По возвращении в сей город мадам д'Юрфэ понадобилось пятнадцать дней, чтобы изыскать пятьдесят тысяч франков, необходимые для моего путешествия. Она также отдала мне три платья, обещанные Ласкарис, которые, впрочем, Кортичелли так и не увидела. Одно из них, отделанное соболиным мехом, было совершенно исключительной красоты. Я выехал из Лиона с княжеской роскошью и направился в Турин, где меня должен был ждать тот самый Гвальдо, бывший на самом деле никем иным, как обманщиком Асканио Погомассом, коего я выписал из Берна, полагая, что легко смогу заставить сего фигляра играть нужную мне роль. Как увидит читатель, я жестоко заблуждался.
Когда я подъезжал к Турину, в Риволи меня встретила Кортичелли, которую кавалер Раиберти упредил о моём приезде. Она вручила мне письмо этого обязательного человека, где был указан нанятый им для меня дом, ибо я не желал останавливаться в гостинице. Сделавшаяся послушной как овечка, Кортичелли покинула меня при въезде в город. Я обещал навестить её и поспешил на свою квартиру, оказавшуюся удобной во всех отношениях.
Любезный кавалер Раиберти не замедлил нанести мне визит и, сделав отчёт в деньгах, потраченных на Кортичелли, возвратил оставшееся. Я сказал ему:
- Я совершенно не стеснён в средствах и намереваюсь возможно чаще приглашать к себе и угощать моих друзей. Не найдётся ли у вас хорошего повара?
- У меня есть истинный артист кулинарного художества, вы можете взять его хоть сегодня.
- Вы не человек, а золото, синьор кавалер! Договоритесь с этим маэстро, но предупредите, что на меня трудно угодить.
- Вам уместно сделать визит графу Аглие, - посоветовал мне Раиберти, - он уже знает, что вы содержите Кортичелли, и я должен сообщить вам, что дама Пиаченца, у коей она остановилась, имеет формальное распоряжение не оставлять вас наедине с нею.
Сей приказ показался мне весьма забавным, но поскольку я уже был равнодушен к Кортичелли, то нимало не огорчился, тогда как достойный кавалер, полагавший меня влюблённым, выражал своим видом искреннее соболезнование.
- Её поведение здесь, - сообщил он, - вполне безупречно.
- Я рад слышать это.
- Вы могли бы устроить так, чтобы она взяла несколько уроков у балетмейстера Дюпре, который тогда непременно поставит её в карнавальное па-де-де.
Я обещал сему милейшему человеку во всём следовать его советам и сразу же отправился к викарию. Этот последний принял меня весьма любезно и даже поздравил с возвращением в Турин, после чего улыбаясь сказал:
- Должен предупредить вас, что мне известно о вашей танцовщице. Однако же честная женщина, у которой она живёт на пансионе, имеет строжайшее предписание не допускать никаких визитов без своего присутствия.
- Это доставляет мне величайшее удовольствие, тем паче, что матушка девицы, по-моему, не слишком строга. Синьор кавалер Раиберти, коему я поручил сию юную особу, в точности исполнил все мои желания. Надеюсь, эта девица окажется достойной вашего покровительства.
- Предполагаете ли вы оставаться здесь на карнавал?
- С позволения Вашего Превосходительства.
- Сие зависит лишь от вашей благонравности.
- Если не считать кое-каких мелких слабостей, моё поведение всегда безупречно.
- Но есть слабости, которые у нас не дозволяются. Вы уже видели кавалера Осорио?
- Я рассчитываю засвидетельствовать ему своё почтение сегодня или завтра.
- Сделайте любезность, передайте от меня поклон. - С этими словами он позвонил, и я удалился.
Кавалер Осорио принял меня в департаменте иностранных дел со знаками величайшего благоволения. Когда я рассказал ему о своём визите к викарию, он с улыбкой спросил, расположен ли я подчиниться запрету видеться без помех с моей любовницей.
- Да, - отвечал я, - поскольку сам предмет уже не интересует меня.
