В 1922 г. были произведены массовые аресты среди меньшевиков. Многие из них отправлены в отдаленные районы страны, видные меньшевики получили разрешение эмигрировать. Волне возмущения в Западной Европе Президиум ИККИ противопоставил сфабрикованные материалы о терроре в отношении коммунистов в буржуазных странах. 6 мая 1922 г. он постановил: "Добиться того, чтобы каждый член ИККИ дал в письменном виде подробнейший материал о своей стране, указывающий на гонения коммунистов, аресты, убийства, проявления белого террора и главную роль социалистов 2 и 2 1/2 Интернационала во всем этом". Трибунал ВЦИК 3 человек оправдал, 12 приговорил к расстрелу, остальных – к различным срокам заключения. Президиум ВЦИК 10 человек помиловал. 8 августа 1922 г. ВЦИК утвердил приговор, но отсрочил его исполнение. "Если партия социалистов-революционеров, – говорилось в декрете ВЦИК, – фактически и на деле прекратит подпольно-заговорщическую, террористическую, военно-шпионскую, повстанческую работу против власти рабочих и крестьян, она тем самым освободит от высшей меры наказания тех своих руководящих членов, которые в прошлом этой работой руководили и на самом процессе оставили за собой право ее продолжать".
Таким образом, большевики вынуждены были держать руководителей эсеровской партии в тюрьме, сохраняя им жизнь за отказ эсеров от антисоветской деятельности. "Перебежчики из лагеря самих эсеров раскрыли нам, – писал Л.Д. Троцкий, – что важнейшие террористические акты были организованы не одиночками, как мы склонны были думать сначала, а партией, хотя она и не решалась брать на себя официальную ответственность за совершавшиеся ею убийства. Смертный приговор со стороны трибунала был неизбежен. Но приведение его в исполнение означало бы неотвратимо ответную волну террора. Ограничиться тюрьмой, хотя бы и долголетней, значило просто поощрить террористов, ибо они меньше всего верили в долголетие Советской власти. Не оставалось другого выхода, как поставить выполнение приговора в зависимость от того, будет или не будет партия продолжать террористическую борьбу. Другими словами, вождей партии превратить в заложников".
XII конференция РКП(б) (4–7 августа 1922 г.) ориентировала на продолжение репрессий против небольшевистских партий. Доклад об антисоветских партиях и течениях делал Г.Е. Зиновьев. Принятая в духе доклада резолюция утверждала, что эти "партии и течения частично меняют тактику: они пытаются использовать советскую легальность в своих контрреволюционных интересах и держат курс на "врастание" в советский режим, который они надеются постепенно изменить в духе буржуазной демократии и который, по их расчетам, сам идет к неизбежному буржуазному перерождению". Резолюция ставила задачу в "сравнительно короткий срок окончательно ликвидировать партии эсеров и меньшевиков как политические факторы". Постановления ВЦИК и Совнаркома о регистрации обществ и союзов, согласно которым объединения, "по своим целям и методам деятельности противоречащие Конституции РСФСР и ее законам, не подлежали регистрации", создавали юридическую базу для запрета антибольшевистских партий и организаций.
Убедившись в бесперспективности борьбы, правые эсеры в 1923 г. приняли решение о самороспуске своей партии в Советской Республике.
Во второй половине 1922 г. остатки партии меньшевиков переходят на нелегальное положение. Разочарование в партии и чувство бесперспективности ее деятельности охватили не только рядовых членов, но и ее лидеров. Меньшевик О.Е. Ерманский вспоминал: "Когда я, после отъезда Мартова, оглядывался на окружавших меня членов ЦК, меня поражало явное понижение его общего политического и морального уровня. Тут еще уехал Абрамович, изъят был Дан – уровень членов ЦК совсем измельчал. А крен вправо рос не по дням, а по часам". "К концу 1922 г. 10 из 24 членов ЦК, избранных в мае 1918 г., вышли из партии".
Среди левых эсеров летом 1920 г. взял верх И.З. Штейнберг, высказавшийся за прекращение борьбы с Советской властью. Его единомышленники обратились в ЦК РКП(б) с просьбой разрешить им легальное существование. В октябре просьба была удовлетворена. Но левоэсеровские группы были немногочисленны, их деятельность была малозаметна. Не помогло и объединение с максималистами и др. Многие левые эсеры вступали в Коммунистическую партию. В августе 1923 г. Центральное бюро объединенных организаций левых эсеров и максималистов вынуждено было признать полную несостоятельность своих организаций.
Так сходили с политической арены социалистические партии. К середине 20-х гг. в Советской России осталась одна "стоявшая у власти" партия – Коммунистическая. "Мы все побеждены Советской властью, – констатировал один из наиболее непримиримых ее врагов, Б. Савинков. – Побеждены и белые, и зеленые, и беспартийные, и эсеры, и кадеты, и меньшевики. Побеждены в Москве, и в Белоруссии, и на Кавказе, и на Украине, и в Сибири. Побеждены в боях, в подпольной работе, в тайных заговорах и открытых восстаниях… Прошло семь лет. Мы распылены. Мы – живые трупы. А Советская власть крепнет с часу на час".
