В "комиксы" попадали все, даже самое почитаемое животное – кошка, и это не считалось обидным.
На одном из часто воспроизводимых рисунков мы видим сурового, решительного кота с пастушьим посохом, стоящего на задних лапах. Он пасет стаю птиц.
На другом – гиппопотам взгромоздился на дерево, и, чтобы обслужить его, официант-ворона взбирается по приставной лестнице.
Еще один рисунок изображает маленького мальчика, стоящего перед судейским столом. Полицейский, который привел его в суд, держит полицейский жезл и изображен в виде кота, а судья, также со служебным жезлом в лапе, – в виде мыши.
На третьем рисунке армия мышей штурмует крепость, которую защищают голодные коты.
Некоторые из этих карикатур могли иметь политическую подоплеку. Теперь мы уже не можем объяснить смысл рисунка, изображающего гигантский палец, вдавливающий теленка во что-то, напоминающее остроконечную шляпу.
Египтяне могли посмеяться над теми, кого любили, и даже над тем, кому молились. Но художники Амарны обладали свободой, которой прежде не было ни у кого в Египте, где его величество царя всегда изображали больше чем человеком – совершенным существом, божеством на земле.
Прибавив к своему имени "живущий в правде", Эхнатон отказался от устрашающего авторитета власти и потребовал реализма от амарнских художников. Они откликнулись с энтузиазмом, который должен был повергнуть Египет в шок и смутить последующие поколения. Отказавшись от традиционного благоговейного ужаса, являвшегося неотъемлемой частью образа фараона, собственным эдиктом отвергнув божественное происхождение от Амона, Эхнатон явился амарнским художникам обычным, таким же, как все, человеком, который ел, пил и занимался любовью.
Освобожденные художники становились все решительнее в средствах выражения, покуда портреты и скульптуры Эхнатона не стали напоминать карикатуры. Некоторые физические недостатки фараона изображались не только правдиво и безжалостно, но и нарочито подчеркнуто. Они не упустили ни одной детали его внешности: ни странной выпуклой удлиненной головы, ни узких глаз, ни длинного подбородка, ни полных бедер, ни выпирающего живота. Один дружеский шарж изображает его с затуманенным взглядом и явно нуждающимся в бритье.
Непочтительность достигла своего пика в одном наброске, где Эхнатон и его дети изображены в виде обезьян.
Нефертити всегда была любимицей художников, но никогда не становилась предметом насмешек. Теперь, когда ей было едва за двадцать, она была матерью четверых детей, еще две дочери, Анкесенатон и Нефернеферуатон, родились в 1365-м и в 1361 годах.
Второй из известных нам ее скульптурных портретов, выполненных из песчаника, еще прекраснее первого. Он был сделан позже. На этом незаконченном портрете царица прекрасна той неувядающей красотой, которой не страшны изменения во вкусах, неизменно происходящие с течением времени.
Все, чем она была, все, что бы она ни сделала, становилось достоянием общественности и с любовью запечатлевалось на камне, фаянсе, гипсе, на глиняных горшках, тротуарах, стенах и свитках папируса. Ей посвящали поэмы, гимны и слова любви. Похороненные в песке, они сумели ее пережить.
Художники и скульпторы были не единственными, превратившими Амарну в величайший творческий центр. В столярных мастерских производилась мебель, которая на века исчезнет с лица земли, но, будучи найденной, удивит своим удобством и красотой настолько, что ее станут копировать. Ее делали из ценных сортов древесины. Изготовленные с помощью медных инструментов отдельные части соединялись между собой деревянными шпонками – этот метод до сих пор используется при изготовлении дорогой мебели. В завершение мебель полировали и украшали инкрустацией. Столяры пользовались не меньшим уважением, чем художники, которыми они, в сущности, и были.
Существовали ремесленники, которые не занимались ничем иным, кроме мелких изысканных шкатулок – украшений любого амарнского дома.
Ювелиры создавали украшения из драгоценных камней, через тысячи лет внушающие благоговейный трепет посетителям музеев. Но они также работали с фаянсом и создавали мозаичные панно из мелких камешков, украшавшие стены амарнских комнат. Искусство изготовления фаянса достигло высочайшего уровня. Амарнская посуда, покрытая тонкой стеклянной глазурью, приобрела изысканные новые оттенки – более глубокий синий, шоколадный, множество оттенков фиолетового, желтого и пронзительный яблочно-зеленый цвет.
