Настал вечер генеральной репетиции. Все шло хорошо, дружно, легко. А когда началась сцена с китайцем – конфуз: неудержимый смех! И не только в зале, но и на сцене!.. Успокоились, поговорили. Начали репетировать… Вдруг – на том же месте – рассмеялись педагоги! Получилось еще смешней. Смех захватил весь зал! Повальный хохот…
Руководство секции художественной самодеятельности, обеспокоенное, решило провести организационное собрание: говорили о дисциплине, о неуместности смеха, о срыве работы…
Снова приступили к репетиции, с осторожностью, буквально боясь все сорвать. Критический момент: …Син-Бин-У подходит к насыпи… В зале начинается еле заметное шевеление…
– Внимание! Тишина! – одергивает шутников педагог. – Продолжаем репетировать!..
Все как загипнотизированные замерли. Наконец-то нет смеха. Но будто висит, порхает над залом смешинка. Как будто выбирает, кого поразить своей искрой. И находит… Теперь уже у кого-то из самого руководства секции вырывается задавленный писк!..
И все срывается! Булькающий надрывный грохот всего зала! Смеются уже все – безудержно, легко, широко. Свободно!..
– Внимание!..
Какое там внимание?!
– Внимание! Еще раз! Приготовились!.. – командует режиссер.
Но как только китаец подходит к насыпи – опять раскаты неудержимого смеха! Руководство секции художественной самодеятельности, извиняясь, но, продолжая смеяться, чтобы не мешать, виновато покидает зал.
Господи! Чего мы только не делали, чтобы остановить эту эпидемию смеха! Сердились друг на друга, препирались, оправдывались, отсаживались на другие места. Успокаивались…
Син-Бин-У, бедный (в который раз!), подходит к насыпи… Вспыхнув искрой, в зале возникает тихий тоненький всхлип, выползает смех… И переходит в торжествующий грохот! Это какая-то всеобщая истерия. Хохот, как море, волнами, перекатами колышет людей. Смеются и плачут педагоги…
Было жалко Виктора Носика. Молодой парень, талантливый; он впервые получил большую роль, очень старался, нашел для своего китайца какую-то особую пластику: надо было видеть, как он полз по этой злосчастной насыпи…
Но хохот уничтожал все! Кстати, и он, и Локтев Алексей, впоследствии стали известными артистами.
Смех прекращается сам собой. Успокоились. Начали репетировать. Откуда-то снова доносится предательский приглушенный писк – и опять взрыв хохота!.. Неудержимый, как лавина! Какая-то необузданная вселенская стихия!..
Педагог Лебедев, вытирая слезы, сквозь нервные всхлипы уговаривает:
– Ребята, вы же взрослые люди, дайте работать! Так нельзя!.. У меня живот уже заболел!..
Жена, заливаясь тонким рассыпчатым смехом, возражает:
– Георгий, ты сам-то успокоиться не можешь! Да и я тоже, – вытирает слезы. – Надо отложить репетицию на день-два.
Через два дня собрались. Пришли все, кроме основного исполнителя – командира партизанского отряда Вершинина. Поскольку у него с китайцем все сцены было хорошо отрепетированы, решили сразу приступить к сцене с Син-Бин-У на насыпи. Все волновались ужасно, а… Прошло все удачно, никто не смеялся. Но было скучно. Даже как-то уныло, буднично. Как ни странно, пропал драматизм.
– Ну, динамику-то мы вернем. За хвост вытащим!.. – бодро заявил педагог Лебедев. – Главное, от больного смеха избавились. Где там рабочие сцены? Пусть кто-нибудь попрыгает на насыпи… Да подольше! – Кто-то из рабочих с удовольствием запрыгал, заплясал вприсядку на насыпи.
– Как мы не догадались, надо было его вместо Пивоварова пустить! – пошутил режиссер. Никто не среагировал. Может, уже просто боялись смеяться?
Генеральная прошла при полном зале. Когда китаец полез на насыпь, среди зрителей зародился коварный шумок: видимо, до многих дошла история с Пивоваровым. Но зал не поддался; шумок подавили, все прошло благополучно.
Роль свою Носик сыграл отлично, можно сказать, профессионально. Он легко поступил во ВГИК.