В констатации Б. Савинкова – признание того, что не только репрессии привели к гибели небольшевистских партий. Результат репрессий стал возможен вследствие потери связей этих партий с массой, изоляции от нее. Колебания, смена тактических установок, попытки играть роль "третьей", промежуточной силы в обстановке ожесточенной классовой борьбы не спасали их.
"…В обстановке диктатуры пролетариата может быть и две, и три, и четыре партии, но только при одном условии: одна партия будет у власти, а все остальные в тюрьме", – так пророчески заявил в 1927 г. председатель ВЦСПС М.П. Томский, в дальнейшем ощутивший на личной судьбе мощь диктатуры партии.
Ликвидация небольшевистских партий означала ликвидацию возможности общественного контроля над властью, политического плюрализма, оформление партийно-государственного насилия.
Особое беспокойство у Ленина вызывала интеллигенция, та ее часть, которая не выступала с оружием в руках. Против нее открытый террор ВЧК – НКВД мог выглядеть государственным бандитизмом. Большевики сумели "прикормить" ряд известных деятелей культуры и науки – М. Горького, И. Павлова… других отправить за границу на лечение и почетные дипломатические должности, третьих запугать, а непокорных изгнать из Советской России.
В письме Ф.Э. Дзержинскому от 19 мая 1922 г. Ленин предлагал конкретные меры по составлению списка "кандидатов на высылку за границу". В качестве "законнейших кандидатов на высылку" он назвал сотрудников журнала "Экономист". "Все это явные контрреволюционеры, пособники Антанты, организация ее слуг и шпионов и растлителей учащейся молодежи. Надо поставить дело так, чтобы этих "военных шпионов" изловить и излавливать постоянно и систематически и высылать за границу". В письме, направленном в ГПУ 17 июля 1922 г., Ленин продолжал наставлять: "Решительно "искоренить" всех энесов? Пешехонова, Мякотина, Горнфельда, Петрищева и др.
По-моему, всех выслать. Вреднее всякого эсера, ибо ловчее".
Далее в письме даны указания: "Комиссия под надзором Манцева, Мессинга и др. должна представить списки, и надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу безжалостно. Очистить Россию надолго… все сотрудники "Экономиста" – враги самые беспощадные. Всех их – вон из России.
Делать это надо сразу. К концу процесса эсеров, не позже. Арестовать несколько сот и без объявления мотивов – выезжайте, господа!"
Резолюция XII Всероссийской конференции РКП(б) (4–7 августа 1922 г.) "Об антисоветских партиях и течениях" гласила: "Нельзя отказаться от применения репрессий не только по отношению к политиканствующим верхушкам мнимобеспартийной, буржуазно-демократической интеллигенции…" Оставалось подвести "правовую основу" для готовящейся акции. 10 августа ВЦИК принял декрет "Об административной высылке лиц, признаваемых социально опасными". При НКВД была создана особая комиссия, получившая право без суда заключать в лагеря принудительных работ "подобных лиц".
Летом были произведены аресты намеченных деятелей науки и культуры. Было выслано около 200 человек. Среди них выдающиеся философы Н.А. Бердяев, С.Н. Булгаков, Н.О. Лосский, С.Л. Франк, Л.П. Карсавин; историки А.А. Кизеветтер, С.П. Мельгунов, А.В. Флоровский; социолог П.А. Сорокин, журналист М.А. Осоргин, экономист Б.Д. Бруцкус и др.
В декабре 1922 г. в сорока километрах от Архангельска на берегу Белого моря был учрежден специальный лагерь для политических заключенных. В 1923 г. лагерь "особого назначения" на Соловках ("СЛОН") был открыт для сотен тысяч человек, неугодных Ленину и его окружению. Только в Москве с 1919 г., кроме 5 тюрем, действовало 9 концлагерей, 4 из которых в крупнейших монастырях. В Новоспасском содержались женщины. Конечно, монастыри с высокими толстыми стенами как нельзя лучше подходили для мест заключения. Вместе с тем это был еще один удар по всесильной и ненавистной Ленину Церкви. В статье "Об отношении рабочей партии к религии", написанной еще в мае 1909 г., он категорически настаивал: "Мы должны бороться с религией… Марксист должен быть материалистом, т. е. врагом религии…"
Таким образом, все верующие, составлявшие подавляющее большинство населения России, становились врагами небольшой кучки большевиков, из которых лишь единицы проповедовали марксизм. Вождь большевиков с негодованием указывает в декабре 1919 г.: "…надо поставить на ноги все чека, чтобы расстреливать не явившихся на работу из-за "Николы". В то же время Ленин понимал, что открытый красный террор не может быть официальной политикой Советской России в условиях мирного строительства социализма. Необходимо было принять юридические основы, ограничивающие государственный капитализм.
