И снова лаконичный набросок – "Хижина", где так мало использовано изобразительных средств и так много вложено мысли, души, настроения… А вот и вовсе притча: "Пейзаж с калекой". На первый взгляд – просто зарисовка. Но "вчитаемся" в её ритм: старый покосившийся калека-дом, старый, "покосившийся" калека-хозяин. За долгие годы люди становятся похожи на свои дома, живущие с людьми животные – на своих хозяев (вспомним зарисовку Дато "Я и моя друзья в будущем" – старый охотник на старой лошади, старая собака бредёт рядом, и все так похожи друг на друга!)… Всё так. На уровне наблюдения – точно. Но на уровне обобщения здесь, думается, ещё глубже – и дома, и деревья, как и люди, имеют свою судьбу и свою душу, они так же как люди страдают, пока живы, и так же умирают… Как и человек, природа может радоваться, печалиться, тревожиться. Одна из самых тревожных работ Дато, где ощущение тревоги передаётся чисто живописными средствами, – "Базилика. Тондо". Жёлтые, серые, синие тона наложены густо, пастозно, рельефно.
Свою живописную роль играет и проступающая сквозь краски жёсткая металлическая текстура поверхности дна старого ведра (появился замысел, а другой основы у Дато под рукой не нашлось, – рассказывали родные). Чистый пейзаж – "Гамбори" – без людей и строений – редкость в творческом наследии Дато.
И здесь он не ограничивается решением чисто формальных задач (хотя надо отдать должное мастерству, с которым передано мерцание голубовато-зеленоватых тонов прозрачной акварельной дымки, мастерству ритмической организации пространства через чёткое чередование плоскостей), – достаточно задержаться у этой работы чуть подольше, и начинаешь испытывать сострадание к земле. Всего-то, казалось бы, горы… Овраги… Ничего не происходит перед нами. А внутри нас? Какие-то пласты переворачиваются в душе – художник сумел вызвать сочувствие к земле…
А как много мыслей рождают две его внешне неброские карандашные серии "Чинары" и "Ветви"! Тут и размышления о юности и старости, усталость и восторг, здесь любовь и ненависть, сострадание, потери близких, горе, одиночество… Всё это – о чинарах. И всё это – о людях. Ибо у Дато и люди, и животные, и растения – одушевлённые существа!
"Алазанская долина" тоже поначалу поражает прежде всего техническим совершенством: работа выполнена маслом, но столь тонко, прозрачно, что кажется акварелью, сделанной в солнечный день с натуры. Не видно с той точки, на которой находится и пишет художник и откуда приглашает нас взглянуть на долину, ни виноградников, ни людей, ни реки Алазани. Кажется, главный герой произведения – не сама долина, а воздух над ней, огромное пространство неба Грузии, уходящее за горизонт и продолжающееся далеко за гранью видимого. Необычайно хороша эта работа Дато! Трудно объяснить рождаемое ею ощущение возвышенности, духовности, чистоты. Просто долина, кстати, лишь угадываемая контурно в цветной утренней дымке. Просто пейзаж…
При самом первом, да ещё неподготовленном взгляде, – нечто вроде абстрактно решённой темы с многоголосием цветовых точек, коротких мазков, линий, плоскостей. Присмотревшись, видишь мастерски, с огромной любовью к родной земле сделанную работу. Но постоишь перед картиной подольше, и начинаешь, кажется, постигать загадку её очарования. Она словно бы написана с высоты птичьего полёта!
Бывает, что поэты, композиторы, художники видят "полётные" цветные сны. Ничего порочного или сверхъестественного тут нет. Просто люди творческие. Летают. (Летают во сне все люди, но – в детстве, пока растут). И видят природу, предметы с верхнего ракурса, с верхней точки. Это ведь так естественно, – взлететь и увидеть свою планету сверху. В жизни, это, увы, невозможно. Но ведь стоит закрыть глаза и…"Я лечу-у-у".
