Глава 22
Очень медленно опустился занавес, отделивший нас от войны. Долгожданное переоборудование проводили на небольшой верфи в Труне. Экипаж лодки сократился и разделился. Сама лодка, одинокая и безжизненная, стояла в сухом доке. Ремонтные работы велись вяло, док часто пустовал. Порт Антверпена только что открыли для судов союзников, поэтому пользовались спросом железнодорожные паромы и десантные суда, которые старались вводить в строй в первую очередь. Мы изнывали от скуки в местной гостинице, иногда, когда появлялось желание, шли на судоверфь. Там имелся разборный барак "Ниссен", в котором у нас был небольшой кабинет. На столе лежала толстая тетрадь с перечнем дефектов лодки. Ее никто не открывал. Настоящая работа началась только на исходе лета. Нам предстояло провести в доке два-три месяца.
Думаю, в таких условиях падение морального состояния экипажа неизбежно. С другой стороны, оно явилось предостережением и предвестником того, что может произойти, когда война закончится. Нет больше общей цели и чувства единения. Офицеры и матросы разделились. Их трудно было убедить, что необходимо продолжать работать и собирать лодку для другого экипажа, который поведет ее в море. Теперь приходилось вспоминать дисциплинарный устав ВМС, который был не нужен во время нахождения в составе регулярного флота. Персонал базы не любил подводников и относился к нам как к проказливым мальчишкам. Дела шли все хуже и хуже.
Было очевидно, что подводная лодка, эта бездушная машина из стали, дерева и меди, каким-то чудесным образом сплачивала нас. Теперь, когда ее оголили и выпотрошили, наш коллектив развалился, словно дом, у которого нет фундамента. Наши матросы уходили в отпуск и возвращались. Многие из них хотели устроиться на новую лодку и начать все сначала. Однако теперь у них было гораздо меньше возможностей, чем два года назад. Война в Европе входила в завершающую стадию. Большие субмарины еще посылали в Тихий океан. Лодки малых размеров обречены были на прозябание в учебных флотилиях. Наша звезда снова начала меркнуть.
Переоборудование проводилось под неусыпным контролем старшего механика. Бо'льшую часть времени он проводил в лодке и в офисах фирмы-подрядчика. Трудностей у него было предостаточно. Оборудование, которое посылали для ремонта и замены, терялось в пути или возвращалось с большой задержкой, его часто повреждали. Фирма отказывалась нести ответственность за утерянное и испорченное оборудование, мотивируя это тем, что не все механизмы были включены в сопроводительные списки. У нас имелись свои поводы для недовольства. Во-первых, опять бастовали рабочие судоверфи. Во-вторых, непрестанно лил дождь, и на телеграфном столбе висел русский флаг. Бар гостиницы стал тем местом, где мы могли на время забыть о всех проблемах и заглушить уныние наигранным весельем.
Сидеть в затоне, сознавая, что где-то в море идет война, – занятие не из приятных. Нам осточертела гражданская бюрократическая волокита. Стимула работать не было, горизонты сузились до предела. Жизнь превратилась в непрерывную борьбу с самим собой, сопровождаемую смутной надеждой, что еще одна рюмка виски исправит положение. Напрасная иллюзия.
К концу сентября в доке осталась лишь половина прежнего экипажа. Остальных заменили. Из наших офицеров только трое продолжали трудиться в лодке, которую скоро должны были покинуть. Наши идеи в течение двух лет помогали нам выдерживать испытания и наносить существенный урон врагу. В целом мы воевали довольно успешно. Поэтому больно смотреть, как из лодки постепенно уходит то, что создавалось нашими руками, уступая место новому, чужому. Если не считать названия, сохранившегося на боевой рубке, мы теперь работали в совершенно новом судне. Та лодка в течение длительного времени была нашим домом, и, подобно человеку, стоящему перед домом, в котором он провел детство, мы с грустью взирали на подводную лодку в сухом доке. Однако толку от этих чувств не было. Нужно идти в офис и решать проблемы, связанные с батареями большой емкости и кондиционированием воздуха.
