"Не в ладах со вкусом" оказался лишь один критик, чей голос явно выделялся из неодобрительного хора, - "некий" Теодор Драйзер. Автор "Американской трагедии" в статье "С точки зрения реалиста" от 25 декабря 1915 года, напечатанной в авторитетном журнале "Нью рипаблик", назвал, не скупясь на комплименты, "Бремя страстей человеческих" "гениальной книгой", а Моэма "великим художником". "Безукоризненная вещь, которая пришлась нам по душе, но которую мы не можем до конца оценить, при этом вынуждены признать, что это произведение искусства". В своей статье, которую точнее было бы назвать "С точки зрения импрессиониста", Драйзер сравнивает роман Моэма с бетховенской симфонией, "чьи бурно расцветающие звуки… наполняли воздух неуловимым смыслом, трепещущим и умирающим". Скажем откровенно, смысл этого туманного импрессионистического пассажа менее "уловим", чем смысл рецензируемой книги.
Что же до ее смысла, то рецензенты, быть может, увидели бы в ней куда больше "позитива", чем "негатива", если бы Моэм и Хайнеманн сохранили первоначальное заглавие "Вместо пепла украшение". В этом случае кто-то из более добросовестных критиков мог бы заглянуть в Книгу пророка Исаии, нашел бы там стих 61, 3 и прочел бы его целиком. Тогда "тошнотворные" подробности, "сентиментальное рабство", "мрачная картина пустоты жизни", "однообразие и убогость", "искаженные" черты главного героя отступили бы на задний план, а на передний выступил бы, напротив, положительный пафос этого автобиографического романа. "…Господь… послал Меня… утешить всех сетующих, возвестить сетующим на Сионе, что им вместо пепла дается украшение, вместо плача елей радости…"
Елея радости в "Бремени" критики и не приметили, а ведь он в романе есть. И он тоже в известном смысле парадоксален: лишь окончательно убедившись, что жизнь лишена смысла, герой начинает ценить ее по-настоящему, "гордиться ею": "Жизнь его казалась ужасной, пока мерилом было счастье, но теперь, когда он решил, что к ней можно подойти и с другой меркой, у него словно прибавилось сил. Счастье имело так же мало значения, как и горе. И то и другое вместе с прочими мелкими событиями его жизни вплетались в ее узор. На какое-то мгновение он словно поднялся над случайностями своего существования и почувствовал, что ни счастье, ни горе уже никогда не смогут влиять на него, как прежде. Все, что с ним случится дальше, только вплетет новую нить в сложный узор его жизни, а когда наступит конец, он будет радоваться тому, что рисунок близится к завершению… Филип был счастлив".
Счастлив - в отличие от критиков, в чем мы убедились, читая рецензии на "Бремя". Книга Моэма не оправдала читательских ожиданий, зато в полной мере оправдала надежды, которые возлагал на нее сам писатель. На вопрос Малькольма Каули, одного из виднейших американских критиков и литературоведов XX века: "Почему Моэм написал всего одну книгу, отличающуюся откровенностью и человеческой теплотой?" - ответ дал сам автор в беседе с Гэрсоном Кэнином: "Приличные люди часто спрашивают меня: "Почему бы вам не написать еще одно ‘Бремя страстей человеческих’?" Потому, - отвечаю я, - что я прожил только одну жизнь. У меня ушло тридцать лет, чтобы собрать материал только для одного этого произведения". Как у вас, приличных людей, все просто, словно хочет сказать Моэм. Попробуйте, по примеру моего героя, подняться над случайностями своего существования, и вы поймете, почему ни один писатель не способен написать два таких романа, как "Бремя страстей человеческих".
Редкий случай, когда сам Моэм остался, кажется, доволен своей в чем-то итоговой (хотя писать ему предстояло еще полвека) книгой. Читательский и критический прием романа нисколько не разочаровал писателя, ибо он едва ли рассчитывал, что мир, ввергнутый в кровопролитную бойню и поглощенный собственными страданиями, заинтересуется жизнеописанием отчасти вымышленного, отчасти реального лица. Рассчитывал он совсем на другое. "…Когда роман вышел из печати, я навсегда освободился от мучительных и тягостных воспоминаний, - читаем в книге "Подводя итоги". - Я вложил в эту книгу все, что тогда знал и, дописав ее, увидел, что можно жить дальше". В каком-то отношении - думаю, читатель со мной согласится, - Моэм приходит к тому же выводу, что и его герой, который в конечном счете находит свое место в жизни, видит, что "можно жить дальше".