Жалко было педагогов – Лебедева и его жену. Как они переживали! Наверное, сильнее, чем при сдаче экзаменов студентами во ВГИКе!
А педагоги были удивительные. Своим примером – интеллигентностью, эрудированностью, благородством учили нас культуре – буквально ухватив за душу, тянули ввысь – к искусству, к прекрасному. Они излучали доброжелательность, искренность, пробуждали в нас тягу к знаниям, к дружбе.
На окончательной сдаче спектакля, на обсуждении был и автор Всеволод Иванов. Обсуждали работы действующих лиц – главных героев, в их адрес было сказано много хороших слов. Обо мне ни слова. Молчали, понятное дело, роль студента Миши незначительна. И это знал сам Иванов. Какие тут могут быть слова?… Но жена Лебедева, посмотрев на меня, наверно, углядела на моем лице то ли обиду, то ли разочарование – наклонилась к Иванову. И вдруг тот начал говорить:
– Очень убедительным был Миша, я его не вижу. Его разве нет сегодня?.. А я сижу в первом ряду.
– Здесь! Вот он.
– Ага. Молодец, Миша. Все хорошо получилось удачно. У него студент получился даже интересней, чем у меня. – Я это пишу не потому, что и меня хвалили, нет просто хочу подчеркнуть: даже в таком маленьком эпизоде ярко видна психологическая тонкость, такт, мудрость педагога. Она сумела угадать настроение ученика и не прошла мимо. Была довольна и, посматривая на меня, она мило улыбалась и тихо аплодировала кончиками пальцев.
И мы, конечно, работая над спектаклем под руководством таких педагогов, получили немало: забродило в нас творческое начало. Многие стали ведущими артистами, режиссерами.
Николай Макарович
Вот сижу, купаюсь, нежусь в облаках воспоминаний – приятных, добрых и не очень… В сознании роятся, наслаиваются, смешиваются мысли, образы, события. Что-то отчетливо, ясно так, что тут же, сразу из закромов памяти просится на бумагу. А что-то смутно – маячит, манит какой-то одной краской, эмоцией, жестом, интонацией. Но и эти мимолетные зыбкие образы не подчиняются желанию отбросить их. Не уходят. Ждут своей очереди, своего места в рассказе, потому что связано это с очень интересными людьми.
Да… Люди, люди. Сколько их прошло через мою жизнь?
Осмысливая сейчас прожитое, то, что накоплено жизненным опытом, что накрепко вросло в мое сознание, в мое "я", понимаю отчетливо, что факты моей биографии сложились именно из встреч с людьми, которых послала мне судьба. Будь это другие люди, другие характеры – последовали бы другие поступки, другие события. Моя жизнь повернулась бы по-другому. Ну как не рассказать о тех, с кем свела меня жизнь?
Я уже упоминал о Салазкине и Верещагине. Да, в этих людях воплотилось для меня изначально осмысленное, отчетливое понятие – "русский". Человек, принимающий свою долю безропотно, мудро и философски-благородно. Человек, несущий свой крест до конца.
Конечно, это и мои родные – отец, мать, братья, сестры. Но это моя семья, это моя кровь и плоть, то, что во мне заложено по факту рождения, так сказать, генетически. А говорить сейчас хочется о других, кто так или иначе формировал меня, сталкиваясь со мной по жизни, влиял на мои вкусы, мировоззрение, нравственные критерии…
Вот вдруг мелькнул в памяти облик нашего школьного учителя физкультуры. Почему? Что дал он мне?.. Судите сами…
Как сейчас помню, слышу его поощрение: "Мамин силен, как Галкин (мой одноклассник), а Галкин – как медведь". Воспоминание это – как мгновение, как легкий мазок кистью на общем полотне. Не фраза учителя была для меня ориентиром, главное – это умение тонкого доброго человека, воспитателя, психолога найти нужный подход к ученику, раскрыть его душу, чтобы расцвела его индивидуальность. Учитель зародил во мне веру в себя, в свои силы. Что и говорить, под его влиянием я старался вовсю не только на уроках физкультуры.
