Сменили оружие. Егор где-то нашел три больших "волчьих" капкана, нашли истерзанного теленка, волк его недалеко оттащил, присыпали снегом, расставили вокруг три капкана и пошли спать. Часов в шесть утра слышу, хозяин буквально орет: "Есть, есть, поймали!". Снова за вилы и к капканам, пока добежали, волк вырвался и убежал. Половина передней лапы в капкане осталась. В полдень заходит сосед Николай и говорит: "Какой-то гад, моей собаке лапу отрубил, наверное, на ферме, узнаю, точно побью!". После этого интерес к охоте на волка, у нас как-то пропал. Но появился у соседа. Заходит вечером и приглашает меня на заячью охоту. В километре от села, на поле, стояли соломенные скирды. Их занесло снегом, но в некоторых есть большие норы, там скотники для фермы выдергивают солому. Николай говорит, что, когда берут солому, и она рассыпается, на снежном насте остается зерно, то, что комбайн не вымолотил из соломы. И вот туда, к этим норам, часа в два – три, ночи при ясной погоде, приходят зайцы, много зайцев. Какой-то парень из другого села, с той стороны поля, за ночь видел десять штук. Мне зайцы не были нужны, у меня аллергия на их мясо, но я понял, что Николаю просто нужен напарник, все-таки ночь, зима и т. д.
В полночь мы вышли, через полчаса были в скирде, устроились поудобнее, вид просто чудесный. Луна, как огромная желтая жаровня, небо чистое, тишина, а снег просто ослепляет. Только кино снимай. Ждем час, два – нет зайцев, мы максимально возможно вылезли из норы, осматриваемся, да ружьем водим. И тут сперва подальше, потом все ближе и ближе, начался вой и, как показалось, с разных концов. Зайцы не воют, может, только от страха. А у нас патронов всего пять и то с заячьей дробью, тут сам завоешь. Не сговариваясь, мы целиком погрузились в солому, выставили ружье вверх, в отверстие и так сидели, не шелохнувшись, почти до утра. Я сказал Николаю, что не только мы настроились на зайчатину, но и волки тоже за зайцами пришли, видно, тоже кто-то им "слил" такую информацию, может, тот охотник из соседнего села? Мы, утром, еле выбрались из соломенной норы, так как все наши органы так перестыли, что не сгибались и не разгибались. К сожалению, а может быть, к счастью, это была моя первая и последняя охота с оружием. Не идет мне стрелять по живым мишеням, не принимает душа.
Следующая моя встреча в упор один на один с волком была летом. Работал я на самоходном комбайне, косил у так называемого, 303-го разъезда; поле рядом с железной дорогой. В той части, где поле выходило к разъезду, располагался наш передвижной полевой стан. Где-то в районе обеда, при развороте на противоположном от бригады конце поля у меня лопнул шланг гидроподъемника жатки. Жатка упала, ехать нельзя. Шланг я заменил, а надо было залить в гидрокоробку, целое ведро нигрола. Ну, надо, так надо. Взял я ведро, заводское, длинное такое, тяжелое и пошел в бригаду. Я как раз перед этим хотел туда пройти прокосить, но сломался. Иду я снизу вверх, тепло, солнце, выхожу на бугор – опа! Прямо на дороге – волк сидит, в сторону бригады смотрит. То, что это волк, у меня сомнений не было, но что делать дальше? Бежать вниз к комбайну, так метров пятьсот, догонит, идти вперед до бригады метров двести, а то и меньше, так волк – на дороге?.
