В Лондон из Египта Моэм возвращается в мае 1906 года, а в сентябре 1907-го отбывает на Сицилию, где собирается пробыть несколько месяцев, но почему-то уже неделю спустя через Неаполь, Марсель и Париж срочно, буквально без гроша в кармане, возвращается в Лондон. На дорогу уходит всего три дня - по тем временам скорость спринтерская. Ушло бы больше, если бы на пароходе, плывущем в Марсель, азартный Моэм не поставил последние имевшиеся у него в наличии полкроны в тотализатор. Поставил, выиграл и добрался до Лондона в срок.
Глава 8
"Я никогда не был одержим театром"
Причина поспешного возвращения более чем уважительная. Когда Моэм безмятежно любовался в Мессине античными руинами, его тогдашний правовой агент, в прошлом государственный служащий, а затем театральный критик Голдинг Брайт, прислал ему телеграмму, которую писатель ждал не один год. Директор театра "Корт", что на Слоун-сквер, Отто Стюарт ищет, говорилось в телеграмме, чем бы заменить провалившуюся пьесу, и Брайт предложил ему "Леди Фредерик", комедию, написанную Моэмом много лет назад, побывавшую уже в семнадцати (!) театрах, но до сих пор так и не востребованную. "Ваша телеграмма меня необычайно воодушевила, - пишет Брайту в ответ Моэм, - и радужная перспектива постановки моей пьесы вселяет в меня оптимизм: мир, стало быть, не настолько выхолощен и глуп… Через несколько дней буду в Лондоне: хочу быть на месте, прежде чем Отто Великий кое-как распределит роли, ведь все директора театров - прирожденные идиоты".
Предложение Брайта Стюарт, отнюдь не "прирожденный идиот", принял и премьеру назначил на 26 октября 1907 года. Моэм успел - ворвался в театр буквально за несколько часов до начала первой репетиции, - чувствуя себя, по его собственным словам, жюльверновским Филеасом Фоггом после путешествия вокруг света за восемьдесят дней. Очень волновался: шутка ли, его пьесу ставит ведущий театр Уэст-Энда, да еще с Этель Ирвинг, одной из лучших лондонских актрис, в главной роли. Потом он напишет, что уже отчаялся стать кассовым драматургом, о чем прямо и сказал однажды Харли Гренвилл-Баркеру. Что, провались пьеса, - он вернулся бы в медицину, нанялся бы на корабль, как Лэмюэль Гулливер, судовым врачом. А тогда, на репетициях, напряженно наблюдал, как Этель Ирвинг играет скандальную и в то же время самую эффектную в пьесе сцену макияжа, когда немолодая, "пожившая" леди Фредерик, простоволосая, сидя в халате перед туалетным столиком ("хард порно" по тем временам), пудрит лицо и красит губы в присутствии лорда Мирстона, своего юного поклонника, которого хочет отвадить. Сцену, из-за которой, собственно, никто и не решался ставить "Леди Фредерик". Еще больше, понятно, нервничал Моэм на премьере. "Уилли был очень бледен, весь спектакль просидел в глубине ложи, не проронив ни слова, - записала в дневнике свои впечатления почти теми же словами, что и на премьере "Человека чести", Элен Мэри Моэм, жена брата Фредерика. - Пьеса очень остроумная и интересная. Думаю, она будет иметь успех".
