– Учитель Дмитрий Федорович идет на моторной лодке вниз по течению пострелять уток, он согласился взять меня и вас, Рустам Бекарович. С собой брать ничего не нужно, у него все есть. Он всегда, собираясь на охоту, берет припасов на неделю. А мы идем на день-два…
Охотник Дмитрий Федорович – одноглазый крепкий мужик лет сорока, с задубелым, в шрамах, лицом. Когда-то проворный медведь когтистой лапой успел ударить его по лицу. Тогда он и глаз потерял.
Знакомясь, охотник жесткой ладонью крепко пожал мне руку и, широко, смущенно улыбнувшись, предложил: "Зовите меня просто Дима". Я представился – Рустам. Алина, которую я называл не иначе, как Алина Кузьминична, подчеркивая свою взрослость, тут же кокетливо ввернула: "А я – просто Алина". Ну хорошо, просто Алина…
Сели в лодку. Дима дал нам зеленые пиджаки-накидки: "На реке прохладно". И мы пошли. По берегам тайга, сплошная, могучая. Высоченные кедры… Но Алина долго молчать не могла:
– Кедровник!.. Сюда мы на лодках семьями приходим за орехами. Чуть дальше, в глубине тайги, растут малорослые кедрачи. Они не выше человеческого роста, с них удобно собирать. Ходишь вокруг дерева и снимаешь шишки. Но одним ходить опасно: медведей много. А чтоб с ними сладить, нужен не один стрелок. Сколько мужиков у нас в Арке покалечено. Охотников!..
Минут через сорок Алина снова встрепенулась:
– По-моему, на берегу кто-то сидит!
Пока я искал где, одноглазый Дима спокойно заявил:
– Это медведь. Мы сейчас поближе подойдем.
Алина, как завзятая охотница, советует:
– Зря. Испугаем его!
Но Дима не соглашается:
– Река шумит. Мы с подветренной стороны подойдем, он нас и не услышит. И поглядим, что он там делает. Смотрите! Медведь молодой, не осторожничает. Он, наверно, рыбу ловит…
Дима подвел лодку почти вплотную к поваленному в реку дереву, за ним нас медведю не видно, а он у нас на виду. Сидит на берегу, ну прямо как человек! Задние лапы в воде, а правой передней лапой смачно бьет по воде. Вытаскивает – в лапе рыба килограмма на два-три, такую на днях совхозники ловили! Мишка заносит лапу с рыбой назад, слегка приподнимается, кладет улов себе под задницу… А рыбка – бултых! – и в воду! Медведь или не видит, или играет. Опять сильно шлепает по воде, в лапе опять рыба. Кладет за спину, и опять рыба плюхается в реку!
– Медведь молодой. Играет! Стрелять ни к чему, сейчас рыбой надо заниматься. Смородиной, орехами. Не до медведя. Пусть подрастет…
И мы поплыли дальше. Дима поясняет:
– Сейчас, за поворотом, в тиши – утки место облюбовали. Там поохотимся. Мы опять – со стороны реки, а ветер – от них. Нас не сразу учуют…
Мы тихо повернули и, идя без мотора, вышли из-за поворота.
На воде больше десятка уток. Река несет лодку к ним. Дима держит ружье у плеча, прицеливается. Мне походя командует:
– Берите весла! Приготовьтесь!..
И выстрелил! Стая мгновенно взмыла в воздух. Дима кричит:
– Давай! Греби быстрей!..
На воде барахтаются, бьют крыльями подранки. Подплываем, успеваем вытащить из воды трех. А два подранка вдруг тяжело отрываются от воды и низко-низко летят к кустам. Дима расстроился:
– Мне, дураку, надо было сперва объяснить суть охоты. А я… Потеряли двух уток!
Оказывается, у него заряд – рассеивающий, он глушит по многу уток сразу.
– Надо быстрей собирать, иначе улетят. Хорошо, если только контужены, а бывает, улетит и там, в кустах, погибает. Без охотничьей собаки их не достать…
Он врубил мотор, и мы пошли дальше. Алина предложила выйти на берег, прогуляться, показать мне тайгу. Вышли. Она почти сразу подняла тревогу:
– Тут следы какие-то свежие!
Дима пошел посмотреть и быстро вернулся:
– Это медведь, матерый! Только что прошел, может вернуться. Быстрей в лодку!..
