По соглашению крупнейших партийных фракций (515 делегатов), президиум съезда должен был состоять из пропорциональной основы делегаций: 14 большевиков, 7 эсеров, 3 меньшевиков, 1 меньшевика-интернационалиста. От фракции большевиков член ВРК В.А. Аванесов (С.К. Мартиросов) предложил избрать в президиум В.И. Ленина, Г.Е. Зиновьева, Л.Д. Троцкого, Л.Б. Каменева, Э.М. Склянского, В.П. Ногина, Н.В. Крыленко, А.М. Коллонтай, А.И. Рыкова, В.А. Антонова-Овсеенко, Д.Б. Рязанова, М.К. Муранова, А.В. Луначарского, П.И. Стучку; от левых эсеров были выдвинуты Б.Д. Камков, М.А. Спиридонова, И.К. Каховская, С.Д. Мстиславский, Г.А. Зак, В.А. Карелин и М.А. Гутман. К съезду обратилась с просьбой о предоставлении одного места в президиуме фракция Украинской социалистической партии. Просьба была съездом удовлетворена. Представители правых эсеров – М.Я. Гендельман, меньшевиков – Л.М. Хинчук и меньшевиков-интернационалистов заявили, что их фракции воздерживаются от участия в президиуме "впредь до выяснения некоторых вопросов".
"Мягкий" большевик Каменев предложил повестку дня заседания: вопрос об организации власти; вопрос о войне и мире; вопрос об Учредительном собрании. Секретарь ВЦСПС большевик Л.И. Лозовский (Дризо Соломон Абрамович) от имени всех фракций предлагает сначала заслушать и обсудить отчет Петроградского Совета, затем дать слово членам ЦИК и представителям партий, а затем лишь перейти к обсуждению повестки дня.
Со срочным заявлением на трибуну поднялся Л. Мартов, лидер меньшевиков-интернационалистов. Прежде чем решать вопрос о власти, говорил он, надо прекратить вооруженные действия с обеих сторон, ибо за ними неизбежна "грозная вспышка контрреволюции", только после этого путем переговоров можно будет приступить к созданию власти, "которая была бы признана всей демократией". Предложения Мартова поддержали левые эсеры, объединенные социал-демократы-интернационалисты и фронтовая группа.
Позицию большевиков изложил А.В. Луначарский, по характеристике Троцкого, самый "бархатный" из большевистских ораторов. Он заявил, что большевистская фракция не возражает против предложения Мартова.
Соответствовало ли это истине или это был тактический ход большевистского руководства, сидевшего в президиуме съезда? 27 октября в письме к жене Луначарский напишет: "Выходом была бы демократическая коалиция. Я, Зиновьев, Каменев, Рыков – за нее. Ленин, Троцкий – против. За нее "Новая жизнь", меньшевики-интернационалисты, но оборонцы – наши бешеные враги, думаю, что они так же мало способны пойти на компромисс, как наши левые большевики".
Как только предложение Мартова было принято, "слово попросил капитан Харраш, – свидетельствует Джон Рид. – "Политические лицемеры, возглавившие этот съезд, – страстно кричал он с места, – говорят нам, что мы должны поставить вопрос о власти, а между тем этот вопрос уже поставлен за нашей спиной еще до открытия съезда! Расстреливается Зимний дворец, но удары, падающие на него, заколачивают гвозди в крышку гроба той политической партии, которая решилась на подобную авантюру!" Общее возмущение", – пишет Д. Рид.
"Пока, – продолжал Харраш, – здесь вносится предложение о мирном улаживании конфликта, на улицах Петрограда уже идет бой. Вызывается призрак гражданской войны. Меньшевики и эсеры считают необходимым отмежеваться от всего того, что здесь происходит, и собрать общественные силы, чтобы оказать упорное сопротивление попыткам захватить власть".
