- Вы спрашиваете, кто мы. Мы - тайный трибунал, блюдущий высшие интересы св. церкви, - еще более сурово проговорил его эминенция.
- Это… что же такое, нечто вроде Совета Десяти великой, святой Инквизиции? - насмешливо спросил молодой граф.
Но, помимо его воли, смертельная бледность покрыла его лицо.
- Вы можете богохульствовать, перед смертью у вас еще хватит времени раскаяться в ваших страшных грехах.
- Перед… смертью? - вздрогнул Ржевусский. - Вы шутите, св. отец?
- Увы, бедный безумец, мои уста еще никогда не произносили шуток. Мы обсудили ваше преступление. Оно ужасно: вы изрекли величайшую хулу на церковь. Нашим совместным решением вы приговариваетесь к смертной казни через поцелуй Бронзовой Девы. Вы обручитесь с ней на вечную жизнь.
- Что?! - воскликнул молодой человек и пошатнулся.
"ГЕРОИЧЕСКОЕ" СРЕДСТВО. ПИСЬМО К КАШТЕЛЯНУ N-ского КОСТЕЛА
Я провел первую ночь в Варшаве отвратительно. Вы поймете причину этого, если я вам скажу, что Путилин, уехав вечером к графу Ржевусскому, вернулся только… в шесть часов утра!
При виде его вздох радости вырвался у меня из груди.
Путилин шаг за шагом ознакомил меня со своим визитом к старому магнату.
- Скажу тебе, доктор, откровенно, что случившееся явилось для меня полной неожиданностью: у меня, ведь, было нешуточное подозрение на участие в деле исчезновения молодого графа самого отца.
Лицо Путилина было угрюмо-сосредоченное.
- И если я прежде не тревожился за его жизнь, то теперь я уверен, что жизнь его висит на волоске. Это дело куда серьезнее дела об исчезновении сына миллионера Вахрушинского с "белыми голубями и сизыми горлицами".
- Как? Опаснее даже этого?
- Безусловно. Там, несмотря на весь ужас, который мог произойти с молодым человеком, он все-таки остался бы жив. А тут смерть, и наверное, лютая, мучительная.
- Прости, Иван Дмитриевич, но я не вполне тебя понимаю. Ты говоришь об опасности, угрожающей молодому графу с такой уверенностью, точно ты знаешь, где он находится.
- Да, я это знаю.
- Как?! Ты это знаешь?
- Еще раз повторяю, знаю. Знаю так же, как знал на второй день розысков, где находится молодой Вахрушинский.
- Так, ради Бога, в чем же дело?
- В том, чтобы найти способ проникнуть туда, где он находится.
- Разве это так трудно?
- Поразительно трудно. Не забывай, что не всегда приходится иметь дело с наивными сектантами-изуверами из простолюдинов, или же из мещан - купцов российской закваски. Случается нарываться на дьяволов в шелковых одеяниях.
Я, каюсь, хлопал глазами.
- Всю эту ночь я выслеживал их.
- Кого? Этих дьяволов?
- Да. Среди них я заметил необычайное волнение: они, кажется, приготавливаются к кровавому каннибальскому пиру. В поисках я чуть не утонул в этой проклятой Висле… Однако я еле стою на ногах. Я засну два часа, а затем мне придется прибегнуть к героическому средству.
- Ты думаешь обратиться к содействию властей? - Мой друг усмехнулся, отрицательно покачав головой.
- Нет, доктор, это было бы самое нежелательное. К этому прибегнешь ты, если… если со мной случится несчастье.
- Ну, что? - взволнованно спросил граф Сигизмунд Ржевусский Путилина, приехавшего к нему с условленным паролем "Pго Christo morior". - Но, Боже мой, что с вами, ваше превосходительство? Вас не узнать… Вы ли это?
Перед магнатом стоял человек с круглым одутловатым лицом без бакенбард.
- Мои бакенбарды, до времени, спрятаны, граф, - усмехнулся Путилин. - Дело, однако, не в них, а в вашем сыне.
- Вы узнали что-нибудь?
- Да, кое-что и очень невеселое. Ваш сын в смертельной опасности.
Граф побледнел.
- Но где он? Что с ним?
- В точности я не могу вам этого сказать, да и некогда. Сейчас вы должны предпринять нечто.
- Я?
- Да. Садитесь и пишите письмо.
- Кому? - пролепетал совсем сбитый с толку надменный магнат.
- Вы это сейчас узнаете. Прошу писать, ваше сиятельство, следующее:
"Любезнейший padre Бенедикт! Чувствуя себя очень скверно, прошу Вас немедленно посетить меня. Граф С. Ржевусский".