Поплыли дальше. Уток больше не встретили. А на обратном пути видели матерого медведя. Он стоял там, где мы собирались прогуляться, и провожал нас, как показалось, тяжелым суровым взглядом. Пока мы не завернули…
Дима пригласил нас на жареную утку по-охотничьи: без всяких приправ – чистый аромат настоящей дичи:
– Зажарю всех! Чтоб в памяти надолго оставались и вкус, и охота…
Жена Димы Ася положила мне и Алине по целой утке – поджаренной, с хрустящей румяной корочкой. Дима поднял стопку, приготовился произнести тост…
Мне же не терпелось впервые в жизни попробовать вкус жареной дикой утки. Московские утки – из магазина – почти не отличаются от куриного мяса. А я помнил и помню вкус деревенских уток и гусей. Ася сказала:
– Я так много переела этих уток, что, кажется, московская курица вкуснее Диминых уток. Ну пожалуйста, пробуйте, как вам желается! А выпить вы всегда успеете!
Я попробовал… И не заметил, как съел всю утку! Ну, во-первых, она несколько меньше наших. А что касается вкуса!..
У меня нет слов, чтобы описать это. Дорогие мои, нужно попробовать! А попытаться передать вкус – ну ничего не передать! Можно только подбирать слова восторга и восхищения… И только!.. Ну почмокать для возврата ощущений и услады слуха. Поезжайте к Диме, он вас всех накормит!
Кстати, поведаю-ка я вам, как один инженер ленинградского завода оказался в этих местах. Встречался я с ним и его женой. Беседовали – неторопливо, душевно. Ленинградцы, они все равно что москвичи. Почувствовал я родные души.
– Пишет мне однополчанин, – попыхивая трубкой, рассказывал мне хозяин, не помню уже, к сожалению, его имени. Мы с ним от Москвы почти до Берлина дошли; оба ранены, после войны переписывались. Он постоянно приглашал приехать в гости. Шли годы. Ну как приехать в отпуск? Это же у черта на куличках! За пазухой у кузькиной матери…
– Пока доберешься – и отпуск кончится! – звонко рассмеялась его жена. – Да и все отпускные уйдут, на обратную дорогу не останется.
– И вообще, мы с супружкой тяжелы на подъем, – он добродушно и ласково обнял ее за плечи. – И вдруг присылает он нам кучу денег и зовет: "Приезжай! Может, последний раз увидимся. Приезжай с женой". Подумали и решили: нельзя же обратно деньги отсылать! Надо уважить. Сколько денег своих хватит, – поедем на них, его деньги попробуем не трогать. Поехали…
Я слушал рассказчика и удивлялся. Надо же – истый горожанин, питерский интеллигент, и явно не в первом поколении. И, рассказывая-то о своем городе, больше называет его Питером. Пышная, чуть тронутая сединой шевелюра, шелковая домашняя тужурка, отделанная крученым кантом. В зубах хорошая дорогая трубка. Пахнет дорогим голландским табаком. В то время я и сам не выпускал трубку изо рта, в чем-чем, а в этом разбираюсь. Словом, передо мной сидел не отшельник из забытой богом глубинки, а философ-гурман, очень похожий на русского барина. Было в нем что-то от мхатовского артиста Ливанова: неспешный бархатный баритон уверенного в себе человека, плавные жесты…
– Ну, так вот: добрались. Неделю пожили, – и что вы думаете, товарищ дорогой?.. Дали телеграммы в Питер, чтобы выслали все наши документы! Бросили квартиру родственникам и остались жить здесь, на берегу горной Арки. Живем, дорогой мой, – не жалеем! Не болеем, не скучаем…
Забыл пояснить! Человек этот живет не в самой Арке, а в Кетанде, на выселках – в распластанной на многие километры вольной долине за Джугджурским хребтом, где пасутся тысячные стада оленей. Домов там всего девять. Но и они пустуют: хозяева-эвенки кочуют с оленями, бывают дома раз-два в месяц. Приезжают, разбивают перед своими домами с удобствами легкие чумы и ночуют там, рассуждая примерно так:
– В доме опасно, однака! Улисса – наш дом родной. Тайги хозяин – ведмедь – придет, – не учуешь!.. Он дверь ломат, однака!..
