Отношение левых эсеров к "комитетам бедноты" закономерно вытекало из их теории классов, не признающей за деревенской беднотой классово-категориального значения. Противопоставление деревенской бедноты всем другим слоям деревни, "трудовому крестьянству" им казалось бессмысленным и даже кощунственным. Не предполагая в деревенской бедноте созидательного начала, они называли комбеды не иначе как "комитетами лодырей". Более того, такие комитеты превращались в очередные экспроприационно-распределительные конторы бездельников и тунеядцев.
Первые же походы продотрядов в деревню вызвали в ней, как и предсказывали левые эсеры, "поножовщину", разрушили выборную Советскую власть. Среднее и мелкое крестьянство отшатнулось от большевиков. На VIII съезде РКП(б) Ленин вынужден был признать, что "сплошь и рядом по неопытности советских работников, по трудности вопроса удары, которые предназначались для кулаков, падали на среднее крестьянство", но он не мог объяснить, в чем состояла "трудность" столь очевидного вопроса. В то же время подчеркнул, "что тот, кто понимает переход к социализму без подавления буржуазии, тот не социалист".
Левые эсеры, прекрасно понимая сущность классовой борьбы и разделяя в основном мнение большевиков по формам и методам революционной борьбы, не могли понять, где та грань, за которой стоит деревенский буржуа. Они были категорически против притеснения и тем более уничтожения крестьян, которые своими руками строили свой социализм и на своем горбу несли партийных управленцев в их социализм.
Владея государственными структурами, имея свои кадры на руководящих постах, партия большевиков на практике совместила законодательные и исполнительно-распорядительные государственные функции под своим диктатом. "После победы в Октябре государственная власть перешла к истинным представителям рабочего класса – к нашей партии", – говорилось в циркулярном письме ЦК РКП(б) всем членам партии от 18 мая 1918 г. А в циркулярном письме ЦК от 29 мая уже прямо признается верховенство большевиков: "Наша партия стоит во главе Советской власти. Декреты, мероприятия Советской власти исходят от нашей партии!" Ни о каких представителях других слоев населения и даже самого многочисленного крестьянства, ни о партии левых эсеров, с которой еще большевики были в блоке, не было даже упоминания. Какая-либо политически-властная коалиция была исключена, ибо свою диктатуру большевики даже не скрывали, считая, что их партия и есть государственная Советская власть, отражавшая истинные критерии социализма и на свое усмотрение проводившая их в жизнь.
Еще более разводило понимание бывших партнеров по правительственной коалиции исключение из Советов правых эсеров и меньшевиков, состоявшееся 14 июня 1918 г. Левые эсеры стояли на точке зрения демократизма и справедливо полагали, что, во-первых, нет оснований "устанавливать участие партий в контрреволюционных попытках как партий", а во-вторых, "ставить вопрос (об исключении) до съезда Советов формально недопустимо, так как представители эсеров и меньшевиков (во ВЦИК) делегированы от съезда, и их исключение может быть решено только съездом". Решение ВЦИК от 14 июня, принятое голосами большевиков, точно дамоклов меч зависло над всей партией социалистов-революционеров.
Таким образом, большевики стали осуществлять функции, не свойственные политической партии. Идеология ленинизма стала превращаться в государственную политику, обязательную для всего населения России. И вся эта идеология насилия исходила от большевистских вождей, которые к лету 1918 г. объединяли в рядах своей партии 80–100 тысяч членов почти 150-миллионной России.
Политическое противостояние большевиков и левых эсеров все более и более обострялось как по вине большевистского диктата, так и одержимо нацеленных на всемирную революцию левых эсеров. 24 июня ЦК ПЛСР принял решение, в котором отмечалось, что он "считает возможным и целесообразным организовать ряд террористических актов в отношении виднейших представителей германского империализма…". Кто являлся представителем "германского империализма", догадаться было нетрудно.
