Как человек опытный, Илья Семенович был очень разборчив в подборе членов съемочной группы. Людей, особенно перед командировкой, он подбирал долго и основательно. Но потом не отпускал тех, с кем сработался, так же долго и ревниво. В творческом плане он не был похож ни на кого – своим удальством, рисковостью. Для его кино не было препятствий: какая там техника безопасности! Подумаешь, буду снимать из люльки под куполом цирка – надо львами, тиграми, – все чепуха и перестраховка!
Попробую пояснить. Запустили в производство фильм о цирке. Кстати, Гутман снял несколько самых разных фильмов о цирке. Он, как никто другой, знал искусство манежа и был влюблен в него до самозабвения.
Итак, мой первый фильм о цирке с режиссером Гутманом. Я с главным энергетиком студии выехал в Сочи, чтобы подготовить все к приезду группы, которая прибудет с большой осветительной аппаратурой. Кажется, Михаил Самсонович Бессмертный, директор нашего объединения, или кто-то другой, напутствуя меня, предупредил: "Со светом будет нелегко, так как цирк находится по одну сторону правительственного шоссе, а возможность подключения – подстанция – по другую. И получить разрешение, чтобы провести кабель над дорогой или копать поперек, – исключено". Все эти проблемы я должен был решить и все организовать: получить "добро", составить план, заверить по каким-то пунктам у главного архитектора Сочи, – словом, как сказали бы сейчас – "миссия невыполнима"…
А поскольку дорога-то – не простая, правительственная, то кроме разрешения архитектора должны быть визы милиции, органов госбезопасности. А сочинский КГБ требует решения московского! Пожарные тоже в унисон: "Мы не лыком шиты…" И никто не берется подписать раньше других. Ну, наверное, понятно излагаю.
Поэтому-то мы и выехали на разведку или, как говорил Гутман: "Выехали первым эшелоном! Свет трети города должен работать на съемку – на цирк!" Все бы ничего, если бы все решалось в одном городе. А тут Москва: "Дайте план места действия, утвержденный местными органами!" Местные: "Без разрешения Москвы не имеем права!" Мы с энергетиком до приезда группы успели загореть, не заглядывая на пляж. К морю некогда было подойти!..
Наконец прибыла вся группа, с лихтвагенами, по-моему, машин семь-восемь, и вопрос подключения нашей аппаратуры к городской магистрали отпал. Обошли все трудности и препоны.
Цирк-шапито сложен из вагонки и чуть ли не висит на канатах. Начали заносить осветительную аппаратуру. Директор как увидел, сколько надо разместить, – схватился за голову! Мягко говоря. Он кинулся звонить в Москву управляющему цирками Марку Местечкину. Не дозвонился, нас выручили выходные дни.
Аппаратуру мы все-таки внесли, расставили. Гутману мало: нужны прожектора, шесть штук! Но они не могут быть внесены, даже я понимал это, без разрешения директора цирка. Каждый прожектор занимал четыре квадратных метра, – столько мест надо освободить, демонтировать! У каждого прибора по пожарному, – и все расходы за счет цирка! (Фильм заказан Госцирком, управлением.) Каково бедняге директору?!
Тогда по предложению энергетика прожектора решили поставить снаружи. Директор все время ходил рядом со мной, он боялся Гутмана: не дай бог, еще что придумает. Господи, как он похудел за день! Просто "сдулся", опал. Снял галстук, потом рубашку. Снял майку, надел рубашку. С него лил пот. Он пропотел так, что рядом невозможно было стоять. Его помощник ничего не понимал, выпученными глазами смотрел на директора, на Гутмана. Выспрашивал, какая у меня зарплата, сколько платят осветителям, режиссеру, легко ли устроиться на студию ассистентом режиссера или оператора. Он так меня доставал, что я был вынужден посылать его подальше или куда-нибудь – по делу.
Чтобы поставить наши прожектора снаружи, надо было в стенах прорезать окна – по два квадратных метра в шести местах и, конечно, соблюдать технику пожарной безопасности! И все это – скорей, скорей: календарный план горит. А тут еще непонятно, где в шапито несущие стойки.