В моём давнем стихотворении "Синие птицы" есть такая строфа:
Мы грустим, не умея взлететь в поднебесье.
Но не сами ли мир создаём из оков?
Ведь когда мы летим, мир прекрасен и весел!
Он цветной! Посмотрите его с облаков!
Да, Дато умел взлететь и увидеть мир сверху, прекрасным и печальным, близким и далёким. Чтобы написать "Алазанскую долину", достаточно было на минуту взлететь. Чтобы создать "Дождливый день", достаточно было на 15 минут остановиться.
Сам Дато, вспоминают родные, очень любил эту свою работу. Вставил её в рамку вместо висевшей на стене репродукции и заметил с улыбкой: "Уверяю вас, моя работа ценнее". Он говорил о ней с некоторым даже удивлением: "Здесь ничего как-будто бы не нарисовано, но есть движение… Всё дышит".
Он вынашивал эту работу давно, а написал действительно за несколько минут. Бабушка Оля, обожавшая Дато, как-то пожурила внука: мало рисуешь, ленишься… Дато улыбнулся и быстро написал эту весьма сложную по технике, внутреннему мелодическому ритму композицию. Сколько в ней намёком переданных характеристик людей – сразу видно, кто удачлив, кто потерян в этом грустном дождливом мире. Всё здесь движется, – и люди, и брички, и даже фонари!
Мокрая от дождя дорога делит лист бумаги надвое, акварельными прикосновеньями кисти лишь намечены – чёрные абрисы фонарей, фигуры случайных прохожих, сжавшихся под потоками дождя. Неуютность, неприкаянность, серость? Нет, тут иное: к дождю нужно философски относиться, как, впрочем, и вообще к жизненным трудностям, – словно говорит художник, – да и есть в непогоде своя строгая красота, своя эстетика.
Так же решена и акварель "Туманный день" (написанная в тот же весьма для художника плодотворный год его совершеннолетия), – те же скупые средства, та же мысль, интонация… Сюжет лишь другой. И, может быть, сильнее выражена тема незащищённости человека перед природой, непогодой и, как всегда у Дато, – шире, – перед смертью и жизнью. Нет никакой неизбежности победы смерти над жизнью. Просто и природа, и человек очень незащищены. И давайте будем помнить об этом. Вот и всё…
Если одна работа Дато напоминает Г.Курбе, другая П.Пикассо, а эта – "Туманный день" К.Коро, всё это вовсе не значит, что Дато ученик, цитирующий великих учителей. Просто перекликаются сюжеты, темы, настроения – во времени и пространстве. А эрудированный зритель всегда находит на выставках ассоциации…
Сам Дато говорил о "Туманном дне", вспоминают родные и друзья: "Здесь всё символично: символична фигура женщины, символична машина, делающая символический поворот, и всё-таки по этой дороге можно вполне реально пройти, шлёпая босыми ногами!"
Это та самая работа, о которой экскурсоводы в Музее Дато не преминут рассказать посетителям как о картине, поразившей американского профессора живописи доктора Макса Рейтера, и процитируют его слова в переводе с английского на грузинский и русский: "Для того чтобы получить подобный цвет, нужно трудиться 20 лет!". Конечно же, Дато много трудился, чтобы добиться подобной лёгкости передачи задуманного. Но не будем забывать, что и Бог награждает своих избранников.
Что же касается воздействия на творческую манеру Дато импрессионистской и экспрессионистской (а далее мы будем иметь возможность отметить – и сюрреалистической) школ, то здесь нельзя не согласиться с российским искусствоведом В.Алексеевой, отмечавшей в своих оценках живописи Дато, что его манера, при всех внешних сходствах с известными французскими или русскими школами, абсолютно самостоятельна, он создаёт своё искусство: "Через личность мальчика как бы проходят все остальные течения живописи и графики XX века, с той только разницей, что Дато никогда не расстаётся с реальностью образа, причём даже тогда, когда изображение не имеет своего прототипа в природе и являет собой причудливое детище воображения".