На что он возразил:
- Ваше безразличие может рассердить поставленного при ней неподкупного стража.
Я понял его, однако же запрещение бывать наедине с Кортичелли и в самом деле устраивало меня. Имея некоторую склонность к скандальным происшествиям, я не сомневался, что возникнут всяческие толки, и мне было любопытно, что из всего этого получится.
XXXVI
МОИ ПРИКЛЮЧЕНИЯ В ЛОНДОНЕ
1763 год
Англия имеет своё особенное лицо, совершенно отличное от государств континента. Это страна дождей и туманов, где солнечный свет кажется проникающим как бы сквозь промасленную бумагу. Нужно долгое время прожить на Британских островах, чтобы привыкнуть к здешнему климату, и в особенности к характеру самих англичан. Когда вступаешь на землю Британии, к горлу подступает тошнота из-за отвратительного запаха, исходящего от моря, избежать которого нельзя никакими средствами. Он пронизывает всё: хлеб, мясо и даже напитки, за исключением самых лучших вин; исходит от белья и посуды. В Англии везде чувствуется близость и влияние моря. Весь народ буквально пропитан им - это истинная нация моряков. Вследствие общего для всех народов предрассудка англичане льстят себя мыслью, что по сравнению с остальными обитателями земного шара они принадлежат к высшей расе.
По дороге от Дувра к столице я имел случай наблюдать красоту ландшафтов, исправность домов и царящие повсюду порядок и величайшую чистоту. Не прошло и шестнадцати часов после отъезда из Дувра, как мы уже были в Лондоне.
Я взял трость и шляпу и, выйдя на улицу, пошел куда глаза глядят. По своему неведению я попал в кофейню "Оранж" - нечто среднее между таверной и погребком, где собирались все проходимцы из Италии, равно как и со всего света. В Лионе мне говорили об этом заведении и советовали избегать его. Однако же каприз судьбы словно за руку привёл меня именно туда. И вот я сижу в углу перед графином лимонада, а какой-то незнакомец подошёл читать около моей свечи. Сия личность держала в руках карандаш, зачёркивала некоторые слова, добавляя другие. Я приметил, что газета у него итальянская, а вся правка - сплошные ошибки. Моё чувство пуриста не могло этого вынести:
- Как, сударь, уже четыреста лет anchora пишется без h, а вы позволяете себе вставлять его!
Он посмотрел на меня с улыбкой и отвечал:
- Согласен и готов присоединиться к вашему мнению, хотя здесь на моей стороне авторитет Боккаччо.
- Поскольку вам известен сей автор, я вынужден просить прощения. Сударь, конечно, учёный?
- В некотором роде. Моё имя Мартинелли.
- Уж не родственник ли Кальсабиги?
- Его самого.
- Я с наслаждением читал ваши сатиры.
- С кем имею честь?
- Кавалер де Сенгальт. Скажите, скоро ли будет завершено ваше новое издание "Декамерона"?
- В самое ближайшее время. Однако мне не достает того же, что и большинству полезных книг - подписчиков.
- Не угодно ли подписать меня?
- С превеликим удовольствием. Вот абонемент на одну гинею.
- Дайте мне два. Кстати, не можете ли сказать, как называется эта кофейня?
- Так вы только вчера приехали?
- Сегодня.
- Судьба привела вас в самое дурное место столицы. Однако вы только что прибыли, и вам будет трудно найти свой дом. Позвольте проводить вас.
По дороге я заметил ему:
- Сие заведение, по вашим словам, отменно скверное, однако же встретившись там с вами, позволю себе усомниться в этом.
- Я бываю там потому, что, как говорит Ювенал, путешественник без гроша может не страшиться воров. Здешние завсегдатаи никогда не разговаривают со мной, да это бы и бесполезно - я не та дичь, за которой стоит охотиться. Проведя в Лондоне четыре года, я ни у кого не бывал, исключая лорда Спенсера. Моё любимое занятие - литература. С него мало доходов, но я удовлетворяюсь самым необходимым. Слуга, хорошая комната и обед в таверне - вот все мои нужды. Подобно Симониду после кораблекрушения, я всё ношу на себе. Этот костюм и полдюжины рубашек составляют единственное моё имущество. Как сказал Гораций: "Удовлетворяюсь малым и не прошу у богов большего".