Так уж повелось, что с этих ранних школьных лет, проверяя себя в разных ситуациях, я придерживался самоустановки: "А что скажет на это Николай Макарович? Что он подумает?" Старался все делать так, чтобы быть не в хвосте, а среди тех, кто умел преодолевать сложности, трудности. Он закалил мой характер, и я не мог топтаться на месте, я всегда рвался вперед, чувствовал себя нормально только в преодолении.
К пятнадцати годам у меня уже были предвоенные знаки отличия: БГСО (Будь готов к санитарной обороне), БГТО (Будь готов к труду и обороне) всех степеней, "Ворошиловский стрелок" и "взрослые" значки ГТО (Готов к труду и обороне), также всех степеней. А отсюда, вероятно, и закалка, и выносливость. И мои восемьдесят, возможно, тоже отсюда…
Помню, в июне 41-го года в нашей школе был призывной пункт. Мы с друзьями пришли провожать старших ребят. Среди многих мобилизованных я увидел и преподавателя физкультуры.
– Николай Макарович! – издалека окликнул я.
Он оглянулся. Подошел:
– Ты что здесь делаешь?
– Старших ребят провожать пришли. Вот вас увидел…
– Ну, Мамин, иди домой. Будь здоров!..
Мне показалось, что голос его был – с легкой дрожинкой, что ли? Вроде, даже не его…
– Иди! Иди домой. Придет и твой час. А сейчас иди…
Он поправил полупустой мешок на плече, улыбнулся с какой-то виноватой грустинкой и, не оборачиваясь, пошел к грузовой машине. У заднего борта двое подали ему руки, и, легко поднявшись, он исчез среди других призывников.
Я стоял, смотрел, как машина выезжает из школьного двора, и, не видя Николая Макаровича, остро почувствовал непоправимую потерю – утрату наставника. Друга, брата – как хотите. Мне было больно. Я плакал.
– Ты что?.. – недоумевали ребята.
– Николая Макаровича жалко…
Что я мог им объяснить?
Потом ремесленное училище, эвакуация. Колхоз. Вернулся в Москву, – военный завод. В 625-й школе был уже техникум какой-то. Война зачеркнула и детство, и школьные радости, безжалостно выдернула из нашей жизни любимых учителей.
Так я потерял Николая Макаровича. Это уж потом, с началом работы в кино, пошла череда встреч со знаменитыми людьми – актерами, писателями, композиторами, военачальниками, министрами, космонавтами, членами правительства. А период-то немалый – с начала шестидесятых и почти до конца века. Кто-то кардинальным образом вмешался в мою судьбу, а о ком-то хочется просто рассказать как о личности, меня поразившей, удивившей или восхитившей. Я далек от хвастливого желания перечислять имена знаменитостей, не в этом дело. Что-то вспоминается в связи с парадоксальностью ситуации, что-то само по себе, а что-то – и сам пока не могу разобраться почему…
Гений или круглый дурак
Почему я хочу рассказать этот эпизод?.. Да, учеба. Надо учиться. Правильно!.. Но дело в том, что я окончил семь классов до войны. К периоду занятий во Дворце культуры ЗИЛ прошло уже более десяти лет. Все, чему учился, осталось в 1941 году. Все основные школьные знания расплескались в ремесленном, на военном заводе, на работах в колхозе, на лесозаготовках, в бесконечных скитаниях в поисках муки и зерна на обмен последних носильных вещей.
Потом – завод "Аремкуз" на родной Кожевнической улице, посменная работа. Вечерняя школа появилась не скоро, по-моему, к пятидесятому году.
Как я осмелился пойти в школу с довоенным образованием после такого перерыва?.. Уверен, Господь Бог был удивлен, если не озадачен. Ведь ищущему хорошего и доброго, верящему ему он должен помогать! А как помочь мне? После почти десятилетнего перерыва?
И вот, наконец я ученик восьмого класса вечерней школы рабочей молодежи. Первая четверть – с Божьей помощью более-менее, скажем так, проскочила благополучно. Без оглядки.
Заканчивается вторая четверть. И тут складывается такая ситуация: до начала уроков директор школы приглашает меня в свой кабинет.
Смотрю на него с немым вопросом.
– Товагищ Мамин, вы плохо аттестованы за втогую четвегть! До конца года всего две недели, а у вас две двойки и тги тгойки! Не позогьте нас! Покиньте школу!..
