И мы стали вводить Алексея в курс дела. Он согласился:
– Не проблема. Надеюсь, за такой криминал родителей моих не потащат в вашу школу?
На меня пахнуло надеждой! В конце туннеля свет забрезжил!
– Когда надо?..
– Вчера надо! – выпалил Васильев.
Алексей задумался…
– Завтра сможешь? – осторожно поинтересовался я.
– Где увидимся?
– Метро "Павелецкая". Предлагаю – в 18 часов. По рукам? – озорует Васильев.
Алексей согласно хлопнул по руке:
– Хоп!
На другой день мы показали ему учительницу. Локтев подошел к ней и на английском языке представился ей как Мамин; сказал, что знает язык с детства. Кстати замечу, что хохмач Лешка привел с собой приятеля, который добросовестно нам, стоящим в сторонке, все тут же переводил, чтобы мы были в курсе дела.
– А не подошел к вам раньше, – покаянно распинался Лешка, – потому что все время вынужден проводить в больнице, дежурить у постели больной жены.
У учительницы отвисла челюсть. Челюсти отвисли и у нас после перевода. Так ляпнуть! Семнадцати-восемнадцатилетнему парню про больную жену, дежурство! Думали, провалил! Но он для убедительности перешел на русский:
– О-о-чень занят! И потому вынужден пропускать занятия в школе. Поэтому и не аттестован…
Она успокоила его, что-де все понимает и конечно проставит ему оценки за четверть. Алексей поскромничал для верности:
– Мне неудобно перед ребятами! Отметки, наверное, нужны поскромнее!.. И перед учителями…
– Да-да! Конечно! Я понимаю…
Я был аттестован и по английскому языку, получил три "четверки"!
Моисей Соломонович, три – ноль в пользу ученика вечерней школы рабочей молодежи! Едем дальше!.. "Вперед летим! В коммуне – остановка…"
Рассуждаем: Соломоныч упирал на две двойки, – их нет! Три тройки… Можно считать, по трем предметам аттестован на тройки. Дальше: аттестован по литературе, истории, английскому. Положительных оценок более десяти, – мало… Конечно, мало! А ведь еще геометрия, алгебра, физика, химия! Ну, допустим, все это я сдам. Но не желающему быть "кгуглым дугаком" предпочтительно иметь во второй, основной, четверти отметки не ниже "четверки"!
Вперед!..
Контрольная по алгебре. У меня в журнале "тгойка". Ответить надо не менее, чем на "четыре". Тогда в четверти, может, будет "четверка"! Эх, если бы ответить на "пятерочку"!..
Повезло. За контрольную получил "пять". Теперь от ответа мало что зависело! Но за устный ответ я тоже получил "пять"! Итог: в четверти вторая пятерка. Пока все идет "неколебимо"!..
Физика. Предмет для меня не трудный, до войны был любимым. Преподаватель Волков Владимир Иванович тогда меня даже в пример ставил: не шутка – Мамин мотор сам собрал! В классе ученик озорной был – тоже Волков. Как-то на доске паренек Волков написал что-то непотребное. Владимир Иванович гневно, в который раз спрашивает:
– Кто написал?!
Все молчат. Владимир Иванович готов взорваться от негодования:
– Кто написал? Спрашиваю в последний раз!
Вдруг с последней парты, с "Камчатки", голос долговязого переростка с висящим до нижней губы носом, Нуделя:
– Тезка!..
Нудель всегда на всех "стучал".
Весь класс хмыкнул от смеха. Не удержался и Владимир Иванович. Удовлетворенный, пряча улыбку, заявил:
– Ну, Волков, выйди из класса и благодари друга.
– Какой он мне друг? Я только сейчас его за паяльником и увидел-то!
Ребята разразились таким смехом, таким грохотом, что преподаватель, сдерживая смех, видимо, от растерянности крикнул на весь класс:
– Нудель, вон из класса!
