратить предстоящий "штурм". Он звонил командующему ВВС Московского военного округа генералу Антошкину и ставил задачу привести ВВС МВО в полную боевую готовность. И уточнил: срочно разработать план полетов на малой высоте. Цель - демонстрация силы и психологическое воздействие. Если возникнет необходимость в боевом применении, последует специальный приказ…
Трудно было его понять. Ведь недавно сам уговаривал Язова перевести войска из повышенной в постоянную боевую готовность. Он был явно непоследовательным. Он играл в свои ифы. А в толпе на Краснопресненской набережной говорили об отважном главкоме, который пригрозил путчистам, что будет бомбить даже Кремль, если они не не остановятся.
Красиво.
Но лживо.
20 августа Шапошников посоветовал маршалу Язову разогнать ГКЧП, объявить его вне закона. На совещании в Минобороны 21 августа он убеждал министра обороны выйти из ГКЧП. Язов согласился с предложением членов коллегии, что надо вывести войска из Москвы и перевести их из повышенной в постоянную боевую готовность. А Шапошникову сказал:
- Но из ГКЧП я не выйду. Это - мой крест. Буду нести его до конца…
Маршал не хотел "ловить золотых рыбок".
22 августа на очередном совещании в Минобороны Шапошников поставил вопрос о необходимости департизировать армию. Большинство членов коллегии согласились, что все к тому идет, ко куда важнее сейчас вывести армию из состояния шока.
ЗВЕЗДНЫЙ ЧАС
…В тот же день министр обороны СССР маршал Дмитрий Язов после возвращения из Фороса был арестован сотрудниками 9-го управления КГБ во Внуково-2 и спроважен в "Матросскую тишину". Его обязанности возложили на начальника Генерального штаба генерала армии Михаила Моисеева. На Арбате все понимали, что это временно, Моисеев был человеком Язова, а подчиненный ему Генштаб сыграл не последнюю роль в организации ввода войск в столицу. Нельзя было исключать, что за арестом министра последуют и другие…
23 августа 1991 года Моисеева вызвали в Кремль и приказали сдать дела Шапошникову.
- Зря вы так со мной поступаете, Михаил Сергеевич, - сказал Горбачеву Моисеев. - Я вам ничего плохого никогда не делал.
- Нои никаких действий по пресечению этих событий вы тоже не предприняли.
Горбачев пообещал, что никаких несправедливостей в отношении Моисеева не будет допущено. Но в тот же день Моисеев был снят с должности начальника Генерального штаба. Следом за ним были смещены с постов восемь заместителей министра обороны, девять начальников главных и центральных управлений, семь командующих военных округов и флотов…
Я знал всех этих людей. Со многими был знаком лично. Каждый имел по три десятка лет безупречной службы Родине, кучу орденов и медалей. Их покарали за то, что они выполнили приказ. Они были "преступниками". Героями были те, кто имел лисий нюх и втихаря приказ игнорировал…
К большой кадровой чистке приложил руку и Шапошников. Он позже признался: "Пришлось освободить от занимаемых должностей тех представителей армии и флота, которые оказались так или иначе причастными к инициативным попыткам проведения в жизнь установок ГКЧП, не понимали важности реформ и не поддерживали их".
А по сути, то была обыкновенная расправа. К счастью, теперь генералов не расстреливали…
Среди них не было ни одного, который бы не понимал "важности реформ". Это понимали даже генштабовские поварихи.
…У нас на Арбате всегда отменно работала разведка.