Да, чуть не забыл! Когда директор увидел всю осветительную аппаратуру, его чуть "кондратий не хватил". Доведенный до отчаяния, он завопил:
– Занести все это вы сможете не просто через мой труп, а через трупы работников пожарного управления!
Я пригласил начальника Пожарного управления. Полковник охотно приехал, все осмотрел. Поинтересовался у директора цирка, как с оплатой, ибо у каждого прожектора должны дежурить по два человека, а внутри, у каждого прибора – по пожарному. А всего приборов с полсотни! Хорошая сумма набегает! Полковник и "успокоил" всех:
– Ничего, наберем людей. Город большой. А директор цирка, конечно, должен им заплатить!
Я вначале смолчал, думал, часть расходов директор заплатит – по незнанию. Но он, как узнал про оплату, так и присел у забора… Но не рассчитал свою тяжесть. Забор повалился, – и директор вместе с забором. Встал, даже не стал отряхиваться…
А когда до него дошло, что еще и окна надо пилить, то побежал снова звонить Местечкину. Тот распорядился таким громовым тоном, что мне пришлось отойти от стола:
– Гутману не мешать, мать твою!.. Выполняй все, что необходимо!
Оскорбленный директор закричал в трубку:
– С сегодняшнего дня, с девяти пятнадцати, считайте – мое заявление об увольнении у вас на столе!.. – Посмотрел на меня свирепыми глазами, открыл рот, будто хотел проглотить, и проскрипел: – Чтоб вам всем!..
Он бросил трубку так, что она разлетелась на куски. Вышел и, не подходя к группе, побрел, шатаясь. Но… повернулся к нам, молча оглядел свой цирк, творящиеся "безобразия" – и отчаянно махнул рукой:
– А-а-а, гори все! Синим пламенем!.. – послал всех к известной матери и ушел совсем, буркнув помощнику с выпуклыми глазами: "Хозяйничай!"
Тот, кивая на ходу, потрусил вслед за начальником…
Помощник, вроде его звали Игорем, вскоре появился.
Но… другим человеком! Казалось, он даже потолстел, держался солиднее: на нем уже был галстук директора, который тот сдернул сгоряча. Облеченный властью, помощник был готов решить все проблемы.
Да, еще, чтобы не забыть: полковник, главный начальник Пожарного управления был очень интересным человеком. Летчик в прошлом, он за спасение Иосипа Броз Тито, ставшего после победы над фашизмом первым человеком в своем государстве, получил орден Героя Югославии под номером два. Спасая Тито, они буквально сняли его со скалы, окруженной фашистами. И вывезли под обстрелом в Россию!.. Так вот, этот начальник готов был сделать и разрешить все.
– Пришел бы ты ко мне раньше, – объяснял он мне, – все вопросы решили бы без Москвы и КГБ. В Сочи все меня знают и боятся. Я могу весь город обесточить по технике безопасности! Даже КГБ могу оставить без света!..
И это правда. Когда снимали фильм о пожарной безопасности в высотных гостиницах Москвы, мы столкнулись с таким фактом: пожарных боятся все, большие штрафы налагать могут…
Боже, сколько работников студии он устраивал в гостиницу "Ариадна"! Ко мне в Сочи приезжали наши студийные с записками от начальников – разного калибра. Я всех отправлял к полковнику… И никому не было отказа! Пожарный начальник по моей просьбе устраивал приезжающих киношников в пансионаты, гостиницы, санатории. Наверное, полстудии пристроилось с его помощью на отдых в Сочи! У гостиницы "Ариадна" на пляже загорали человек тридцать киношников и их знакомых. И у всех номера с видом на море. Этому полковнику Пожарного управления города Сочи памятник можно было поставить! Уникальный был человек.
Говорили, даже Михаил Самсонович Бессмертный, самый строгий производственник, давал отпуск всем подряд:
– Пока есть такая возможность, поезжайте в Сочи. Пишите заявление – на отпуск, на отгулы… Все поезжайте. Я бы сам поехал, да ПТО не на кого оставить… Больше такого случая не будет. Это раз в сто лет может случиться…
Но своих родственников Бессмертный не присылал…
Вернусь к помощнику директора цирка. Узнав, что я ему заплачу по три рубля в день за помощь (а подсобным рабочим по смете полагалось по рубль пятьдесят), он стал "нашим человеком". Сам пилил окна, не разбираясь, что пилит – доски, деревянные крепления или несущие столбы.
