Исключительно важное значение Руденко придавал выступлениям прокуроров по уголовным и гражданским делам. Само участие прокуроров в судебных процессах он рассматривал не только как метод надзора за законностью в правосудии, но и как сильнейшее средство правового воспитания населения, действенную форму профилактики правонарушений. Он говорил, что показать закон в действии лучше всего удается в суде, где потерпевшие, свидетели и все присутствующие в зале люди воочию видят, что законы олицетворяют справедливость и охраняют не только интересы государства, но и каждого человека.
Несмотря на многотрудные текущие дела, Руденко никогда не оставлял судебной трибуны. Он был прирожденным оратором. Выступал без особых излишеств, говорил просто, доходчиво и ясно.
Громкое дело
Галан
Город Львов, 24 октября 1949 года.
На квартиру писателя Ярослава Галана под видом граждан, ищущих встречу с депутатом городского совета, приходят члены Организации украинских националистов (ОУН) Стахур и Лукашевич. Во время разговора с ничего не подозревающим писателем и депутатом Стахур выхватывает из под плаща топор и наносит смертельный удар…
Чтобы понять, какая сила занесла топор над Галаном, нужно пояснить, чем он занимался. Писатель сотрудничал с газетой "Радяньска Украина" и был ее специальным корреспондентом на Нюрнбергском процессе. Его очерки и репортажи, отличавшиеся остротой и доходчивостью, обличали фашизм, тесные связи украинских националистов с гитлеровцами и их преступную деятельность.
Материалы из Нюрнберга принесли Галану популярность среди читателей, и они же вызвали приступы злобы у тех, кого он умело и талантливо разоблачал. Расправу над писателем подготовило и осуществило нацистско-оуновское подполье.
Государственное обвинение в суде над убийцами Ярослава Галана поддерживал лично прокурор Украины Руденко, который хорошо знал писателя по Нюрнбергскому процессу, и посчитавший участие в этом процессе продолжением своей работы в Нюрнберге. Процесс во Львове показал, что и годы спустя после официальной капитуляции Германии нацизм не сошел с арены. Он был сломлен в вооруженной борьбе, но окончательно не уничтожен и сохранил способность к новым преступлениям.
В начале 50-х годов Руденко бесспорно выдвинулся в число самых известных советских юристов. Он неоднократно принимал участие в конгрессах и заседаниях Совета Международной ассоциации юристов-демократов и был избран в ее руководящий состав.
Старожилы Прокуратуры СССР рассказывали, что на одном из совещаний, когда Генеральный прокурор Сафонов попросил слова, вождь сделал вид, будто его вовсе не знает. Когда Сафонов пошел к трибуне, Сталин, в притихшем зале, спросил у своего помощника Поскребышева:
– Кто это?
– Генеральный прокурор, товарищ Сталин, – ответил Поскребышев.
Осенью 1952 года в ЦК партии стали поступать, видимо сработанные не без участия Берия, материалы, компрометирующие Генерального прокурора СССР Сафонова. Было принято решение провести по ним соответствующую проверку. Вскоре материалы были доложены секретарю ЦК КПСС Маленкову. Выводы комиссии оказались для Сафонова неутешительными. Отмечалось, что он не оправдывает оказанного ему доверия и заслуживает строгого партийного взыскания. Однако закончилось все тем, что Сафонова вызвал к себе Шаталин, тогдашний секретарь ЦК и указал ему на допущенные ошибки.
Так что вопрос об отставке Сафонова, можно сказать, витал тогда в воздухе и многие тогда гадали: "Кто же будет следующим Генеральным прокурором СССР?"
Коллеги и соратники
Григорий Николаевич Сафонов родился 13 (26) октября 1904 года в Ростове Ярославской губернии. Его отец, Николай Дмитриевич, до революции имел собственную кузницу, в которой работал до 1920 года. Затем до самой смерти, последовавшей в 1930 году, считался кустарем. Мать происходила из семьи богатого лесопромышленника, владевшего в Угличском уезде Ярославской губернии лесами и землями. Когда свершилась революция, леса и земли были отобраны.