Все это я думаю, а сам продолжаю идти к волку. Меня-то из бригады видно, но кому до меня там есть дело!? Обед; одни едят, другие под будкой отдыхают. Не знаю, как это получилось, непроизвольно, но я заорал нечеловеческим голосом и побежал вперед, в бригаду, на волка. Волк на крик повернулся в мою сторону, видно, подумал, откуда я взялся, человек с бугра, но с места не сдвинулся. Меня увидели от бригады, они поняли, что что-то не так. Кто-то сел на мотоцикл, кто-то просто бежал в мою сторону. Секунды я бежал и орал, и еще думал, что ребята не успеют, а я его ведром сейчас огрею. Волк; посмотрел на меня, потом на бригаду, развернулся и побежал по пшеничному полю в сторону железнодорожной насыпи. Пока мотоциклисты объезжали поле, он перебежал через железную дорогу, а минут через пять – шесть, прошел поезд. Я остановился, перестал орать, сел на ведро и минут десять все это переваривал. Потом пошел, по-обедал, набрал ведро нигрола, меня подвезли на машине к комбайну, помогли залить нигрол, и я начал косить, с тревогой вглядываясь в пшеничный травостой, а вдруг там волк или его какой-то родственник где-то затаился и ждет, пока я снова обломаюсь. Закончил я до вечера ту загонку, волков не выкосил, а двух зайцев в последней полосе нашел, маленьких, но не стал трогать.
Много было в моей жизни встреч с волками. И все же леденящей душу, на всю мою жизнь останется встреча с этими обитателями степей в одно утро в конце лета. Я только поставил комбайн, пересел на трактор и начал пахать зябь. Напарника у меня в тот момент не было и приходилось пахать сутками. Но сутки есть сутки, и любой организм, даже очень молодой и достаточно крепкий, эту беспрестанную, довольно нудную работу, какой является пахота, бесконечно не выдержит. Поделюсь с молодежью опытом связки "работа – отдых" в молодые годы, мне-то как раз тогда уже семнадцать стукнуло.
Утром у нас пересмена с 7 до 8, у кого есть сменщики – те меняются, работают по 12 часов, раз в неделю – пересмена, кто был ночью – выходит в день и наоборот. А у кого нет напарника, все равно приезжает на полевой стан, доливает что надо – воду, моторное масло, дизтопливо. Смазывает то, что положено ежедневно смазывать, подтягивает, где что ослабло или что-то регулирует. Ежедневный технический уход за техникой – святое дело. Сделал техуход, сам заправился и – в поле. Вечером все опять повторяется, но другие опять меняются, а ты опять в ночь на поле.
И вот наступает ночь. До двенадцати еще ничего, более менее – терпимо, едешь, шум, лязг гусениц, а ты всего этого не замечаешь, закуришь, помечтаешь и поешь, внутри себя. В настоящее время у меня вышли уже многие десятки разноплановых песен, т. е. выходит из меня то, что копилось внутри годами, а накопилось там, как оказалось, много чего.
Не знаю, как у кого, но у меня еще с детства появилась способность воспроизводить в голове то, что я где-то слышал, по радио, в кино, на пластинках. Мне удается воспроизводить в себе любую песню, неважно, хор ее поет, ансамбль или солист. Слышу именно голос того, кто песню исполняет, и любой хор в полном диапазоне. Услышав новую песню, человеческую, естественно, хорошую, запоминаю с первого раза, не только музыку, это проще, а и слова. Сразу беру карандаш и каркасно записываю, что ясно помню, а потом уточняю отдельные слова. Услышав песню во второй раз, ставлю на место все слова, беру баян и исполняю песню. Так долго об этом повествую для того, чтобы было понятно – мне и на такой скучной, пыльной, нудной, но необходимой работе – тоже было комфортно. Я включал свои внутренние "записи" и мог их слушать сколько угодно. Наверняка, кому-то из моих сверстников, в то время прозябавшим в показушной стиляжной жизни, моя жизнь, а это, в то время, жизнь миллионов сельских ребят и, в большинстве своем, замечательных ребят, покажется смешной и дикой, а мы сами, – прибитыми дураками, да пусть им так и кажется, жизнь-то знает, кто есть кто.