Бывший инженер работает в магазине, скорей – при магазине. Представьте его работу: в месяц раз или два выдает оленеводам то, что ими заказано:
– Наедут раз в месяц, заберут весь заказанный товар, продукты, охотничьи припасы, – и всё! Торговля окончена, я свободен, как ветер с гор!
Для себя он заказывает необходимую литературу, журналы. И что-то, по-моему, пишет. На столе портативная пишущая машинка "Эрика", стопка отпечатанных листов. И всюду трубки разные…
– Для эвенков Кетанды районные власти сами мебель заказывают – лучшую, между прочим. По ведомости начислено пятнадцать-двадцать тысяч; через черточку высчитывается стоимость мебели, пианино или еще чего, а оленеводам, как говорят в Питере, – до фени… Если что завезли им в дом, значит, так нужно властям: "Они сидят высоко, однака, им лючче видно". На коньяк осталось – и ладно. Возят на вертолетах мотоциклы для оленеводов, мотороллеры чешские "Чезетта"!.. А как же: денег у них много, ведь в тысячных стадах сколько за лето молодняка прибавится, учесть невозможно. Вот и колдуют, как хотят… Ну, и чтоб на выпивку не тратили, не губили себя… Поглядите, как у них дома обставлены. Такой мебели – чешской, румынской, египетской – ни в Москве, ни в Питере не сыщешь. А они в домах этих и жить не хотят! Да!.. Древний инстинкт выше цивилизации…
Во дворе, на заборе, у инженера три медвежьи шкуры висят. Говорит, косолапые "сами приходят во двор, в окно заглядывают":
– Тут, конечно, и приходится стрелять! В упор. А иначе – опасно!.. Медведей – отбою нет!..
– Их тут столько! – осторожно добавляет жена. – У нас и колбасы свои медвежьи – сырого копчения! И солонина, – всего полно. Икры! – всех угощаем и в дорогу даем. А остается, выбрасываем в Арку и делаем свежую…
– Вот так и живем – как в сказке, – легонько хохотнув, подытоживает муж.
Во дворе, под крышей дощатой, прикрытая легким марлевым пологом от наносимого ветром таежного сора, вялится кета – десятка два рыбин, лоснящихся от жира.
– Только себе вялим, и все одно – остается! Ягоды – черной смородины – хоть вагон заготовь! Орехи кедровые – вон бор целый! Натуральное хозяйство… – уже охотнее расписывает прелести жития-бытия жена. Кстати, два слова об этой женщине: о ней не скажешь: "обремененная тяжким трудом и заботами", хотя и живут без водопровода, канализации и без горячей воды. Щедрость природы, видимо, заряжает таким запасом энергии и здоровья, что этих людей на все хватает. И внешне она – какая-то ухоженная. Статная, гибкая, улыбчивая. Уверенная в себе:
– Хозяин обматывает телогрейкой ствол кедра, чтобы не повредить кору, и лупит толстой длинной палкой – в руку толщиной – стряхивая шишки. А я только подбираю… – Глядя на мужа, горделиво улыбается: – И не поспеваю за ним…
– Тут все есть для хорошей жизни. Никаких волнений, никаких забот. Поверите, дорогой, душа открылась для чего-то нового, возвышенного… Вот зарплату получаю, а деньги-то мне и не нужны. Тратить не на что! Природа-мать, тайга, река кормят… Теперь мы пишем – родным, знакомым. Зовем, приглашаем, – и никто не едет!..
Признаться, вспомнил я все это, прочитал… И защемило! Захотелось туда – в Арку! В эти места заповедные!.. Ей-богу, бросить бы все – городское, наносное, будничное, – и туда! Одно останавливает: страну развалили, все изменилось! Может, там уж ни оленей, ни рыбы, ни медведей нет?!
Я окончательно обосновался на первом этаже будки начальника "авиапорта Арка". Алина по совету Кузьмы Александровича снабдила меня всем необходимым: ложки, вилки, чашки, тарелки, чайник, – все. Даже икры принесла в пол-литровой банке. Утром, в восемь, иду в пекарню – через дорогу, беру пяток теплых белых булочек. Сливочное масло под окном, и икра на столе. Три булочки – и сыт до обеда. Обедаю в четырнадцать часов у Полоротовых, так распорядился отец Алины. Стесняет меня обед в чужом доме. Хочется рыбки половить. Ухи сварить. Кеты пожарить, грибов насобирать, – свободы мало.