Грохот салюта был бы на порядок тише того, что творилось в классе. Нуделя и так не любили, но… "вон из класса!" – просто ни за что! Это уже было наказание свыше…
Прогремел звонок, класс оживился радостными голосами ожидавших конца урока. Ну, это я так вспомнил, к слову…
Так вот, физика – предмет знакомый, легко усваивался, и учебник легко читался. Вышла отвечать Вера Заботина. Преподаватель Савин Виктор Валерианович спрашивает:
– Что задано? Вы готовили задание?
– Да-да, – бодро и несколько удивленно отвечает Заботина.
– Рассказывайте. Что у нас там?
– Тормоток!
– Что-что?! – близорукие очки у преподавателя полезли на лоб.
– Тормотох?..
– Ну, рассказывайте хотя бы про "тормотох". Это любопытно, Заботина.
– А я не пойму, чего они смеются?! Нам это задавали.
– Я не смеюсь. Хотя не могу сказать, что не весело! Вы можете показать, что вы читали?
Заботина взяла книгу и, перелистывая учебник, вернулась к учителю:
– Вот!
– Читайте громче, пожалуйста!
Заботина нашла страницу и начала читать:
– Термическая обработка металла…
Класс от смеха заерзал.
– Отложите книгу. Рассказывайте!
– Я не могу. Что они смеются? Неправильно заглавие прочитала, что ли?
– Заботина, вы сядьте. Успокойтесь. Вот товарищ Мамин расскажет. Прошу всех. Тема серьезная. Послушайте.
Сейчас я, конечно, многого не помню. А тогда… Когда я рассказывал, мне очень хотелось, чтоб Моисей Соломонович в классе был: сидел бы и слушал! Материал я знал хорошо; вдохновился внезапным вызовом, абсолютным доверием педагога, вниманием класса.
Получил "пятерку" и в четверти "пять"! Да здравствует "Тормотох"!
Физика "за бортом". Химия. Лукавить не буду, списал контрольную – получил "пять". Если бы не списал, все равно на "четыре" я бы ответил – знал предмет. Но за четверть у меня было бы из-за соломоновской "тройки" – "три"! А поскольку я ответил на "четыре", то выведенная отметка в четверти – "4"!
До конца года оставалось девять дней. Я уже не боялся Моисея Соломоновича. Откровенно искал встречи. По алгебре получил за вторую четверть "4", по геометрии – "5".
После каникул я опоздал на урок. Стою в коридоре, жду звонка. Оглядываюсь на шум хлопающих дверей: двери между этажами – двойные, ходят туда-сюда, гляжу – Соломоныч!.. Увидев меня, он шарахнулся влево – в класс. Оттуда парнишка выскочил с тряпкой в руках! Не меняя темпа, директор буквально бросился вправо и исчез… в женском туалете!
Прозвенел звонок. С шумом распахнулись двери классов. Девчонки, как всегда, потянулись в туалет. Вдруг оттуда раздался такой визг десятков голосов, будто там мучают с десяток поросят! Все бросились в тот конец коридора. Мальчишки, ничего не понимая, потянулись, кинулись туда же…
Из туалета, расталкивая девочек, выбежал багровый директор школы. Он боялся встретиться со мной глазами!.. А может, мне показалось. Ну, да бог с ним. Почему-то вдруг вспомнился инцидент из далеких довоенных лет…
1938 год. Я учился в пятом классе. Моисей Соломонович преподавал у нас тогда "Конституцию". В домашнем задании на вопрос "Кто такой – "враг народа?"" я написал: "Враг народа – это человек, совершивший грандиозные преступления…"
Господи!.. Видели бы вы, как его распирало от негодования! Он распекал меня перед всем классом, будто я и есть – тот самый злополучный, зловредный, ненавистный враг народа:
– Ггандиозными, Мамин, могут быть свегшения! Бгагогодные дела! Вгаг никогда не может быть ггандиозным! Это пгеступник. Вбейте это себе в голову!..
Зачем надо было так негодовать?..
Теперь, возвращаясь в класс, я думал с удовлетворением:
– Ну что ж! Все встало на свои места: не я – "кгуглый дугак"! Ищите да и обрящете!..
