Через два дня после сей сцены мы вместе с малюткой отправились в Москву. Это путешествие доставило ей величайшее счастье. Я возбудил у сей юной девицы истинную страсть и вот почему: во-первых, она садилась за мой стол, что было для неё изрядным знаком внимания; во-вторых, время от времени я навещал вместе с нею её родителей; и, наконец, нельзя не сказать, что, следуя русскому обычаю, я употреблял иногда палку. Последнее там совершенно необходимо. От русских ничего не добьёшься убеждением, каковое они не в состоянии уразуметь. Слова бесполезны, всё делает битьё. Проученный раб всегда скажет: "Хозяин мог выгнать меня, но не сделал этого. Значит, он любит меня, и я должен угождать ему". Я.взял себе в услужение казака, говорившего по-французски. Иногда он выпивал слишком много водки, и тогда я обращался к нему с укорами. Один приятель сказал мне: "Остерегитесь, вы не бьёте своего слугу, и он побьёт вас". Почти так оно и случилось. Однажды, когда он был совершенно пьян, я изругал его последними словами и пригрозил рукой. Схвативши палку, он кинулся на меня и ударил бы, если бы я не свалил его с ног. Русский раб, столь послушный и мягкий, в опьянении страшен. Стакан водки делает его диким зверем. Вот главный порок этого народа - они слишком много пьют. Но грех сей простителен, ибо проистекает от суровости климата. Кучер, дожидающийся на улице своих хозяев, прибегает к водке, дабы облегчить для себя холод. Первый стакан влечёт за собою второй, и, в конце концов, лекарство делается хуже недуга. Если кучер поддаётся сну, то уже не проснётся. Иностранцы лишались здесь носа или уха, а то и доброй половины щеки. Однажды утром, когда я ехал в Петергоф, мне попался навстречу один русский, который вдруг, набрав снега, кинулся ко мне и, сильно схватив меня, стал тереть моё левое ухо. В первую минуту я хотел защищаться, но, к счастью, всё-таки понял, что его подвигнуло на сие чувство жалости. В самом деле, ухо моё стало замораживаться, и добряк понял это по выступившим белым пятнам.
Незадолго до отъезда моего в Москву императрица поручила своему архитектору Ринальди соорудить на Дворцовой площади большой деревянный амфитеатр, план коего мне довелось видеть. Её Величество намеревалась устроить там конный турнир, где блистал бы весь цвет воинства. Однако же празднество сие не состоялось по причине дурной погоды. На афише значилось, что турнир состоится в первый погожий день, но этот день так и не наступил. В Санкт-Петербурге редко случается утро без дождя, ветра или снега. Итальянцы не сомневаются в хорошей погоде, русским же всегда следует ожидать плохой. Мне всякий раз хочется смеяться, когда путешественники из России с гордостью говорят о чистом небе своего отечества. Сам же я ничего, кроме серого тумана, изрыгавшего густые хлопья снега, так и не увидел. Возвратимся, однако, к моему путешествию в Москву.
Мы выехали из Петербурга вечером, о чём возвестил пушечный выстрел, без коего было бы невозможно понять это, поелику в конце мая ночей там не бывает. В полночь без свечи можно прочесть письмо. Великолепно, не правда ли? Согласен, но всё-таки со временем это приедается, подобно тому, как пространная острота теряет свою прелесть. На что надобен день, беспрерывно длящийся в течение семи недель? Но я всё забываю о поездке в Москву.
За двадцать четыре рубля я нанял кучера и шесть лошадей. Недорого, если взять в соображение, что длина пути составляет семьсот вёрст, или почти пятьсот итальянских лье. Мы ступили на землю только в Новгороде, и там мне показалось, что возница наш очень грустен. Я спросил о причине сего, и он ответствовал, что одна из лошадей отказывается от пищи и, по всей вероятности, придётся пожертвовать моим путешествием. Я пошёл с ним в конюшню, где и в самом деле бедное животное стояло недвижимо с опущенной головой, не подавая признаков жизни. Возница обратился к нему с проповедью и в самых ласковых выражениях просил поесть хоть немного. Он ласкал его и целовал ноздри, но совершенно бесполезно. Тогда добряк ударился в слёзы, я же умирал от смеха, видя его старания растрогать животное изъявлениями своей любви. Прошло с четверть часа, но мы совершенно ничего не добились, а у возницы уже иссякли слёзы. Тогда решил он переменить способ убеждения и впал в ярость. Обозвав несчастного ленивцем и упрямцем, он вытащил его из конюшни и принялся лупить палкой. После сего, отведя обратно в стойло, снова предложил корм. Животное стало есть, мир восстановился, и путешествие моё было спасено. Только в России палка может творить подобные чудеса. Но, говорят, теперь она уже не так действенна. У русских, на их беду, вера в неё ослабла. Они развратились и перенимают французские обычаи. Лучше поопаслись бы сего! Как далеки теперь времена Петра Великого, когда палка употреблялась с регулярностью и соблюдением чинов. Полковник получал кнут от генерала и назначал его капитану. Сей последний - лейтенанту, а тот, в свою очередь, угощал им капрала. Только солдат не мог ни на ком отыграться и получал удары со всех сторон.
