Для лучшей маскировки своего истинного лица и своих истинных целей создать вокруг своего руководящего исполнительного органа мистическую атмосферу построения некоего "Соломонова храма" (символ "морального совершенствования человечества") и пустить в ход театральную мишуру внешних проявлений этой "постройки".
Тактика масонов заключается в том, чтобы проникать во все высшие органы государственной машины; занимать командные посты во всех отраслях жизни современного капиталистического государства; протаскивать всюду послушное орудие своей воли - "братьев-масонов", поголовно связанных клятвой беспрекословного повиновения "досточтимому" своей ложи, получающему указания свыше. В случае "выхода из повиновения" просто уничтожать "отступников". Последнее не так уж трудно, если администрация, полиция и суд данного государства находятся в руках "братьев". Это в настоящее время тоже не является секретом.
Внешние формы жизни масонских органов более или менее известны всем. "Первичные" мелкие масонские ложи объединяются в более крупные. Масонство, как было выше сказано, имеет разветвления во всех странах мира. Наиболее мощными являются ложи американские, английские, французские и шведские.
- А что же конкретно делают масоны в своих ложах? - спросит читатель.
Замечу, что масонские ложи существуют во всех капиталистических странах вполне легально. Кто же может запретить "моральное совершенствование" и человечества, и индивидуума? Масонские собрания, масонский ритуал, прием в число "братьев" новопосвященных - все это не составляет никакого секрета. Обо всем этом расскажет любой масон.
Мне неоднократно приходилось беседовать с парижскими масонами. Из этих бесед я узнал, что средством поддержания связи между "братьями" являются периодически устраиваемые в ложах доклады на отвлеченные темы, читаемые кем-либо из "братьев", но часто в этих докладах трудно что-либо понять - настолько они беспредметны; что на всех сборищах "братья" надевают масонские ленты, а "досточтимый" ложи - фартук "вольного каменщика"; что время от времени в ложах устраивались "братские" трапезы, за которые с каждого "брата" взималось по 20 франков.
Трудно сдержать улыбку и не рассмеяться при рассказах масонов о принятии в ложу новых "братьев".
Я неоднократно задавал вопрос масонам, с которыми меня связывали узы длительного знакомства, что заставило их идти добровольно в масонское рабство. Ответ всегда сводился с небольшими вариантами к следующему:
- Моя жизнь, жизнь русского эмигранта, бесконечно трудна. Все дороги для меня закрыты. Я - парий среди свободных граждан. Меня, как футбольный мяч, в любую минуту могут швырнуть к бельгийской или испанской границе и перебросить через эту границу, с тем чтобы оттуда в тот же день бельгийцы или испанцы швырнули меня обратно, и так без конца. Принятый в организацию "вольных каменщиков", я получаю какую-то защиту: ведь в префектуре, министерствах, прокуратуре, суде сидят наши "братья". В случае чего они в обиду меня не дадут…
Действительно, весь государственный, полицейский, судебный, финансовый, торговый, промышленный, научный аппарат в стране нафарширован "братьями" всех "градусов". По законам масонской солидарности на сигнал бедствия, случившегося с кем-либо из "братьев", обязаны откликнуться все остальные "братья", принявшие этот сигнал.
Безработным масонам несколько легче наняться на работу, чем немасонам; безработному врачу легче получить какое-то, хотя бы "липовое", право практики; безработному артисту - ангажемент; безработному журналисту - ход в какую-нибудь редакцию и т. д.; каждому безработному вообще - какой-то шанс "выйти в люди".
За пределами "русского Парижа" эти возможности неизмеримо шире. Влияние масонства настолько велико, что общественное мнение не без основания считает: сделать карьеру парламентария, министра, банкира, чиновника высшего ранга трудно, если добивающийся этой карьеры не состоит в масонской ложе.
Рядовые масоны любят говорить, что среди больших лож Франции и Англии якобы существуют трения и несогласия по целому ряду догматических и организационных вопросов. Эти кажущиеся разногласия не имеют никакого практического значения. К ним применима русская поговорка: "Милые бранятся только тешатся". Мировое масонство едино во всех основных вопросах, касающихся завоевания им мирового господства. По вопросу о всемогуществе масонства существует ходячее мнение, которое как будто недалеко от истины, а именно: масонство могуче, но не всемогуще. Дальнейшее изложение этого вопроса вывело бы меня за пределы темы моих воспоминаний.