Фестиваль. 1957 год
Да… Бегут, бегут годы. Многих друзей, которых я упоминал, может вскользь, рассказывая о школе рабочей молодежи, о Дворце культуры ЗИЛ, уже нет. Столько лет прошло, столько воды утекло!.. А годы те были интересные, и не только потому, что мы молодыми были. Конечно, и это, но были и вехи, так сказать, – их не забыть. Одно из таких событий – Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Москве. Это был 1957 год – разгар нашей "художественной деятельности" в ДК ЗИЛ.
Там, во Дворце культуры, проявилось творческое начало многих, ставших позже и заслуженными, и народными артистами, и, проще говоря, обожаемыми народными любимцами. Например, популярнейшего Василия Ланового, сыгравшего и Павку Корчагина, и блистательного комвзвода Ивана Варавву в "Офицерах", я помню очень красивым парнишкой, выделявшимся из общей массы, еще в детском секторе. Оттуда вышли и старший Носик, и Земляникин, и Алексей Локтев, и много, много других. Мы все выросли из зиловской самодеятельности. Там зародилось наше творческое самосознание, открылось предназначение и тяга к профессиональному искусству. Господи, сколько молодежи занималось в разных кружках-коллективах – театральном, малых форм, художественного чтения, народном театре. Это было повальное увлечение! И преподавателями у нас были заслуженные люди, видные деятели искусства.
Потому, вероятно, в канун объявленного Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве и пригласили нас, участников художественной самодеятельности, в концертные программы фестиваля: работаем-то мы, почти как профессионалы, а платить нам ничего не надо, – словом, кругом государству выгода. А среди нас были и танцоры, и певцы, и чтецы, и мастера художественного свиста – чего душе угодно, на любой вкус. Был даже иллюзионист – один. А номера у него были отточены до блеска, и очень оригинальные.
Да. 1957 год. Фестиваль. Вспоминается все как большая цветная феерия – будто разом наступили и Первомай, и праздник Октября, и Новый год. Наша строгая Москва, преимущественно по цвету серая – серые дома, серые заборы, серые памятники, вдруг украсилась огромными цветными транспарантами – во все стены многоэтажных домов, закрыв, между прочим, на дни фестиваля окна квартир. Цветные лозунги поперек улиц, яркие плакаты, гирлянды из разноцветных флажков, воздушные шарики, вымпелы на электрических столбах со смеющимися черными, желтыми и белыми рожицами. И ромашки, кругом громадные ромашки – эмблема фестиваля – с разноцветными лепестками, символизирующими все континенты Земли…
Впервые на улицах Москвы появились выкрашенные в яркие цвета грузовики, легковые машины, автобусы и троллейбусы. Из громкоговорителей неслись песни на разных языках народов мира. Иллюминация, заливающая улицы, – по вечерам столица расцветала тысячами разноцветных огней. В окнах, на крышах – сотни людей, и все они горячо, искренне приветствовали участников фестиваля, гостей столицы. А те – в ярких экзотических костюмах (мы ведь тогда вовсе не были избалованы заграничными нарядами) – виделись нам как что-то необычайное, чуть ли не инопланетное. Всюду объятия, рукопожатия, разноязыкие возгласы…
Москвичам нравились общительные улыбчивые гости; наша столица впервые проводила мероприятие международного масштаба. Впервые в Москве были устранены все преграды, разрушены все запретительные плотины, сняты все ограничения – и, словно талая вода, хлынули на улицы концерты, народные гуляния, маскарады, шествия, аттракционы. Организация была потрясающая. Москва впервые познала себя, расцвела во всей своей красе – древней и современной. Сама открылась миру.
Мы, наша концертная бригада, куда кроме меня входили Миша Ножкин, Леша Локтев, Валерий Носик – всего человек десять-двенадцать, подхваченные праздничным водоворотом, как одержимые носились на зиловском автобусе с одного мероприятия на другое: то в Сокольники, то на Всесоюзную сельскохозяйственную выставку (потом ВДНХ, ныне ВВЦ), то в Парк культуры и отдыха имени Горького, то в сад Эрмитаж. И не уставали поражаться: как, когда, кто исхитрялся все предусмотреть, все обдумать, все организовать! Были праздники и представления, от которых просто дух захватывало!