Подтверждение тому мы находим в его карандашной композиции "Мир природы". Эту работу, нарисованную 14-летним Дато, можно читать как книгу.
Первое впечатление может показаться поверхностным. Но, обнаружив на дне стеклянного сосуда погибший корабль и живого кита, полюбовавшись вполне реалистической пчелой, жужжащей на краю стакана, подивившись трансформации стеблей растения в женские груди (символ незащищённости, материнства, матери-природы), натыкаешься взглядом на фигуру человека, причудливым ракурсом поданного художником. И становится страшно – за весь этот мир вещей, животных, растений, живой и милый мир… Ибо "человек проходит как хозяин". Огромные его сапоги-ботинки нависли над миром живой и неживой природы, грозя растоптать, уничтожить… Здесь ведь всё такое хрупкое, в этом мире…
Художник в реалистической манере изображает с любовью и пониманием долины и городские улочки, старые дома и амбары, туман и дождь, сочувствуя всему живому и решая лишь одну формальную задачу – что писать маслом, что акварелью, что делать в карандаше. Он равно талантливо передаёт любой техникой печаль и радость, одиночество, грусть и праздничность мира природы. Когда же возникает замысел передать свою тревогу за этот мир, Дато обращается к сюрреалистической манере и достигает замечательных успехов. Вся его жизнь пришлась на период, когда сюрреалистическая манера у нас, мягко говоря, не приветствовалась. А он был и остался свободным в своём выборе того, что и как писать. Ибо был истинным художником.
5. "Тихая жизнь" Дато
Термин этот – "натюрморт" – (в буквальном переводе с французского – "мёртвая натура") уже многие десятилетия обозначает в искусстве жанр, посвящённый изображению предметов обихода, снеди, цветов и т. д. Значительно реже, лишь в искусствоведческих работах, используют немецкий термин "штиль лебен", что означает "тихая жизнь". Применительно к творчеству Дато этот термин точнее, но и он слаб и узок, чтобы передать ту жизненность, которую придаёт Дато своей "мёртвой натуре".
Вглядываюсь в два его натюрморта, сделанных в 13 лет, до поступления в художественное училище. "Натюрморт с лампой" свидетельствует о рано достигнутом Дато мастерстве в технике акварели, его умении добиваться весьма интересных эффектов в сочетании тёмных и светлых тонов.
С помощью нескольких оттенков передаёт он и текстуру стекла, и фактуру металла. Именно эта работа, показанная специалисту вместе с "Натюрмортом с бутылкой шампанского", дала основание рекомендовать мальчику, обладающему "искрой божьей", поступать в художественное училище.
В "Натюрморте с бутылкой шампанского" Дато опять, что называется, не ищет лёгких путей: сочетание в акварели двух стеклянных поверхностей считается у художников сложной технической задачей, такой натюрморт ставят в Тбилиси студентам Академии художеств. А тут – мальчик, начинающий… Но… Дато начинает и… выигрывает, справляясь и с этой трудной задачей. Как свободно, заранее будучи уверенным в результате, использует Дато в натюрмортах самую сложную и разнообразную технику!
Как-то тётя попросила любимого племянника написать для неё цветы. "Но неужели тебе, столь тонкой и изысканной женщине, понравятся заурядные цветы, скажем, красные в синей вазе?" И нарисовал натюрморт "Чёрные цветы", потом вновь вернулся к теме, сделав "Чёрные ромашки". И ещё раз, написав очень интересную композицию "Мальчик за столом с чёрным букетом", где в пластике мальчика есть и самоироничная цитата из Пикассо, есть и самоцитата, ибо чёрные цветы появились на этой картине из натюрморта "Чёрные цветы в чёрной вазе"… Кстати, и в "Чёрных цветах" есть что разглядывать: здесь и "картина в картине", и перекличка чёрного цвета – цвета печали, траура, с цветами, "стекающими" потоком слов из вазы…
Лаконизм натюрмортов Дато был заложен как бы изначально. Он сознателен, выношен. В дневниковой записи "Что привело меня сюда?" (сюда – имеется в виду – в искусство) есть намёк на происхождение такого стиля: в самом раннем детстве, одно из первых ярких впечатлений, врезавшихся в память, – обложка книги Гурамишвили, на ней "был нарисован контур рыбы, больше ничего".
