После окончания финального волейбольного матча, который мы вообще непонятно как выиграли у слаженной команды опытной станции, матча, который завершал праздник и собрал всех оставшихся участников, болельщиков и организаторов спартакиады, большинство из которых почему-то болело за нас (видно, мы чем-то были похожи на игроков киевского "Динамо", которые играли с немцами в период оккупации, победили и погибли), я не стал дожидаться итогов и разборок. Вместе с четырьмя "легионерами" подошел к школьному колодцу, чтобы, наконец, за целый день умыться и отдохнуть. Поблагодарил ребят, которые не собирались кого-то побеждать и напрягаться, но у которых, по ходу встреч, загорелось внутри то наше, прежнее – общесоветское. Да так загорелось, что они выложили не только все, что могли, но и то, что даже не подозревали, что могут. Я их поблагодарил, раздал обещанные десятки, и они ушли. Ну, думаю, слава Богу, дело сделано, сейчас оденусь и, может быть, успею на последний автобус до Актюбинска, а утром поеду домой. 9 Мая, все-таки, а как там готовятся, не знаю, хорошо, если все нормально.
Только об этом подумал, слышу, какой-то шум сзади. Оглянулся – от стадиона в мою сторону идет целая толпа людей, что-то кричат, шумят. Идет вся судейская коллегия, и среди них – наш Валера, не знаю, когда и куда он исчез.
Метрах в десяти слышу, Валера кричит: "Да вы что? Василь еще до армии был чемпионом области по диску. А вы нам баранку поставили, Вась, ты помнишь?" – закричал он уже мне.
Оказалось, что мы заняли общекомандное четвертое место, третий призер опережает нас всего на одно очко, а первый на 3 или 4, не помню. То есть, если бы мы получили хотя бы 2 очка за участие в метании диска, то заняли бы почетное третье место. И Валера поднял шум, что это несправедливо, так как мне, мол, не дали бросить диск, ибо я участвовал в двух видах.
И, в виде исключения, как победителям волейбольного турнира, конечно, не без участия главы оргкомитета, судейская коллегия разрешила мне метнуть диск.
Я ждал всего, чего угодно, только не этого "подарка" от Валеры. Цежу ему сквозь зубы: "Ты что, с ума сошел? Да я не знаю, как тот диск в руках держать. И кто меня доведет до сектора, я еле стою, не дай Бог, не в ту сторону брошу". "Васек, – шипит Валерка в ответ, – я тебя отнесу сам, ты только брось, ты знаешь, чего нам стоило уговорить коллегию дать тебе возможность бросить!".
Ну, что делать? Иду я с Валеркой к футбольному полю. Вся масса заинтересованных представителей – за нами. Там судья с диском и рулеткой. Беру диск. "Прости, Господи" – и с оборота бросаю. Человек десять меряют – 46 метров, первое место, 10 очков – и общекомандное первое место. Валерка орет на весь стадион: "Я вам говорил, что он был чемпионом области, я вам говорил!"
Восемь часов вечера, немного спала жара, опять построение, награждения. Опять массы людей в ротах призеров, и опять один я с охапкой грамот по девяти видам и десятой за общекомандное первенство. Опять меня хвалят с трибуны, Сагинтаев что-то говорит о том, что мы и в труде, и в спорте передовики, опять что-то говорит о низкой дисциплине в команде при построениях, но я все это слышу подсознательно, что-то отвечаю, а где-то внутри: "Только бы не упасть, не упасть! Стыдно победителям падать".
А назавтра был действительно праздник Великой Победы! 20-лет-ний Юбилей, но не двадцатый по счету. Я таки успел и на него.
Сегодня та годовщина уже далеко… К сожалению, мы, не воевавшие, сделали не все, чтобы стать достойными Великой Победы и самих победителей.
Если так пойдет и дальше, то в скором будущем начнем стесняться говорить, что вообще была такая война, и мы в ней победили. Это уже происходит в соседних с нами государствах. Горько, обидно и стыдно.