Это помню. Помню распирающую грудь радость, ликование, но только как эмоцию! Деталей, подробностей, лиц – уже не помню! Парадокс?..
А вот кое-что из организационных казусов навсегда врезалось в память. Пожалуй, об этом расскажу. И не потому, что собираюсь позубоскалить, позлопыхательствовать, боже упаси! Расскажу потому, что вряд ли много осталось свидетелей тех событий.
Пожалуй, естественно, что устроители и организаторы потока массовых мероприятий предусмотреть все просто не могли. Ведь как это у Грибоедова: "Дистанция огромного размера"! Так что без ошибок, оплошностей и недоразумений обойтись просто не могло. Итак…
С первых дней, а может, даже до начала фестиваля были объявлены дни и часы вечерних праздничных представлений со сценами из разных спектаклей, демонстрацией отрывков из любимых кинофильмов, балетными, певческими номерами и т. п. Например, вся Москва была оклеена афишами с сообщениями о проведении на Москве-реке в районе Парка имени Горького грандиозного театрализованного водного зрелища-парада с участием различных судов, катеров, лодок и барж. По радио и телевидению заливались трелями ведущие, приглашая зрителей, как обычно в то время, бесплатно, на небывалое сказочное представление, которое будет проходить поздно вечером, освещаемое сотнями мощных цветных прожекторов, салютов и фейерверков.
В означенный день народ буквально повалил к Москве-реке. Шли загодя, аж днем – семьями, группами, организациями, делегациями. Занимали места вдоль всей набережной – от Нескучного сада вплоть до Крымского моста. Суда должны были начинать движение от Окружного моста.
Лотошники с мороженым, пирожники и торговцы горячими сосисками, газированная вода, соки в маленьких упаковках финского производства – все было предусмотрено.
К началу сумерек у Парка имени Горького уже было не протолкнуться – куда там добраться до гранитного парапета! Просто яблоку негде упасть!
Далеко до девяти часов вечера, когда было объявлено начало празднества, на набережных уже кишмя кишело. А народ все продолжал прибывать…
Уже заняты все "зрительские" места, возвышающиеся над берегом: люди облепили крыши торговых павильонов, набились в кузова грузовых машин, притулившихся по краю проезжей части, гроздями висели на деревьях. Кто-то исхитрился усесться на крышах автобусов, прибывших к месту водного парада. А милиция вела себя на удивление либерально. Только на электрических столбах никого не было – тут уж блюстители грозно следили за порядком.
В тот день (в дневные часы) на одной из площадок парка был запланирован концерт с нашим участием. Прибыли мы туда из Дворца культуры автобусами вместе с танцевальным ансамблем, их было человек шестьдесят. Закончив выступления, наши танцоры, как были в костюмах, так и поехали к месту вечерней феерии, и мы, естественно с ними. Зрители на набережной, увидев артистов в костюмах, приняли нас за участников ожидаемого вечернего представления и пропустили к самому парапету…
Темнело. Волнение нарастало. Недалеко от нас расположились, кокетливо постреливая в нашу сторону глазками, девчонки-старшеклассницы. Косички, бантики. Но, чтобы как-то стилизоваться под иностранок, все с подстриженными челками и в сатиновых спортивных шароварах. Женских брюк тогда просто не было.
– Как думаешь, – гадает одна, – что будет? С какой сказки начнут?
– "Руслан и Людмила", конечно! – фыркает в ответ подружка.
– А как же голова на барже поместится?.. – интересуется третья.
– Все поместится! И даже Руслан на белой лошади, – так объявляли…
Тьма сгущается. Но почему-то нигде ни одного огонька. Даже на столбах вдоль набережной фонари не зажигаются.