В решении XI Всероссийской конференции РКП(б) (19–22 декабря 1921 г.) подчеркивалась первоочередность задачи водворения "во всех областях жизни строгих начал революционной законности". "Новые формы отношения, созданные в процессе революции и на почве проводимой властью экономполитики, должны получить свое выражение в законе и защиту в судебном порядке". Однако сложившееся в ходе Гражданской войны представление о "революционной законности" не претерпело изменения. Оно вытекало из ленинской идеи о диктатуре пролетариата, функционирующей не по общечеловеческим принципам, а в соответствии с "революционным правосознанием". Последнее же определялось тем, отвечают ли юридические акты идеологии партии и взгляду на юстицию как на классовую. "Значит ли, что изданием писаных законов революционное правосознание как база решений и приговоров сдается в архив?" – ставился вопрос в первом номере 1922 г. ежегодника советской юстиции, и здесь же давался ответ: "Отнюдь нет. Революцию в архив еще никто не сдал, и революционное правосознание должно проходить красной нитью в каждом приговоре или решении: оно лишь ограничено писаными нормами, но оно не упразднено".
Ленин изложил свои соображения "О задачах Наркомюста в условиях новой экономической политики" в письме наркому юстиции Д.И. Курскому 20 февраля 1922 г., подчеркнув: "Прежде боевыми органами Советской власти были главным образом Наркомвоен и ВЧК. Теперь особенно боевая роль выпадает на долю НКЮста…" Ленин довольно круто указывает: "Усиление репрессий против политических врагов Соввласти и агентов буржуазии (в особенности меньшевиков и эсеров); проведение этой репрессии ревтрибуналами и нарсудами в наиболее быстром и революционно-целесообразном порядке; обязательная постановка ряда образцовых (по быстроте и силе репрессий; по разъяснению народным массам, через суд и через печать, значения их) процессов в Москве, Питере, Харькове и нескольких других важнейших центрах; воздействие на нарсудей и членов ревтрибуналов через партию в смысле улучшения деятельности судов и усиления репрессий; все это, – настаивал Ленин, – должно вестись систематично, упорно, настойчиво, с обязательной отчетностью…"
И так Ленин, юрист по образованию, выступает с типично политическими требованиями, нарушая сознательно главный принцип законотворчества – независимость судов и судей, упорно требуя "усиления репрессий", отвергая презумпцию невиновности.
Особое внимание Ленин уделял кадрам Наркомата юстиции. "Каждого члена коллегии НКЮста, каждого деятеля этого ведомства, – считал он, – надо бы оценивать по послужному списку, после справки: скольких коммунистов ты закатал в тюрьму втрое строже, чем беспартийных за те же проступки? скольких бюрократов ты закатал в тюрьму за бюрократизм и волокиту? сколько купцов за злоупотребление нэпа ты подвел под расстрел или под другое, неигрушечное (как в Москве, под носом у НКЮста, обычно бывает) наказание? Не можешь ответить на этот вопрос – значит, ты шалопай, которого надо гнать из партии за "комболтовню" и за "комчванство".
Однако "закатать" коммуниста в тюрьму было трудно, так как по циркулярному письму, разработанному комиссией Оргбюро ЦК РКП(б) в составе Бухарина, Дзержинского, Курского, Молотова и Соколова, утвержденному ЦК РКП(б) 16 июня 1921 г., в случае ареста коммунистов судебно-следственные учреждения должны об этом немедленно извещать партийные комитеты и давать им для ознакомления само дело подследственного; они обязаны освобождать коммунистов под поручительство партийных комитетов за персональным поручительством трех членов РКП(б), уполномоченных на то партийным комитетом: "Мнение комитета о направлении и судебном решении по делу есть партийная директива работников-коммунистов судебно-следственного учреждения".
Казалось бы, грозное требование Ленина спрашивать с коммунистов "втрое строже", чем с беспартийных, нивелирует всех перед законом, но партийные указания были выше каких-либо законов. Постановление Оргбюро ЦК от 16 марта 1923 г. предусматривало особый порядок привлечения к судебной ответственности секретарей губкомов и обкомов: прежде чем дать делу ход, губернский прокурор обязан был направить материалы и свое заключение прокурору республики для согласования с ЦК РКП(б).
Таким образом, партийное окружение Ленина становилось сильнее своего вождя, который своими решениями еще больше укреплял его функции.
Ленин поясняет членам Наркомюста, Политбюро, Президиума ВЦИК, своим заместителям по СНК и СТО А.Д. Цюрупе и А.И. Рыкову: "…мы признали и будем признавать лишь государственный капитализм, а государство, это – мы, мы сознательные рабочие, мы коммунисты. Поэтому ни к черту не годными коммунистами надо признать тех коммунистов, кои не поняли своей задачи ограничить, обуздать, контролировать, ловить на месте преступления, карать внушительно всякий капитализм, выходящий за рамки государственного капитализма, как мы понимаем понятие и задачи государства".
Ленин, не имея на то полномочий, вопреки общепринятому законодательству, дает указания: "…расширить применение государственного вмешательства в "частноправовые" отношения; расширить право государства отменять "частные" договоры; применять не corpus juris romeni (свод законов римского права. – В.П.) к "гражданским правоотношениям", а наше революционное правосознание; показывать систематически, упорно, настойчиво на ряде образцовых процессов, как это надо делать с умом и энергией; через партию шельмовать и выгонять тех членов ревтрибуналов и нарсудей, кои не учатся этому и не хотят понять этого".