Помню, еще до назначения Шапошникова Ельцин вызвал к себе командующего Воздушно-десантными войсками генерала Павла Грачева и предложил ему пост министра (якобы это уже согласовано с Горбачевым). Не успел Грачев выехать из Белого дома, а на Арбате о содержании их разговора уже знали. Мы знали, что Грачев отказался. Возможно, испугался столь высокого поста. В то время, видимо, он был способен трезво себя оценивать и понимал, что прыгать через обязательные служебные ступени рискованно. Ельцин открыл ему свой "запасной вариант" - назначить министром обороны другого "героя августа" - Главкома Военно-воздушных сил Евгения Шапошникова. А Грачева - первым замом. И намекнул:
- С перспективой…
Грачев согласился. Ельцин поехал в Кремль к Горбачеву - договариваться. В тот же день Шапошникова вызвали в Кремль В кабинете президента был и Ельцин. Горбачев сообщил Главкому о своем решении назначить его министром обороны. Шапошников стал вяло отказываться, говорить о других должностях.
- Только министром обороны, - твердо сказал Ельцин.
В считанные минуты об этом узнали на Арбате и недоумевали: почему вопрос о назначении министра обороны СССР инициировался Ельциным, а не президентом Союза?
Арбатским генералам хотелось, чтобы власть с ними советовалась, прежде чем принимать ключевые кадровые решения. В этой связи во многих кабинетах вспоминали тогда, что даже Сталин умел выслушивать мнения высшего генералитета (классическое "А что думает товарищ Жуков?").
Весьма странной выглядела и позиция Горбачева. Создавалось впечатление, что он настолько подавлен напором Ельцина, что его гораздо больше беспокоила уже собственная карьера.
Вскоре последовал соответствующий указ Горбачева о назначении Шапошникова министром обороны СССР.
Разговоры об этом событии стали муссироваться с новой силой. Не слишком ли рискованно назначать министром Главкома вида Вооруженных Сил, который и дня не работал в министерстве? За что? Вопрос был резонным - военные люди на кадровые назначения первых лиц в армии смотрят несколько иначе, чем политики. У них на первом плане - критерии профессионализма и порядочности.
Армия привыкла к тому, что ею многие десятилетия командовали сухопутные генералы. Этот "стереотип" нельзя было безболезненно выкорчевать. Военный летчик во главе Вооруженных Сил - что-то почти экзотическое. Не зная истинной подоплеки головокружительного взлета Шапошникова, кое-кто активно распространял слух, дескать, такое решение принято по рекомендации Центрального разведывательного управления США. Обоснование: летчик живет только полетами, он по-своему видит мир и потому чем меньше будет знать "министр" о земных проблемах Вооруженных Сил и чем дольше врастать в должность, тем лучше зловредным америкашкам…
Такая аргументация вызывала лишь улыбку.
В арбатских кабинетах шли яростные дискуссии. Не устояв перед естественным соблазном поучаствовать в них, я однажды в ходе спора с сослуживцами напоролся на аргумент, который заставил меня засомневаться в непоколебимости убеждения, что министром обороны может быть исключительно сухопутный генерал. "Что же, по-твоему, - сказали мне, - если человек становится, допустим, морским офицером, то он изначально даже теоретически лишается возможности стать министром?"
Август 91-го многое заставлял переосмысливать.
И хотя сугубо личные профессиональные качества Шапошникова ни у кого сомнений не вызывали, тертые калачи Минобороны и Генштаба, знавшие предысторию этого кадрового назначения с подачи Ельцина, уверенно говорили, что в основе его лежит прямая политическая конъюнктура…
ПРОВИДЕЦ
Примерно через полгода после августовских событий на одной из пресс-конференций я задал маршалу вопрос: игнорировал ли он приказы бывшего министра обороны и что думает об этом с точки зрения офицерской чести.
Вопрос я задавал в нарочито некорректной форме (поскольку был в гражданке), но Шапошников даже не подал вида, что он ему очень неприятен. Без тени малейшего раздражения он стал втолковывать мне, что обозвать человека, сомневающегося в законности приказов старшего начальника, можно как угодно. Что на один и тот же поступок можно смотреть совершенно по-разному. Об одном и том же человеке можно сказать "герой", а можно "предатель", об одном и том же событии "революция" и "государственный переворот"…
Убедительно. Но то была его логика. Я ее не понимал. Тогда я был твердо убежден, что и Шапошников, и Грачев - одного поля ягоды: перебежчики. Тогда я еще не знал, что поведение Шапошникова предопределялось иными мотивами, нежели поведение Грачева.