Это – осталось, запомнилось. Но есть и другое. При всей декоративности современной грузинской живописи, сдержанность цвета – в традиции древнего искусства Грузии, столь оригинально и блистательно развитой гениальным Нико Пиросманишвили. Дато ничем, казалось бы, не похож на Пиросмани. Но человек, знающий работы Пиросмани и взглянувший хоть раз на один из натюрмортов Дато, уверен, тут же скажет: "Это грузинский мастер".
В натюрмортах Дато, более чем в его работах иных жанров, ощутимы национальные корни. Даже в его созданных в лучших традициях европейской живописи произведениях (каждого человека, знающего и любящего живопись, здесь будут возникать свои ассоциации при уверенности в абсолютной самостоятельности манеры Дато!), как "Натюрморт с бутылкой и гранатами", "Натюрморт с бутылкой и гранатом", в отношении к предмету, в передаче цвета, в настроении, атмосфере "тихой жизни" явственно ощутима Грузия!
А уж "Натюрморт с виноградом" – понятно всем, написан грузинским художником, – грузинское здесь пробивается даже сквозь "европейскую" кубистическую манеру. Изысканная по цвету работа! Как интересно сочетаются и перекликаются в ней белый цвет скатерти, чёрный – бутылки, цвет винограда и цвет граната…
А вот в натюрморте "Серые груши" – совсем другие колористические задачи, здесь всё на полутонах, приглушённых цветовых эффектах. Только профессионалы знают, что и белый, и чёрный имеют десятки оттенков. Дато ищет это множество оттенков в сером. И находит!
"Натюрморт с яблоками и блюдом" – и по цветовой палитре, и по набору предметов и фруктов – напоминает чем-то работы русского Ильи Машкова, кажется, даже орнамент русский прорывается на блюде.
В "Натюрморте с белыми цветами в чёрной вазе" Дато располагает в пространстве картины белое, чёрное, голубое, создавая удивительно уравновешенную по цвету композицию. Если в этой работе каждый изображаемый объект несёт свой цвет, то в "Натюрморте с винным кувшином" художник решает новую задачу: выяснить, вскрыть и показать взаимодействие предмета и фона – он буквально впечатывает, врезает винный кувшин в серо-золотистый ритм фона, написанного широкими свободными мазками.
Интересный вариант цветового сочетания предметов между собой и с фоном Дато предлагает в "Натюрморте с бутылкой и кувшином": блюдо с яблоками, кувшин, бутылка живут на картине каждый своей жизнью, самостоятельно, и в то же время, – во взаимоотношениях между собой образуя интересные цветовые эффекты, волнующий ритм композиции.
Рассмотрев несколько картин Дато, нельзя не заметить, сколь большую роль играет в них ритм. У каждой картины – свой. Иногда даже мелодию слышишь!
Прислушайтесь к мелодии "Натюрморта с грушами". Здесь опытное ухо услышит и Шнитке, и Штокхаузена, опытный глаз увидит ассоциацию белой скатерти с белым цветом великого испанца Сурбарана, в соотношении жёстких плоскостей заметит связь с Сезанном, а в бликах зелёного фона на густой терракоте груш "прочитает" влияние Гогена и Ван Гога. И при всём том – работа безусловно самостоятельна. В том искусство художника, который и на фоне великих предшественников не выглядит бесстрастным учеником.