Наконец, когда окна были выпилены, прожектора установлены, свет пробный включили, у каждого прибора встали пожарные, казалось, можно было аплодировать!.. Как вдруг раздался визгливый многоступенчатый скрип, и стены шапито, стоя на месте, развернулись на полметра по кругу и… осели сантиметров на десять!
Выпуклые глаза помощника еще более и как-то неестественно округлились:
– Надо же!..
Что он имел в виду? Я не спрашивал. Может, он подумал, что пилил не то, что нужно?
Полковник первым пришел в себя:
– Мужики, вы целы?!
– Целы, целы! – ответили тридцать семь пожарных.
И полковник, лихой вояка, бодро сказал Гутману:
– Ну, режиссер, по-моему, все! Теперь можно работать. Пожара, во всяком случае, не будет! А в остальном, братцы, будьте осторожны!.. Бекарыч, проводи!
Я вышел с ним.
– Руслан Бекарыч, если что надо по Сочи, кому надо, ты знай – все у нас в руках. Я после спасения Тито его полюбил. А сегодня полюбил кино… Великая вещь снимать кино!..
Все съемки мы провели без происшествий. Отметили путевки водителям лихтвагенов, что прибыли своим ходом, дали им дополнительно по неделе на отдых в Сочи и уехали домой. Помощник директора цирка все дни был героем и не отходил от меня:
– Что еще надо сделать? Бекарыч, все в нашей силе!..
Когда спустя лет пять мы с Ларой были в Сочи, я зашел к нему, думал, поможет утроиться в гостинице цирковой. Он, подлец, сделал вид, что и не вспомнил меня. А полковник был рад встрече, отлично устроил нас в "Ариадне".
Кстати, когда съемочная группа уже сворачивалась, Гутман, довольный, сказал мне:
– Ну, Рустам, спасибо! Без тебя всего этого не было бы! Может, останешься на недельку? Искупаешься, наконец?
– Да нет, Илья Семеныч! Наверное, ко мне нескоро вернется ощущение, что Сочи – курорт. В этой кутерьме так все перегорело!.. Поехали домой!
Но купаться все же пришлось…
Последний день. Командировочные отмечены, билеты в карманах. Все трудности позади. Завтра в Москву. Можно и расслабиться… И я, строго придерживаясь традиции документалистов, приглашаю всю группу в ресторан "Ариадны". Посидели. Приняли, как полагается, для приличия… Ну и пошли, как всегда, разговоры после съемок: "Было бы лучше, если б снимали не так, а вот так…", "А помните, как этот начудил…" Над смешным смеялись, над спорным спорили. Не ругались. А после всего пошли купаться. Из ресторана уходили чуть ли не последними.
Спустились к морю где-то в районе пристани. Не дожидаясь, когда подойдут остальные, я быстро скинул с себя все. Охотников вроде больше не было – и я бултых в черную дыру Черного моря! Слова Ильи Семеновича "не смей" осознал уже под водой. Ушел, дурак, в глубину…
Приятно, слов нет! Сделал три-четыре взмаха, не хватило воздуха. Вынырнул. Обернулся… Что такое?! Ничего не видно, только море шумит. Где берег? Куда плыть? Подумал – море за спиной. Развернулся. Темень – хоть тебе что… Никого! И огоньков нет. Думаю, ну не пьяный же я, не один пришел… Где все? Тут что-то не так… Решил, вдохну больше воздуха, опущусь на дно, достану и оттолкнусь сильнее… Не может быть, должны быть огни на берегу!
Нырнул глубоко – дна нет! Еще глубже… Нет дна! Грудь разрывает, а мне еще подниматься! Поднимаюсь, не могу сдержаться: воздух нужен! Вдохну!.. Какой вдохну, – глотну и вниз?! И… каюк… Наверх, наверх! Наверх!.. Голова… Хотя бы глоток… Слава богу, – пью воздух. Хлебаю… Голова кружится. Но сил уже нет на воде держаться. Берег… Где берег?! Нет огоньков. Ничего не получилось… Рассказывают, в таких ситуациях семью вспоминают, близких, любимых. Ничего подобного! Одно – где берег?!