Глава 11
Сладкая парочка
"Жить дальше" предстояло еще полвека. Из них пятнадцать лет - с Сайри Уэллкам.
Моэма можно понять, когда он хвалит армейскую жизнь, ведь она подчинена приказам и не создает нескончаемых проблем. "Мне, со школьных лет не слышавшему приказаний, - пишет Моэм в книге "Подводя итоги", - приятно было, что мне велят сделать то-то и то-то, а когда все сделано - знать, что теперь я волен распоряжаться своим временем".
В мирной же, благополучной - слава, почет, богатство - жизни проблем хватало. И по большей части связаны они были с Сайри Уэллкам.
Знакомство с Хэкстоном совпадает по времени с очередной беременностью Сайри. В феврале 1915 года Моэм узнает, что Сайри ждет ребенка, берет отпуск и приезжает из Фландрии в Лондон. Уговаривает подругу не оставлять ребенка - война, мол, продлится еще долго, не до детей. Но уговоры напрасны - Сайри непреклонна.
Тогда возникает вопрос, где рожать, чтобы избежать огласки, ведь Сайри до сих пор замужем. И тогда принимается совместное решение ехать рожать в Рим. Моэм "в своем репертуаре": перед самыми родами вызывает в Рим миссис Барнардо, мать Сайри, с которой он, кстати сказать, и знаком-то не был. Сам же, воспользовавшись тем, что подруга "под присмотром", уезжает недели на две на Капри - развеяться.
В ночь на 1 сентября 1915 года Моэм отвозит Сайри в больницу, ей делают кесарево сечение, и она рожает дочь, которую называет Лиза, не Элизабет, а именно Лиза - именем героини первого романа Моэма "Лиза из Ламбета". Разрешившись от бремени, Сайри была бы вполне счастлива, если бы, спустя несколько дней после родов, врач не сообщил ей, что детей у нее больше не будет. А вот отца счастливым никак не назовешь. Моэм разочарован - он, оказывается, хотел мальчика. Когда у Поля Доттена родится сын, Моэм ему напишет: "Сочинять книги мы все мастера, а вот родить мальчика дано немногим. Мне, например, удалось родить всего лишь дочь, да и то только один раз". К "всего лишь дочери" Моэм потом относился по-разному: реже - нежно, чаще - довольно прохладно, а в конце жизни отношения между отцом и дочерью и вовсе расстроились. И не потому, конечно, что он хотел сына. Не потому, что сомневался, его ли это ребенок; Сайри клялась и божилась, что ребенок у нее от Моэма. А потому, что, во-первых, вообще не хотел иметь детей, а во-вторых, с самого начала переносил критическое отношение к матери на дочь.
Появление на свет ребенка было, впрочем, далеко не единственной причиной волнений. Не успели Сайри, Моэм и Лиза вернуться из Италии домой, как писатель Моэм - и тоже не без посредства активной, знающей весь Лондон Сайри - временно "переквалифицировался" в Моэма - тайного агента и в конце 1915 года должен был в этом качестве отправиться в нейтральную Швейцарию, о чем мы расскажем позже.
Одновременно с этим Сайри сообщила Моэму, что Генри Уэллкам подает на развод: оказывается, он давно уже нанял частных детективов, которым удалось выяснить (большого труда это, понятно, не составило), что у Сайри все эти годы были любовники. В том числе и предприниматель Гордон Селфридж. В том числе и литератор Сомерсет Моэм.