Так вот, когда пашешь, да еще ежедневно и сутками – один, а сменить тебя некому, то с вечера еще ничего – пашешь; а после часа ночи, уже и музыка не помогает, голова просто выключается, можно и на неприятность нарваться, трактор – мужчина серьезный. Что делал я? Останавливался, переводил двигатель на малые обороты, потом садился посредине сиденья и ставил рычаг переключения скоростей в нейтральное верхнее положение, как раз напротив своего лба. Обхватывал рычаг тот обеими руками для опоры, – и мгновенно засыпал. Расстояние между лбом и шариковым набалдашником на рычаге, было сантиметров 15–20. Вот так сидишь и спишь, пока полностью не расслабишься и не стукнешься лбом о набалдашник, на это уходит минут 15–20 (проверено опытом), и снова цикл повторяется – заснул – стукнулся – очнулся и опять заснул и т. д.
В ту ночь я так все и делал. Но когда уже на рассвете, стукнулся лбом и очнулся, то машинально глянул вперед по ходу трактора. То, что я увидел, заставило не просто оцепенеть, заледенеть, а мои, и так не очень маленькие, глаза многократно расшириться. Было от чего. Трактор почему-то был заглушѐн, стоял он в загонке, передом в сторону склона. На огромном золотистом стерневом поле, чернеют несколько моих проходов с плугом. Солнца еще нет, но чистый оранжевый восточный горизонт, освещал довольно ясно всю эту сказочную тишину. И в этой тишине, метрах в 40–50 ниже меня, справа налево, со стороны Ащелисая – в сторону урочища Майстренко, – переходят загонку, пять крупных волков, гуськом, один за другим.
Сколько раз в своей дальнейшей жизни, я вспоминал этот момент, и всегда мне от него было не по себе, даже сейчас, через многие десятки лет. Дело в том, что трактор у меня был тогда гусеничный "ДТ-54", Сталинградского завода. Такие же трактора выпускал и Харьковский тракторный завод, но двери кабины у "харьковчан" были просто раздвижными, а у сталинградских тракторов, левая и правая сторона кабины собирались и компактно укладывались в специальные боковины.
Вечером было жарко, пришлось кабину "собрать", а ночью уже не хотелось останавливаться и терять время на разборку боковин. И когда я заснул, то находился просто на открытом пространстве, меня было видно со всех сторон и достать меня при неработающем двигателе с неподвижного трактора, было более чем просто. Я представлял (позже!) себе дичайшую картину: стоит трактор, в открытой кабине, как на тарелочке, спит молодой парень, а вокруг кружком таким, сидят пятеро волков и облизываются, готовясь к завтраку. Самое страшное было именно в том моменте, как волки шли. Или просто шли перпендикулярно загонке, или шли мимо меня?. Смотрю я, как волки медленно проходят впереди меня, и не шевелюсь. Завести двигатель трактора – не заведешь, для этого надо выйти из кабины, да что там выходить, спрыгнул вниз и на месте. Но надо же завести вначале – пусковой двигатель, потом через минуту, попробовать завести основной. В такой обстановке, даже шорох мог заинтересовать стаю.
Ничего лучшего не придумал, как минут пять посидеть в недвижимости, затем, как на смотре-конкурсе, мгновенно собрал кабину, посмотрел на волков, они уже метрах в пятистах. Успею. Завел двигатель, прогрел, поднял плуг и даже не стал допахивать след до конца загона. Просто сил не было. Хотел даже поехать вслед за волками, но их уже не было видно, и я поехал на полевой стан для техобслуживания. Чтобы не стать объектом осмеяния, не поверят же, промолчал.
Приехав снова на поле к тому месту, где я развернулся утром, – нашел крупные волчьи следы, след в след, отметил их большими комками земли, а вечером, когда подъехали пахать другие ребята, я им показал эту тропу. Следствием тех событий, по крайней мере, стало то, что ни я, ни другие трактористы, больше кабины не складывали ни днем, ни ночью. Несколько ночей старались работать группами, трактор к трактору, а через время все страхи забылись.