Холодным октябрьским утром я сидел и слушал, как по жестяной крыше барабанит дождь. Бочка с пивом уже почти пуста. Близился полдень, но в офисе все еще горел свет. Время от времени с моря доносились гудки судов. Эти резкие, вибрирующие звуки раздражали, заставляли поворачивать голову к электрокамину и искать успокоения в красном свечении его спиралей.
На столе передо мной лежали рапорты постоянного представителя ВМС с описанием проступков, допущенных членами экипажа лодки. Теперь они должны понести заслуженное наказание. Я еще раз просмотрел, что им вменялось в вину. "Был пьян". "Неряшливо одет". "Не отдал честь". И так далее. "Суета сует", – подумал я и уже хотел допить остатки пива, когда зазвонил телефон и далекий голос сказал:
– Вы хотите отправиться на Дальний Восток?
Я посмотрел через окно на мокрые груды мусора в верфи, на серое небо, на не защищенную от ветра гавань. Перевел взгляд на бумаги с рапортами. "Был пьян". "Неряшливо одет".
– Когда? – спросил я.
– Немедленно.
– Я поеду.
На другом конце раздался смешок.
– Хорошо. Иного я и не ожидал.
Я встал, надел штормовку и вышел из барака под ливень. С лодки ручьями стекала вода. Дно дока представляло собой одну огромную маслянистую лужу, в которой плавали доски, стружки и мусор. Русский флаг зловеще затрепетал под порывом ветра с моря. Неожиданно я почувствовал прилив радости. Теперь перспективы представлялись блестящими, и прошлое не сковывало меня своими ржавыми цепями.
В эту ночь впервые за несколько месяцев виски подействовало на меня так, как должно действовать спиртное. Моя душа, освобожденная от оков, устремилась ввысь.
Глава 23
Из Портсмута в Тринкомали.
В военно-морской верфи Портсмута темно и холодно. Зимний туман покрывает выстроившиеся в гавани суда, вода почти не отражает свет. Мы приближаемся к середине фарватера, где виднеются темные очертания эсминца. Наш катер до отказа забит людьми и багажом. Впереди нас ждут теплые края, и, хотя сейчас из наших ртов идет пар, глаза уже немного щурятся в предвкушении скорой встречи с жарким солнцем.
Один за другим взбираемся на борт эсминца и идем по тонкой палубе, которая дрожит под ногами, потому что внизу, в машинном отделении, уже вращаются вентиляторы и работают парогенераторы. После подводной лодки это судно кажется мне огромным, над палубными надстройками взметнулась к небу черная дымовая труба. Раздвигаются занавески, и мы оказываемся в светлой, теплой и уютной кают-компании. Немедленно забываем о тех трудных часах, проведенных в казарме в ожидании вызова, когда нервничали при каждом стуке в дверь. Теперь мы на борту судна, где от нас ничего не будут требовать. Лично я, хотя и являюсь специалистом, во время этого плавания буду только есть, спать и любоваться природой. Мне известно, что нам предстоит безостановочный переход в Коломбо в составе эскорта авианосца, который срочно понадобился в Ост-Индии. При благоприятной погоде будем идти со скоростью 25 узлов. Снимаемся с бочки незадолго до полуночи. Слышно, как шуршит вода, разрезаемая носом судна. Из дымовой трубы вылетают искры. Эсминец качается и кренится, словно яхта, когда мы сворачиваем в Ла-Манш. Судно идет по воде удивительно бесшумно, но постоянно ощущается слабое дрожание – свидетельство огромной мощности и веса. На рассвете мы уже в открытом море. Легкий западный ветерок рябит зеленую морскую гладь. С правого борта в тумане исчезают берега Англии. Появившаяся легкая грусть быстро проходит, когда вспоминаем дождливый Трун.
Район южнее Мальты. Проводим учебную торпедную атаку авианосца. Судно бесшумно скользит по залитой звездным светом воде, делает большой круг и идет к месту, где должен находиться "враг". Другой эсминец создал впереди дымовую завесу. Мы входим в нее и на время слепнем. Командир опасается, что на выходе можем протаранить своих друзей. Напряжение растет. С авианосца в нашу сторону стреляют осветительными снарядами. Наконец мы выходим из дыма и видим цель слева по носу. Разворачиваемся и делаем холостой выстрел. Враг открывает огонь.