С трудом нырнул и тут же вынырнул. Будто кто меня вытолкнул из воды. Твою мать!.. Что же делать? Ничего не могу…
Нет! Что значит "не могу"? Надо, твою мать! Надо!.. Вобрал больше воздуха, нырнул. Ниже… Глубже… Дна нет! Еще глубже, – опять мимо… Яма, что ли? Грудь раздирает… Быстрей наверх. Вынырнул. По-моему, меня трясло. А огоньков-то – нет! Братцы, растерялся. Все! Конец. Развернулся резко, что было сил…
И надо же, сво-ло-чи, – появились! Горят, словно только что зажглись! Дышу… Сладко дышу. Уже не спешу. Рассуждаю: что же произошло? Черт морской попутал? Да нет же. Понял я… Волны большие, а я находился в ложбине, между гребнями. Потому ничего и не видел. В общем, я – к берегу…
Ребята взбудоражены:
– Ты где был, хрен моржовый? Чего молчал?! Семеныч предложил всем нырять, тебя спасать, дурака… Осветители побежали тревогу бить…
Я им не стал ничего рассказывать. Меня трясло хлеще малярии…
Рассказ об этой командировке вышел пространным, но, я думаю, неслучайно. Надеюсь, теперь понятно, почему съемочный коллектив называется группой?! Группа – единение! В процессе подготовки и проведения съемок все профессии и должности связаны в единый узел, не взирая на то, как они именуются – творческими или техническими. Всеми движет энтузиазм, включая, как вы видели, даже привлеченных к процессу чиновников и официальных лиц. Все преисполнены вдохновения и готовы даже – к подвижничеству! Да, братцы… это и есть кино, искусство, которое нельзя не любить.
На "Кинохронике" все работали самоотверженно. Это была студия высоких патриотических и нравственных традиций; здесь работали прославленный Роман Кармен, известные всей стране режиссеры и операторы Каспий, Бессарабов, Трошкин, Кочетков, Микоша, Цитрон, Рымарев – да их сотни! Хроникеры – люди необыкновенной самоотдачи, готовые ревниво состязаться друг с другом за право ринуться на съемки в любую горячую точку планеты.
И Гутман Илья Семенович до мозга костей был таким хроникером. Работавшие с ним в одной съемочной группе люди заражались его энтузиазмом и прилагали максимум усилий, чтобы помочь в осуществлении замысла. Чтобы снимаемые кадры стали еще выразительней. Чтобы, глядя на них, любой, даже кинематографист, воскликнул:
– Ну надо же! Как же это снято?!
Я вспоминаю, как во время одной из цирковых съемок оператор Виктор Усанов, довольно высокий и крупный мужчина, неловко залезая в люльку, из которой он готовился под куполом снимать воздушных акробатов, порвал не только брюки, но и трусы!.. Но приводить себя в порядок уже некогда! Уже запели трубы, возвещая выход артистов на арену!.. И оператор, практически с голым задом, под куполом цирка на глазах задравших головы зрителей отснял все необходимые кадры! И он не мог иначе. Гутман знал, что Виктор не подведет, снимет все, что задано.
Помню, сам Илья Семенович тяжело заболел пневмонией. Фильм вынуждены были поставить на консервацию. Спрашиваю у его жены Зины, работавшей мастером в цехе съемочной техники – исключительно порядочным, доброжелательным человеком была она, настоящая пара большому кинематографисту:
– Где это супруг так простудился? Вроде у нас не было съемок на натуре!..
– Да вот, во время Ноябрьских праздников он подменил кого-то из операторов на Красной площади. Я заставила его надеть дубленку, – холодно же! А она, видишь ли, кому-то не понравилась. Такая старая потертая дубленка – да перед Мавзолеем!.. Вот и снимал он весь парад и демонстрацию в одном пиджачке!..