Вступившему однажды в масонские ряды возврата к исходному состоянию нет. Рядовому масону, правда, "масонская тайна" не открыта. Но все же он слышит в ложах и знает многое такое, что простому смертному знать не полагается. За разглашение этих секретов он наказуется суровыми карами. Масон, вышедший из повиновения, карается прежде всего гражданской смертью. При неограниченной власти капитала и при условии, что капитал находится в масонских руках, сделать это нетрудно: если вы торговец, то вам будет негласно объявлен бойкот - ваше торговое "дело" лопнет; если вы чиновник, журналист, музыкант - будете уволены со службы, выгнаны из редакции или театра; если вы политический деятель и парламентарий - ваша карьера кончена; если вы врач, фармацевт или адвокат - клиентов у вас больше не будет. Если же вышедший из повиновения масон имел высокий "градус" и являлся обладателем тайн, то он физически уничтожался.
Так время от времени уходили из жизни путем убийства или якобы самоубийства "братья", занимавшие в капиталистическом мире довольно высокое положение и обнаружившие признаки "непокорности". Ни одно из этих убийств или лжесамоубийств по понятным причинам раскрыто не было.
Если бы кто-либо попытался раскрыть тайну убийства судьи Прэнса, или мошенника-банкира Стависского, или выпавшего из самолета при перелете через Ламанш бельгийского миллионера Альфреда Левенштейна! На скамье подсудимых могли бы оказаться министры, высшие чиновники, судьи, прокуроры, депутаты, сенаторы… Нити, связывавшие их с убитыми и таинственно исчезнувшими, привели бы к тому невидимому для глаза простого смертного верховному масонскому центру, который отдал приказ об уничтожении "отступника". Но этого "моральные усовершенствователи человечества" не допустят! Полицейское дознание будут вести сидящие в префектуре "братья", судебное следствие - "братья" из судейских органов, судебно-медицинское вскрытие - "братья" из числа медиков. Им будут даны соответствующие указания.
Чересчур любознательным репортерам и не в меру шумящим редакциям газет рот заткнут чеками на суммы внушительных размеров. Пусть "массы" возмущаются и ропщут, но "масонской тайны" ни один человек не узнает.
Концы будут надежно спрятаны в воду.
Как правило, принадлежность того или иного лица к масонской ложе не является секретом. "Вольный каменщик" не скрывает этого от своих друзей, знакомых и сослуживцев. Тем не менее поднимать какие-либо вопросы, касающиеся масонства, в разговоре с масоном в присутствии третьих лиц не было принято ни во французском обществе, ни в "русском Париже". То же самое и в других странах.
Говоря об организационной структуре масонства, я не могу обойти молчанием тот факт, что если в руководящих кругах государственной машины и общественной жизни некоторых капиталистических стран трудно найти человека, не состоявшего членом "братства вольных каменщиков", то среди так называемых "социальных низов" капиталистического общества, то есть рабочих, фермеров и ремесленников, наоборот, вы не найдете ни одного "брата-масона". "Низы" масонству не нужны.
Захватывать нужно командные посты на "верхах" общества и с высоты этих постов управлять "низами".
Другая характерная черта этой международной организации - определенный космополитизм. Национальность вступающего в масонскую ложу сколько-нибудь существенного значения не имеет. Им может стать и природный житель данной страны, и любой эмигрант. Важно лишь его общественное положение и то, на что он в дальнейшем может быть пригоден.
Среди разношерстной белоэмигрантской массы насчитывалось немало украинцев, белорусов, евреев, грузин, армян. Имелись и представители других народностей.
Многие и многие из них, в частности почти поголовно все эмигранты еврейской национальности, состояли в масонских ложах. Общаясь на протяжении 27 лет, проведенных за рубежом, в своей личной жизни и врачебной деятельности со многими сотнями послереволюционных эмигрантов-евреев, я мог бы пересчитать по пальцам тех из них, кто не состоял членом всемирной масонской организации.
Какой интерес представлял для масонства "русский Париж", я затрудняюсь сказать. Но влияние его на различные стороны жизни этого центра эмиграции ощущалось повседневно. Масоны крепко держали в своих руках один из двух главных органов эмигрантской печати - газету "Последние новости" и с ее помощью вели обработку эмигрантского общественного мнения в желательном для них направлении.
Все видные эмигрантские масоны высоких "градусов" были наперечет известны "русскому Парижу". Перечислять их здесь не представляет для читателя никакого интереса.