Элен Мэри Моэм не ошиблась, пьеса имела успех, причем шумный и длительный, более того, ознаменовала собой начало блестящей театральной карьеры Сомерсета Моэма, продолжавшейся более четверти века, с 1907 по 1933 год. Не верившие в сценическую удачу Моэма-драматурга авторитетные театралы, такие, как Макс Бирбом и Гренвилл-Баркер, были посрамлены. Отто Стюарт со сдержанным оптимизмом рассчитывал, что "Леди Фредерик" продержится хотя бы месяц, от силы полтора, комедия же шла на сцене "Корт" больше полугода при полном зале. И не только на сцене "Корт". В столичных театрах Уэст-Энда "Корт", "Гаррик", "Крайтерион" и "Хеймаркет" прошло в общей сложности 422 (!) спектакля "Леди Фредерик". Прибавьте к этим четыремстам с лишним лондонским спектаклям еще почти сто спектаклей, сыгранных в Нью-Йорке с другой, не менее известной Этель в главной роли, - американской звездой театра и кино Этель Бэрримор. Рецензенты, что лондонские, что нью-йоркские, были единодушны: "пьянящее зрелище", "колоссальное, ни с чем не сравнимое удовольствие", "блестящая… ужасно забавная комедия нравов". Близкий друг Уайльда, а в дальнейшем и Моэма, театральный обозреватель журнала "Экэдеми" Рэгги Тернер назвал "Леди Фредерик" "отличной работой". "Автор знал, что он делает, - писал не склонный к комплиментам Тернер, - и в результате добился абсолютно всего, чего хотел".
Дебют новоявленного драматурга превзошел все ожидания. Правда, как мы вскоре увидим, - не его собственные.
Когда в разных театрах Лондона шли одновременно четыре пьесы Моэма, что являлось абсолютным рекордом в театральной истории Англии, "Панч" напечатал карикатуру Бернарда Партриджа: театральная тумба обклеена объявлениями о многочисленных спектаклях по пьесам Сомерсета Моэма. А рядом с тумбой стоит в глубокой и мрачной, завистливой задумчивости, склонив голову, скосив глаза и ревниво прикусив большой палец, поверженный и униженный Уильям Шекспир. И Барду было чему завидовать…
Вскоре после "Леди Фредерик" ставятся еще три пьесы Моэма - все три написаны давно и до сих пор ни одному театру не пришлись по вкусу. Спустя полгода, в марте 1908-го, с не меньшим успехом, чем "Леди Фредерик", в столичном "Водевиле" проходит премьера написанного еще в 1905 году фарса "Джек Стро", в главной роли подвизается знаменитый комический актер (и, как и Моэм, азартный картежник) Чарлз Хотри, про которого Моэм писал, что "со сцены он говорит в точности так же, как говорят в гостиных: Хотри на подмостках живет, а не играет". "Джек Стро" выдержал 321 спектакль. Месяцем позже столь же громкий успех выпадает на долю комедии "Миссис Дот", написанной в 1904 году. "Миссис Дот" ставится в "Комеди тиэтр" и выдерживает без малого 300 спектаклей - не в последнюю очередь благодаря занятым в ней популярным Фреду Керри и Мэри Темпест. Наконец, в июне того же года в "Лирическом театре" ставится многострадальный "Исследователь". Пьеса, написанная десять лет назад, неоднократно, как мы уже писали, "перелицовывалась": сначала из пьесы - в роман, потом из романа - обратно в пьесу. Успех "Исследователя" - тем более в сравнении с тремя другими пьесами Моэма - более чем скромен, спектаклей набирается всего 48, но ведь это уже четвертая играющаяся в столице пьеса Моэма за восемь месяцев. Этот рекорд - четыре пьесы, идущие одновременно только в одном Уэст-Энде, - не побит и по сей день, повторить же его удалось лишь в середине 1920-х годов популярнейшему салонному драматургу и поэту, близкому приятелю Моэма Ноэлу Коуорду.
