- И что дал вам этот список? - вопросительно посмотрел он на собрата. - За многими из этих мест назначен тайный надзор.
- Он принес что-нибудь положительное?
- Предпоследним местом была убогая квартира ремесленника Иванова с женой. На другой день они, не отметившись, выбыли неизвестно куда. Что вы на это скажете?
Гм… подозрительно, - неопределенным тоном ответил Путилин.
- Так вот мы энергично и разыскиваем эту исчезнувшую супружескую чету. О таких мелочах, как о надзоре за ссудными кассами и иными местами, я не буду вам говорить, ибо это альфа розысков.
- Конечно, конечно. Но скажите, а как вы представляете себе возможность похитить драгоценности с иконы, которая находится под стеклом, во время краткого молебна, в присутствии священника, монаха? - вдруг быстро огорошил коллегу Путилин.
Тот смутился, замялся и после недолгого раздумья, развел руками.
- Это признаюсь вам, Иван Дмитриевич, является для меня загадкой.
- Которую, однако, нам надо разрешить. Ну, пока - до свидания, коллега. Чуть что - или я к вам, или вы ко мне.
- А… а вы наметили какой-нибудь ход? - якобы безразлично, а на деле с ревнивой тревогой в голосе спросил он Путилина.
- Пока еще ничего. Скажу вам только одно, не в комплимент, что вы - на верном пути…
ПОЛОТЕНЦЕ, ВЫШИТОЕ ШЕЛКОМ
- Добро пожаловать, достоува-жаемый господин Путилин! Большое, низкое вам спасибо, что поспешили на помощь нашей беде. - Таким радушным, сердечным приветствием был встречен Путилин духовными лицами, собравшимися для обсуждения необычайного происшествия.
Тут было несколько почтенных иерархов церкви, в числе их и престарелый настоятель-игумен Н-ского монастыря, в ведении которого находилась высокочтимая московская святыня.
- Это мой священный долг простого христианина, - скромно ответил Путилин.
Сюда он взял и меня с собой, по моей настойчивой просьбе. Ко мне также отнеслись ласково, приветливо.
После целого ряда оханьев и аханьев духовных лиц Путилин с своей мягкой улыбкой приступил к допросу:
- Скажите, пожалуйста, в ту достопримечательную ночь, когда было совершено дерзостное святотатство, икона не получила никаких даров-приношений?
На лицах духовенства отразилось недоумение.
- Простите, Иван Дмитриевич, мы не совсем ясно понимаем. О каких дарах-приношениях изволите вы говорить?
- Я не говорю о деньгах, которые платятся за посещение, я говорю вот о чем: сколько мне известно, религиозные богомольцы имеют обыкновение благоговейно возлагать на икону - по обещанию или просто по порыву души - различные предметы, большинство которых плоды трудов их рук. Воздухи, пелена, полотенца и т. п. Так, ведь, это?
- Совершенно верно. Многие жертвуют. Случалось, кольца, серьги приносили в дар, дабы камни с них шли на украшение ризы или на благолепие часовни.
Путилин наклонил голову.
- Об этом я и говорю. Так вот, спрашиваю я, не было ли какого-нибудь приношения святой иконе в ту ночь, когда произошло исчезновение драгоценностей с ее венчика?
Ответить сразу на этот вопрос не могли.
Решили обратиться к тем лицам, которые сопровождали икону и которые, по их личной просьбе, впредь до выяснения загадочного случая, были отстранены от обязанностей.
Когда они, смущенные и понурые, предстали, Путилин мягко обратился к ним с этим же вопросом.
- Как же, как же… Полотенце, вышитое шелком, на икону одели, - уверенно произнес старый священник.
- А кто одел, батюшка? Где? Помните?
Старый иерей сокрушенно посмотрел на всех.
- А как, что, не помню. С такого происшествия память всю отшибло.
- Э-эх! Как же это вы так, отец Валентин? - укоризненно покачали головами духовные лица.
- А вы не помните? - обратился Путилин к монаху.
- Я помню, что это полотенце было положено на киот иконы или на предпоследнем, или на последнем месте, - твердо проговорил монах.