– Моисей Соломонович, я работаю посменно, не всегда могу прийти вовремя в школу. Но я учу все, что задают! Я материал знаю! До конца года я все сдам! Обязательно сдам.
– Товагищ Мамин! Обещать – пгосто глупо! Пгосто очень глупо!.. Это надо быть гением или кгуглым дугаком!..
Догогой мой! Покиньте школу! По-о-кинь-те! По-оки-инь-те, пгошу вас!
Прозвенел школьный звонок!
– Вы взгослый человек. Вы меня понимаете? Дгужочек, я опаздываю на угок. Пгощайте.
Он вышел из кабинета, оставив дверь демонстративно открытой. Идти в класс на урок английского языка, когда тебя выгоняют из школы, было "пгосто глупо". И, чтобы не сочли меня нахальным, я "пгосто" не пошел; все думал, как выйти из положения "кгуглого дугака". Или хотя бы найти сносную середину между гением и дураком. А может, мостик – маленький, но прочный!..
Первый урок – английский, второй, не помню какой, третий – литература. Думаю, использую это время на повторение заданного материала. Пошел на лестницу под крышу и "взялся за ум". Звонков, по-моему, я даже не слышал. Но трель к концу второго урока уловил.
Перед началом третьего подошел к педагогу литературы:
– Ирина Владимировна, меня Моисей Соломонович, мягко сказать, пожурил…
– Пожурил?! Ну, Мамин, если бы он меня так "журил", я бы до первого этажа провалилась! "Пожурил"! Надо же! Что ты от меня-то хочешь, Мамин?
– Вызовите меня сегодня.
– У тебя там двойка? Единственная двойка по литературе на всю школу! Ну, готовься, спрошу. Мне ваш Моисей Соломонович все твердит: "Плох тот педагог, у кого ученики на двойку учатся!" Понял?! Эта двойка твоя у меня вот здесь! – она похлопала ребром ладони себе по шее.
Я смолчал. А что тут скажешь?.. На уроке она посадила меня за первую парту:
– У меня времени нет гонять тебя за всю четверть. Вот тебе бумага, напиши развернутые ответы на следующие вопросы.
Она продиктовала названия трех тем. Сейчас я, конечно, не помню их, ведь прошло более пятидесяти лет.
Я изложил все, что прочитал за время первого и второго уроков. Учительница наблюдала за мной и, видимо, прониклась серьезностью моего положения. Только я закончил записывать ответы на третий вопрос, она тут же обратилась к классу:
– А что Мамин скажет в дополнение? Гусман, сядьте. Удовлетворительно!
Хорошо, что я успел закончить третий вопрос, и тема, доложенная Гусманом, звучала у меня в ушах. Думаю, что лихо дополнил Гусмана. Ирина Владимировна приняла решение:
– Молодец! За дополнение к сегодняшнему уроку ставлю – демонстративно – пять! За пройденный материал по "четыре" за каждую тему и за четверть вывожу "четыре". Вы, Мамин, аттестованы. Думаю, успокоишь "дгужка"?! А там, кто знает, может, и наоборот! – она рассмеялась. – Советую вам, Мамин, поговорить с другими учителями. Вам надо аттестоваться по всем предметам…
Звонок. Мое робкое признательное спасибо, конечно, уже не было услышано.
Итак, "лед тронулся"! Я решил пропустить следующие два урока и подготовиться, чтобы после уроков ответить по истории – там у меня тоже двойка. Но эта двойка "тянулась" с начала четверти. А поставила ее не историчка, а другая учительница – за опоздание. Исторички в тот день не было, ее замещала Нисса Соломоновна, математичка. На переменке я метнулся к педагогу истории:
– Зинаида Матвеевна, меня вызывал Моисей Соломонович…
– Уже?! Давно пора! Что, хотите отвечать? Я бы вас, Мамин, давно вызвала, да, откровенно говоря, сомневалась: не дай бог не подготовлены, а ставить вторую двойку, рука бы не поднялась. Кстати, а за что у вас в журнале двойка? Я не помню.