- Як Бога кохам, я ничего не понимаю! Зачем мне приглашать настоятеля N-го костела?
- Вы желаете спасти вашего сына? - резко проговорил Путилин, пристально глядя в глаза графу.
- О! - только и вырвалось у магната.
- В таком случае я вас попрошу беспрекословно следовать моим распоряжениям.
- Но что я буду с ним делать?
- Вы, разыгрывая из себя больного, настойчиво попросите его остаться в замке и провести с вами всю эту ночь… во всяком случае, до того времени, когда я приеду к вам.
- А… а если он не согласится, ссылаясь на свои важные нужды?
- Тогда вы употребите насилие над "святым отцом", то есть, попросту не выпустите его из замка, хотя бы для этого вам потребовалось вмешательство вашей челяди.
- Помилуйте, господин Путилин, вы требуете невозможного! - воскликнул испуганно граф. - Ведь, это скандал, преступление, разбой. Какое я имею право производить насилие над человеком, да к тому же еще духовным?
- В случае чего, ответственность я приму на себя. Впрочем, если вам не угодно, мне остается покинуть вас.
- Хорошо! - с отчаянием махнул рукой старый граф.
Через час перед его замком остановилась карета, из которой вышел католический священник. Прошло минут сорок - и он вышел из замка обратно.
Очевидно, старый магнат не исполнил приказания Путилина.
НОЧНАЯ ПРОЦЕССИЯ
Два багровых высоких факела и несколько зажженных свечей в церковных канделябрах тускло освещали странную процессию, двигавшуюся по мрачным, длинным коридорам. Тут царил такой зловещий густой мрак, что этого света едва хватало только на то, чтобы не споткнуться, не удариться о стены коридора.
Вслед за двумя фигурами в черных рясах шел высокий, худощавый человек, за ним, попарно, шесть лиц.
- Не думал я, что мне придется совершать это печальное путешествие, - раздался под мрачными сводами резкий, властный голос.
- Что делать, ваша эминенция. Sic Deus vult. Так хочет Бог.
- Осужденный предупрежден, что казнь произойдет сегодняшней ночью?
- Пока еще нет. Misericordiae causa… ради сострадания к юному безумцу-святотатцу час искупления rpеxa не торопились сообщать ему заранее.
И опять жуткое безмолвие, молчаливое шествие таинственной процессии.
Но вот пол коридора стал как бы покатым, словно он спускался вниз.
- Осторожнее, ваша эминенция, здесь так скользко, - послышались вкрадчиво-льстивые голоса.
Воздух сразу изменился. Повеяло невероятной сыростью, точно от болота. Пол стал влажным, откуда-то сверху падали крупные капли холодной воды.
Свет факелов и свечей заколыхался вздрагивающими языками, словно под порывом ворвавшегося воздуха. Лязгнули замок и засов железной двери, пахнуло еще большей, отвратительной сыростью, и процессия стала осторожно спускаться вниз.
Казалось, точно неведомые существа-призраки, появившись на земле, вновь устремляются в ее таинственные недра.
- Однако с последнего раза сколько воды прибавилось здесь! - прозвучал опять тот же резкий голос.
Страх и тревога послышались в нем.
- Вода ведет свою проклятую работу. Она просачивается сквозь своды. Но не беспокойтесь, ваша эминенция, они еще так крепки, так надежны, опасности нет никакой.
- Да, это было бы большим несчастьем, большей потерей для нас.
Ноги хлюпали в воде. Багровый свет факелов, отражаясь в ней, делал ее изумительно похожей на кровь.
Летучие мыши с протяжным свистом крыльев проносились над головами идущих.
- Что с вами, отец Бенедикт? - тихо спросил шедший рядом с настоятелем N-го костела иезуит.
Отец Бенедикт что-то глухо пробормотал, указывая на щеку, завязанную черным шелковым платком.
- О, это - неприятная вещь! - послышался сочувственный шепот. А вы бы - liquor monacnorum?..
Тот сокрушенно покачал головой, закутанной в капюшон сутаны.
Стало суше, светлее.
- Мы подходим. Amen.
ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ ОСУЖДЕННОГО
В маленькой низкой камере со сводчатым потолком было полутемно. Какой-то ночник странной формы робко мигал, распространяя неприятный запах прогорклого масла.
В камере метался высокий, стройный молодой человек.
Это сын графа, Болеслав Ржевусский.
Его бледное лицо было искажено невыразимой мукой… Порой он в отчаянии заламывал руки - и из его груди вырывались крики, в которых звучало столько тоски, столько страха и гнева.
- Как они смеют! Как они смеют!
Бешенство овладевало им. Он бросался к железной двери и принимался, что есть силы колотить в нее руками и ногами.