На этом можно было поставить точку. Но в жизни она (эта история) имела продолжение. Когда я привез в колхоз 10 грамот, то показал только четыре – мои три (на мою фамилию) и общекомандную. Никому, даже председателю, я подробно не рассказывал, что и как было, и это событие в колхозе осталось незамеченным. Но после окончания посевной кампании, в день традиционного весеннего "сабантуя", я организовал в колхозе спартакиаду по видам спорта, аналогичную районной.
Итоги уже колхозной спартакиады подтвердили, что не зря были вписаны фамилии наших ребят в ту районную заявку, исполнителем которой я сам и был. Они победили именно в тех номинациях (а некоторые и в других, так как я уже не выступал), получили почетные грамоты и подарки от колхоза. Им же я, с облегчением для себя, вручил районные грамоты, выписанные на их фамилии. Награды, как говорится, обрели своих героев.
Случай подзабылся. И только через два года, на районном совещании, по подготовке к празднованию уже 50-летия Советской власти (1967 год), все тот же Сагинтаев, теперь уже второй секретарь, нашего, Ленинского, отсоединенного от двух других, района, опять же возглавляющий оргкомитет по проведению юбилейной спартакиады, при всех сказал мне, избранному в очередной раз парторгом колхоза: "Смотри Василий Андреевич, не повтори свои выступления на 20-летии Победы, я имею в виду состав колхозной команды… Тогда я один все понял, остальные в такой массе людей ничего не заметили, но я не стал вмешиваться. И не потому, что знал тебя, а потому, что знал ваш колхоз. Знал, что все примерно так и получилось, если бы ты смог доставить в район команду. Так что, дерзай, но помни, что победителей иногда тоже судят…"
Теперь я часто вспоминаю слова этого очень умного и порядочного человека, но в более широком смысле…
ДОСКА ПОЧЕТА
В принципе, конечно, приятно иметь дело с Доской Почета, независимо от того, порождением какого строя она является. И вся прелесть такой "доски" заключается именно в "почетном" выделении кого-то, человека или предприятия, из общей массы, и обязательных при этом определенном внимании, имидже и даже облагодетельствовании.
Конечно, уровни почета тоже были разные – союзные, республиканские, областные, районные и хозяйственные, и цели внимания были разные, но все равно эта, пусть и навязываемая, форма внимания была приятна.
Вслед за помещением на доски такого уровня шли ордена и медали, шли бесплатные автомобили и многое другое. А главное – шли внимание и известность. Складывался определенный имидж у хозяйств и их руководителей.
Но чтобы заслужить такую честь, надо было работать. Очень много и здорово работать. То есть, бездельников почетом раньше не баловали. Но мы всегда умели доводить любое путевое дело до абсурда. Это случалось тогда, когда в соревновательно – поощрительный процесс вмешивались администрирование, эгоизм, алчность, тщеславие и амбициозность, сводившие на нет всю идею.
Расскажу об одном случае, как бы иллюстрирующем сказанное.
В нашей Актюбинской, области, которая по территории в 10 раз больше, а по населению в те же 10 раз меньше, бывшей Молдавской ССР, тоже была своя Доска Почета. И одно постоянное место на той доске занимало хозяйство, обеспечивающее наибольшее выполнение плана по заготовке сена. Не зерна, а именно сена, так как основная отрасль области – животноводство, нуждалась именно в этом стратегическом продукте. Зерно, при его недостаче, можно было завезти из других регионов, а сено надо было заготавливать на месте.
Так вот, по этому показателю, долговременную прописку на Доске Почета как-то незаметно занял колхоз "Красное поле", из соседнего с нами села Анастасьевка. Председателем там в те времена был В.Г. Жук, такой крепкий, жилистый мужик, своеобразный и с большими амбициями.