– Создать дымовую завесу! – звучит приказ.
Дымовая труба, похожая на внушительный монумент, выбрасывает в воздух облако густого черного дыма, который кружит и стелется над кильватерным следом. Вспыхивают наши боевые огни. Зрелище впечатляющее, хотя и несколько странное. Успокаивает мысль, что мне не придется ходить на эсминце и участвовать в подобных учениях всю оставшуюся жизнь.
Завтрак в столовой. За бортом ровные желтые берега Суэцкого канала. Несколько египетских солдат даже не поворачивают голову в нашу сторону. Белая скатерть блестит в солнечных лучах, проникающих сквозь открытые иллюминаторы. Порт-Саид мы прошли не останавливаясь. Матросы печальными взглядами провожали "Казино-Палас", заведение, где можно заказать отменный напиток под названием "Страдающий ублюдок". Но теперь все это осталось позади, и мы продолжаем следовать за авианосцем в сторону Горьких озер.
Появившийся с блюдом стюард неожиданно падает. Тарелки, стаканы, чашки, ложки – все слетает со стола и врезается в переборку. Я оказываюсь на полу. Сильная вибрация сотрясает судно. Все вскакивают и выбегают на палубу. Так и есть – сели на мель. Нос судна застрял в песке. Нам еще повезло. Несколько футов правее или левее – и эсминец наскочил бы на камни. Двигателям дают задний ход, судно медленно идет назад, и мы продолжаем путь. Солнце заходит. Подходим к Суэцу и бросаем якорь. В гавани напротив темных холмов стоит линейный корабль без экипажа. Он получил повреждения во время переоборудования, когда обрушился сухой док, в котором он стоял. Поскольку через канал вести его нельзя, решается вопрос о том, чтобы он прошел другим путем, мимо мыса Доброй Надежды. Наступает ночь.
Ночь в Суэце. Мы заходим во французский клуб, чтобы пообедать, и в несколько других клубов, чтобы выпить. Повеселев, придумываем себе чудную игру под названием "Операция "Свистни". Идея состоит в том, чтобы набрать как можно больше вещей, относящихся к Суэцу, чтобы потом продемонстрировать их в кают-компании. Карманы наши наполняются пепельницами, свернутыми афишами, дорожными знаками и прочей чепухой.
Замечаем египетский флаг, развевающийся на крыше почты. Уже довольно темно. На небе светят яркие звезды. Мы обследуем здание почты и обнаруживаем тонкую дренажную трубу, которая ведет на крышу. Я с товарищем залезаю по ней.
Плоская крыша почты покрыта пылью. Флаг висит на невысоком белом шесте. Веревка для его подъема обмотана вокруг планки. Прохожие останавливаются и смотрят в нашу сторону. Собирается небольшая толпа. Мы быстро снимаем зеленый флаг, бросаем его товарищам и по трубе спускаемся вниз. Все вместе перелезаем через высокую стену и по темным переулкам бежим в сторону гавани. Топот шагов преследователей скоро затихает.
На рассвете отплываем. Следующая остановка – Коломбо. Скорость – 25 узлов. Прощай, Суэц. Мы стоим на палубе и смотрим на исчезающий в дымке город.
Заправка топливом в море. Скорость – 15 узлов. Авианосец нависает над нами как гора. Два судна разделяют всего несколько футов, вода между ними бурлит и пенится. Море нельзя назвать спокойным. Узкая труба, по которой насос гонит топливо в наши баки, пульсирует. Мы поднимаемся на волне, в то время как авианосец оседает. Труба растягивается, словно проволока, делаясь все тоньше и тоньше, и неожиданно рвется. Струя черного топлива ударяет в палубу эсминца. Мы сворачиваем в сторону. Вспыхивает сигнальная лампа. Нам дан приказ идти в Аден для заправки и вернуться как можно скорее.