И еще! Нельзя не отметить, что у Гутмана была какая-то особая тяга к совершенствованию пластического изобразительного ряда, к освоению каких-то новых подручных средств и новых технологий. Он был одним из первых документалистов, кто пришел к панорамному кино, а затем – к широкоформатному фильму со стереофоническим звучанием. Люди старшего поколения помнят, вероятно, это диво, которое демонстрировали зрителю на ВДНХ – "круговую кинопанораму", и какой фурор производили первые сеансы широкоформатных фильмов.
А каким он был общительным, хлебосольным человеком! Любил шутки, розыгрыши, песни под гитару. И друзей у него было очень много. Особенно он дорожил дружбой с Юрием Никулиным. Зина, жена, сетовала:
– Мы всё с Никулиными да с Никулиными… Все праздники с ними! Представляешь, в последний раз, после застолья, пошли они провожать нас и вдруг придумали: стали подпрыгивать под окнами первого этажа и заглядывать, что там происходит!.. Хохочут: "Интересно же"! Ну ладно, Юрка – клоун! А Илюха, что?.. Ведь так и в милицию очень даже легко!..
Я тогда подумал, как много всего разного намешано в Илье Семеновиче. Он был склонен и к клоунаде! Почти детское чувство готовности – принимать и удивляться, радоваться, восторгаться парадом-алле – чистый наив с верой в чудеса, в необыкновенных людей, восхищающих зрителя своим искусством, – все это цвело в нем ярким благоуханным цветом. Цирк, видимо, не просто его большая любовь! Что-то цирковое, зрелищное, яркое рвалось из него наружу, требовало выхода! Что-то такое – феерическое не успело реализоваться! К сожалению…
Когда мы с Ларой наконец получили свою кооперативную квартиру в Кузьминках, одними из первых гостей были у нас Илья Семенович с Зиной. Помню, вошли они в нашу маленькую прихожую, веселые, даже какие-то озорные. Сразу вручили подарок – тяжеленную хрустальную вазу для фруктов. И Илья Семенович, лукаво подмигнув, заговорщически сообщил:
– А вот тут, – он постучал ладонью по стене, – раввин где-то поставил крестик… Чтобы в этом доме появился мальчик… Или девочка!..
Вскоре после упомянутого новоселья мы с Ларой уехали в Сибирь, на съемки дипломных фильмов. И надолго оторвались от Гутманов. Было это в начале семидесятых. За дипломными фильмами пошли другие. Мы вошли в штат Восточно-Сибирской студии кинохроники и пребывали в благословенных краях Прибайкалья вплоть… Да… Как же он оказался прав! Появился – мальчик!..
А встретиться с Ильей Семеновичем и Зиной по-старому, в неторопливом застолье, нам больше так и не довелось. То есть на бегу – в киноархивах, в вестибюле ЦСДФ – сталкивались, говорили, спеша по каким-то неотложным делам. Уславливались о встречах. Созванивались, но… видимо, не судьба!..
Он переехал на новую квартиру, куда-то в Химки. А это ох как далеко от наших Кузьминок! С малышом не поедешь, а оставить его не на кого…
Дети наши росли. Мы старели. Вот и Танюшка Гутман, его дочь, та самая милая девочка, о которой я упоминал, стала кинорежиссером. А до этого – старший сын Ильи пришел в документальное кино, сначала оператором, а потом и режиссером… Кстати, – и смех и грех!.. Вспомнилось вдруг, как и я приложил некие усилия к тому, чтобы Татьяна Гутман поступила во ВГИК. Позволю себе маленькое отступление…
Дочь Ильи Семеновича поступала на факультет режиссуры не документального, а научно-популярного фильма. На документальный в тот год набора не было. Если помните, в Институте кинематографии далеко не каждый год производился набор на все факультеты, и из-за этого мне так и не довелось учиться во ВГИКе. Так вот. Татьяна Гутман прошла успешно все творческие конкурсы и готовилась к экзаменам по общеобразовательным предметам. И сам Илья Семенович, и Зина были чрезвычайно горды успехами своего чада. Помнится, Зина со смехом, со слов Татьяны, рассказывала, как та проходила собеседование. Ее спросили:
– Как бы вы действовали на месте Дубчека? (Это был период, когда наши войска вошли в Чехословакию.)
– Ну и что ты ответила? – спросила взволнованная мать.
– Не волнуйся, мама, уж я им все расписала, что, как – во всех аспектах…