Блюда для обильных амарнских пиров, ложечки для мазей и еды, ножи с резными ручками – все это были произведения мастеров. Их делали из золота, серебра, меди, глины и бронзы. Найденная в Амарне стеклянная посуда относится к лучшим образцам искусства древности. Амарнские мастера первыми изобрели форму кувшина. Вазы, бутылочки, кубки и флаконы были самых различных цветов, но предпочтительными были светло-голубой и черный. Полоски цвета искусно объединялись. Одна очаровательная бутылочка из пестрого стекла имела форму рыбы. Теперь праздничные столы выглядели так прекрасно, как никогда раньше.
Прикладное искусство достигло совершенства. Из расположенных поблизости мраморных карьеров добывали прозрачный алебастр, из которого резчики по камню вырезали полупрозрачные вазы, статуэтки и ночники в форме цветов.
Мы можем быть уверенны, что во дворце Нефертити не было ни одного предмета, который не доставил бы удовольствие посетителям музеев в ином веке и в других странах. Ложечка для мази, которую подавала ей служанка, привлекала толпы людей к витрине Картье. Красота являлась обязанностью Нефертити и ее наследием.
Любовные песни, слагавшиеся в Амарне, были известны всему Египту, но до нас не дошли ни музыка, ни слова, за исключением нескольких фрагментов. В любимой песне Нефертити описывается история платана, влюбленного в пальму. "Но я сдержан, я не буду жаловаться". Сохранилась еще одна популярная песня, исполнявшаяся хором вместе с арфистами, развлекавшими гостей на банкетах:
Отдыхайте, забудьте об усталости!
Учтите, человеку не дано взять свою
собственность с собой!
Помните, из тех, кто ушел, никто
не вернулся обратно!
(Ешьте, пейте и веселитесь, или, на современный лад, "все равно не заберешь деньги в могилу!".)
Литература вознеслась до высот, о которых в Египте и не мечтали. Среди писавших был и Эхнатон. Амарнские письма сохранили для нас труды некоторых писателей. Но поэтические произведения Эхнатона, изливавшиеся из него во время этих чрезвычайно творческих лет, спас Ай. Ему дано было соизволение на стенах своей гробницы полностью воспроизвести великий гимн Солнцу. Части этой оды содержатся и на стенах других захоронений.
Гимн Эхнатона был первой в мире великой религиозной поэмой. Это замечательное литературное произведение раннего Египта. Сопоставив отрывки псалмов, где более всего выражено сходство, с отрывками из гимна Эхнатона, Бристед показал, что они совпадают слово в слово. Слова гимна произносились речитативом и тем размером, который позже станет известен как библейский:
Как прекрасен твой восход на небесном
горизонте,
Вечно живой Атон, зачинатель жизни!..
Все земли наполняющий своей красотой…
Дни – это следы твоих шагов.
Эхнатон пел обо всем, что видел, и за все это благодарил Атона. Он славил солнце, внедрявшего ребенка в чрево матери и мужское семя – в мужчину. Во дворце был курятник (домашние птицы были новостью для Египта), где он наблюдал чудо, курицу, которая "ежедневно приносит яйца". И за это он тоже благодарил Атона:
Когда цыпленок кричит из своей скорлупы,
Ты даешь ему дыхание, чтобы его поддержать,
Ты даешь ему силы разбить скорлупу яйца,
Выйти и запищать…
Он пел и о Ниле, но не как о боге, но как об еще одном подарке Атона:
Ты создал на небесах Нил, чтобы он
мог спуститься на землю,
Ты вливаешь в него воду с гор, чтобы
он разливался, как море…
Чтобы по нему спускались и
поднимались корабли…
Погружаешь лучи в глубины моря.
Эхнатон все восхвалял и восхвалял солнце, гимн был длинным:
Никто не знает тебя,
Кроме твоего сына Эхнатона.
Ты не зря создал его мудрым…
Мир лежит в твоих руках…
Кульминацией его песни-восхваления единого бога было отождествление себя с сыном Атона, "живущим в правде, властительным монархом Эхнатоном, чья жизнь будет длиться долгие годы".
Гимн Эхнатона заканчивается пожеланием Нефертити, его "великой царской жене, его возлюбленной, властительнице Двух Земель, жить и процветать во веки веков".
Строительство Амарны было начато в 1369 году, а через несколько месяцев в ней уже можно было жить. В течение семи лет молодые царь и царица счастливо жили в своем совершенном городе. Их жизнь описывали как один бесконечный праздник. Идиллия закончилась в 1361 году с новостью о кончине царя Аменхотепа, отца Эхнатона.
Глава 11
НАЧАЛО ВРАЖДЫ
Фивы, 1361 год до н. э.