В резолюции третьего съезда ПЛСР, проходившего 28 июня – 1 июля 1918 г. и представлявшего, по подсчетам мандатной комиссии, не менее 300 тысяч ее членов, политика РКП(б) подверглась резкой критике. "Повышенная централизация, – подчеркивалось в резолюции, – увеличивающая систему бюрократических органов диктатурой, применение реквизиционных отрядов, действующих вне контроля и руководства местных Советов, культивирование комитетов бедноты… все эти меры создают поход на Советы крестьянских депутатов, дезорганизуют рабочие Советы, вносят путаницу классовых отношений в деревне, создавая гибельный фронт города и деревни". В заключительном слове Камков призвал "вновь поднять революционное восстание… для восстановления попранных завоеваний революции. В этой борьбе мы, левые эсеры, сыграем главную и решающую роль… Мировая революция, – заявил Камков, – придет путем нашего восстания против германского империализма". Съезд дал директиву ЦК "всемерно способствовать расторжению Брестского договора, не предрешая ни одной формы такого расторжения".
Большие надежды левые эсеры возлагали на приближающийся пятый Всероссийский съезд Советов, на котором они имели 30 % мандатов. Они предполагали, что "правительство и его партия под натиском революционного настроения трудящихся, идущих за партией левых эсеров, вынуждены будут изменить свою политику…". Однако первое же заседание съезда Советов, 4 июля, показало непримиримость позиции большевиков. Ленинцы оказались в большинстве потому, что мирная обстановка эгоистически влияла на массы, которые не хотели воевать с далекими немцами и тем более за всемирную революцию, но готовы были биться насмерть друг с другом за свое благосостояние. Одни отстаивали его, другие – присваивали якобы свое, о котором настойчиво твердили большевики.
6 июля сотрудником ВЧК, занимающимся вопросами безопасности германского посольства, Я.Г. Блюмкиным был убит граф Мирбах. Покушением на немецкого посланника левые эсеры решили "апеллировать к солидарности германского пролетариата, чтобы совершить реальное предостережение и угрозу мировому империализму, стремящемуся задушить русскую революцию, чтобы поставить правительство перед свершившимся фактом разрыва Брестского договора, добиться от него долгожданной объединенности и непримиримости в борьбе за международную революцию". Однако немецкий пролетариат не поддержал российских левых эсеров-террористов, правительство Германии не разорвало Брестского договора. Совнарком принял решение арестовать левоэсеровскую фракцию пятого съезда Советов, заявление Прошьяна, разославшего телеграфом по всей России весть о взятии власти левыми эсерами, объявлялось авантюрой. Ленин телеграфировал И.В. Сталину 7 июля 1918 г.: "У нас заложниками сотни левых эсеров. Повсюду необходимо подавить беспощадно этих жалких и истерических авантюристов, ставших орудием в руках контрреволюционеров". И в конце: "…будьте беспощадны против левых эсеров и извещайте чаще".
13 человек наиболее активных зачинщиков были посажены на гауптвахту в Кремле. СНК создал следственную комиссию во главе с наркомом юстиции П. Стучкой. По делу было допрошено 650 человек, материалы следствия были переданы в Ревтрибунал ВЦИК. 11 человек, в том числе П. Прошьян, Б. Камков, Я. Блюмкин и др., получили по три года тюрьмы, к году заключения были приговорены Ю. Саблин и М. Спиридонова, которых через два дня, "принимая во внимание их прежние заслуги перед революцией", амнистировали.
Главное же заключалось в том, что террористический акт наиболее "решительных" левоэсеровских вождей расколол партию, дискредитировал ее членов и лишил возможности участия во власти.
Лидер партии левых эсеров Мария Спиридонова на гауптвахте Московского Кремля в ноябре 1918 г. изложила в открытом письме ЦК партии большевиков свое отношение к их политике. По мнению Спиридоновой, компромисс левых эсеров с большевиками нужен был, чтобы приобрести "возможность гласной борьбы с вами" (большевиками. – В.П.). Возмущение Спиридоновой и ее товарищей вызывало то, что "крестьянская масса была раздавлена, загнана, затравлена и поставлена под начало военно-революционных комитетов, исполкомов (назначаемых из большевиков) и чрезвычаек…".
"Когда вы увидали, – упрекала большевиков Спиридонова, – что наши массы от нас не ушли, тогда вы начали давить нас всей силой вашего партийного государственного пресса".