Его поддержал меньшевик Г.Д. Кучин, заявив "от имени фронтовой группы", что съезд неправомочен, так как на нем "армия не имеет своего полного представительства". Далее, пишет Джон Рид, Кучин сказал: "…Я немедленно возвращаюсь на фронт, где все армейские комитеты твердо уверены, что захват власти Советами за три недели до открытия Учредительного собрания есть нож в спину армии и преступление перед народом!" Яростные крики: "Ложь! Лжете!" Снова слышен голос оратора: "Необходимо покончить с этой петроградской авантюрой! Во имя спасения родины и революции призываю всех делегатов покинуть этот зал!" Он сошел с трибуны. Рев возмущения", – писал Джон Рид.
Меньшевик Л. Хинчук и правый эсер М. Гендельман официально заявили, что их фракции в знак протеста против заговора, который "ввергает страну в междоусобицу", "знаменует начало гражданской войны", покидают съезд.
Сходные заявления сделали члены Бунда Р. Абрамович и Г. Эрлих.
Большевистские делегаты были возмущены. "Мы должны взять власть в свои руки! – заявил от имени 2-го Латышского стрелкового полка К. Петерсон. – Пусть эти самозваные делегаты уходят! Армия не с ними!"
"Жители окопов ждут с нетерпением передачи власти в руки Советов", – кричал Ф. Лукьянов.
Так, казалось бы, от достигнутого согласия социалистические партии перешли к противоборству.
"Мы сейчас идем туда, – объявил представитель Исполкома Совета крестьянских депутатов, – чтобы умереть вместе с теми, кто послан туда творить нашу волю". Группа правых эсеров, меньшевиков и бундовцев, примерно 50–70 делегатов, под негодующие крики: "Дезертиры! Предатели! Враги народа!" покинула зал.
Уходя со съезда, меньшевики и эсеры выражали не только свое возмущение, но и рассчитывали на неправомочность неполноценного съезда и, следовательно, на его незаконность. Но работа съезда продолжалась.
Мартов от имени оставшихся на съезде меньшевиков-интернационалистов предложил, в целях мирного разрешения кризиса власти, начать переговоры со "всеми социалистическими партиями, а впредь до выяснения результатов переговоров приостановить работу съезда".
Точно удар хлыста, прозвучала речь Троцкого, названного чуть позднее Лениным за непризнание соглашения с мелкобуржуазными партиями "лучшим большевиком", который безапелляционно заявил: "Восстание народных масс не нуждается в оправдании. То, что произошло, – это восстание, а не заговор… Народные массы шли под нашим знаменем, и наше восстание победило. И теперь нам предлагают: откажитесь от своей победы, идите на уступки, заключите соглашение. С кем? Я спрашиваю: с кем мы должны заключить соглашение? С теми жалкими кучками, которые ушли отсюда?.. Нет, тут соглашение не годится. Тем, кто отсюда ушел и кто выступает с предложениями, мы должны сказать: вы – жалкие единицы, вы банкроты, ваша роль сыграна, и отправляйтесь туда, где вам отныне надлежит быть: в сорную корзину истории!.."
Оскорбленный меньшевик-интернационалист Мартов, покидая съезд, промолвил большевистскому делегату от Выборга И. Акулову: "Когда-нибудь вы поймете, в каком преступлении вы участвовали".
Съезд принял внесенную большевиками резолюцию, гневно осуждавшую меньшевиков и эсеров, пытавшихся сорвать "полномочное всероссийское представительство рабочих и солдатских масс в тот момент, когда авангард этих масс с оружием в руках защищает съезд и революцию от натиска контрреволюции… Уход соглашателей не ослабляет Советы, – отмечалось в резолюции, – а усиливает их, так как очищает от контрреволюционных примесей рабочую и крестьянскую революцию".
Делегаты, от Исполкома Совета крестьянских депутатов Е. Гуревич, от левых эсеров Б. Камков и др., пытались, уверяя в своей лояльности к большевикам и критикуя резкую позицию Троцкого, вернуть съезд к предложению Мартова, на что Луначарский ответил: "…мы все единодушно приняли предложение Мартова… Против нас повели форменную атаку, говорили о гробах, в которые нужно вколачивать гвозди, стали называть нас преступниками, авантюристами и т. д. Нам пытались восстание народных масс представить как хитро задуманный заговор, а затем последовал уход, сопровождавшийся целым рядом оскорбительных непарламентских выражений. Не выслушав нас, не обсудив ими же внесенное предложение… К тем, которые ушли уже давно, неприменимо название революционеров, – подчеркнул Луначарский, – они прекращают даже свою соглашательскую работу и открыто переходят в лагерь корниловцев. С ними нам разговаривать не о чем".