В заключительной главе воспоминаний мне еще придется вернуться к масонам "русского Парижа" и их участию в "холодной войне", начатой верхушкой мировой финансовой олигархии против нашей родины в 1947 году.
XI. Театральная и музыкальная жизнь "Русского Парижа"
К числу очень характерных штрихов жизни "русского Парижа" надо отнести также русское оперное и концертное исполнительство.
Среди разнокалиберной и разношерстной эмигрантской массы, очутившейся за рубежом после разгрома белых армий, музыканты, певцы и артисты были численно очень значительной группой. Нужно заметить, что в подавляющем большинстве эти люди никакого касательства к эмигрантскому политиканству не имели. Они катились вместе с белыми армиями, буржуазией и чиновной интеллигенцией к границам родной страны, как листья во время бури, будучи заражены общей для всех эмигрантов тех времен болезнью - уверенностью, что "большевизм есть явление временное" и что "завтра все придет в норму".
Очутившись за рубежом, они в первые же дни были поставлены перед вопросом о дальнейших способах своего существования. Во всех странах капиталистического мира тогда, как и теперь, было резкое перепроизводство артистических и музыкальных сил. Профессиональные союзы этих стран (или, как их чаще называют, синдикаты) зорко охраняли материальные интересы своих членов, ведя ожесточенную борьбу против чужеземцев, бывших для них только нежелательными и опасными конкурентами и больше ничем. Нужно ли говорить, что победа в этой борьбе всегда оставалась на стороне коренных жителей страны, а не на стороне бесправных, беспаспортных, униженных и полунищих эмигрантов.
Оставался один выход: обратиться в своей деятельности к некой русской специфике, к "русской экзотике", до которой была охоча иностранная публика и которая по своей сути не могла быть предметом конкуренции с артистами, певцами и музыкантами - уроженцами данной страны.
Так возникли за рубежом "русские оперные сезоны", русские хореографические выступления, спектакли русских драматических театров, русские хоровые и балалаечные ансамбли, многочисленные русские театры миниатюр и художественные кабаре, русские вокальные квартеты и сольные на русском языке эстрадные выступления певцов, а также выступления куплетистов, рассказчиков, танцоров, инструменталистов, клоунов и т. д.
Русские артисты и артистки надели шелковые рубахи, сарафаны, плисовые штаны, кокошники и прочие атрибуты "русской экзотики", столь привлекательные для иностранной публики.
Горька, тяжела и безотрадна была зарубежная жизнь артиста, певца, музыканта, танцора! С того момента, как он очутился без всяких средств к существованию на константинопольской мостовой, в порту далекой Александрии, в парижских и берлинских трущобах, на улицах Харбина и Шанхая, и в течение всех последующих лет он был вынужден появляться на эстраде русского ресторана, ночного кабака, кафе и других увеселительных заведений. Имея звание свободного художника пли артиста императорских театров, обладая дипломом консерватории или театрального училища, он был вынужден навсегда распроститься с творческими исканиями и движением вперед. Лишь единицам удалось "зацепиться" за что-то более существенное в художественном смысле. Вся остальная масса была принуждена неумолимой и жестокой действительностью к прозябанию и самой низкопробной халтуре, постоянно прерываемой длительными периодами безработицы.
Свои художественные запросы и устремления они должны были подчинить капризным требованиям ничего не смыслящей в искусстве пресыщенной публики, наполнявшей рестораны и кабаки. Они думали только о том, чтобы не потерять работу в этом ресторане, а если речь шла о гастрольных выступлениях - только о сборах и больше ни о чем. Дирижеры и режиссеры "русских сезонов" были вынуждены заботиться прежде всего о том, чтобы "публике не было скучно" и чтобы сборы не пострадали. Ради этой цели они не останавливались перед кощунственным уродованием партитур Чайковского, Бородина, Мусоргского, Римского-Корсакова, выбрасывая из них не только отдельные номера и целые сцены, но даже и такты.
Мне пришлось видеть партитуры и клавиры опер "Садко", "Сказание о граде Китеже", "Сорочинская ярмарка", в которых не было почти не одной страницы без зачеркнутых синим карандашом ряда тактов. Художественный руководитель основанного А. И. Бердниковым кружка любителей русской оперной музыки (о котором будет речь ниже) ухитрился при постановке рахманиновской оперы "Франческа да Римини" выбросить на одной из ее страниц полтора такта! А ведь эта музыкальная бессмыслица делалась руками талантливых и образованных русских музыкантов.