Я уже говорил, что в те времена волки, даже в отдаленных местах, были редкостью. И говорил почему – люди были дружнее и сильнее, в общем плане, чем сегодня. А волки это уже почувствовали. Имеем это в виду.
P.S. А, ведь могли и съесть! Кто бы тогда писал эту книгу…
БУРАН И ДЕНЬГИ
Рассказывать или писать о буране в степи – то же самое, что сидеть за столом в ресторане и рассказывать о голоде или любить кого-то по телефону. Чтобы представить себе, что это такое – надо пережить его самому, по-другому не получится.
Речь идет о буране в степи. В лесу или в горах бури тоже бывают, но там что-то сдерживает ветер, а в степи он, ветер, абсолютный хозяин. Без определенных направлений дует одновременно слева – справа, спереди– сзади, снизу – сверху. При абсолютной темноте даже днем (о ночи вообще говорить не приходится); ветер образует бурлящий снежный "котел" с постоянным перемешиванием невидимой, но страшной силой. Снежный вихрь забивает дыхание, зрение, буквально обжигает открытые части лица, в считанные минуты, особенно при сухих морозных буранах, превращая нос и щеки в мраморные маски. Бураны – бич зимних степей, особенно зауральной степной зоны Сибири и верхней половины Казахстана. Понятно, что в силу распространения этого природного явления, в мире существуют многие миллионы сюжетов, связанных с пережитыми буранами, в большинстве своем грустных, даже печальных, но можно вспомнить даже что-то, вызывающее улыбку. Перевернем очередную страницу альбома фотографий из ащелисайской жизни.
Почему вдруг в заголовке данного материала я поставил рядом буран и деньги? Какая взаимосвязь между этими такими разными понятиями? Связь элементарно проста, так как именно буран, часто создавал нам проблемы с доставкой и сохранностью денег. И не просто денег, а, как иногда получалось, денег, по тем временам, довольно больших.
Все, как обычно, начинается просто. Буран, этот своеобразный коварный зверь, подкрадывается и обрушивается на голову внезапно. Так было и в тот раз. Я – главный бухгалтер колхоза, договорился с районным банком о получении солидной суммы денег. Сейчас 250 тысяч рублей для кого-то – карманные расходы, а в те времена за эти деньги, можно было купить 240 грузовых автомашин ГАЗ-51, т. е. целую большую автобазу. Мы представили все необходимые документы, определились с транспортом и сопровождением, и в назначенный день, кассир колхоза на председательском вездеходе, ГАЗ-69 с сопровождающим, выехала в банк. На всякий случай я попросил послать и гусеничный трактор.
До райцентра – 35 километров. На полпути к нему – поселок Джусалы, центр соседнего колхоза им. Ленина. Обычно мы делали так. До Джусалы, дорога была неважная, а до райцентра от поселка, шла насыпь, и никогда в буран там проблем не было. Мы посылали наши машины с трактором. Трактор в район не ехал, а добирался только до соседнего колхоза. Там ему разрешали заехать в теплую ремонтную мастерскую, где тракторист и пережидал непогоду, пока машина по разным делам ездила в район. Закончив все дела, те, кому машина выделялась, подъезжали к Джусалы, находили нашего тракториста, и потом уже машина и трактор совместно, пробивались оставшиеся восемнадцать километров до нашего Ащелисая.
Так было и в тот раз, о котором идет повествование. Кассир уехала, трактор остался в Джусалы, ждать ее возвращения из банка. К обеду внезапно потемнело, резко похолодало, и буран с диким ревом закрутил свой вихрь. Я только успел позвонить в банк, по условному выражению получил подтверждение, что деньги получены, и стал ждать. Не пошел на обед, дом был тогда не близко. Сразу после часа дня, позвонил в соседний колхоз, – главному бухгалтеру. Их контора стояла как раз рядом с трассой, и спросил, не видел ли он, проезжала мимо конторы наша машина с трактором или нет. "Не видел, – ответил бухгалтер, – в двух шагах ничего не видно, буран страшный". Я попросил: "Там в мастерской у вас трактор должен был стоять, попробуйте узнать, уехал он уже или нет". Бухгалтер-сосед пробовал позвонить в мастерскую– не получилось. Тогда сказал, что кого-то пошлет из бухгалтерии узнать, а потом мне перезвонит. Я сидел у телефона, но больше связи не было, ни с соседями, ни с районом.