Сей человек понравился мне, к тому же он прекрасно говорил по-тоскански. Я спросил у него совета касательно принятого в Лондоне образа жизни, сообщив ему при этом о моих средствах и о том, сколько собираюсь пробыть здесь.
"Прежде всего, - сказал он, - надобно нанять полностью обставленный дом. Там вы будете вполне свободно распоряжаться самим собой, как англичанин, ибо единственное ограничение составляет в этой стране закон". Он тут же свёл меня на Пэлл-Мэлл, где я за двадцать гиней в неделю нанял целый дом с полной обстановкой. Там можно было вполне поместить всех моих знакомых, ибо в нём имелось шестнадцать комнат и восемь спален о двух кроватях каждая. Я получил в пользование множество всякого имущества, в том числе и посуду отменной работы. Почтенную даму, показавшую нам апартаменты, я оставил у себя на должности экономки.
Я отправился к венецианскому резиденту синьору Кулатто и подал ему рекомендательное письмо синьора Моросини. Он долго читал его, а потом сказал ледяным тоном:
- Всё это превосходно, и я весьма рад видеть вас. Чем могу быть полезен?
- Соблаговолите представить меня ко двору.
- С аудиенцией у короля, не так ли? - отвечал он, громко расхохотавшись. Я не стал ждать, пока он успокоится, и предоставил его собственному веселью. С тех пор я и близко не подходил к этому дому.
У меня было также письмо г-на Шовелена к французскому посланнику г-ну де Гверчи. Его Превосходительство оказал мне любезнейший приём и оставил обедать. У него я впервые увидел кавалера д'Эона, состоявшего тогда секретарём посольства. Этот кавалер при всех своих мужеских формах имел нечто неуловимое, показавшееся мне подозрительным. У него было узкое туловище и широкий круп. Мне рассказывали, что он служил капитаном драгун, прежде чем вступить на дипломатическое поприще. Я лишь впоследствии узнал о нём то, что было известно всему свету, - он пользовался большими милостями у г-на де Гверчи.
В ближайшее воскресенье г-н де Гверчи представил меня королю. Георг III оказался человеком среднего роста и довольно дородным. В своём ярко-красном костюме, сам багровый, как его камзол, в треуголке с плюмажем, он походил на большого петуха. Я отвесил ему низкий поклон, и он соизволил заговорить со мной. Не понимая ни единого слова, я лишь возобновил свои реверансы. Он продолжал говорить, я опять кланялся. Мы не кончили бы так ещё долгое время, если бы королева не помогла мне выбраться из сего затруднительного положения, спросив, откуда я родом. После моего ответа она с удивлением посмотрела на венецианского резидента, который также присутствовал на аудиенции. Ради сохранения своей репутации он заверил Её Величество, что не имеет никаких возражений. Затем королева спросила у меня, знакомы ли мне венецианские посланники, покинувшие Лондон прошлым месяцем. Я был весьма польщён, имея возможность ответить, что в продолжение трёх дней наслаждался их обществом в Лионе.
Венецианский резидент, которого оказанный мне приём сделал более учтивым, подошёл и сказал:
- Почему же вы молчали, когда король спрашивал вас?
- Я не понимал ни единого слова из того обращения, коим удостоил меня Его Величество.
- По поводу вашего имени де Сенгальт король спросил, не из Ганновера ли вы, а ваш реверанс был принят как утвердительный ответ, что тем более неуместно, ибо некий Сент-Галль, а не Сенгальт, был повешен там несколько лет назад как флибустьер, а ваш второй реверанс, вероятно, убедил короля, что вы его родственник.
Таково было происшедшее скверное недоразумение, однако и он и я кусали себе губы, чтобы не рассмеяться.