До 18 лет Григорий Сафонов жил с родителями, учился в ростовской средней школе. В сентябре 1922 года он стал студентом правового отделения Ленинградского государственного университета. Через три года дипломированный юрист занял скромную должность помощника юрисконсульта машиностроительного треста в Ленинграде. В ноябре 1926 года его призвали в Красную армию. Вернувшись через год в Ленинград, Григорий Сафонов несколько месяцев помыкался без работы. Только в марте 1929 года ему удалось получить место юрисконсульта на Невском машиностроительном заводе им. В. И. Ленина. Вскоре он возглавил юридическое бюро завода. В октябре 1929 года Сафонов стал членом партии.
На машиностроительном заводе Г. Н. Сафонов работал более шести с половиной лет, заслужив репутацию способного юриста, особенно хорошо разбирающегося в гражданском и трудовом праве, и активного общественника (он часто выступал с лекциями и докладами, руководил различными агитационно-пропагандистскими кружками и семинарами).
В апреле 1935 года прокуратурой Ленинградской области был поставлен вопрос о переводе Сафонова в органы прокуратуры, однако руководство завода этому воспротивилось. Тогда прокурор области обратился в обком партии с просьбой мобилизовать Сафонова на работу в органы прокуратуры. И он стал прокурором Окуловского района Ленинградской области.
В райкоме партии Сафонов считался малоактивным. В характеристике того времени отмечалось, что он редко выезжает на места – в сельсоветы и колхозы, больше отсиживается в канцелярии, не интересуется работой секций революционной законности на предприятиях и группы содействия прокуратуре, не проявляет интереса к жизни района; среди районного актива авторитетом не пользуется. Однако эти недостатки скорее всего можно было отнести не столько к его личности, сколько к невероятной загруженности чисто служебными делами. Штат прокуратуры был небольшой, поэтому ему самому приходилось часто выступать в судах. Только за 1937 год Сафонов поддержал обвинение по 161 уголовному делу и выступил по 28 гражданским делам.
22 августа 1938 года Сафонова утвердили в должности прокурора одного из центральных районов Ленинграда – Кировского. В этом районе Сафонов пробыл менее года. Его способности успели заметить и по достоинству оценить в Прокуратуре Союза ССР. Весной 1939 года Сафонова стали усиленно перетягивать на работу в центральный аппарат, тем более что там требовался толковый начальник гражданско-судебного отдела.
В июле 1939 года Сафонов, уже при Прокуроре Союза ССР Панкратьеве, перебрался в Москву и приступил к исполнению своих новых обязанностей. С этого времени его карьера резко и стремительно пошла вверх.
В декабре 1939 года Панкратьев внес предложение в ЦК ВКП(б) об утверждении Сафонова одним из своих заместителей. Там оно нашло поддержку, и вчерашний районный прокурор в 35-летнем возрасте становится заместителем Прокурора Союза ССР. Из-за сталинских чисток выбор был тогда не слишком велик.
Как всегда бывает в таких случаях, и здесь не обошлось без завистников. Вскоре в ЦК партии стали поступать сигналы о том, что у Сафонова, оказывается, не совсем пролетарское происхождение, и что этот факт он якобы скрыл. Действительно, Григорий Николаевич не особенно распространялся в своих анкетах о родственниках, сообщал о них очень скупо. Он писал, в частности, что его отец до революции арендовал кузницу, а потом работал кустарем. О своем деде-лесопромышленнике умолчал…
Начались проверки; в разные концы полетели запросы. К счастью Сафонова, эти проверки никаких негативных последствий не имели.