- Пустите меня! Вы - преступники, палачи - слышите ли вы меня?
Ни звука. Ни шороха. Точно в могиле. Тогда он бросался к окну, и каждый раз в ужасе отшатывался от него.
Через толстые прутья железной решетки на него глядела своей страшной массой мутная вода.
- Господи! Да где же я? И что со мной?
И вдруг ему вспомнились рассказы о существовании потайных ходов из многих варшавских костелов, о ходах-коридорах даже под Вислой.
Значит, это правда? Значит, он действительно, попал в страшные лапы иезуитов, и угроза смерти, к которой они приговорили его, - не шутка, а лютая, зловещая правда?
Холодный ужас объял его душу, пронизал все его существо.
Смерть… Почему? За что? Смерть - в его годы, когда весь мир развертывается перед ним во всех своих чудесных дарах… Когда он любит, любим, молод, силен, красив, знатен…
- О, нет, нет! Этого быть не может. Я не хочу умирать, я не могу умереть! Неужели всемогущий Бог может допустить совершиться такой вопиющей к нему несправедливости?!
И вспомнились ему угрожающие слова:
"Смотрите! Бог иногда мстит вероотступникам…"
Но ведь он не отступился от Христа. А какой же есть еще Бог?
"Вы приговариваетесь к смерти через поцелуй Бронзовой Девы" - погребальным звоном гудит в его ушах приговор его судей-палачей.
Болеслав Ржевусский громко, жалобно зарыдал. Вдруг он вскочил и с каплями холодного пота на лбу стал прислушиваться.
- Что это? Голоса? Шаги? Да, да, все яснее, ближе… Вот уже у самых дверей его каземата.
Он задрожал всем телом, выпрямившись во весь рост.
С протяжным скрипом раскрылась дверь. На пороге со свечами в руках стояли несколько фигур, одетых в рясы-сутаны.
- Так как вам трудно говорить, отец Бенедикт, то позвольте мне вместо вас напутствовать на смерть и поддержать дух преступника, - донеслось точно откуда-то издалека - до несчастного молодого графа.
Два монаха-иезуита торжественно внесли какое-то белое одеяние.
- Что это… Что это значит? Что вам надо? - в ужасе попятился Болеслав Ржевусский от вошедших.
- Сын мой! - начал торжественным голосом старый монах-иезуит. - Вы уже выслушали смертный приговор, произнесенный вам тайным трибуналом святых отцов. Соберитесь с духом, призовите на помощь Господа. Этот приговор будет приведен в исполнение сейчас.
- Что?! - дико закричал граф.
- Сейчас вы искупите ваши страшные грехи.
- Вы лжете! Слышите: вы лжете! Я не хочу умирать, вы - палачи, убийцы! Вы не смеете меня умертвить!
- Сын мой, все напрасно: еще ни один наш приговор не оставался без исполнения.
Два монаха приблизились к осужденному.
- Оденьте вот это одеяние, а свое скиньте. Это последний наряд приговоренных.
И они протянули обезумевшему от ужаса молодому человеку белый балахон с широкими разрезными рукавами, веревку и белый остроконечный колпак.
- Прочь! - иступленно заревел граф, отталкивая от себя служителя палачей. - Спасите меня! Спасите меня!
Безумный крик вырвался из камеры и прокатился по коридору.
- Я должен предупредить вас, сын мой, что если вы не облачитесь добровольно, придется прибегнуть к силе. Возьмите же себя в руки: вы умели бесстрашно поносить святого церковь, умейте же храбро умереть. Я буду читать, а вы повторяйте за мной: "Pater noster, qui es in coelun…"
- Помогите! - прокатился опять безумный крик ужаса, страха.
Но веревка уже была ловко накинута на руки осужденного.
Граф рванулся, но руки были связаны. Его повалили на соломенный матрац и насильно стали облачать в страшный предсмертный наряд.
- Свяжите ноги! - отдал приказ иезуит. - Готово? Поддерживайте его с двух сторон и ведите!..
И скоро из камеры вышла белая фигура мученика-осужденного со связанными руками и спутанными ногами.
ПОЦЕЛУЙ БРОНЗОВОЙ ДЕВЫ
Шествие открывал престарелый патер-иезуит с распятием в руках.
За ним, поддерживаемый двумя в черных сутанах, шел осужденный граф.
Теперь он не кричал, не сопротивлялся. Столбняк предсмертного ужаса, неведомых страданий властно овладел им. Не было голоса, не было языка. Сознание как бы совсем покинуло его.