Весьма не "бархатное" выступление Луначарского было констатацией того, что съезд продолжит свою работу, а то, что происходило, – это не заговор, а "восстание народных масс", которым руководят истинные революционеры, а не корниловцы. Луначарский ясно чувствовал настрой "лучших представителей народа" и не хотел быть выброшен "в сорную корзину истории".
Итак, определились позиции каждой партии, приславшей своих делегатов на Всероссийский съезд Советов. Большевики, хотя и не без колебаний, стали твердо на путь вооруженного свержения Временного правительства. Эсеры и меньшевики раскололись окончательно: правые покинули съезд, левые эсеры и меньшевики-интернационалисты пытались создать единый демократический блок и однородное Советское правительство.
Вопрос о власти все же решался не на съезде Советов, а у Зимнего дворца, где продолжало заседать Временное правительство, и Ленин это прекрасно понимал, требуя от ВРК немедленного его штурма. "Он метался по маленькой комнате Смольного, как лев, запертый в клетку, – вспоминал Н. Подвойский. – Ему нужен был во что бы то ни стало Зимний: Зимний оставался последней заставой по пути к власти трудящихся. Владимир Ильич ругался… Кричал… Он готов был нас расстрелять". Так впервые за невыполнение решений партии большевиков, приравненных ее лидером к военным приказам, вводилась самая жестокая кара – расстрел. Хотя арест Временного правительства не мог расцениваться как охрана порядка или оборона революции, что, по мнению большевиков, внушаемому своим союзникам – левым эсерам и общественности, являлось основной задачей ВРК. Ленин торопился потому, что в любой момент могли в город прибыть верные правительству войска, за которыми направился Керенский.
В 0 часов 50 минут 26 октября В.А. Антонов-Овсеенко и Г.И. Чудновский отдали приказ о занятии Зимнего. Антонов-Овсеенко вспоминал: "…вообще вся атака Дворца носила совершенно беспорядочный характер. Наконец, когда удалось выяснить, что юнкеров остается уже немного, мы с Чудновским повели атакующих внутрь Дворца. Юнкера при нашем входе сопротивления уже не оказывали, и мы свободно проникли в глубь Дворца в поисках Временного правительства". Было 2 часа ночи.
О своем беззащитном положении знало и Временное правительство из доклада генерала для поручений при Керенском Б.А. Левицкого утром 25 октября: "Части, находящиеся в Зимнем дворце, только формально охраняют его, так как активно решили не выступать; в общем, впечатление, как будто Временное правительство находится в столице враждебного государства, закончившего мобилизацию, но не начавшего активных действий". Да и некоторые из министров "подняли вопрос о "действительности" их полномочий" в обстоятельствах текущего момента… "Все от нас откололись. Не должны ли мы сдать власть?" – говорили они.
Подробное и довольно эмоциональное описание состояния членов Временного правительства в Зимнем дворце оставил его министр юстиции П. Малянтович: "…в комнату влетел, как щепка, вброшенная к нам волной, маленький человечек под напором толпы, которая за ним влилась в комнату, как вода, разлилась сразу же по всем углам и заполнила комнату…" Этим человечком был Антонов-Овсеенко. "Временное правительство здесь, – сказал Коновалов, продолжая сидеть. – Что вам угодно?" – "Объявляю вам, всем вам, членам Временного правительства, что вы арестованы", – ответил Антонов-Овсеенко, а Чудновский стал записывать фамилии присутствующих и составлять протокол. Членам ВРК удалось сдержать негодующих солдат и матросов от самосуда над членами бывшего правительственного кабинета.
13 арестованных министров под конвоем матросов и красногвардейцев направили в Трубецкой бастион Петропавловской крепости.