– Это, Зинаида Матвеевна, не ваша двойка. Вас тогда не было. Вас заменяла Нисса Соломоновна. Я опоздал на полурока и, оказывается, должен был ждать его окончания. Не входить! А я подумал, хоть что-то узнаю, послушаю. В общем, недоразумение…
– Ну, хорошо. После уроков заходите в соседний класс – "В". Мучить вас не буду. Понимаю.
После уроков я заглянул в ее класс. Она уже собрала все свои книжки, журнал – видимо, забыла про меня и готова была уйти. Я даже засомневался, заходить ли? Но она вскинула голову и приветливо улыбнулась:
– Заходите, Мамин! Что остановились? Заробели?
– Нет!.. Я готов отвечать.
– Значит, так. Я уже говорила с Ниссой Соломоновной о том, что она неправильно поставила в журнал успеваемости оценку за дисциплину. Она эту двойку аннулирует и доложит директору. А с вами мы поступим так: вы готовились, верю, материал за прошедшие два урока повторили. Зачем вас, взрослого человека, томить? Тем более вы, оказывается, ездите во Дворец культуры, занимаетесь в театральном коллективе, Васильев рассказывал. Это так интересно! Я бы тоже с удовольствием! Но!.. Но, но!..
Идите, голубчик. Да!.. Ставлю вам за пройденный материал – "четыре" и "четыре" – за сегодняшний материал. За то, что два часа готовили, ставлю "пять"! За четверть выведу "пять" – авансом! Но чтобы вы не расслаблялись! Я верю вам. Все, голубчик. Старайтесь не пропускать!..
– Зинаида Матвеевна! Спасибо вам! Большое спасибо! Вы так добры!.. Так…
Хорошим педагогом была она. Как-то, то ли спешила, то ли экспериментировала: бросила на стол журнал, посмотрела на часы и заявила классу:
– Контрольной не будет!
Все загалдели:
– А мы готовились! А мы… А мы…
– Кто готов отвечать на "пять", прошу поднять руки.
Мы слышали про такой эксперимент: кто-то где-то проводит такое. Но мы молчали. А вдруг – не то!..
Поднялись три руки. Зинаида Матвеевна сделала какую-то отметку в журнале:
– Три руки. Так. А кто готов отвечать на "четыре"? Поднялось пять рук.
– Так, – она сделала еще пометку в журнале. – Ну а кто готов получить "двойку"?
Все молчат.
– "Героев" нет?.. Ясно. Итак: первая тройка – пятерочники – остаются отвечать. Пятеро получают по "четыре", остальным всем по "тройке".
Я забыл сказать, что это был последний урок. Все на час раньше ушли домой. А из "пятерочников" двое ответили действительно на пять, а одна ученица на "четыре": Иванушкина Надя экзамен не выдержала. Но, в целом, эксперимент, видимо, удался.
Итак, двоек у меня нет вообще, – это уже что-то! Остались "тги тгойки". Ну, Моисей Соломоныч, держись! "Иду на вы"!.. Остальные предметы сдам, я их знаю! Вот… английский?..
В пятом классе, до войны, у нас был французский, в шестом я учился в другой школе и изучал английский. В седьмом классе – немецкий. Сейчас снова английский!.. Ну, Мамин, думай! Это Соломоныч, его не проведешь!.. Значит, так. У англичанки на уроках я ни разу не был – это плохо. "Прав Аркашка", то бишь, Соломоныч! С другой стороны, она меня не знает…
Думаем! Думаем… В театральном коллективе, во дворце, наверняка есть ребята, знающие английский язык. Они же в институтах учатся! Так. Цепляемся…
На другой день до начала занятий во дворце мне самому как-то неудобно было обращаться с такой просьбой к ребятам, выручил Васильев Коля, он очень переживал за меня:
– Ребята! Кто из вас английский хорошо знает?
В ответ почти хором:
– Я! Я! Я!
Локтев пробормотал длинную фразу, видимо, на английском языке. Я, разумеется, ничего не понял. Но что-то екнуло в мозгах, будто рыбку поймал. Вот она!.. Радостью озарило!
– Ты что сказал, Леш?
– Я по-английски сказал: с первого класса хорошо говорю на "инглиш". Что надо?
– На коня узду накинуть!..