Когда процессия поравнялась с той таинственной комнатой-судилищем, где осужденному был произнесен смертный приговор, из нее вышла новая процессия, во главе которой подвигался "его эминенция". У всех в руках были зажженные свечи.
При виде новых лиц граф Ржевусский словно пришел в себя.
С раздирающим душу криком он рванулся из рук державших его иезуитов и чуть не упал, благодаря спутанным ногам.
- Во имя Бога, спасите меня! Пощадите меня!
- Вы призываете имя Бога?.. С каких пор вы, еретически поносившие Христа и святую церковь, уверовали в него? - раздался резкий, суровый голос.
- Неправда!.. Неправда! Клянусь крестом, я не поносил ни Бога, ни святой церкви!
- Вы лжете! Вы говорили, что служители католической церкви, отцы иезуиты, торгуют Христом оптом и в розницу.
- Но разве иезуиты равносильны Христу? - с отчаянием в голосе прокричал граф.
- Вот видите, вы поносите тех, которые служат его величию… Довольно. В этом мире уста ваши не будут больше произносить хулы. Вы предстанете сейчас на суд Его самого.
По знаку, поданному старшим духовным лицом, мрачные своды страшного коридора огласились пением процессии.
- Moriturus laudare debet Deum, - послышались торжественно-заунывные звуки реквиума.
Процессия медленно подвигалась по коридору. Теперь, поняв, что все окончено, что спасения нет и не может быть, граф стал точно безумным.
Громовым голосом он старался заглушить страшное заживо похоронное пениє.
- Негодяи! Убийцы! Палачи! Вы оскверняете алтари, ваши руки, которыми вы держите распятие, обагрены кровью! Умру, но моя смерть жестоко отомстится вам. Ваши проклятые гнезда будут разрушены!..
- "…Ad misericordiam Christi ас santissiimae Virginis Mariae", - все громче и громче гремит процессия.
- И они еще произносят Имя Христа! О, подлые изуверы-богохульцы!
Лицо осужденного сделалось страшным. Колпак еретика слетел с его головы.
- Будьте вы прокляты! - исступленно вырвалось у него.
Процессия стала замедлять шаги.
Осужденный взглянул - и к облаку смертельной тоски, лежавшей на его лице, примешалось облако изумления.
В конце коридора (в нише) виднелась бронзовая статуя Богоматери.
Спокойно скрещенные руки, печать святой благости и любви на святом челе.
- Что это… Что это такое? - громко обратился осужденный к важному духовному лицу.
- Статуя святой Девы.
- Но вы… вы приговорили меня к смерти через поцелуй Бронзовой Девы?
- Так.
- Так… как же я могу умереть через поцелуй святых бронзовых уст? Да не мучьте меня! Говорите! Я с ума схожу, палачи!
- Вы это узнаете, - загадочно ответил добровольный палач. - Где отец Бенедикт? Он должен дать последнее напутствие осужденному.
Произошло движение. Bcе с недоумением отыскивали фигуру отца Бенедикта.
Его не было, он исчез.
- Что это значит? Где же он? - строго спросил его эминенция.
- Не знаем… Может, отлучился… Он, кажется, болен.
- Тогда исполните эту обязанность вы, отец Казимир.
Молодой граф пошатнулся. Красные, синие, желтые, фиолетовые круги и звезды замелькали, закружились в его глазах.
"Кончено… Все кончено… Смерть… идет… вот сейчас… Господи, спаси меня… Страшно… что со мной будут делать?"
Его глаза с ужасом, тоской и мольбой были устремлены на кроткий лик Бронзовой Богоматери.
- Спаси меня! Спаси меня! - жалобно простонал он.
- Вы должны покаяться в ваших грехах, сын мой. Скоро вы предстанете перед Вечным Судьей.
- Не хочу! Пустите меня, пустите! - забился несчастный осужденный.
Но к ужасу своему он почувствовал, что его уже крепко держат и все ближе и ближе подводят - подталкивают к бронзовой статуе.
В груди - все захолонуло. Волосы шевелятся на голове…
Перед глазами - все, все прошлое, вся жизнь, молодая, кипучая, радостная, с песнями, с любовью, цветами, с воздухом, с солнцем.
- Говорите, повторяйте за мной, сын мой: "Обручаюсь я с тобою на жизнь Вечную, святая Дева Мария".
"Salve, о, Santissima…" - грянули иезуиты, но в эту секунду громовой голос покрыл голоса певших:
- Стойте! Ни с места, проклятые злодеи!
Быстрее молнии из-за колонны выскочил Путилин и одним прыжком очутился около осужденного.
- Вы спасены, вы спасены, бедный граф! Мужайтесь!
Крик ужаса огласил своды инквизиционного логовища иезуитов.