Моэма эта новость порадовать никак не могла: выступать соответчиком на бракоразводном процессе в его планы не входило. Еще больше расстроилась Сайри: шутка ли, при ее размахе, запросах и расходах лишиться мужа-миллионера, который на протяжении многих лет обеспечивал ей безбедную жизнь и при этом давно уже на нее не претендовал. Расстроилась настолько, что решила (а вернее, сделала вид, что решила, - это было в ее обыкновении) покончить счеты с жизнью. Ради чего, в самом деле, жить, раз муж подал на развод, Селфридж ее бросил, денег не хватает, да и друг, отец ее ребенка, тоже особой симпатии к ней не питает? Позвонила вечером Моэму, когда тот, ничего не подозревая, спокойно ужинал с приятелем, и дрожащим голосом (видно, сама перепугалась) сообщила, что приняла несколько таблеток веронала. Попытка, как сказали бы суицидологи, была, скорее всего, шантажной, но положение сложилось серьезное, и если бы не очередное вмешательство энергичной и собранной миссис Барнардо, которой Моэм тут же дал знать, еще неизвестно, чем бы дело кончилось.
Сайри без особого труда "откачали", но проблемы с разводом остались, и Моэм, незадолго до отъезда в Швейцарию, решил обратиться за советом к своему приятелю, известному юристу сэру Джорджу Льюису. От Льюиса он узнал об истинном положении дел: когда Сайри и Уэллкам решили жить отдельно, муж согласился выделить на содержание жене не пять тысяч фунтов в год, как утверждала Сайри, а всего 200 фунтов в месяц, то есть в два раза меньше. Что называется, почувствуйте разницу.
Вот какой примечательный разговор состоялся по этому поводу у Моэма с Льюисом в поместье Льюиса в Суссексе.
Льюис: Вы поведете себя как последний болван, если пойдете у нее на поводу. Вас бессовестно подставили, и вы сделаете глупость, если на ней женитесь. Селфридж с ней порвал, она по уши в долгах. Ей никуда не деться от расплаты, вам же уготована роль ее спасителя.
Моэм (растерянно): А что мне еще остается? (Дело в том, что в те времена было принято, что соответчик в деле о разводе обязан жениться на женщине, с которой уличен в связи.)
Льюис: Вы смогли бы дать ей двадцать или тридцать тысяч фунтов?
Моэм: Думаю, смог бы.
Льюис (с раздражением. Начинает терять терпение): Адвокаты Уэллкама сообщили мне, что, если вы на ней не женитесь, он даст ей тысячу в год содержания, так что голодать ей не придется. Скажите, вы хотите на ней жениться?
Моэм: Нет, но если не женюсь, то буду жалеть об этом всю свою жизнь.
Льюис: Тогда говорить больше не о чем.
Моэм женился - и сожалел об этом всю свою жизнь. В отличие от счастливчика Ричарда Харенгера, героя своего рассказа "Сокровище", ему не удалось "благополучно проплыть опасный и бурный пролив, именуемый женитьбой, где так много мудрых и хороших людей потерпели крушение".
Но до свадьбы было еще далеко, а вот до бракоразводного процесса - рукой подать. Уже спустя несколько месяцев, в феврале 1916 года, не успел Моэм вернуться из Швейцарии, где - напомним читателю - выполнял тайную миссию, как он предстал перед судом на процессе с названием, которое ничего хорошего ему не сулило: "Уэллкам против Уэллкама. И Моэм". С первой фразой еще можно было примириться, но вторая никуда не годилась. Спасти доброе имя не удалось: сообщение о процессе появилось во всех лондонских газетах, а в "Дейли кроникл" от 15 февраля имя Моэма склонялось в колонке криминальных новостей наравне с именами предателей родины, убийц, мошенников; рядом с сообщением о таинственном убийстве итальянского дипломата в лондонской гостинице. "Все это крайне меня огорчает и беспокоит, - пишет в это время Моэм брату Фредерику. - Утешаю себя лишь тем, что без подобного печального повода писателю не удалось бы создать что-то по-настоящему значительное…" Утешение в данном случае, прямо скажем, довольно слабое.
Уэллкам, как и предполагалось, предъявил жене обвинение в супружеской неверности; адвокаты Уэллкама представили суду убедительные доказательства того, что в июле 1915 года Сайри и Моэм провели вместе ночь в отеле в Виндзоре, жили в одной квартире в Риме. Стало известно суду и о беременности Сайри, и о рождении ребенка. После подобных неопровержимых и изобличающих свидетельств не трудно догадаться, что Уэллкам бракоразводный процесс выиграл.