Спиридонова упрекает большевиков в том, что они уничтожили власть Советов, перестали считаться с властью трудящихся. "…Ваша политика, – утверждала Спиридонова, – объективно оказалась каким-то сплошным надувательством трудящихся…
Вместо социализированной промышленности – государственный капитализм и капиталистическая государственность; принудительно-эксплуатационный строй остается, с небольшой разницей насчет распределения прибыли, с небольшой, так как ваше многочисленное чиновничество в этом строю сожрет больше кучки буржуазии.
Вместо утвержденной при общем ликовании 3-м съездом Советов рабочих и крестьян социализации земли вы устроили саботаж ее и сейчас, развязав себе руки разрывом с нами, левыми социалистами-революционерами, тайно и явно, обманом и насилием подсовываете крестьянству национализацию земли – то же государственное собственничество, что и в промышленности…"
"Передышка, – по мнению М. Спиридоновой, – извратила нашу революцию и задержала на полгода германскую, ухудшила отношение к нам английских и французских рабочих, когда на западные фронты обрушились все освобожденные нами военные силы… Брест отрезал нас от источников экономического питания: от нефти, угля, хлеба, а ведь от этого-то прежде всего и гибнет наша революция…
Своим циничным отношением к власти Советов, своими белогвардейскими разгонами съездов и Советов и беззаконным произволом назначенцев-большевиков вы поставили себя в лагерь мятежников против Советской власти, единственных по силе в России…
Подмена интересов трудящихся интересами тех, что согласен голосовать за вашу партию… ведет, конечно, к разложению живых творческих сил революции…
…Именем пролетариата, именем крестьянства вы свели к нулю все моральные завоевания нашей революции…
…Советская власть стала не советской, а только большевистской…
Среди вас есть крупные дарования и рядовые работники светлой убежденности и идейности, и все же вы устроили что-то вроде единственной в мире провокации над психологией масс, сделали ядовитую прививку в громадном масштабе, во имя идеи социализма – прививку отвращения, недоверия и ужаса перед этим социализмом-коммунизмом. За тот кусочек правды, что вы показали народу и помогли осуществить, вы превысили свое значение, потребовали себе, как великий инквизитор, полного господства над душой и телом трудящихся. А когда они стали сбрасывать вас, вы сдавили их застенками для борьбы с "контрреволюцией…"
С точки зрения левых эсеров, партия большевиков, придя к власти с помощью крестьян, подавила их, узурпировала власть, предала интернациональные революционные интересы, главным доводом своей политики сделала красный террор.
Однако авантюра левых эсеров во главе с М. Спиридоновой не снимала ответственности за совместные действия партии левых эсеров с большевиками по насаждению террора к политическим оппонентам, о чем свидетельствует разгон Учредительного собрания, действия ВЧК по разгрому анархистов в Москве в ночь с 11 на 12 апреля под руководством заместителя Дзержинского левого эсера Закса. 20 мая левые эсеры поддержали во ВЦИКе Свердлова, выступившего с предложением "восстановить деревенскую бедноту против деревенской буржуазии", т. е. фактически начать в деревне гражданскую войну.
На V съезде Советов в июле 1918 г. левые коммунисты Бухарин, Дзержинский, Коллонтай, Арманд и др., стоявшие между взбунтовавшимися эсерами и непоколебимыми ленинцами, предложили сформировать новый Совнарком – "Правительство Мировой Гражданской Войны и Международной Республики Советов".
Еще одной попыткой создать политическую коалицию явилось заявление левых меньшевиков о готовности с оружием в руках защищать Советскую власть. Летом 1919 г. они провели мобилизацию членов своей партии в Красную армию. Члены фракции во главе с Ф. Гуревичем (Даном) и Ю. Цедербаумом (Л. Мартовым) вернулись во ВЦИК. Последовательная критика большевиков вынудила их в 20-е г. выслать за границу оппонентов, ум которых признавал даже Ленин.
Так было покончено большевиками с попыткой создания политической коалиции, что окончательно развязало им руки и значительно обострило гражданскую войну. Вместе с тем большевикам могли противостоять еще Учредительное собрание и Советы крестьянских депутатов.