В Москве мы остановились у хорошего трактирщика. Подкрепившись обедом, который всегда необходим мне после длительного путешествия, я взял наёмный экипаж и поехал с рекомендательными письмами. В промежутках между этими визитами я мог показать Москву моей маленькой Заире. Всё было ей любопытно, и каждое сооружение повергало в изумление. Мне запомнилось лишь одно происшествие во время сей прогулки - от страшного грохота колоколов у меня заложило уши. На следующий день я принимал ответные визиты. Каждый приглашал меня к обеду вместе с моей воспитанницей. Г-н де Демидов выказал в отношении её и меня особливую любезность. Должен заметить, что малютка ничего не упустила, дабы оправдать таковое внимание. Во всех домах, куда я её привозил, все единогласно восхваляли непринуждённость её манер и красоту. Мне же было приятно то, что никого не заботило, вправду ли она моя воспитанница или же просто любовница и служанка. В этом отношении русские из всех прочих народов доставляют менее всего стеснения. Их жизненная философия достойна самых цивилизованных наций.
Тот, кто не бывал в Москве, не видел России, а кто знает только жителей Санкт-Петербурга, не имеет представления о русских настоящей России. Обитателей новой столицы почитают здесь за чужеземцев. И ещё долго истинной русской столицей останется Москва. У многих московитов Санкт-Петербург вызывает ужас, и при случае они не преминут повторить призыв Катона. Оба сии града суть не только соперники по своей судьбе и расположению. Причины политические и религиозные делают их воистину врагами. Москва держится за прошлое. Это город традиций и воспоминаний, город царей, дщерь Азии, с удивлением видящая себя в Европе. Здесь повсюду обнаруживается именно таковой характер, дающий сему граду истинно неповторимое обличие. За восемь дней я увидел всё - храмы, строения, мануфактуры, библиотеки. Впрочем, последние весьма дурно составлены, ибо народ, не желающий перемен, не может любить книги. Что касается общества, оно показалось мне более пристойным и цивилизованным, нежели петербургское. Особливо московские дамы весьма приятны. У них в моде один обычай, который следовало перенять другим странам - когда чужеземец целует у них руку, они тут же подставляют губы. Невозможно вычислить, сколько прелестных ручек спешил я расцеловать в первую неделю моего там пребывания. За столом блюда подают неловко и в беспорядке, но они многочисленны и изобильны. Это единственный город в свете, где богатые люди держат по-настоящему открытый стол. Нет нужды иметь приглашение, чтобы разделить с хозяином трапезу, достаточно быть лишь знакомым ему. Часто случается, что друг дома приводит с собой нескольких своих приятелей, которых принимают так же, как и всех прочих. Если вы опаздываете, кушанья без промедления подают заново. Не бывало случая, чтобы русский когда-нибудь сказал: "Вы пришли слишком поздно", он просто не способен на подобную неучтивость. В Москве кушанья приготовляются с утра до ночи. Повара частных домов заняты там не меньше, чем парижские трактирщики, а хозяева столь широко понимают гостеприимство, что почитают себя обязанными всякий раз садиться за стол, хотя сие может продолжаться беспрерывно до самой ночи. Я никогда не обосновался бы в Москве из страха потерять здоровье и остаться с пустым кошельком.
Среди всех народов русские более прочих привержены чревоугодию и суевериям. Их покровитель, Святой Николай, удостаивается большего числа поклонов и молитв, нежели все другие святые вместе взятые. Русский не молится Богу, он поклоняется Святому Николаю и обращается к нему с любыми своими нуждами. Его изображения можно видеть повсюду: в столовых, в кухнях и всех прочих местах. Воистину, это их семейный Бог. Каждый входящий в дом сначала должен поклониться иконе, а потом уже приветствовать хозяина.
Мне приходилось видеть московитов, которые, взойдя в комнату, где, по какой-то невероятной случайности, не было святого образа, бежали в соседнюю искать оный. Как и во всех доведённых до крайности религиях, сии обычаи суть пережитки язычества. Верхом нелепости является и то, что, хотя московитский диалект есть чистейший язык татар, богослужение отправляется по-гречески. Прихожане всю жизнь слушают проповеди и бормочут молитвы, не разумея ни единого слова. Перевод же почитался бы кощунством. Это внушает им духовенство, чтобы сохранить власть, которую оно употребляет для своей выгоды.