Это плавание в конце концов закончилось. Мы вошли в гавань Коломбо, залитую жаркими лучами солнца. Отсюда до расположения флотилии подводных лодок всего ночь пути. Я сошел на берег и сел на ночной поезд. Все вокруг было знакомым, и мне казалось, что я никуда не уезжал. Поезд промчался сквозь ночь, и на рассвете показалась зеленая гавань Тринкомали. Старая плавучая база стояла там же. За время моего отсутствия ничего не изменилось.
Через две недели флотилия направилась к берегам Западной Австралии.
Глава 24
Когда в Северной Африке шли бои, перемещению экипажей подводных лодок придавали первостепенное значение, и мы частенько летали самолетами. Это был период расцвета для подводного флота. На борту самолетов, летящих из Англии на Мальту и с Мальты в Александрию, почти всегда можно было встретить усталого вида молодых людей, направляющихся в одну из флотилий подводных лодок. В Тихом океане ситуация была иной. Конечно, дистанции там огромные и авиация использовалась весьма активно, но отношение к нам было уже другим.
Случилось так, что мне из Австралии нужно было добраться до Филиппин. Билетов на самолет не оказалось, войсковые транспорты в том направлении не ходили, и меня в качестве пассажира взяли на борт подводной лодки, направлявшейся в залив Субик через Сиамский залив, в котором ей предстояло провести целый месяц.
Холодный вечер. Мы готовимся к отплытию. Над небольшой гаванью горят огни, но причал вдалеке погружен во мрак. Светятся бортовые иллюминаторы плавучей базы, и нам с мостика лодки видно, что происходит внутри. Открылся бар. Моряки подходят к стойке, берут бокалы, выпивают и о чем-то мирно беседуют. Хорошо им там в тепле. Ветер рябит воду, хлещет стальной корпус лодки. Мы смотрим на запад, где в открытом море нас ждут мрак и холод. Начинается дождь. На деревянном причале съежившиеся фигурки провожающих. Им хочется, чтобы мы поскорее отплыли. Появляется командир. В темную воду падают канаты – последнее, что связывало нас с землей.
На электромоторах по узкому каналу идем в море. Как обычно, с плавучей базы нам сигналами желают счастливого пути. Мы поворачиваемся носом к тусклому горизонту, а кормой к свету. Дождь не стихает. Вскоре огни гавани скрываются в тумане. В течение некоторого времени еще видно слабое мерцание, которое в конце концов исчезает, и мы остаемся одни.
Чувство одиночества усиливалось сознанием того, что между Пертом и Бали нет ни одного другого судна. В этот пустынный район океана редко заплывали корабли. Если у побережья еще можно встретить небольшие суда австралийских ВМС, направляющиеся в Дарвин, то в открытом море никого, кроме нас, не было.
В тысяче миль к северу от австралийского портового города Фримантл есть залив под названием Эксмаут, где нам предстояло пополнить запас топлива. Мы вошли в этот залив на рассвете.
Темные берега постепенно окрашиваются в золотистый цвет. В предрассветных сумерках эти высокие холмы кажутся гораздо более привлекательными, чем в свете дня, когда видны одни лишь песок и камень. Вода в заливе зеленая и спокойная. Небо над горизонтом, где поднимается солнце, цвета латуни. Желтоватая дымка скрывает детали местности, отчетливо виден лишь ее рельеф.
Роль заправщика выполняло американское спасательное судно. Оно прибыло сюда, для того чтобы вызволить из беды танкер водоизмещением 1300 тонн, который последним тайфуном был отброшен на 300 ярдов от моря. На берегу ничего не было, если не считать нескольких лачуг. Песок искрился, отражая солнечный свет и нагревая воздух в заливе. К полудню жара становилась невыносимой. Однако наши американцы мужественно переносили испытания и упорно продолжали рыть канал к выброшенному на берег танкеру. "Жара и тяжелый труд нас не пугают, – заявили они. – Плохо то, что сюда не доходят письма".
Вечером мы попрощались с ними и вышли из залива. Свет маяка, мигавшего с мыса Норт-Уэст-Кейп, вскоре скрылся в тумане.