Уже пять часов вечера, стемнело, но ни кассира, ни машины с трактором. Иду в гараж, нахожу главного инженера, сообщаю ситуацию. Он посылает кого-то по селу, вызвать двух трактористов, и через полчаса, они прибыли в гараж. Получили задание – выехать по трассе в сторону Джусалы, искать машину с кассиром и трактор. В 18.00 они завели свои мощные тракторы К-700 и двинулись в сторону райцентра.
Буран рвал и метал, в селе потух свет, где-то что-то замкнуло. Запустили запасной автономный двигатель, расположенный у котельной, так что в гараже и мастерских свет появился, а главное – не остановилась деятельность котельной. Мы перешли туда, в котельной был телефон, но связи, скорее всего, не было по всей проводной линии до района. Стали снова ждать. Домой не уходим. Часов в двенадцать еще два трактора К-700 отправились в заданном направлении. Напряжение нарастало. Люди, деньги, техника, все как будто пропало. Никакой информации, никакой ясности.
Наступило утро – опять ничего. Пошли в наше правление. Подошел Каструбин, он все уже знал, тем более, его машину взяли. Сидим уже вместе, думаем, рассуждаем, ищем, что еще можно сделать. Буран ревет, не утихая. В обед (второго дня), послали туда же еще два К-700, больше у нас тогда таких тракторов не было. Трактористы получили инструкции, а мы продолжали караулить у телефона и ждать вестей. А что больше делать – только терзать себя, да надеяться.
Пошли вторые сутки, как наша машина с деньгами отъехала от банка. Буранная пытка продолжалась до следующего рассвета. Ранним утром уже третьего дня, на поиски всей нашей техники с людьми, которая находилась где-то в степи, отправился последний наш "козырь" – гусеничный трактор Т-100 с бульдозерной лопатой. Он был для колхоза палочкой-выручалочкой многие годы. Работал на нем простой русский парень Зюганов Тимофей. Он был небольшого ро-ста, всегда спокойный, уравновешенный и рассудительный. Никогда не задавал лишних вопросов, не создавал никому проблем, не заикался о выходных и переработанном времени. Он работал ежедневно, особенно зимой. С четырех утра пробивал подъезды и подходы к фермам, другим колхозным объектам, расчищал от снега улицы и еще выходил по линии Дорстроя – на очистку внутрирайонных дорог. Он работал сам, но трактор у него всегда был в идеальном состоянии. Короче говоря, Тимофей был из тех немногих людей, на которых жизнь держится. Пока он был на месте, его вроде бы никто и не замечал, но стоило ему куда-то убыть по заданию в далекий рейс – все, жизнь в селе зимой здорово усложнялась.
Так вот, на третий день этой эпопеи, Тимофей и был послан на выручку. Посылая Зюганова, мы боялись даже думать о том, что и кого, и в каком состоянии, он нам привезет. Через час после его отъезда, вдруг начали таять тучи, стих ветер, и даже стало появляться солнце. А еще через час, – на улице стояла чудесная погода – яркое солнце, ослепительно белый скрипучий снег, правда, с сильным морозом, И еще через час, у конторы колхоза, где стихийно собралась масса людей, и родственников отсутствующих, и просто колхозников, ожидавших третий день получения денег по итогам года, появился на своем "флагмане" – Тимофей Зюганов. Сзади, на буксире, тянулась заглохшая машина председателя, так как оба бака бензина были выработаны. В машине находились почерневшая от всего пережитого, кассир с чемоданом денег, ее охранник и пятеро трактористов с К-700. Еще двое трактористов ехали в кабине Зюганова.