В должности заместителя, а затем и первого заместителя Прокурора (Генерального прокурора) Союза ССР Григорий Николаевич Сафонов пробыл около 9 лет. Принимал участие в Нюрнбергском процессе, консультировал группу обвинителей и следователей от Советского Союза и не раз тогда встречался с Романом Андреевичем Руденко.
4 февраля 1948 года Григорий Николаевич Сафонов был назначен Генеральным прокурором Союза ССР. Было ему тогда немногим более 43 лет.
На одном из совещаний В. М. Молотов, жестко критикуя прокуроров, бросил им упрек в том, что они хотят жить со всеми в мире, быть хорошими людьми, ни с кем не ругаться, чтобы все были довольны. Он призвал их навести порядок в областях. Когда же прокуроры пытались на деле реализовать эти лозунги и защищали закон от произвола местных руководителей, на них сыпались взыскания. Прокурора, например, могли исключить из партии только за то, что он возбудил дело, дал санкцию на арест или обыск в отношении какого-либо местного руководителя, не согласовав этого вопроса с райкомом…
В 1949 году Прокуратура СССР выявила много случаев необоснованного привлечения к ответственности. Только в 1948 году суды оправдали свыше 4,7 тысячи человек. Сафонов, после соответствующей проверки, объявил строгие взыскания. Кто-то из обиженных обратился с заявлением в ЦК партии, на имя Маленкова. В письме утверждалось, что Прокуратура Союза ССР вместо организации борьбы с преступностью необоснованно снимает с работы прокуроров и следователей, угрожает отдачей под суд и в то же время не предпринимает никаких мер к созданию надлежащих условий для работы.
Далее неизвестный автор писал следующее:
"В результате психоза, поднявшегося вокруг неосновательного привлечения, во всех органах прокуратуры больше никто не думает над тем, чтобы вскрыть преступление, изобличить преступника – все заняты только одним – поменьше бы иметь уголовных дел, поскорее бы от них избавиться, как-нибудь протащить в суде – с каким угодно, но только бы ни с оправдательным приговором, а может быть, и прекратить дело, не направляя его в суд.
К прокурору предъявляются требования быть сверхчеловеком и никогда не ошибаться, – жаловался анонимный корреспондент. – Вместе с тем Генеральный прокурор, предъявляя непомерно грозные требования, не сумел поставить себя в надлежащих органах власти так, чтобы создать должный авторитет и вес ему подчиненным органам".
Сафонов занимал пост Генерального прокурора Союза ССР более пяти лет. Надо сказать, он не пользовался особым авторитетом у руководителей партии и правительства. Об этом свидетельствует и тот факт, что ему так и не был присвоен положенный Генеральному прокурору СССР классный чин действительного государственного советника юстиции. Это же подтверждает и эпизод, рассказанный бывшим Главным военным прокурором Н. П. Афанасьевым.
Когда в августе 1950 года Секретариат ЦК ВКП(б) рассматривал вопрос об освобождении Афанасьева от занимаемой должности после проведения тенденциозной проверки, инициированной Комитетом партийного контроля при ЦК, и Маленков, ведший заседание, выслушав явно предвзятые выступления председателя КПК Шкирятова и министра юстиции Горшенина, поднял Сафонова с вопросом: "Ну, а что вы скажете об Афанасьеве?" – Генеральный прокурор не нашел что ответить. Уничижительно посмотрев на него, Маленков бросил: "Ничего-то вы, Сафонов, не знаете. Знаете одну охоту. Со вторника собираетесь на нее, в пятницу до понедельника уезжаете – и так все время. Вот что, отныне ЦК запрещает вам ваши поездки на охоту. Садитесь".
Писатель А. А. Безуглов, работавший прокурором уголовносудебного отдела при Сафонове, рассказывал мне, что Генеральный прокурор СССР был человеком небольшого роста, полным, напоминавшим какой-то колобок. В руке он всегда держал кожаную папку.
"В приемной у него были не секретари, а два офицера – адъютанты Ильин и Гусев. Безуглову особенно запомнилась первая встреча с Сафоновым.