Первое препятствие на пути в Сиамский залив могло ожидать нас в проливе Ломбок. Этот пролив, хотя и был в несколько миль шириной, имел дурную славу. Он являлся входом в Яванское море, и его охраняли вражеские суда, поджидавшие противника в тени гор острова Бали.
Мы решили преодолеть пролив под покровом ночи. Весь день наблюдали за небом и молили Бога, чтобы он отвел от нас гидросамолеты. Сторожевым катерам трудно обнаружить подводную лодку, если их не предупредят о ее приближении. Пролив бурлил сильными приливными течениями и водоворотами. Погружение в таких условиях связано с риском: лодка может уйти под воду слишком глубоко или вообще не погрузиться. Мы не собирались погружаться на протяжении ближайших семи миль и таким образом лишались своего главного преимущества. Нам предстояло совершить довольно опасный переход.
Нам удалось незаметно подойти к проливу, расположенному во впадине между горами. На карте он казался очень узким. Начинали сгущаться сумерки. Волны поблескивали в лучах заходящего солнца. Мы планировали пройти пролив за полтора часа, что отделяли заход солнца от восхода луны. Но и в это время не следовало рассчитывать на полную темноту. В этих тропических морях солнечный свет неохотно покидает западное небо.
Из штаба ВМС сообщили, что в западной оконечности острова Бали находится вражеская радиолокационная станция, поэтому мы двигались очень медленно и осторожно. Солнце зашло в семь. В восемь мы увеличили скорость и вошли в пролив. Лодка сразу завибрировала от приливного течения. Море осталось за кормой, слева и справа по носу были видны темные берега. Стоя на мостике, мы поглаживали стальную лодку, как гладит жокей свою лошадь перед решающим заездом.
В проливе нас встретила мощная приливная волна. Впереди в синеватых сумерках все пространство покрыто длинными белыми бурунами, которые вздымались и обрушивались на скалистые берега. Лодка вздрагивала и медленно продвигалась вперед. Мы внимательно всматривались в темноту.
Луна взошла, когда лодка преодолела только половину пути. В ее появлении было нечто зловещее: она гигантским желтым прожектором высветила ночь. Ближе и отчетливее стали утесы острова Бали, белые скалы и темные заросли. Мелькающие тени вызывали обман зрения: в эту ночь я увидел сотню вражеских патрульных судов.
Когда мы наконец успокоились, то поняли, что, кроме нас, здесь никого нет. Если на востоке у скал и ходили небольшие суда, то им до нас не было никакого дела.
К 21.30, преодолев сильнейший прилив, мы вышли на открытую воду. Вдали, где-то возле берега, замигал огонек. Это могло быть все, что угодно: костер, сигнальная лампа, сигарета или масляная лампа на джонке, то вспыхивающая, то затухающая от колыханий паруса.
Мы должны были соблюдать осторожность и быть начеку. Огни острова Бали вскоре остались за кормой. Взошедшая луна плыла среди коричневых облаков. Море было желтовато-серым. Дальние берега просматривались довольно отчетливо, на востоке больше не видно густых теней. На мостике прохладно. Наблюдатели внимательно всматривались в даль. На главном посту сидя дремал орудийный расчет в защитных очках с синими стеклами.
Все вздохнули с облегчением, когда пролив Ломбок остался позади. Впереди блестела в лунном свете бескрайняя гладь Яванского моря. Мы без труда могли спрятаться на его просторах. Моря и проливы, заливы и бухты, большие глубины и мелководье – вот что было нашей привычной средой, сферой деятельности. Тут же, рядом, днем и ночью ходили японские суда.
Лодка отошла от пролива на милю, когда кто-то сказал:
– Посмотрите, нас преследует какое-то судно.
Действительно появился сторожевой катер, но он прошел в стороне и исчез в синей дымке. Японцы не заметили нас. Можно сказать, нам здорово повезло. Впереди теперь было чисто. Мы замедлили ход и направились на север. На рассвете, когда горизонт на востоке позолотился, а светло-зеленое небо сулило жаркий день, лодка погрузилась под воду, оставив в одиночестве следовавших за нами птиц.