- Почему вы упираете на эти два последние места?
- Потому что до посещения их на иконе ничего не было.
- Скажите теперь: молебны везде протекали быстро, без всяких инцидентов?
- А именно?
- Не было ли больных, которых бы подводили или подносили к иконе?..
- Как сказать? Плакали… жарко молились… Прикладывались многие… Особенного ничего не происходило.
- А могу я осмотреть последние приношения чудотворной иконе? - вдруг быстро задал вопрос Путилин.
- О, конечно, конечно, достоуважаемый Иван Дмитриевич! - хором последовал ответ.
Но я ясно видел, что почтенное духовенство немало удивлено расспросами и желанием моего талантливого друга. Им ли, впрочем, было не удивляться, когда Путилин ставил, порой, в тупик искушенных деятелей на почве преступления или сыска?
…И вот пред ним целая гора всевозможных доброхотных даров святой иконе.
Чего тут только не было!
Рядом с бархатными, шитыми золотом, пеленами, находились скромные дешевенькие полотенца из грубого холста; там - жемчугом унизанная сумочка для святой ваты - лежала бок об бок с дешевеньким ситцевым платочком.
Путилин продолжал внимательно разглядывать приношения.
"Что может найти он здесь, в этих предметах? Какое они могут иметь отношение к возмутительному злодеянию?" - копошилась в голове мысль-догадка.
Вдруг я заметил, что он взял в руки широкое белое шелковое полотенце, расшитое цветными шелками, стал особенно пристально рассматривать его.
Все, в том числе и я, выжидательно и недоумевающе уставились на него.
- Помилуй Бог, какое странное полотенце! - громко произнес он.
- Чем? - быстро спросил я.
- В самом деле, что такое? - ближе придвинулись к Путилину духовные лица.
- Да… да так… рисунок узора занятный, - бесстрастно ответил он. И повернулся к духовным властям: - Вы позволите мне оставить его у себя на некоторое время? Заинтересовался я им, очень уж небрежно и спешно заканчивали вышивание на нем. Смотрите, какие несуразно большие, неправильно кривые крестики выводили по канве на нем!
- Сделайте милость… хотя это и чужое приношение, но ради пользы дела…
- Да, да. Я вам верну его скоро, если… если оно…
И, распрощавшись, Путилин уехал со мной в гостиницу.
Там, в номере, он опять принялся за осмотр полотенца.
- Как хорошо начато. Удивительно искусная работа! И вдруг, такие скачки, прыжки, - бормотал он в полголоса.
- Скажи, пожалуйста, Иван Дмитриевич, что ты так пристал к этой вещи?
- Пристал? Браво, доктор, первый раз в своей жизни ты угадал, изрек истину! К этому полотенцу я действительно пристал, как муха к клею. И для того, чтобы отстать, мне надо даже вымыть руки.
И к моему изумлению, Путилин стал мыть руки у мраморного умывальника.
Когда в два часа я проснулся, номер был пуст. Путилина не было.
- Началось! - вырвалось у меня.
ЗОЛОТОЕ ЦАРСТВО МОСКВЫ
Если еще и теперь Замоскворечье полно самобытного уклада жизни, являя собою как бы городок в огромном городе-столице, то в те, сравнительно отдаленные, годы оно было, поистине, особым царством.
И имя этому царству было - "заповедное", "золотое", "темно-купецкое".
Здесь все, начиная от высоких богатых домов еще старинной, теремной архитектуры, окруженных высокими-высокими заборами, с садами, с голубятнями, с дубовыми амбарами и кончая запахом постного масла, чудовищно-толстыми рысаками, длиннополыми сюртуками "самих", несуразно-огромными бриллиантами и "соболиными" ротондами-шубами "супружеских жен и дочерей", - все говорило о глубоко своеобразном укладе.
Здесь было гнездо величайшего благочестия и величайшего самодурства, суровой скромности и дикого загула, когда ничем не сдерживаемая широкая душа-натура именитого купца прорывалась во всей своей, порой, неприглядной дикости.
Здесь жизнь начиналась и оканчивалась рано.