Я работал главным экономистом и парторгом колхоза, часто бывал в области, видел, что соседи ежегодно занимают почетное место по сену, но вначале не обращал на это внимания. А когда стал главным бухгалтером, начал пропускать через себя всю статистическую отчетность, и при этом видеть показатели других хозяйств, начал задумываться: как же так, мы заготавливаем сена больше, чем "Красное поле" в три раза, да и колхоз наш в два раза мощнее, почему же лавры главных сенозаготовителей постоянно достаются им?
А как уже было сказано, лавры – вещь осязаемая. Председатель-сосед постепенно стал членом бюро райкома, затем бюро обкома, и кто знает, что было бы дальше.
Не от зависти, а чисто из объективной справедливости, я решил как-то прервать эту процентную гегемонию краснополенцев. Как оказалось, сделать это было совсем нетрудно. Просто надо было этим заняться.
Где-то году в семьдесят третьем, травы были неплохие повсеместно. У нас особенно удались житняк и донник. Сена должно было быть много. На заготовку отпускалось практически два месяца, с конца мая – до конца июля. Итоги сенозаготовки область подводила по состоянию на первое августа. Дальше можешь заготавливать хоть два плана, на итоги это уже не влияло. Хотя, в принципе, после июля в наших местах сено практически не заготовишь, так как травостой полностью выгорал, а если у кого-то и имелись поливные участки, так это был мизер.
Главное внимание от района и выше уделялось цифрам, то есть отчетности о сенозаготовках. Отчеты шли по понедельникам. Окончательный отчет, который и шел на обсуждение бюро обкома, фиксировался на последний понедельник июля.
Я построил схему отчетности на все два месяца и начал ее осуществлять. По итогам июня мы выполнили план по заготовкам сена на 100 %, колхоз "Красное поле" на 110 %. Впереди был еще месяц работы.
Во-первых, мы с главным экономистом, обмерили все скирды и уточнили оперативные бригадные сводки, сверив с нашим обмером. Все шло нормально. Заготовка продолжалась. За первую неделю июля, я отчитался с нарастающим итогом на 103 %, "Красное поле" на 120 %. За вторую неделю, хотя заготовка шла полным ходом, я добавил еще 5 %, у нас стало 108, у соседей – 125 %. Тут уже забеспокоился район, там же за районный план волнуются, а наш колхоз, как будто и не косит сено!
Председателю нашему пошли звонки от всех районных инстанций, включая первого секретаря райкома, почему, мол, не растут заготовки. Каструбин вызвал меня, выяснить, в чем дело. Я сказал, что план по сену у нас давно есть, а окончательный итог, подведем после сплошного обмера. После третьей недели, когда у нас по отчету прошло 113 %, а у В.Г. Жука – 130 %, звонки перешли в ругань и угрозы, а мы в течение последней, четвертой, недели, спокойно перемерили все наши скирды. Мы с Сериком Смаиловым (главным экономистом) определились с объемами фактической заготовки, чтобы знать, как нам отчитаться в последний понедельник. Обычно сведения передавали по телефону, а затем высылали или привозили саму подписанную статотчетность. Я решил сыграть на нервах у всех, включая начальника районного статистического управления, с которым был в хороших отношениях, и не давал в понедельник с утра сведения по телефону, под разными предлогами. Расчет был на то, что председатель колхоза "Красное поле", практически уверенный в своей недосягаемости, покажет небольшой прирост. Ему любого хватит, тем более что он знал – подавляющее большинство хозяйств области не дотягивало даже до половины плана. Конкурентом для него были только мы – и в районе, и в области. В.Г. Жук сделал так, как я предполагал, отчитался на 136 % – об этом мне сказал по телефону главный бухгалтер райсельхозуправления, который был в курсе всех событий.