В 1909 году к этим четырем пьесам прибавляются ("чтобы закрепить успех у публики", - писал Моэм) еще две - "Пенелопа": премьера состоялась 9 января, сыграно 246 спектаклей; и "Смит": премьера - 30 сентября в "Комеди тиэтр", 168 спектаклей, в главной мужской роли Роберт Лорен, в роли служанки Смит несравненная Мари Лор. В 1910 году на столичной сцене ставятся еще две пьесы Моэма - "Десятый человек" и "Грейс". А еще через пару лет, по совету своего друга, "моего доброго ангела", театрального антрепренера, знаменитого импресарио, прагматика из прагматиков Чарлза Фромена, который любил повторять: "Не оживляйте прошлое, атакуйте будущее", а своей любимой книгой называл путеводитель по парижским ресторанам, драматург пишет комедию "Земля обетованная", современную версию "Укрощения строптивой" на канадском (?!) материале. Обращается Моэм и к классическому наследию - переводит "Мещанина во дворянстве" Мольера, которого в 1913 году в "Театре его величества" ставит под названием "Безукоризненный джентльмен" сэр Бирбом Три - наконец-то приметил Моэма и он. "Приметили" Моэма и за пределами Англии: его пьесы, благодаря стараниям того же Фромена, с успехом идут в Нью-Йорке, "Миссис Дот" ставят в Берлине, Копенгагене, Петербурге, спустя десять лет, в 1919 году, в Голливуде снят фильм по "Леди Фредерик" все с той же Этель Берримор. Всего же за четверть века Моэм написал двадцать три пьесы - по пьесе в год; Шекспир и тут мог бы ему позавидовать. А также Мольер, Гольдони и Скриб…
Малоизвестный прозаик проснулся 26 октября 1907 года знаменитым драматургом. Главный вопрос лондонского театрального сезона 1908 года: "Вы видели квартет Сомерсета Моэма?" Его интервьюируют и фотографируют. Его общества ищут завсегдатаи самых блестящих литературных и театральных салонов, он зван - куда чаще и охотнее, чем раньше, - на светские пикники и загородные parties, танцует фокстрот с первыми красавицами Лондона, в его друзьях "вся королевская рать": Госс, Бирбом, Джеймс, Конрад, Уэллс, Киплинг. "Поймал себя на откровенно завистливом чувстве, когда вчера и сегодня читал про очередную успешную постановку пьесы Сомерсета Моэма", - записывает в своем дневнике Арнолд Беннетт.
Моэм регулярно играет в гольф с первым лордом Адмиралтейства Уинстоном Черчиллем. Их многолетняя дружба началась с того, что Моэм однажды в присутствии Черчилля очень удачно отбрил одного зарвавшегося молодого офицера. "На следующее утро, - вспоминал впоследствии Моэм, - когда я сидел в курительной, листая воскресные газеты, вошел Уинстон. Он подошел прямо ко мне и сказал: "Я хочу заключить с вами соглашение". - "Со мной?" - "Если вы пообещаете никогда не выставлять меня на посмешище, я не стану выставлять на посмешище вас"". Подобный "паритет" с таким блестяще остроумным человеком, как Уинстон Черчилль, согласитесь, дорогого стоит.
Моэм так популярен, что даже попадает в художественную литературу: его приятельница, светская львица и - по совместительству - романистка Ада Леверсон, - это с нее Уайльд писал своего "Сфинкса", - в романе "Предел" вывела Моэма в образе популярного драматурга Гилберта Хирфорда Вогена. "Он сочинил одиннадцать пьес, пошедших одновременно на всех мыслимых языках, от американского до эскимосского и даже турецкого… - говорится про Вогена в романе. - Он был скорее сдержан и таинствен, чем криклив и удал, отчего жен-шинам нравился тем больше". А вот портрет Моэма-Вогена, набросанный романисткой: "Бледный, смуглый, невысокий, довольно красивый молодой человек. Ведет себя, в общем, как и все остальные молодые люди, разве что чуть сдержаннее… На первый взгляд особенно умным его назвать, пожалуй, трудно… В непроницаемом взгляде его живых темных глаз многие женщины читают восхищение, тогда как в нем не более чем любопытство".
Примерно таким же увидел Моэма в эти же годы взявший у писателя интервью репортер нью-йоркской "Драматик миррор" Генри Стирнз: "…похож на юного преподавателя французского языка в большом университете: невысокий, чистое, гладкое лицо, пристальный взгляд темных глаз. Говорит медленно, вдумчиво. Держится с изысканностью эстета".
"Изысканным эстетом", эдаким баловнем судьбы смотрится Моэм и на портрете своего друга Джералда Келли. На портрете с двусмысленной подписью "Насмешник" ("Jester") Келли изобразил Моэма, зашедшего к нему после завтрака продемонстрировать свою обновку - только что купленный цилиндр, истинным лондонским денди: фрак, белые перчатки, цилиндр, трость - чем не шафер на великосветской свадьбе.