В службу Шапошникова вносили большой дискомфорт явные и скрытые конфликты с руководством партийно-политических органов армии. К августу они достигли пика, и "путч" спасал Евгения Ивановича от новых неприятностей…
Грачева же, по-моему, ослепляла расположенность к нему Ельцина, и он сполна решил воспользоваться этим, когда настало "удобное время"…
Когда военный человек попадает в сети большой политики, принципы офицерской чести иногда начинают не совпадать с идейными убеждениями. Когда в государстве происходят глубокие политические разломы, они неминуемо порождают "двурушников" и среди военных.
Не изменяя Родине, они изменяют командирам.
ДИССИДЕНТ
…Еще с конца 80-х годов в Минобороны и Генштабе шли разговоры', что Главком ВВС имеет "опасные" политические взгляды, идущие вразрез с позицией руководства МО, что водит дружбу с демократически настроенными московскими политиками…
В то время, когда "крамольная мысль" провести департизацию армии еще только витала в воздухе, состоялась коллегия Министерства обороны СССР. Высшая военная верхушка, приученная к тому, что к такой постановке вопроса преступно даже обращаться (хотя она уже и чувствовала крах КПСС), продемонстрировала свою офицерскую и партийную сплоченность - проголосовала против департизации. "За" был лишь один человек - Главком ВВС Шапошников.
У Евгения Ивановича была давняя и стойкая нелюбовь к партийно-политическим органам.
Помню, Евгения Ивановича в МО и Главном политическом управлении Советской Армии и Военно-Морского Флота замышляли примерно наказать.
И это было очень просто. В армии вообще, а в авиации и подавно, всегда можно найти инспекторские факты, связанные с грубым нарушением безопасности полетов, любую ава Рию, тем более катастрофу, можно ставить в личную вину главному летчику.
И дело шло именно в этом направлении. Шапошникова все чаще, как говорится, начинали дергать за партбилет. В его главкомат стали наведываться инспектора вышестоящих парткомиссий и органов народного контроля. Вал "просчетов" нарастал. Но "компру" в полном объеме собрать не успели. Помешал ГКЧП. Когда "путч" провалился, появилась возможность с наслаждением оттянуться на обидчиках…
СВОЙ
…Ельцин приметил Шапошникова еще с тех времен, когда демократы первой волны только вставали на ноги. О нем хорошо отзывался Гавриил Попов, к мнению которого Ельцин прислушивался особенно внимательно.
А уж когда услышал БН байку о готовности Главкома "бомбить Кремль", если это потребуется во имя полной и окончательной победы демократии над "черными силами тоталитаризма", то вообще воспылал к нему любовью не меньшей, чем к Грачеву.
О Шапошникове и Грачеве в МО говорили, что они в кульминационные дни августа "кинули Язова на камни", поддавшись на уговоры Ельцина "не делать глупостей"… А в Белом доме на Красной Пресне о них же говорили как о "думающих людях".
Тогда генералы разделились, как самолеты, на "свой" и "чужой". Шапошников был "свой". И после ареста Язова не случайно именно на Главкома ВВС обратил свой взор Ельцин, когда занялся подбором нового министра обороны. Он уже чувствовал себя хозяином положения. Многоопытный политический игрок, он отлично знал, что лучший способ приручить генералов - дать им высокие должности…
КРЕСЛО
…Самое яркое впечатление о первых днях пребывания Шапошникова в должности министра - его приемная, битком набитая генералами и офицерами в летной форме. И безостановочное тарахтение телефонов. Все спешили "засвидетельствовать" и поздравить. Так бывает всегда, когда в главном арбатском кабинете появляется новый хозяин. Вслед за ним начинают появляться и новые люди, которых "старые" принимают настороженно.