В двенадцать часов дня, сводка должна была быть отправлена в область. Район лихорадочно сводил отчет по сену пока без нашего хозяйства, используя наши данные на прошлую неделю. Начальник райстата, сидел как на иголках, но пока не поднимал шума, чувствуя, что что-то здесь не так.
Наконец, я позвонил в район и передал сведения. То, что я передал, девушка-статистик не хотела вначале, принимать, потом была вынуждена это сделать, посоветовавшись с начальником. Тот разрешил отчет принять, но с условием, что я в течение часа, привезу в район официальное подтверждение. К часу дня я был в районе. Количество заготовленного нами по отчету сена переваливало за 151 %.
"Василь, – сокрушался начальник райстата, – ты понимаешь, в какое положение ставишь меня? За неделю прирост почти 40 процентов! Как я объясню первому эти цифры?" "Разве я когда-то подводил тебя? Так получилось по итогам пересчета", – ответил я. "Ну, смотри", – сокрушенно бросил начальник и включил наш отчет в сводку.
Дальше все шло, как в дешевом боевике прежних времен. Когда дня через три, на бюро обкома, утверждали итоги заготовки сена, наш сосед В.Г. Жук, допустил ошибку, заявив, как член бюро, что по колхозу "Передовик", что-то явно не так, и надо перепроверить данные отчета.
Сразу была образована большая комиссия из статистиков, контролеров, работников прокуратуры областного и районного уровня. Они нагрянули в Ащелисай, буквально через день. Блокировали все наши сеновалы, мерили, вырезали пробные кубометры из скирд, заранее злорадствуя, готовили материал на бюро обкома. Но – просчитались. Сена у нас оказалось больше, чем мы отчитались. Причем намного больше. Я просто взял при расчете минимальный вес одного кубометра сена, хотя у нас основное сено было из сеяных трав, у которых, удельный вес выше, чем у ковыльного сена. Да и зачем нам было показывать лишнее сено? Чтоб потом заставили кому-то его отдать? Конечно, если бы В.Г. Жук знал, что я поставлю полтора плана, он бы нарисовал два.
Когда комиссия составляла неприятный для себя акт, наш невозмутимый Каструбин, сказал: "А теперь, раз вы уже здесь, предлагаю поехать в "Красное поле" и перемерить его сено, чтобы снять все вопросы". Руководитель комиссии заерзал и начал звонить в обком. В обкоме решили не иметь проблем с Каструбиным, депутатом Верховного Совета, тем более, что проверка только подтвердила наши данные, и дали добро на посещение соседа. В результате обмеров и скрупулезных подсчетов, оказалось, что там даже до плана не дотянули.
После этого имидж краснополенцев по этому показателю, да и вообще, здорово пошатнулся, а наше хозяйство заняло свое место на областной Доске Почета. И никогда больше никому его не уступало. Не потому, что я красиво отчитывался, а потому, что люди наши, красиво работали и понимали, какое место занимает в хозяйстве сено. Так мы и жили.
А вообще, идея соревнования, отражением которой явились те "почетные доски", в принципе была неплохой. Она ведь заключалась не в том, чтоб показать, кто кого и на сколько – обманет, а кто действительно больше и лучше сделает. А уж как эту идею использовали коньюнктурщики на разных уровнях – это совсем другое дело.
КАРТИНА
Еще с первобытных времен люди старались запечатлеть для будущего отдельные бытовые сцены или действия, а также отдельных выдающихся личностей. Появились настенная роспись и каменные статуи. Уже на нашей памяти "увековечивание" приняло такие масштабы, что написание портретов и ваяние бюстов и статуй вождей, стало основной статьей доходов различных мастерских и художественных фондов.
Массовая штампованная культура захлестнула всю бывшую великую страну. Серые посредственные картины и скульптуры вождей, буквально заполонили города и села, вызвав обратную реакцию населения к вождям, через их изображения. Когда в одном городе, а уж тем более в селе, несколько, к примеру, памятников одному и тому же человеку, то они, эти памятники, размываются вниманием и не воспринимаются, по сути.