По возвращении из Москвы в Санкт-Петербург я узнал о бегстве Бомбака и его аресте в Митаве. Бедняга угодил за решётку, и дело приняло дурной оборот, поскольку налицо был случай дезертирства. Тем не менее, ему сохранили жизнь и даже чин, но отправили навечно в камчатский гарнизон. Что касается Кревкёра и его любовницы, то они исчезли, но уже с кошельком своего друга у себя в кармане. Узнав о прибытии герцога Карла Курляндского, я сделал ему визит.
Он остановился у г-на Демидова, который, обладая самыми богатыми в России рудниками, построил себе дом из одного железа. Стены, двери, лестницы, крыша, потолки и даже пол - всё железное! Он мог не опасаться пожара, и даже в худшем случае дом только обгорел бы.
Герцог Курляндский привёз свою любовницу и повсюду искал для неё мужа, но безуспешно. Я представился ей, и она настолько утомила меня своими жалобами, что я дал себе слово никогда более не попадаться ей на глаза.
За время моего пребывания на берегах Невы я имел возможность убедиться, насколько образованные русские, или почитающие себя за таковых, ценят французские книги. Впрочем, под сим именем почитаются лишь произведения Вольтера, который для московитов представляет всю французскую литературу. Великий писатель посвятил императрице свою "Философию истории", написанную, как он утверждал, нарочито для Екатерины. Уже через месяц после сего в России было напечатано три тысячи экземпляров этого сочинения, распроданных за одну неделю. Каждый знавший по-французски держал книгу в кармане, как молитвенник. Знатные особы только и рассуждали, что о Вольтере, и клялись его именем. Прочитавшие сие сочинение полагали себя обладателями боговдохновенного знания, почти как сам автор. Эти русские заставили меня вспомнить остроумное изречение одного римского прелата, который говаривал: "Остерегайтесь вступать в спор с человеком, прочитавшим за всю жизнь лишь одну книгу". Следуя его наставлению, я с. невозмутимостью наблюдал сей бурный поток восторгов.
Однако пора уже приступить к рассказу о моей встрече с императрицей. Граф Панин, воспитатель наследника, как-то раз спросил меня, уж не собираюсь ли я уехать, не представившись Её Величеству. Я ответствовал, что опасаюсь быть лишённым такового счастия из-за отсутствия рекомендаций. На это граф указал мне сад, где императрица имеет обыкновение прогуливаться по утрам.
- Но, помилуйте, как же мне подойти?
- Можете не беспокоиться этим.
- Да ведь я не известен Её Величеству...
- Ошибаетесь, она видела и уже отличила вас.
- Всё равно, я никак не осмелюсь подойти к императрице без постороннего содействия.
Граф условился со мной о дне и часе, и в назначенное время я прогуливался, созерцая убранство сада, где по аллеям было расставлено множество статуй самой жалкой работы. Горбатые Аполлоны и тощие Венеры перемежались Амурами, изваянными по образцу гвардейских солдат. Добавьте к сему уморительную путаницу имён мифологии и истории. Помню одну безобразно ухмылявшуюся фигуру с надписью "Гераклит". Старец с длинной бородой назывался Сафо, а старуха - Авиценной. Я перестал хохотать, лишь когда надобно было приблизиться к императрице. Она шла в сопровождении нескольких дам, предшествуемая Орловым. Рядом с нею был граф Панин. После первых комплиментов она спросила моё мнение о саде, на что я лишь повторил свой ответ прусскому королю, интересовавшемуся тем же предметом.
- А надписи, - присовокупил я, - очевидно помещены для обмана невежд и увеселения тех, кто знаком с историей.
- Все эти имена совершенно ни о чём не говорят. Здесь просто посмеялись над моей бедной тёткой. Надеюсь, вы имели возможность увидеть в России вещи не столь комические, как эти статуи.
- Мадам, то, что может вызвать улыбку, ни в коей мере не сравнимо со всем остальным, заслужившим восхищение чужестранцев.
Во время разговора мне удалось упомянуть о короле Пруссии и превознести его. Императрица заставила меня рассказать о всех моих беседах с Фридрихом. Потом речь зашла о предполагавшемся турнире, в коем должны были участвовать самые славные воины Империи. Екатерина спросила, приняты ли подобные празднества в моём отечестве.
- Всенепременно. Тем более, что венецианский климат способствует увеселениям сего рода. Хорошие дни у нас столь же обычны, сколь они редки здесь, хотя путешественники находят, что ваш год всегда опаздывает.