Что же касается ритма этой работы, тут скорее воздействие современной грузинской скульптуры, – груши "тянут" каждая в свою сторону, словно пытаясь разорвать хрупкую композицию, только что созданную юным художником.
А вот на картине "Натюрморт с бутылкой" предметы дружат друг с другом, бутылка явно тяготеет к гранату, словно сочувствуя ему, да и есть за что: расколот гранат неумолимым временем. И в то же время – жизнь продолжается, иная сила "вытягивает" бутылку вверх, придавая всей композиции какое-то трагическое очарование.
Если же учесть, что тень от бутылки придаёт оттенок потусторонности, второй жизни, то и вовсе не приходится говорить лишь о колористических задачах, решение которых предлагает натюрморт.
Хотя, конечно же, и колористические задачи ставит перед собой художник. Вот его блистательная акварель, созданная в 15 лет, – "Натюрморт с грушами и листьями чинары". Есть здесь и сложная игра цветовых полутонов, и свой ритм линий: округлости яблок, рваной границы листьев чинары – извилистые их сочленения между собой и яблоками создают нарастание от приглушённого жёлтого в листьях до алого полыханья на боках яблок. Конечно же, очень грузинский натюрморт.
Его "Одуванчик", – акварель того же года, – с уже знакомым нам в работах Дато многоцветием приглушённых тонов напоминает китайскую, японскую живопись тушью. Но вот опять сложная ритмическая мелодия: "Натюрморт с подсвечником и бутылкой".
Здесь ритм задаётся тоже не только цветом, но и линией: чёрные линии бутылки, подсвечника прорезают, пробивают насквозь бордовые тона фона, стола, упираясь – как апофеоз заданной мелодии – в неясно намеченную на заднем плане икону…
Замечательна по цветовому решению работа Дато "Натюрморт с самоваром". Это про неё сделал восторженную запись в "Книгу отзывов" доктор искусствоведения из США Макс Гэйтер, назвавший Дато гением.
Удивительно интересно наблюдать, как постепенно проявляют свой цвет холодная поверхность большого глиняного кувшина, зеленоватая ткань фона, как пробивается сквозь благородную патину медь в боках самовара, как её желтизна сочетается с серым цветом патины, как вспыхивает на переднем плане алое пятно красного перца, и как все эти цвета постепенно вплетаются в общую мелодию картины. Поистине, одна из самых музыкальных по цвету работ Дато!
Есть своя мелодия и у натюрморта "Цветы в красной вазе", – здесь словно дали соло одному инструменту в сопровождении оркестра – среди чёрных цветов прорывается один красный, перекликаясь с основным цветом красной вазы…
Поразительно фантастичны натюрморты Дато. Но у него есть множество работ и фантастических открытий – по сюжету по замыслу.
6. Дато в мире фантазии
В работах Дато фантастично многое: и яркая, идущая куда-то по делам птица (работа так и называется "Птица идёт"), и необычайно печальный "Попугай", – на земле просто нет таких грустных попугаев. А гигантская "Бабочка" – разве она земного происхождения?
Дато задумывается о проблемах глобальных: существования вселенной, планеты, человечества. Нередко средств реалистической живописи, рисунка для разговора со зрителем оказывается недостаточно. И тогда рождаются фантастические композиции, картины-притчи, рисунки-загадки.
Вот его композиция "Размышление о существовании". Сложные переплетения ветвей-линий создают замкнутость формы, словно обозначая ограниченность нашего земного существования. Но здесь указание и на связь человека с природой, всем живущим на земле. А намёк на нимб на голове у существа, образуемого переплетением ветвей, даёт основание предположить, что это пророк, размышляющий о судьбах человечества. Единство всего живого на планете – тема композиции "Маски".
Вглядываясь в неё, догадываешься, что не только отношение человека к животным беспокоит художника, но и отношения между людьми, и, не всегда понимаешь это, видна грань, отделяющая человеческое от звериного.
Откуда мы, кто мы, куда идём? Вопросы эти волновали Дато.