А Моэм вместе с Сайри, соответственно, его проиграл, и теперь, как честный человек, должен на ней жениться - другого выхода, да еще при наличии ребенка, у него просто не было. Моэм, однако, не торопится. Ведь он задумал роман о Гогене и собирается на Таити. Причем не один, а со своим секретарем Хэкстоном. "Мне не хотелось путешествовать в одиночку", - словно между делом напишет он в мемуарах, пытаясь сохранить лицо. Хэкстон же торчит в Чикаго без гроша за душой и только и ждет, говоря словами Бодлера, "приглашения к путешествию".
Когда Сайри с дочерью и няней приезжают к Моэму в Нью-Йорк, откуда он в августе 1916 года собирается сначала в Чикаго за Хэкстоном, потом в Сан-Франциско, а из Сан-Франциско в Гонолулу, - он ставит свою невесту в известность, что попасть на Таити ему "совершенно необходимо". Аргумент, что и говорить, веский: я писатель и еду в интересах своей профессии - что тут возразишь? Но поездка эта, успокаивает невесту Моэм, не займет у него "больше" трех-четырех месяцев, и по возвращении они "обязательно" сыграют свадьбу. Следует объяснение, Сайри закатывает сцену - не первую и не последнюю, но вынуждена подчиниться. Впоследствии фраза Моэма "Не устраивай мне сцены!" станет в их супружеской жизни дежурной. Поездка на Таити заняла у Моэма не три-четыре месяца, как он обещал (хотя вряд ли предполагал), а больше полугода: они с Хэкстоном отплыли только в ноябре, вернулись же "из дальних странствий" лишь в середине апреля уже следующего, 1917 года.
Отступать дальше меж тем некуда, все предлоги и отговорки исчерпаны, и Моэм выезжает из Сан-Франциско в Нью-Йорк, где его терпеливо ждет "без двух минут миссис Моэм". И 26 мая 1917 года в три часа пополудни в муниципалитете Джерси-Сити, в присутствии шафера, уже знакомого нам американского драматурга Неда Шелдона (Шелдон, к слову, очень уговаривал Моэма жениться на "матери своего ребенка"), мировой судья скрепил печатью брачные узы "молодых" - 43-летнего Сомерсета Моэма и 37-летней Сайри Барнардо. "Помню, как стою рядом со своей невестой, - рассказывал впоследствии Моэм Гэрсону Кэнину. - Перед тем как поженить нас, судья оштрафовал какого-то пьяницу, а после нас вынес обвинительное заключение еще одному, такому же. Моей свадьбе не хватало не только чувства, но, что важнее, - очарования". Ни того ни другого - добавим от себя - не будет у жениха с невестой и в совместной жизни.
Зарегистрированный мировым судьей Джерси-Сити брак был, что называется, "браком взаимной выгоды" ("marriage of convenience"). Моэм знал о бурном прошлом Сайри и о ее многочисленных любовниках; Сайри - о нестандартной сексуальной ориентации мужа и его сожителях, в частности о Джералде Хэкстоне. Сайри нужен был отец для ее ребенка, тем более такой, как Моэм, - человек известный и богатый; Моэму - энергичная светская дама, знавшая всё и всех. Сайри определенно любила мужа, хотя ему как гомосексуалисту могло быть и нелегко удовлетворить ее повышенные сексуальные потребности. Любила и очень высоко ставила. Рассказывают, что когда светский знакомый Сайри лорд Ловот однажды полез к ней в такси целоваться, Сайри якобы сказала ему: "Только, пожалуйста, ничего не говорите! Ничего не говорите! Тогда мне будет казаться, что вы - Уилли!"