Вероятно, Эхнатон вернулся в Фивы, когда его отец был еще жив, поскольку существует портрет, где он, вместе с грустной и осунувшейся царицей Тиу, сидит у постели явно умирающего Аменхотепа. Разумеется, он должен был быть в старой столице и наблюдать за похоронами, поскольку долгом каждого египетского сына по отношению к своему родителю было благополучно предать его тело земле. Мало вероятно, чтобы с ним была Нефертити, в этот момент родилась их четвертая дочь.
Проезжая на своей колеснице по направлению к дворцу своего детства в Фивах, где до сих пор жила царица Тиу, символически представлявшая царскую власть, он должен был заметить тишину на улицах, но мог отнести ее на счет семидесятидневного национального траура по поводу смерти своего отца. Бывшая столица горевала об уходе старого царя, который был одним из истинно великих египетских фараонов. Аменхотеп III долго и хорошо служил своей стране: он защищал ее от угроз, поддерживал ее превосходство и в целости и сохранности передал своему единственному сыну, надеясь на продолжение династии. Если у него и были сомнения по поводу оставления страны в руках молодого мечтателя-фантазера, он никогда их не высказывал.
В Фивах был траур. Когда из дворца дошла весть, что старый царь "отбыл на запад", люди начали плакать и уныние распространилось среди жрецов Амона, так как они подозревали, что их существование поддерживалось лишь заступничеством старого царя, а теперь у них осталась одна царица. Могли ли они рассчитывать на Тиу, которая, как было всем известно, была очень близка к своему сыну? Теперь некому было сдерживать молодого царя, дискредитировавшего Амона и построившего Амарну.
Никогда жрецы Амона не возносили горячих молитв к "ка" ушедшего царя более, чем теперь, умоляя предоставить защиту из царства теней.
Семьдесят или более дней траура были тем временем, которое требовалось, чтобы тело, освобожденное от внутренностей, высохло на горячем египетском солнце. В течение всего этого времени, пока тонкая оболочка царя открытой лежала в павильоне Смерти в некрополе, его оплакивали все Фивы. Ночью и днем траурный погребальный плач раздавался на улицах, в храмах и домах. Дважды в день люди собирались в общественных местах, разрывали одежду, посыпали голову пеплом и выражали свое горе долгими восточными причитаниями. На это время были отменены все праздники, какими бы священными они ни были, и ни один человек, бедный или богатый, не ел мяса, белого хлеба и не пил вина. Таким способом они выражали свою любовь к царю Аменхотепу III.
Отец Эхнатона умер любимый своим народом и уважаемый богами. На нем не отразилась ненависть к его сыну, хотя он должен был знать о ее существовании.
Присутствие во дворце любимого сына утешало горюющую царицу Тиу. По обычаю, она одевалась в черное, цвет воскрешения (белый был цветом счастья, красный олицетворял зло), носила гирлянды из лепестков мака, посыпала голову пеплом и оплакивала царя, который был любовью ее юности.
В оплакивании мужа вдове помогали платные профессиональные плакальщицы, женщины с распущенными волосами, которые выли пронзительными голосами, помогая оплакивать умершего.
В величественном погребальном храме Аменхотепа III, много лет назад построенном Аем для него и царицы Тиу, был устроен пир, сопровождавшийся танцами (на похоронах, как и на празднике богини Опет, храмовые танцовщицы исполняли специальный ритуальный танец "муу").
Скорее всего, чтобы показать свое горе, Эхнатон отрастил бороду, и, скорее всего, она была редкой. Египетские мужчины имели обыкновение выщипывать растительность на лице. Во враждебный город своего отца Эхнатон взял свою свиту. Среди нее должен был находиться Рамоз, поскольку одной из обязанностей великого визиря было наблюдение за погребением царей. Без сомнения, молодого царя сопровождал Ай, зная, что для Фив приезд Эхнатона означает окончание их славного и безопасного прошлого.
Жрецам Амона могло показаться злой иронией, что надзор за церемонией был поручен именно им. В их обязанности входила подготовка царя к загробной жизни, а царица Тиу настаивала на традиционном ритуале. Поэтому тело Аменхотепа III, как свидетельствует его мумия, было подготовлено к смерти под покровительством бога, которого он никогда не оставлял.
Мумифицирование, первоначально бывшее привилегией царской семьи и знати, теперь стало основным и постоянным источником доходов Амона. Лишь самых бедных складывали, как дрова, в общественные могилы в пустыне или поспешно прятали под тонким слоем песка. Использование гробов, начавшееся с тринадцатой династии, теперь стало универсальным, поэтому некоторые из величайших египетских художников занимались исключительно тем, что расписывали гробы красками и золотом, создавая дорогие произведения искусства. Фактически большая часть египетских художников и ремесленников была занята обеспечением похорон. Существовали целые мастерские, занимавшиеся только гробами и погребальной мебелью из редких пород дерева, а также тысячами более мелких предметов, которые египтяне брали с собой в могилы. Среди мастеров были погребальные ювелиры, изготовлявшие драгоценные сосуды для мазей и притираний, которыми непременно снабжали перешедших в иной мир, украшенные драгоценностями амулеты и прекрасные посмертные маски, часто из золота, предназначенные для защиты мумифицированных лиц.