Прокуроры по очереди дежурили по ночам в приемной генерального. Это дежурство заключалось в приеме почты, а иногда кто-нибудь звонил. И вот однажды во время моего дежурства появился в приемной Сафонов. Я, естественно, встал и поздоровался с ним. Сафонов на меня посмотрел и ничего в ответ не сказал. Так повторилось еще раз. Я был удивлен. И однажды с одним старшим товарищем поделился своим недоумением. В ответ он говорит: "Многого хочешь, он даже с начальниками отделов, генералами, не здоровается, а ты хотел, чтобы он здоровался с рядовым. К этому сотрудники привыкли".
Но вот к нам в отдел поступает на работу Антонина Яковлевна Ионкина. Она была женой первого заместителя Прокурора РСФСР Буримовича. И когда она поздоровалась с Сафоновым, а тот не ответил, Антонина Яковлевна была возмущена и решила обратиться к секретарю парткома Прокуратуры СССР Сливину. Тот пообещал выяснить причины, по которым Сафонов не ответил на приветствие Ионкиной. Через несколько дней он объявил Антонине Яковлевне, что разговаривал по этому поводу с Сафоновым и тот заявил, что он настолько занят государственными делами, только и думая о них, что никого и ничего вокруг себя не замечает".
После отставки, по свидетельству ветеранов прокуратуры, Сафонов стал совершенно иным человеком. Вел себя очень демократично, был прост в общении, не кичился своей прежней должностью. Иногда он рассказывал интересные эпизоды из своей жизни, непрочь был посидеть в компании и выпить с товарищами и даже учил правильно пить водку молоденьких секретарей Прокуратуры РСФСР, где он тогда работал.
Приведу еще одно свидетельство Безуглова: "Однажды я увидел Сафонова в Прокуратуре СССР. Я обратил внимание, что полнота Сафонова исчезла. Он очень похудел. Когда мы сели в лифт, там находился Семен Михайлович Лавров, прокурор уголовно-судебного отдела. Он хромал и был с палочкой. Лифт стал подниматься, и наступило тягостное молчание. Мы были смущены присутствием вчерашнего Генерального прокурора.
И вот, желая разрядить обстановку, Сафонов вдруг обратился к Лаврову: "А что это у вас с нотой?" Семен Михайлович Лавров был человек с юмором. Он посмотрел на Сафонова и ответил: "Григорий Николаевич, когда я ходил к вам на доклады, она у меня была такой же, но вы почему-то прежде не интересовались, что у меня с ногой. Дело в том, что она у меня такая с детства". Сафонов был смущен, и ничего не ответил".
О репрессиях конца 1940 – начала 1950-х годов написано много: выходили статьи, монографии, книги, мемуары и другая литература. Поэтому, не вдаваясь в подробное исследование этой проблемы, остановлюсь только на том, как объяснял причины творившегося в стране беззакония и роль в этом деле органов госбезопасности и прокуратуры тот, кто по своему должностному положению вроде бы должен был бы стать надежной преградой на пути произвола. В личном деле Сафонова на этот счет есть немало документов.
В одном из своих объяснений он писал: "С изданием постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 года в деятельности органов государственной безопасности и в прокурорском надзоре была создана твердая основа законности. Правда, уже тогда в указаниях НКВД, на которые имеется ссылка в этом постановлении, были предусмотрены некоторые отступления от закона (разрешалось следователям составлять т. н. обобщенные протоколы и т. п.)…
Опираясь на постановление партии и правительства, прокуроры требовали и впервые за все это время реально добились строгого соблюдения законности при расследовании дел. Однако продолжалось это недолго. Примерно через год после принятия постановления органам МВД (тогда они назывались НКВД. – Авт.), которыми в то время руководил Берия, было дано указание о возможности применения к обвиняемым мер воздействия. "Было предусмотрено, что вопрос о применении этих мер в каждом" конкретном случае решается начальником областного управления (и вышестоящими руководителями) по своему усмотрению. Прокуратура за этой сферой деятельности надзор не осуществляла.