Доктор И. Манухин – врач, прикомандированный к Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства и пользовавший еще арестованных царских министров, – оставил интересные воспоминания о положении своих новых, послеоктябрьских подопечных. "Солдаты охраны, – писал он, – ненавистью к ним не пылали, пищевой режим новая власть допускала сносный, встречи с родственниками были чаще и свободней". Постепенно многие из арестованных были переведены в больницу тюрьмы "Кресты", в частную лечебницу Герзони, откуда и вовсе освобождены "под залог". Некоторые эмигрировали, оставшиеся в Советской России С. Салазкин, Н. Кишкин, С. Ольденбург, А. Зарудный, П. Малянтович и другие были в дальнейшем репрессированы.
В ответ на большевистский переворот в ночь на 26 октября в Петрограде был создан "Комитет спасения родины и революции". В "комитет", возглавляемый эсерами Н.Д. Авксентьевым – председатель, А.В. Гоцем, В.М. Зензиновым, В.М. Черновым, вошли представители Государственной думы, ВЦИК Советов и Исполкома Всероссийского Совета крестьянских депутатов, Почтово-телеграфного союза, Центрофлота, Предпарламента, фракций социал-революционеров (эсеров) и социал-демократов (меньшевиков), народных социалистов, группа "Единство", делегаты – меньшевики и эсеры, покинувшие 2-й Всероссийский съезд Советов и др.
В 3 часа 10 минут ночи 26 октября после перерыва Каменев сообщил делегатам съезда: "Получено сообщение, что главари контрреволюции, заседавшие в Зимнем дворце… захвачены Петроградским революционным гарнизоном". Слова председательствующего вызвали бурю оваций. Затем под крики и аплодисменты он зачитал список арестованных министров и, развивая триумф победы, заявил, что 3-й батальон самокатчиков, вызванный Керенским на защиту Временного правительства, перешел на сторону революции. "…Среди товарищей самокатчиков, – подчеркнул комиссар ВРК из Царскосельского гарнизона, – нет врагов Всероссийского съезда Советов", – что вызвало новую волну аплодисментов, – "они также стоят за власть Советов, за немедленную передачу земли крестьянам… и за введение рабочего контроля над производством". Затем выступил Николай Крыленко с известием о том, что на Северном фронте образован ВРК, который будет препятствовать движению воинских эшелонов на Петроград.
В столь викториальную атмосферу зала возвратились после фракционного совещания меньшевики-интернационалисты, представитель которых Капелинский вновь заговорил о компромиссно-мирном решении кризиса, который фактически уже был разрешен. И даже после того, как Каменев предложил отложить обсуждение резолюции Троцкого, осуждающей меньшевиков и эсеров, давая понять, что не исключена возможность диалога с ними, меньшевики-интернационалисты покинули съезд. "Итак, дело было сделано, – вспоминал присутствовавший на съезде Н. Суханов. – Мы ушли неизвестно куда и зачем, разорвав с Советами, смешав себя с элементами контрреволюции, дискредитировав и унизив себя в глазах масс, подорвав все будущее своей организации и своих принципов. Этого мало: мы ушли, совершенно развязав руки большевикам, сделав их полными господами всего положения, уступив им целиком всю арену революции.
Борьба на съезде за единый демократический фронт могла иметь успех. Для большевиков как таковых, для Ленина и Троцкого она была более одиозна, чем всевозможные "комитеты спасения" и новый корниловский поход Керенского на Петроград. Исход "чистых" освободил большевиков от этой опасности. Уходя со съезда, оставляя большевиков с одними левыми эсеровскими ребятами и слабой группой новожизненцев, мы своими руками отдали большевикам монополию над Советом, над массами, над революцией. По собственной неразумной воле мы обеспечили победу всей линии Ленина…
Я лично, – признавался Суханов, – в революции совершал немало промахов и ошибок. Но самым большим и несмываемым преступлением я числю за собой тот факт, что я немедленно после получения вотума нашей фракции об уходе не порвал с группой Мартова и не остался на съезде…"
Замечания Суханова более конкретны и самокритичны, но несколько преувеличивали роль ушедших со съезда меньшевиков и эсеров, которые вовсе не "обеспечили победу всей линии Ленина". Ленин лично осуществлял победу своей линии.