Была своя причина и прохладного отношения "старых" к самому министру: к нему постоянно являлись члены так называемой президентской комиссии по реформированию МО, которую возглавлял назначенный военным советником Ельцина генерал-полковник Дмитрий Волкогонов. Волкогоновцы часто вели себя как следователи, некоторые из них не скрывали, что им нужен компромат на "неблагонадежных" и "пособников путча". Бывали случаи, когда члены комиссии навязывали свое мнение Шапошникову и он принимал решения под их диктовку.
Мне запомнился случай с генерал-полковником Геннадием Стефановским. Встал вопрос о его назначении начальником одного из главков МО. Члены комиссии яростно воспротивились и стали доказывать, что Стефановский "пособник путчистов". Шапошников заявил, что такие доводы - блеф, генерала в августе даже близко в Москве не было, он в это время находился в отпуске далеко от столицы. И принял решение все-таки назначить Стефановского на более высокую должность. Вскоре подписал документы. И тут началось!
Член волкогоновской комиссии отставной майор Владимир Лопатин усмотрел в решении Шапошникова политическую крамолу и заявил, что представление на Стефановского якобы было подготовлено обманным путем. Он даже сумел пробиться на прием к Шапошникову.
Министр очень болезненно реагировал на такого рода скандалы и во избежание развития склоки пошел на попятную - дезавуировал решение…
Генерал Стефановский был не единственным, с кем министр вынужден был поступить несправедливо. Без внятного объяснения причин был смещен с должности генерал-полковник Николай Бойко. Таким же образом наказали еще несколько десятков генералов… Многие офицеры - специалисты высочайшего класса, были вынуждены уйти из армии под давлением или самостоятельно. Тех, кто не хотел уходить, часто назначали со значительным понижением в должности, им даже толком не объясняли причин.
…Манера общения нового министра с подчиненными поначалу подкупала, она выдавала в нем человека сдержанного, тактичного, воспитанного. Это выгодно отличало его от Язова и некоторых других наших высших начальников. Все министры в первые дни работы - образец благопристойности. Но проходит немного времени - и все становится на свои места: с уст свежеиспеченного шефа такое сорвется, такая кузькина мать!..
Шапошников стал исключением. Даже в минуты сильного негодования он не позволял себе оскорблять и унижать подчиненных.
Сев в кресло маршала Язова, Шапошников начал врастать в новую должность. Ни дня не служивший в МО, он, по признаниям работавших рядом с ним аппаратчиков, поначалу слишком медленно рассматривал проекты директив и приказов, которые следовало утвердить. И его можно было понять: боялся ошибиться. Стоит проколоться на директиве по службе войск и тут же отменить ее - пойдет молва аж до Камчатки.
В то время генштабовские аналитики день и ночь корпели над проблемами сохранения единых Вооруженных Сил, но жизнь военных округов и флотов начинала развиваться уже по иным руслам - все яснее становилось, что Москва не сможет сдержать процесс создания национальных армий, избежать дележки при приватизации и национализации воинских частей и объектов…
Командующие военными округами и флотами, группами войск почти непрерывно обращались в МО с просьбами о помощи. Одновременно в Кремль, в правительство шли протесты и жалобы руководителей союзных республик, стремившихся отхватить куски побольше.
Резко возросло число шифровок правоохранительных органов, органов военной контрразведки о нападениях на наши склады и арсеналы, об участившихся захватах оружия и боевой техники. Министр отправлял грозные телеграммы: усилить, воспрепятствовать, противодействовать, наказывать. Однажды министр отдал распоряжение даже заминировать подходы к арсеналам в тех регионах, где не прекращались бандитские набеги. Но это уже помогало мало. Снаряжаемые министром многочисленные комиссии в военные округа и на флоты не могли приостановить процесс растаскивания вооружений и приватизации объектов на территории суверенных республик…
Во всем этом было что-то несправедливое и роковое: блистательный взлет на пик военной карьеры - и начинающийся развал армии. Растущая известность, желание придать новый облик Вооруженным Силам - и войска, теряющие боеготовность.