Массовое проникновение за границу русской оперы и балета началось еще до революции. О "дягилевских сезонах" в последние перед первой мировой войной годы до сих пор помнит и говорит весь художественный Париж.
Следует заметить, что если проникновение в западные страны русской симфонической и камерной инструментальной и вокальной музыки шло беспрепятственно начиная еще с конца XIX века, то с постановками русских опер дело обстояло сложнее. При попытках поставить эти оперы иностранного режиссера останавливало незнание русской истории, быта и обилие массовых сцен в большинстве русских опер; театрального художника - незнание русского пейзажа и русских интерьеров; дирижера - та громадная роль, которую Глинка, Бородин, Мусоргский, Римский-Корсаков отводили в операх хору.
А хор - это слабое место всех западноевропейских и американских театров. Поэтому до революции русские оперы занимали одно из последних мест в репертуаре театров. Достаточно сказать, что в парижской Grand Opera были поставлены за 25 лет после революции силами французских исполнителей только две русские оперы - "Борис Годунов" и "Золотой петушок".
Положение в корне изменилось, когда в 1920 году за рубежом оказалась многочисленная эмигрантская армия оперных и балетных исполнителей.
Если не считать отдельных изолированных попыток в разных странах ставить русские оперы и балеты по типу любительских спектаклей, не имевших никакого художественного значения, то именно "русскому Парижу" пришлось быть почти четверть века центром оперного исполнительства в довольно широком масштабе.
С начала 20-х и до 40-х годов в Париже действовали два эмигрантских предприятия - "Русская опера" Церетели и "Парижская русская опера" Агренева-Славянского. В 1929 году бывшей примадонной петербургского Мариинского театра М. Н. Кузнецовой-Бенуа было основано третье оперное предприятие, оказавшееся недолговечным, но оставившее глубокий след в парижской художественной жизни.
Тут у читателя снова возникнет вопрос, почему же в одно и то же время в одном и том же городе действовали сразу три эмигрантских оперных предприятия вместо одного объединенного?
Все по той же причине, о которой я упоминал, говоря об эмигрантских политических партиях, группировках, профсоюзах: объединению мешали вечные склоки, раздоры и грызня, царившие среди организаторов, администраторов и руководителей эмигрантского театрального мира.
Собственного постоянного помещения ни у одной из этих трех оперных антреприз, конечно, не было. Непрерывного функционирования - тоже. Их деятельность выражалась в устройстве "русских сезонов" длительностью от нескольких недель до нескольких месяцев каждый - чаще всего в Париже, Монте-Карло, Барселоне, во французской провинции, реже - в Лондоне, городах Италии и других стран. Устраивали их французские и иностранные театральные и концертные предприниматели, изредка - администрация того или иного государственного оперного театра. Внутренней организацией одной из этих антреприз ведал бывший петербургский театральный деятель князь Церетели; другой антрепризы - сын известного в свое время петербургского организатора русского народного хора Кирилл Агренев-Славянский; третьей - М. Н. Кузнецова-Бенуа и ее сын Михаил Бенуа.
В промежутках между "сезонами" артисты, концертмейстеры, режиссеры и кордебалет были предоставлены собственной участи и в тяжелой борьбе за существование "халтурили" кто как умел. Артисты хора сидели за рулем легковых такси, чинили в подворотнях парижских домов самопишущие ручки, сторожили по ночам дворцы парижских богачей; артистки обслуживали в качестве приходящей прислуги французское среднее мещанство, пришивали петли и пуговицы к платьям, сданным на дом парижскими портнихами; кордебалет расходился по парижским ночным дансингам; солисты шли на ресторанную эстраду и в ночные кабаки. Но вот проносился слух о новом "сезоне" где-нибудь в Бордо, Лионе, Антверпене, Неаполе, Мадриде - и вся эта масса устремлялась к Церетели, который и "поставлял" ее уже в готовом виде иностранным антрепренерам.
В 20-х годах в практике странствующих эмигрантских трупп было в большом ходу концертное исполнение опер без костюмов и декораций. Оно носило своеобразное название "оперы во фраках" и имело успех как в Париже, так и за пределами Франции.
Постепенно Церетели обзавелся собственными декорациями и костюмами. Постановки сделались "настоящими" и довольно прочно вошли во французскую театральную жизнь. Наряду с тремя упомянутыми антрепризами два или три раза брались за устройство "русских сезонов" театральные антрепренеры братья Кашук, деятельность которых еще до революции была связана с именем Шаляпина. Ядром этих постановок оставалась труппа, хор и балет все того же Церетели.