Другие люди специализировались на выкапывании могил или на маскировке выдолбленных в скалах гробниц, третьи – на бальзамировании, так что в Фивах под руководством жрецов Амона работала целая армия рабочих, занятых обслуживанием мертвых.
По оценкам того времени, в Фивах проживало около 100 000 горожан, и каждый четвертый из них был занят похоронами или постоянным уходом за мертвыми.
Из переполненной деревни Дейр-эль-Медина, находившейся в узкой долине около некрополя на подходе к Долине царей, группы рабочих отправлялись ухаживать за могилами. Каждые десять дней они получали выходной, как солдаты в действующей армии. Среди них были каменотесы, плотники, художники и рабочие других специальностей, чьей наследственной обязанностью было выкапывание могил и украшение гробниц, постройка погребальных часовен и окончательная подготовка мертвых к похоронам.
Похороны Аменхотепа III начались с торжественных ритуалов, которые длились днем и ночью в павильоне Смерти, где опустошенная оболочка старого царя лежала в течение семидесятидневного траура. Жрецы-хирурги были умелыми и расторопными. Из тела вынимались внутренние органы, и с помощью тонких проволочек с крючком из черепа через нос вынимался мозг. Мозг считался хранилищем человеческой мудрости, а сердце и кишки, это знали все, были средоточием эмоций и ума. Они составляли сущность бытия (вероятно, отсюда произошла греческая теория логоса), и их следовало сохранить, поскольку кому же захочется жить в подземном мире, утратив сущность бытия? Поэтому кишечник и мозг помещали в четыре красивые канопы, которые являлись частью погребального оснащения каждой могилы. Их плотно запечатанные крышки имели форму голов четырех сыновей Гора, которые помогали охранять мертвых: Амсети с человеческой головой, Кебехсенуф с головой сокола, Дуаумутеф с головой дикой собаки и Хепу с головой павиана.
Стража, стоявшая у павильона Смерти и тела старого царя, изображала Анубиса, черного бога-шакала, покровителя специалистов по бальзамированию, поскольку он был владыкой некрополя.
Где бы ни находился Эхнатон в течение этих двух месяцев, его постоянно окружали боги, которых он отверг и покинул, но которые все еще господствовали в Фивах.
Анубис бродил между могил, на улицах орала Бает, в болотах ревел Баби, а Амон вынашивал планы и плел интриги против молодого царя. Египтяне, не жившие в Амарне, не осмеливались принять концепцию единого бога. Эхнатон должен был остро ощутить тот ужас и страх, который он им внушал.
Но он обязан был исполнить погребальные ритуалы. Опустошенное тело высохло. Подготовленное сердце было возвращено в грудную клетку, над сердцем был помещен "сердечный скарабей", и под песнопения и заклинания жрецов начался процесс бальзамирования. Длинные извивающиеся полосы тончайшего льна смачивали в смолах, камеди, дегте, битуме, умащивали душистыми маслами, редкими пряностями и цветочными духами, а затем туго обматывали вокруг тела. Между льняными бинтами вкладывались бесценные сокровища: маленькие образы богов и священных животных, скарабеи с гравировкой, личные украшения и множество амулетов из золота, серебра, драгоценных камней, стекла и фаянса. На каждой вещи было выгравировано имя умершего с тем, чтобы после перехода в иной мир он мог легко ее узнать.
В противоположность распространенному мнению, от разложения тела предохраняло не бальзамирование. Факторами, позволившими мумиям в течение шести тысяч лет сохранять тела, лица, зубы и волосы, были века, проведенные в песке, и сухой ровный климат Египта, так что, побывав в музее, мы имеем возможность буквально лицом к лицу познакомиться со многими знатными египтянами, увидеть воочию, какими они были: их индивидуальность и чувство собственного достоинства сохранились.
Захоронения производились в западной пустыне, в уединенном ущелье, таком же пустынном и диком, как сама смерть. С стороны холмы казались неприступными, и постороннему не могло прийти в голову, что изнутри эти известняковые холмы походили на ульи, настолько тесно они были нашпигованы подземными дворцами, где были спрятаны тела более сорока фиванских царей. Там были похоронены все предки Эхнатона, цари восемнадцатой династии. По красоте некоторые гробницы даже превосходили дворцы, в которых они жили при жизни.