Болезнью увековечивания вождей особенно страдали местные власти. И не потому, что они их любили, а потому, что благодаря тем памятникам (не их же деньги тратились!), рос показатель их активности, заслуг и лояльности.
Любой райкомовский, тем более рангом выше, работник; мог запросто, ткнуть пальцем в пустую стену клуба или конторы и тут же выдать замечание о недостаточной идеологической пропаганде какого-либо направления. И попробуй ты пропусти это замечание мимо ушей. В свое время мне довольно приличное время пришлось заниматься партийно-комсомольской работой – и штатной и нагрузочной. Поэтому расскажу о двух характерных случаях пропаганды под давлением.
Работал я тогда главным экономистом и одновременно парторгом колхоза "Передовик". Строили мы в Ащелисае, новый Дом культуры. Секретарь райкома партии по идеологии, была такая супер активная женщина, после неоднократного посещения этой стройки, как-то привезла в колхоз представителя Художественного фонда СССР, из Москвы, и заявила, что в новом ДК должны быть и хорошие идейные картины. Рекомендует их заказать прямо при ней, у представителя из Москвы. Мы с Каструбиным, долго читали проспект предлагаемых тем и остановились на двух из них: "Комсомольцы на целине" и "Ленин провозглашает Советскую власть". Такого направления картины мы раньше видели, и поскольку отвертеться было нельзя, то заказали эти две. Секретарь райкома завозмущалась, мол, надо не менее пяти картин заказать, но они стоили от 2 до 4 тысяч рублей, и мы отказались. Нам это примерно с год вспоминали, пока не пришли заказанные картины. На одной из них, там, где по замыслу должны быть "комсомольцы на целине", возле мультфильмовского расплющенного непонятной марки трактора, стояли в ватных телогрейках трое, по виду, "зэков", "тянувших" срок минимум лет пятнадцать. На второй картине, какой-то рыжебородый нерусский мужчина, с неестественно длинной, вытянутой поверх размытых голов рукой, дико уставился куда-то в космическую даль.
Причем на железнодорожной станции, где мы картины получали, вскрывать ящики не разрешили. А когда вскрыли их дома – увидели то, что увидели.
Так как мы предварительно заплатили только за одну картину, то и оставили одну – тех "комсомольцев" с зэковской внешностью. До сих пор она висит в Доме культуры в Ащелисае.
А по поводу второй картины, я написал в художественный фонд, что, глядя на нее, колхозники не верят, что это Ленин, и, что он провозглашает Советскую власть, и отправил картину обратно. Она лет пять лежала на контейнерной станции в Актюбинске.
Второй случай был более интересный – и тоже своей необязательностью.
Было это в шестьдесят пятом году. Наш председатель колхоза, Каструбин Г.И., будучи на региональном совещании, договорился с одним из колхозов Ташкентской области об обмене семян донника (медоносная трава – двухлетка) на семена люцерны. У нас в колхозе, были в запасе семена донника, а люцерны не хватало. На автомобиле с прицепом я с водителем, Петром Гаркуша, поехал в Узбекистан – меняться.
Это было время "расцвета" узбекского хлопководства. Республика ежегодно увеличивала производство хлопка на полмиллиона тонн, доведя его валовой сбор к концу семидесятых, до умопомрачительных цифр, из которых около половины были чистыми приписками. Под это выделялись бешеные деньги, и всем было хорошо. Наша окраинная политика была настолько неверна и убога, что, к примеру, узбекские, да и молдавские регионы, финансировались в большинстве случаев не под дело, а под обещания. Для тех же национальных окраин колоссальные сверхприбыли были заложены в самих необоснованно высоких закупочных ценах на сырье. К примеру, себестоимость 1 центнера хлопка-сырца была сто пятьдесят рублей, а закупочная цена 400–450 рублей. Рентабельность 300 %! Уже в плане!