Указание о применении "мер воздействия" находилось в очевидном противоречии и опрокидывало принцип строгого соблюдения законности, положенный в основу постановления от 17 ноября 1938 года. В статье 136-й действующего Уголовно-процессуального кодекса (УПК) ясно записано: "Следователь не имеет права домогаться показания или сознания обвиняемого путем насилия, угроз и других подобных мер".
После того как разрешено было применять "меры воздействия", органы государственной безопасности были поставлены в такие условия, что их побаивались не только враги. Это разрешение открывало возможность для нечестных работников сфабриковать какие угодно показания, получить компрометирующий материал на любого человека. В связи с этим некоторые местные руководители, помнящие как в 1937/38 годах ряд работников (в том числе большое количество прокуроров), пытавшихся прекратить беззакония, были по ложным показаниям арестованы либо скомпрометированы, избегали ссориться с органами государственной безопасности и в тех случаях, когда ссориться было необходимо…
Такая система работы, естественно, развращала работников НКВД, создавала широкие возможности для беспринципного карьеризма. Проверка дел, по которым были вскрыты явные факты фальсификации следствия, показала, что в большинстве случаев мотивом, которым руководствовались работники, встав на нечестный путь искусственного создания обвинений против советских людей, было желание отличиться в глазах начальства".
И далее: "Массовым извращениям в деятельности органов государственной безопасности на протяжении столь длительного периода времени способствовал тот факт, что МГБ (МВД) было поставлено в ненормальное положение в системе государственных органов.
Был создан государственный орган, который имел мощный аппарат для наблюдения с разветленной, всюду проникающей сетью сотрудников и агентов; свою армию (войска МГБ); свой суд (особое совещание); свои места заключения (внутренние тюрьмы и особые лагеря) и зависимую от него систему прокуратуры и трибуналов войск МВД. Именно этой прокуратуре и этим трибуналам была по положению поднадзорна и подсудна основная часть дел, расследуемых МГБ… Органам государственной безопасности был создан непомерный авторитет, отнюдь не оправданный их работой.
В бытность мою Генеральным прокурором за все 5 с половиной лет товарищ Сталин ни разу не вызвал меня (так же, впрочем, как и моих предшественников) для обсуждения касающихся следствия вопросов с руководящими работниками и со следователями МГБ, которых он иногда приглашал к себе. Никогда он не вызывал к себе также министра юстиции и председателя Верховного суда Союза ССР".
Это объяснение написано Сафоновым в 1954 году и, конечно, носит субъективный характер. Однако оно все же дает определенный ответ на вопрос о том, почему был окончательно утрачен надзор за следствием в органах государственной безопасности. Очевидно, что и Руденко мог бы при нужде ссылаться на те же обстоятельства.
Многие сотрудники государственной безопасности, поставленные в более благоприятные материальные и служебные условия, нежели работники прокуратуры и суда, относились к последним с нескрываемым пренебрежением. Прокуроры и судьи хорошо сознавали и то, что и за ними самими ведется оперативное наблюдение.
30 июня 1953 года 5-я сессия Верховного Совета СССР 3-го созыва освободила Сафонова от должности Генерального прокурора. Снятие с работы он признавал как серьезное, но справедливое наказание и тяжело переживал его. В соответствии с постановлением Президиума ЦК партии он был оставлен в так называемой номенклатуре ЦК, то есть мог рассчитывать на соответствующую должность. Лично Маленков заявил на заседании Президиума, что ему будет предоставлена работа в прокуратуре, органах юстиции или другом государственном органе.
После сдачи дел новому Генеральному прокурору Руденко Григорий Николаевич ушел в отпуск на полтора месяца, так как не отдыхал несколько лет.