Алина, увидев, что полбанки икры я уже "освоил", поинтересовалась:
– Рустам, а не хотите родным в Москву икры переслать? Ведь там икры, по-моему, нет. Запрет наложен. Приятно будет домашним!
Я обалдел:
– Что значит "хотите или не хотите"? Обязательно послал бы! Даже противоестественно как-то: не послать. Я благодаря приятным людям лакомлюсь, а родные и не подозревают. Но как?.. Ведь для этого надо лететь в Охотск, на почту. И потом не разрешат вывозить икру – криминал!
– Зачем в Охотск? Надо заказать стандартный ящик-посылку, возможно, они даже есть на нашей почте. Я покажу, как упаковать, чтоб не текло и не пахло, и на нашей почте девчонки все оформят. Вам они не откажут, я знаю. Пошлете на свой адрес. Потом я могу послать на ваш адрес. Потом опять вы. А можно и письмо вложить, чтобы написали еще какой-нибудь адрес – и туда пошлем… Предлагаю вам свои услуги. Может, меня добрым словом вспомните!..
Я так и сделал: послал несколько раз, и все посылки дошли до адресатов. Как узнал по возвращении, среди родных только и разговору было, что же это за чудо! Не икра, а "небо на языке"!
Настал день, когда интеллигенция Арки, русские и эвенки, объединившись в большую группу и прихватив ведра, бидоны, на пятнадцати лодках-моторках пошли вверх по течению – за черной смородиной. В группе два аккордеона, гитары – три; одна почему-то не участвовала в музыкальном сопровождении, что-то не поделили в пути: девчонка-гитаристка обиделась на подружек и отказалась поддерживать настроение своей игрой. Аккордеонисты же по случаю предстоящего пикника, видимо, втихую, не медля, приложились к горячительному и одновременно, не согласовываясь, заиграли песни – каждый свою. Но, поскольку лодок много, растянулись на полкилометра, – вроде и ничего, ухо никому не резало.
Лодки несутся длинным караваном. Ревут моторы и… надрываясь, ревут человеческие глотки, кто во что горазд… Пьянит тайга: просторы, красота… Ажиотаж царит на реке. На каких-то лодках поют, причем на каждой – свою песню. А если где-то не поют – значит, там спорят, не дают пить: "Едем работать! Потом, перед отъездом, наглотаетесь!.." И так часа два…
Прибыли. На остров или островок – никто толком не знал. Ясно одно: нужно собирать смородину – за этим приехали. Разошлись.
Я огляделся. Кругом кусты черной смородины – ну что называется, видимо-невидимо! Запах плывет сладкий, дурманящий. Решил помочь Алине. Что интересно: собираем, не сходя с места, с одного куста, а Алина вдруг предлагает: "Отойдите на минутку, посмотрите…" Я отошел и вижу: где собирал, там – зелено. А вокруг – черным-черно, все смородина, – сплошь! С одного куста собрали два ведра. Уходя, обернулись: черные кусты – с двумя оголившимися зелеными пятнами.
Все собрались на берегу, уложили ведра и бидоны в лодки и с мешками пошли вглубь – собирать орехи. Пошли и мы с Димой и Асей, оставив Алину готовить обед. На берегу задымили костры. Несмотря на перепалки, аккордеонисты и гитаристы начали подстраиваться, организовывать ансамбль.
Собирать кедровые шишки – ничего интересного. Ходишь вокруг одного дерева, как тот Иван-дурак из сказки – тупо, бездумно, ну, прямо как в обычном саду вокруг яблони: вот яблоко, вон еще! Опять яблоко, пониже – тоже яблоко… А здесь шишки: вот шишка, вот еще шишка. И там нужно достать, и тут нужно собрать. Только запах кедра приятен, а так – ходишь и кидаешь в мешок – скучное дело!