- Совершенно справедливо, у нас год на одиннадцать дней старее.
- А не полагает ли Ваше Величество, что введение в таком необъятном государстве грегорианского календаря было бы достойнейшим новшеством? Ведь Вашему Величеству известно, что он принят всеми странами. Даже Англия в течение последних четырнадцати лет одиннадцать раз упраздняла последние февральские дни, что принесло её правительству несколько миллионов. Европейские державы с изумлением видят господство старого стиля под эгидой государыни, стоящей во главе церкви, и при наличии Академии Наук. Полагают, что Пётр Великий, установивший первое января началом года, отменил бы и старый стиль, если бы не почитал себя обязанным следовать примеру Англии.
- Но Пётр, - прервала меня императрица, - не был учёным.
- Зато он обладал значительно большим - великим разумом и выдающимся гением. Какое умение вести дела! Какая решительность! Какая смелость! Он преуспел во всех своих начинаниях, благодаря уму, позволявшему избегать ошибок, и силе характера, способного бороться со злоупотреблениями.
Я ещё не кончил своего панегирика, но Екатерина уже оборотилась ко мне спиной. Подозреваю, что она испытывала тайное неудовольствие от моих похвал её предшественнику. Обеспокоенный подобным концом аудиенции, я отправился к графу Панину, который уверил меня, что я весьма понравился Её Величеству, и она каждодневно осведомляется обо мне. Он советовал использовать все оказии, чтобы чаще попадаться на глаза императрице. "Несомненно, - добавил он, - Её Величество вызовет вас, и будет достаточно заявить о желании поступить на службу, чтобы получить место". Не очень хорошо представляя, какое занятие возможно найти в малопривлекательной для меня стране, я был польщён благоприятным мнением, составленным императрицей о моей особе, не говоря уже о драгоценной возможности бывать при дворе. Я широко пользовался сей привилегией и каждое утро неизменно прогуливался по саду Её Величества. В один прекрасный день мы повстречались там лицом к лицу. Я сейчас расскажу об этой новой беседе, но сначала прошу позволения упомянуть о недолгом путешествии, совершённом мною в окрестностях Петербурга.
Оно было предпринято в связи с большими маневрами пехоты, на которых присутствовал весь двор. Старшие офицеры и придворные дамы заранее наняли квартиры, поэтому было весьма трудно отыскать себе помещение. Самая бедная деревня Западной Европы кажется чудом роскоши в сравнении с русскими селениями. Они являют собой трущобы вперемежку со стойлами для скота, и нечистота там есть наименьшее из неудобств. Посему я решился устроить себе жилище в своей же карете, из коей можно было, не выходя, наблюдать сие любопытное зрелище в любом удобном месте. Празднество продолжалось три дня. Изображалось некое подобие войны, сожгли фейерверки и взорвали форт, что стоило жизни нескольким солдатам - обстоятельство, мало кого обеспокоившее. Я взял с собой Заиру и мог ещё раз убедиться, что карета наилучшим образом приспособлена для жизни с любовницей. В своём дорожном дормезе я даже принимал визиты, и все расточали мне комплименты по поводу экипажа и его содержимого. Князь Дубской предложил купить у меня и то, и другое. Честолюбие помешало мне уступить карету, а искренняя привязанность моя к Заире оказалась не столь велика, чтобы лишить себя обладания ею.
Возвращаюсь теперь к истории моих разговоров с императрицей. Манера её обращения весьма польстила мне:
- Ваши пожелания, относящиеся к чести России, уже исполнены. С сегодняшнего дня все отправляемые за границу депеши, равно как и публикуемые акты, кои имеют историческое значение, будут помечаться двумя числами одновременно.
- Я уже имел честь заметить Вашему Величеству, что старый стиль отстаёт от нового на целых одиннадцать дней, и к концу века разница увеличится ещё на один. Как быть с ним?
- У меня всё предусмотрено. Погрешность составляет одиннадцать дней, что в точности соответствует числу, на которое ежегодно увеличивается эпакта. Ваше равноденствие считается 2 марта, а у нас 10-го, но здесь не помогут даже астрономы, ибо дата равноденствия отличается на день, два и даже три.
Я был поражён и подумал: "Это же целый астрономический трактат", но всё-таки решился возразить:
- Нельзя не восхищаться учёностью Вашего Величества, однако как быть с праздником Нового Года?
- Я ожидала сего вопроса. Вы хотите сказать, что его не празднуют во время солнцестояния, как следовало бы. На мой взгляд, подобное возражение несостоятельно. Справедливость и политика вынуждают меня сохранить это небольшое несоответствие. Иначе меня сочтут за еретичку, которая отменяет установления Никейского Собора.