В августе 1907 года Моэма принимают в престижный театральный клуб, носящий имя легендарного английского актера XVIII века Дэвида Гаррика. В октябре, вместе с еще семьюдесятью видными "деятелями культуры", он подписывает открытое письмо в "Таймс" против театральной цензуры, насаждаемой Эдвардом Гарнеттом и Харли Гренвилл-Баркером, а в марте 1909-го, вместе с Джеймсом Барри, Артуром Пинеро и другими известными авторами, пишущими для театра, основывает "Клуб драматургов" ("Dramatists’ Club").
Итак, Моэм в одночасье взошел - лучше будет сказать, вознесся - на литературно-театральный олимп. При этом драматург не важничает, не задается, ведет себя скромно, покладисто. Мы уже рассказывали о том, что Моэм спокойно относился к редакторской правке, не считал, что его текст "безгрешен" и не нуждается в исправлениях. "Самую блестящую сцену, самую остроумную реплику, самую глубокомысленную сентенцию драматург должен изъять, коль скоро она не обязательна для развития пьесы", - писал Моэм в 1925 году в книге "Подводя итоги". Вот и на репетиции он приходил с остро очиненным синим карандашом и исправно вычеркивал все, что плохо или неестественно звучало со сцены. Вычеркивал целые реплики и, - вспоминала переигравшая многие женские роли в пьесах Моэма американская актриса Глэдис Купер, - шутил: "Я уже вычеркнул столько реплик, что надо будет как-нибудь собрать их вместе в отдельную пьесу".
Не только не задавался, но, по его собственным словам, старался "затеряться среди публики", нервничал и на репетициях, и на спектаклях. "Я старался воображать, - писал Моэм в книге "Подводя итоги", - что присутствую на премьере не своей пьесы, а чужой, но все равно переживание было не из приятных. Меня не утешал ни смех, которым зрители встречали удачную шутку, ни аплодисменты после понравившегося публике действия. Дело в том, что даже в самые легкие свои пьесы я вкладывал так много себя, что не мог отделаться от смущения, когда они становились достоянием сотен людей. Слова были придуманы мною и потому были для меня чем-то сугубо интимным, чем мне претило делиться с первыми встречными".
Не задавался и к тому же, став признанным мэтром, постоянно "милость к падшим призывал". Когда, обидевшись на режиссера за несправедливые и обидные упреки после премьерного спектакля, юная актриса Маргарет Худ отказалась ехать на банкет, который по традиции устраивал актерам Моэм, драматург послал за девушкой своего шофера, потом усадил ее за столом рядом с собой, был с ней ласков, предупредителен, держался как с примой, директору же театра пригрозил, что, если тот будет и впредь обижать актеров, он отберет у театра постановочные права. Примерно такая же история произошла и с другой начинающей актрисой. В первом акте молодая, "необстрелянная" Кэтрин Нэсбит забыла слова, сбилась. Когда же в антракте явилась, заплаканная, к себе в уборную, в дверях она столкнулась с Моэмом, который, ласково улыбаясь, заверил ее, что играла она отлично. "После незначительного сбоя в начале первого акта у вас открылось второе дыхание, - подбадривал он актрису, - я, право же, нахожусь под большим впечатлением". Столь же толерантно повел себя Моэм и с "обстрелянной" Этель Берримор, которая, по существу, провалила премьеру "Верной жены": забывала слова, неудачно импровизировала, произносила реплики из других пьес, в первом акте говорила слова из третьего… Моэм вспоминает, что готов был убить "звезду", однако растаял, стоило ей "покаяться в содеянном". "О дорогой! - воскликнула знаменитая актриса. - Я загубила вашу превосходную пьесу, но, уверяю вас, идти она будет не меньше года". Интуиция Этель Берримор не подвела: "Верная жена" продержалась полтора года при полных залах.