Но собирать надо. Зачем иначе пришли? Помогай, Рустам Бекарыч. Даром что ли икру вкушал да утки жареной отведал? Хорошим людям помогать – одно удовольствие, должно быть. А ты "не интересно"! Найди интерес! Например, что тут может быть интересного для фильма об эвенках? Ага, задумался! То-то же. Работать приехал. Трудись. Что еще не видел? Алина про улицы новые безымянные рассказывала…
На берегу все с полными мешками. Загружают лодки. Эх, где оператор?.. Потом такой живой эпизод организовывать надо будет. Пора вызывать – много уходящих объектов…
Казалось бы, после такого легкого веселого, продуктивно проведенного дня и возвращаться будет весело. Да нет, приуныли все. Или устали? Незаметно для себя, но устали. Или музыканты-мужья опьянели.
Но возвращались неинтересно. Даже не ругались. По реке моторки дружно гудели, будто только для них и организовали этот "пикник". А женщины, по-моему, даже и не обедали. Неужели всегда так?
Вечером пришла Алина. Сидели на лавочке, прислонившись к стене аэропортовской будки. Вечер темный, вернее густо-черный, – ничего не видно. Ладонь поднесешь к носу и не видишь. Тишина такая глубокая, даже комаров не слышно. Говорили о жизни, о годах уходящих, о будущем, о ее подругах, о Москве. Алину интересовала моя работа в кино, вообще – кинематограф. И не как симпатичную девчонку, мечтающую увидеть себя на экране, а как человека вдумчивого, ищущего связь экранного искусства с жизнью, ее процессами и законами.
– Я ведь и Москву-то знаю – проездом. Можно сказать, совсем не знаю. А с вашим приездом я даже на Арку, и на людей ее, и конечно на эвенков, смотрю как-то по-другому. Ловлю себя на этом. Наверное, с вашей позиции? Да?.. Думаю, что я бы снимала для других об Арке, моей родине, о ее людях… – Она долго рассказывала о чутких необыкновенных преподавателях, о "друзьях на всю жизнь", о тех людях, кого бы она "засняла" для кинохроники – на годы, показала бы людям… – Я бесполезно провела время в отпуске. Конечно, не считая пользы для здоровья, может быть. Я даже отца теперь "вижу по-другому". Раньше как-то не замечала его отношения к людям. Он относится обыкновенно… Но ведь люди – "не обыкновенно"! Не объект! Относиться ко всем с положения председателя к работающему – неправильно! Наверное, надо бы как человек к человеку, в первую очередь. Знать своих людей, их заботы, чаяния. Мало ли от чего зависит благополучие твоего работника…
– Алина, мне кажется, вы поспешили с поступлением на медицинский. В ваших любопытных рассуждениях я слышу голос абитуриента, поступающего на сценарный факультет или на отделение режиссуры – во ВГИК. Может, вы могли бы себя попробовать в журналистике или психологии. Правильно, серьезно рассуждаете… Вам, думаю, надо сейчас побольше читать. Не пропускать новых тенденций в художественной литературе, публицистике, в кино, – благо у вас есть все возможности выписывать любые журналы. Библиотека неплохая. Смотрите, сколько сейчас интересного! Распутин, Астафьев. Ищите, что вам ближе всего!.. Вот сейчас по телевидению, мне жена сообщила, новый фильм идет – "Семнадцать мгновений весны". Новое слово в осмыслении, что такое детектив на экране. По-новому, не шаблонно решены образы и нашего резидента-разведчика, и врагов. А я, к сожалению, не увижу его – нет у вас телевизионного приема. Отстану в определенном смысле. Когда его еще повторят? Да и повторят ли?.. У нас ведь, знаете, порой бывает, что достойный фильм хулят, а пропагандистскую чушь возносят до небес… Я заболтал вас? Не поздно? Не хотите спать?
– Рустам Бекарыч, вы смеетесь надо мной или не видите во мне "взрослость"?
– Ну почему же! Я хочу напомнить слова Ломоносова:
Дерзайте,… м-мм… ныне ободренны
Реченьем вашим показать,
Что может собственных Платонов… -
…И быстрых разумом Невтонов, – тут же лихо подхватила моя собеседница: Российская земля рождать!.. Слушая вас, я в своих глазах "взрослуюсь"!..
Ну вот, на этом можно и закончить рассказ о том, как создавался ставший для меня проходным фильм "Хозяева Джугджурской долины". О необыкновенной земле-планете Арка, ее завораживающей в своей первозданности красоте и притягательности. О девочке Алине, для которой я стал случайно встреченным на жизненном пути человеком.