А вот Моэм жену терпеть не мог (и не скрывал этого), боялся ее, подозревал в сплетнях и интригах против себя, жаловался, что она плохо воспитывает дочь, с трудом переносил встречи с ней, которые с каждым годом становились все реже, говорил даже, что, прежде чем увидеть Сайри, ему необходимо сильно напиться. После развода виделся с ней считаные разы, да и то по необходимости - свадьба дочери, например. Когда же Сайри умерла, горьких чувств не испытывал, себя, как в таких случаях бывает, не корил, а со всей чистосердечностью в одном из писем заявил: "С моей стороны было бы лицемерием делать вид, что я опечален смертью Сайри. С самого начала она доставляла мне сплошные неприятности". Очевидцы рассказывают, что Моэм узнал о смерти жены у себя на вилле, в это время он раскладывал пасьянс. "Моэм положил на стол колоду карт, - вспоминал один из гостей, - и принялся весело отбивать пальцами дробь по столу, напевая: "Тра-ля-ля. С алиментами покончено. Тра-ля-ля"".
Тем более странно читать его письмо из Шанхая Дилли Флеминг, датированное 3 января 1920 года, где он учит свою юную приятельницу, которая разводится с мужем, терпимости и рассудительности. "Вы что, и в самом деле решили, что Ваш брак неудачен? В замужней жизни бывает, что все настолько плохо, что, кажется, готов пойти на любые условия, лишь бы разорвать отношения. Не следует, однако, торопить события, проходит какое-то время, и вдруг замечаешь, что жизнь входит в прежнюю колею, успокаиваешься, делаешь скидку на обстоятельства…" Не по этому ли поводу сказано в Евангелии от Матфея: "И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?"?
Бревна в своем глазу Моэм и правда не чувствовал, никаких скидок на обстоятельства делать не желал. Женился он не по любви, а из страха: брак был ему нужен в качестве "фасада респектабельности", за которым он продолжал бы оставаться гомосексуалистом. Нельзя, впрочем, исключить, что Сайри шантажировала Моэма, грозила рассказать "городу и миру" про Хэкстона и не только про Хэкстона, и таким образом брак ему навязала. Задача же Моэма, ради которой он согласился на женитьбу, состояла в первую очередь в том, чтобы любой ценой скрыть связь с Хэкстоном, как и вообще свои мужеложеские наклонности. С точки зрения Моэма, Сайри условия их "социального контракта" не выполняла: откровенно ревновала мужа к его секретарю, устраивала сцены, была недовольна его постоянными отлучками - если "отлучкой" можно назвать полугодовое отсутствие. То, что Сайри и Лиза могли без него скучать, ему едва ли приходило в голову.
Сайри можно понять. Последовавший за заключением брака медовый месяц в коттедже отеля на Лонг-Айленде продолжался немногим больше трех недель, после чего супруги виделись, что называется, от случая к случаю; для Моэма находиться вдали от жены на протяжении двенадцати лет брака было в порядке вещей; для Моэма, но не для Сайри. Во время медового месяца на Лонг-Айленде Сайри и помыслить не могла, что июлем 1917 года и четырьмя месяцами 1918-го, когда Моэм, будто истинный семьянин, проживет, работая над романом "Луна и грош", с женой и дочерью "на природе" в графстве Суррей, их совместная жизнь, по существу, ограничится.
Действительно, двенадцать лет брака Моэм провел в длительных поездках. С ноября 1916 года по апрель 1917-го, как уже говорилось, Моэм с Хэкстоном путешествуют по Гавайскому архипелагу - Сайри, правда, была тогда еще невестой. С конца июля по октябрь 1917 года Моэм находится в России стайной миссией. С конца 1917 года по май 1918-го и с октября 1918-го по январь 1919-го Моэм лечится от туберкулеза в санатории в Северной Шотландии. С августа 1919 года по апрель 1920-го Моэм с Хэкстоном путешествуют по Китаю. С февраля 1921 года по январь 1922-го Моэм с Хэкстоном и своим американским другом брокером Бертрамом Алансоном вновь путешествуют по Малайскому архипелагу и Австралии. С сентября 1922 года по апрель 1923-го Моэм с Хэкстоном путешествуют по Индокитаю - Бирма, Таиланд, Камбоджа.
С сентября 1924 года по март 1925-го Моэм и Хэкстон путешествуют по Центральной и Южной Америке и Карибскому бассейну. С октября 1925 года по март 1926-го Моэм вновь путешествует вместе с Хэкстоном по Юго-Восточной Азии.