Идея созыва Учредительного собрания, представлявшего все слои населения и политические партии России, пользовалась популярностью большинства населения. Оно должно было сосредоточить всю полноту законодательной власти в стране, что гарантировало российским гражданам соблюдение их прав и свобод. До октябрьского переворота большевики настаивали на созыве Учредительного собрания. "…Мы требуем созыва всенародного Учредительного собрания, – писал Ленин в 1903 г., – которое должно быть выбрано всеми гражданами без изъятий и которое должно установить в России выборочную форму правления". В речи на первом Всероссийском съезде крестьянских депутатов Ленин подчеркнул, что Учредительное собрание является "центральной государственной властью", которое даст "всем народам России" гарантию правильности по всем вопросам".
28 сентября 1917 г. в статье "Большевики должны взять власть" Ленин заявлял: "Только наша партия, взяв власть, может обеспечить созыв Учредительного собрания, и, взяв власть, она обвинит другие партии в оттяжке и докажет обвинение".
Однако осуществили государственный переворот большевики за 17 дней до открытия Учредительного собрания, на котором должны были решаться вопросы, волновавшие общество: основы государственного устройства страны, землепользования, национальных отношений, заключение справедливого мира. Учитывая это, Ленин в письме ЦК своей партии ультимативно настаивал: "…Ни в коем случае не оставлять власть в руках Керенского и компании до 25-го, никоим образом; решать дело сегодня непременно вечером или ночью… Промедление в выступлении смерти подобно". Таким образом, Ленин сознательно старался опередить широкопредставительное Учредительное собрание, захватить власть и диктовать свои условия.
Взяв власть, большевики обещали, что все вопросы, волнующие общество, "мы внесем… на обсуждение Учредительного собрания, которое будет властно решить, что можно и чего нельзя уступить". Даже решения второго Всероссийского съезда Советов рабочих и солдатских депутатов принимались как временные до утверждения их Учредительным собранием. "Никаких колебаний не допустит новая революционная власть, – писала газета "Правда", – которая одна, в условиях социальной гегемонии интересов широких народных масс, способна довести страну до Учредительного собрания". Однако опасаясь, что Учредительное собрание лишит большевиков власти, Ленин требует 28 ноября, "чтобы Учредительное собрание признало Советскую власть и Советское правительство". В "Тезисах об Учредительном собрании" Ленин передергивает, говоря о несоответствии "между составом выборных в Учредительное собрание и действительной волей народа". В "Тезисах" диктаторски подчеркивается "предписание" признать Советскую власть и ее директивы. "Вне этих условий, – угрожает Ленин, – кризис в связи с Учредительным собранием может быть разрешен только революционным путем, путем наиболее энергичных, быстрых, твердых и решительных мер со стороны Советской власти…", т. е. со стороны большевистского руководства методом диктата.
Выборы в Учредительное собрание, назначенные еще Временным правительством Керенского, состоялись 12 ноября. Они отразили политический настрой в обществе, принеся успех умеренным социалистам, меньшевикам и правым эсерам. В выборах участвовало 50 % избирателей. В целом по стране большевики получили 25 % голосов, по 67 губернским городам – 36,5 %, в Петроградском гарнизоне – 79,2 %. В Учредительное собрание, по неполным данным, было избрано 715 человек, в том числе 412 эсеров, из которых лишь 40 левых, 183 большевика, 16 кадетов, 15 меньшевиков, 2 народных социалиста, 1 беспартийный, 86 – от национальных групп. В.И. Ленин писал по этому поводу, что "крестьянство не могло еще знать правды о земле и о мире, не могло отличить своих друзей от врагов, от волков, одетых в овечьи шкуры".
Ленин не совсем точен, ибо крестьянство хорошо знало и одобряло позицию эсеров в отношении земельной реформы, популярность которой заставила самих большевиков принять ее в форме Декрета о земле. "И если даже крестьяне пойдут и дальше за социалистами-революционерами, – уверял 26 октября в комментариях по поводу принятия Декрета о земле Ленин, – и если они даже этой партии дадут на Учредительном собрании большинство, то и тут мы скажем: пусть так".