У меня было рекомендательное письмо к леди Хэррингтон, которая принимала по воскресеньям. В этот день только у неё можно было заняться игрой, так как она жила в Сент-Джемском парке, имевшем королевские привилегии. Везде же по воскресеньям запрещены не только карты, но и музыка. По Лондонским улицам непрестанно шныряют полицейские шпионы и подслушивают у дверей домов. Если они заподозрят, что там предаются каким-либо недозволенным развлечениям, то сразу же врываются к дурным христианам, оскверняющим день, посвященный Спасителю. Однако же таверны и прочие злачные места остаются открытыми, как и во все остальные дни недели, так что англичане могут беспрепятственно веселиться, лишь бы это не происходило возле домашнего очага.
Леди Хэррингтон было не менее сорока лет, однако сама она признавала из них лишь тридцать четыре. Сия дама славилась галантными похождениями, хотя от прежней красоты сохранилось не очень много. Она представила мне своего супруга и четырёх дочерей, которые все были уже на выданье и достаточно привлекательны.
- Вы напрасно избрали столь неудачный сезон для приезда в Лондон, - сказала она.
- Но ведь сейчас самая середина лета, миледи!
- Вот именно, летом всё хорошее общество переселяется в деревню.
- Я пробуду здесь целый год.
- В добрый час. Надеюсь видеть вас у себя. Кстати, в будущий четверг всё дворянство собирается на Сохо-Сквер. Вот входной билет за две гинеи. - Я подал ей деньги, и она надписала: "Уплачено. Хэррингтон". - У вас есть рекомендательные письма к какой-нибудь другой даме?
- Ещё одно, миледи, но оно совершенно особого свойства. Это портрет.
- Могу я взглянуть на него?
- Конечно же.
- О, так это герцогиня Нортумберленд, моя добрая приятельница. Видите за тем столом красивую даму в розовом, которая играет в вист?
Я был представлен, и герцогиня весьма обходительно беседовала со мной, усадив подле себя. Мы играли на небольшие ставки, тем не менее мне пришлось проститься с пятнадцатью гинеями. Я платил золотом, и леди Хэррингтон, отведя меня в сторону, спросила:
- Кажется, у вас нет банковских билетов?
- В моём портфеле лежит пятьдесят банкнот по сто гиней каждая.
- Почему бы вам не разменять один из них? Платить карточный долг звонкой монетой - это неловкость, непростительная даже иностранцу. Вы могли бы заметить улыбку вашей соседки слева.
- А кто эта дама? Она поразительно красива.
- Леди Ковентри, дочь герцогини Гамильтон.
- Должен ли я извиниться перед ней?
- Это совершенно излишне. В конце концов она может быть довольна, получив на сей оказии лишних пятнадцать шиллингов, поскольку ажио равняется шиллингу на один золотой.
Среди прочих знакомств, которые я сделал у леди Хэррингтон, следует упомянуть лорда Гарвея, знаменитого моряка, покорителя Гаваны. Он был женат на мисс Чадлей, но разошёлся с нею. Впоследствии эта Чад-лей приобрела известность под именем герцогини Кингстон. У меня будет случай рассказать о ней несколько позже.