– Пап, а почему темно? – вопрошает сидящий на плечах отца мальчишка лет шести. – Как же мы все увидим? И салюта не видно…
– Так надо, – не очень уверенно отвечает молодой папаша. – Начнут, все будет, как обещали! И корабли, и свет… И салют. Еще время не подошло…
Время не подошло – без пятнадцати девять. Темнота окутывает людей – видны уже только размытые черные пятна вместо голов.
Без десяти девять – копошащиеся силуэты. Без пяти девять…
Обещанные цветные прожекторы, которые должны со дна реки освещать и фарватер, и суда, почему-то не включают.
Почти девять!.. Праздничное возбуждение как-то потихоньку начинает испаряться. Становится зябко, уныло и тревожно. Стрелки на циферблате больших уличных часов уже почти не видны. Сотни глаз впились в белеющий круг. Девять!..
– Девять! – звонко выкрикнул кто-то в толпе.
Все зашевелились, оживились. Откуда-то грянул бравурный марш. Люди инстинктивно дернулись ближе к парапету. Где-то возникла неожиданная толчея. Кто-то попытался штурмом взять более удобное место…
Темно!.. Темно по-прежнему! Уже не видно ни поверхности реки, ни того, что на ней происходит…
– Граждане! Дорогие москвичи! – призывно и сочно зазвучал из репродукторов парка торжественнный голос диктора, по-моему, Левитана. – Мы присутствуем с вами на сказочном представлении. Вот видим, как приближается к нам целая флотилия. Ура-а-а!..
– Ур-а!.. – было подхватили на набережной. Но тут же опомнились:
– А где она? Флотилия-то…
– Кто, милый? – не поняла старушка.
– Флотилия, бабка, флотилия!
– …Вот он белоснежный катер!.. Мы видим его идущим впереди всей армады. Красавец, украшенный разноцветными флажками стран, принимающих участие в Московском Всемирном фестивале молодежи и студентов. Ура-а-а! – призывает Левитан.
– Где? Где-е-е?! – единым дыханием заволновалась толпа.
– Ура-а-а! – слышится в задних рядах.
Им-то ничего не видно. Но они солидарны с голосом из репродуктора. А что делать?.. Не стоять же молча!
– …Вы слышите, как ржет, волнуется под витязем Русланом его боевой конь, – продолжает разливаться ликующий голос диктора. – Но что это?.. Это в лучах прожектора, как молния, сверкнул меч богатыря. Вы видите, как могучей рукой выхватывает Руслан свое грозное оружие из ножен…
– Ура-а-а!.. – шумят уже дружней в задних рядах.
Но перед нами на реке никто никого и ничего не "выхватывает". Перед зрителями абсолютная непроглядная муть.
– Ха-ха! – нервно всхлипнул чей-то озорной голос. – Попробуй в темноте поймать негра!.. Если он твою девчонку целует…
Зрительские массы отозвались разрозненным хохотом.
– В любой темноте негра по зубам отличишь, – флотилию – нет!..
– …Вот в огнях прожекторов, – продолжает шпарить по заготовленному тексту диктор, – мы видим, как летит карла Черномор. Вы слышите этот зловещий свист?..
Если прислушаться, то, пожалуй, и можно расслышать, но не свист и ржание, а слабое тарахтение мотора. Возможно, действительно по реке что-то плывет. Может, даже там и разыгрывается какое-то яркое динамичное театрализованное действо. Может!.. Но где? Для кого? Как?..
Нарастающее возбуждение толпы, гул недовольных, недоумевающих голосов, громкая музыка и баритон Левитана, рокочущий из множества репродукторов, – вот и вся сказочная феерия.
Ночная тьма скрыла все замыслы, все талантливые находки, все сказочные чудеса и красоты. В ночь, как в омут, канули все колоссальные затраты, все нервное напряжение устроителей, и освещение, и фейерверки, и красочные персонажи – словом, все!
– Пап, а я вижу!
– И я вижу! Вон катер какой-то белеет…
– А баржи нет!..
– Во-он она! Раньше проехала!..