Вместе с тем никакой особой радости от головокружительного успеха Моэм не испытывает. "Я никогда не был одержим театром" - так начинается одна из глав в книге "Подводя итоги". "Успех, мне кажется, не имел на меня никакого особенного воздействия, - записывает Моэм в 1908 году в "Записных книжках". - Во-первых, я всегда его ожидал, и когда он пришел, я воспринял его как нечто вполне естественное. Существенной для меня была, пожалуй, только свобода от финансовых неурядиц. Я всегда ненавидел бедность… Ненавидел откладывать медяки и считать их на ладони".
Скажем здесь, справедливости ради, что "считать на ладони медяки" Моэму все же не приходилось: доставшиеся ему от отца 150 фунтов годового дохода были суммой, конечно, далеко не заоблачной, но вполне сносной. На нее писатель и за границу каждый год, часто надолго, ездил, и одевался у лондонских и парижских портных, и квартиры, пусть и не дорогие, в Лондоне и Париже снимал.
Кстати, о квартирах. По адресам снимаемых Моэмом в Лондоне квартир легко прослеживается неуклонно ползущая вверх кривая его литературных и театральных успехов. Из скромной квартирки неподалеку от вокзала Виктория, которую он делил с Уолтером Пейном, Моэм со временем перебирается в более престижный Вестминстер, а в дальнейшем - в еще более престижный Пэлл-Мэлл. Став же популярным драматургом, Моэм снимает квартиры в самых "лакомых" кварталах столицы - сначала на Маунт-стрит возле Беркли-сквер, а потом, в 1911 году, покупает себе дом в Мэйфэре, на Честерфилд-стрит, где живут "самые-самые"…
И все-таки Моэм, как нам представляется, не кокетничает и не кривит душой, когда пишет, что успех не возымел на него "никакого особого воздействия". Он и правда был психологически к нему готов. Неуверенным в себе он казался лишь со стороны, о чем пишут многие его современники. Деньги же означали для него прежде всего свободу. Свободу жить так, как ему заблагорассудится. Не испытывая недостатка в средствах, Моэм в эти годы становится постоянным посетителем аукционов "Сотби" и "Кристи"; тонкий ценитель изобразительного искусства, он именно тогда начинает коллекционировать картины и антиквариат и занимается этим потом всю жизнь.
"Деньги, - остроумно заметил как-то писатель, - подобны шестому чувству, без которого невозможно в полной мере владеть остальными пятью".
Деньги многое решали в жизни Моэма, который бывал и широк, как его отец, и прижимист, как его дядя. Но еще больше - в жизни героев его комедий. Деньги - наряду с любовной интригой - главный двигатель салонных пьес Моэма, в основе которых лежит, как правило, не действие, а разговор, обмен остроумными репликами; деньги - их композиционный и идейный центр. Зритель, пришедший на "Леди Фредерик", задается материальными вопросами в первую очередь. Сможет ли героиня, эта обаятельная аристократка в возрасте, выйдя замуж за юного лорда Мирстона, расплатиться с долгами? Заплатит ли ее брат 900 фунтов ростовщику? Примет ли леди Фредерик деньги от еврея-ростовщика Арона Левицки, который хочет на ней жениться и тем самым завоевать место в обществе? Да и происходит действие комедии не где-нибудь, а в отеле "Сплендид" в Монте-Карло - прозрачный намек зрителю, что жизнь - это не более чем азартная игра. Стремится разбогатеть и официант из отеля "Вавилон" Джек Стро, герой одноименного фарса: Стро, которого презабавно сыграл Чарлз Хотри, выдает себя за эрцгерцога Себастьяна Померанского, чтобы взять в жены девушку из семьи нуворишей. В "Пенелопе" героиня собственноручно отдает своего мужа в руки любовницы, чтобы спасти выгодный брак. В "Миссис Дот" вдова пивного магната стремится с помощью подкупа разлучить любимого мужчину с его невестой. Герой "Десятого человека", беспринципный коммерсант, шантажист и мошенник, убежден, что мошенники и дураки - девять человек из десяти, - иначе как бы сам он сумел с такой легкостью делать деньги?