Вполне довольный проведённым вечером, я вернулся в свой особняк. Какое безрадостное уединение! Без моего повара и его великолепных французских приправ я, наверно, умер бы в Лондоне от голода и тоски. Здесь не принято угощать знатных особ у себя дома, ибо предпочтение отдаётся тавернам. Надо мной смеялись, когда я каждый день обедал, завтракал и ужинал у себя, так как не мог обходиться без супа, коего в тавернах никогда не подают. Меня вполне серьёзно спрашивали, не болен ли я. Таковы англичане. Они не едят ни хлеба, ни супа, а десерт им вообще не известен. Их пиво показалось мне отвратительным, а из вин они пьют большей частью то, которое привозят из Португалии. Это подслащённая бурда, и от неё у меня всегда случалось раздражение желудка. По этой причине я был вынужден покупать французские вина, и один Господь Бог знает, во что мне это обходилось. Следующий день я провёл с Мартинелли. Он свёл меня в Британский Музей, где я увидел превосходные полотна Рубенса и Ван Дейка. Вечером мы отправились в театр Дрюри-Лейн. Из-за йеремены спектакля в зале случился бурный скандал. Даже присутствие королевской фамилии не могло остановить топанье ногами и крики толпы. Гаррик напрасно трижды выходил, чтобы обратиться к публике. На него отчаянно шикали, свистели и бросали огрызками яблок и всякой грязью. Когда занавес опустился, разъярённая чернь ворвалась на подмостки и всё там переломала, оставив голые стены. Мартинелли от души смеялся сему зрелищу, но я, вспомнив сочинения Монтескье и Вольтера, великих апологетов мудрости английской нации, не знал, что и подумать о правдивости сих просвещённых философов, имея перед глазами живое опровержение их суждений. Через несколько дней после этого, когда я прогуливался в Гайд-Парке с лордом Гарвеем, к адмиралу подошёл какой-то человек и вступил с ним в беседу. После его ухода я спросил лорда, кто сей джентльмен.
- Брат лорда Брокхилла, умершего на эшафоте.
- И вы разговаривали с ним в общественном месте!
- Но разве этот человек виноват, что родственник его совершил убийство?
Желая развлечься, я пошёл в "Стар-Таверн". Лорд Пемброк говаривал мне, что там можно найти самых красивых женщин и самую уступчивую добродетель во всей британской столице.
- Отдельную комнату, - обратился я к хозяину.
- Сударь желает ужинать?
- Совершенно верно.
- Какие вина прикажете?
- Самые лучшие. Позаботьтесь о двух кувертах.
- Я не знал, что сударь ждёт ещё кого-то.
- Пока я ни на кого не рассчитываю, но очень хотел бы провести остаток вечера в обществе хорошенькой женщины.
Хозяин рассмеялся и, позвав слугу, приказал: "Пришли ко мне Сару". Почти сразу же явилась долговязая и тощая девица со светлыми волосами и тошнотворной улыбкой. Она нисколько не понравилась мне, и, заметив это, хозяин сказал ей: "Можешь идти, Сара". Девица повернулась и исчезла.
- Мне не нравится, что вы обидели эту особу.
- Ба! У нас не очень-то церемонятся. К тому же я дам ей от вас шиллинг. В подобном случае это вполне достаточно.
- Значит, по шиллингу с головы я могу произвести смотр всем красавицам, посещающим ваше заведение?
- Без всякого сомнения, сэр.
Слуге велели позвать новую красотку, которая показалась мне столь же мало привлекательной, что и первая. Заплатив, я отпустил её. Ещё одно лицо, и ещё шиллинг. Подобным образом мне пришлось выложить с полдюжины монет. В конце концов это меня утомило, и я потребовал ужин для себя одного.
Имея любовные намерения, я поехал на праздник в Ранлей. Там оказалось множество очаровательных женщин, однако незнание английского языка оставляло для меня в качестве единственного средства лишь пантомиму, в ответ на которую мне только смеялись в лицо, и все мои старания так ни к чему и не привели. Я собрался ехать обратно и безуспешно искал фиакр, когда какая-то молодая дама сжалилась надо мной и обратилась по-французски: "Мне кажется, сударь, вы живёте неподалеку от Вайт-Холла. Если желаете, садитесь ко мне в карету, я отвезу вас". Легко вообразить моё воодушевление. Я начал с излияний самой пламенной благодарности, потом осмелился взять руку, которая не была отнята, и пошёл ещё дальше, не встречая препятствий. Наконец, я предпринял окончательный штурм, но здесь встретил решительное сопротивление.
- Это вы так благодарите за оказанное гостеприимство, сударь?
- При том состоянии, в которое вы меня повергли, миледи, просто бесчеловечно быть столь жестокой.
- И вы ещё недовольны!