Когда еще "другая" Москва сладко почивала на белых пуховых перинах, Москва Замоскворецкая уже скрипела высокими, дубовыми воротами, говором приказчиков-молодцов, покрикиванием "самих", торопившихся на открытие своих складов - торговых заведений. Но зато и вечер наступал рано. Еще "та" Москва была полна движения, суеты, а тут уже наступало царство сна. Лишь порой из-за высоких заборов доносился злобный лай-вой цепных собак, да раздавался подавленный шепот в перемешку с поцелуями у ворот, куда тайком удирали от хозяев молодцы и молодицы, горячая кровь которых бурлила, тосковала в суровых купецких домах-монастырях.
Среди них особенно выделялся обширностью и богатством дом, принадлежавший богатейшему купцу-суконнику Охромееву. Это было целое поместье, где все говорило о могуществе заколдованной золотой кубышки.
Сам он был далеко уже не молод, ему шел шестой десяток. Крутой "ндравом" до лютого самодурства, то скупой до гаргантюанства, то показно-щедрый, как Крез, он был несчастлив в семейной жизни. Первая жена умерла, а о красоте ее вся Москва говорила; вторая жена попалась хилая, болезненная, рано состарилась и ударилась в ханжество; дочь единственная - неудачно была выдана замуж; один сын - спился, другой - плохо привыкал к их старинному делу - торговле.
И только "сам" не сдавался, безумно любя это дело, топя, порой, тоску, злобу, недовольство в целых потоках зелена-вина в заведениях, где машина так чудесно играет, хватая за сердце, "Лучину-лучинушку" и "Не белы снега".
Как и всегда, Охромеев в семь часов утра был уже на выезде из дома.
Сегодня он был особенно понур, угрюм, зол; вчера его "прорвало". Он рвал и метал, наводя ужас и трепет на молодцов и на всю дворню и только что собирался выехать, как увидел направляющуюся к нему фигуру седого человека, степенно благообразного, одетого солидно-скромно.
- Имею честь говорить с господин Охромеевым?
- Я-с самый. Что угодно? - далеко не приветливо рявкнул он.
- Мне необходимо переговорить с вами по важному делу.
- По какому такому делу? Некогда-с мне. Коли что надо - прошу в склад ко мне пожаловать… Да вы кто будете?
- Я вас попрошу немедленно уделить мне беседу, - властно проговорил прибывший. - Я не привык говорить о делах на дворе.
- А ежели я не желаю? - вскипел задетый за живое купец-самодур.
- Так я вас заставлю.
- Что?! Что ты сказал? Ты меня заставишь?
- Да, я тебя заставлю.
И тихо добавил:
- Я начальник С. -Петербургской сыскной полиции, Путилин. Так что вы, господин Охромеев, погодите меня тыкать. Если у вас, в Москве, это расчудесная любезность, то у нас, по-петербургски, это называется свинством. Поняли?
- Прошу извинить, ваше превосходительство. По какому случаю?.. - смущенно и хмуро усаживал нежданного гостя миллионер в своей парадной гостиной.
- Скажите, господин Охромеев, вы принимали у себя недавно икону Иверской Божьей Матери?
На лице миллионера купца, с которого уже соскочил последний угар тяжелого похмелья, выразилось сильное недоумение:
- Как будто принимали.
- Что это значит: как будто?
- А то-с, что чудотворная икона частенько бывает у нас. При этом я не всегда бываю. Занят, как можете сами полагать, по торговым делам.
- Кто же принимал икону?
- Супружница моя… Женщина она сирая, болезненная, молиться любит оченно.
- А вы не помните: такого-то числа была у вас чудотворная икона?
- Была-с. Это я помню, потому что на другой день дерзостный случай ограбления ее по городу разнесся.
- Вы присутствовали при приеме иконы?
- Нет-с. Не мог-с. По торговому обсуждению был занят. А вы, извините меня, ваше превосходительство, по какому случаю… по какой причине вы меня о сем случае допытываете?
- Сейчас я вам объясню, а пока… вам не знакомо это полотенце?
И Путилин, вынув полотенце, вышитое шелком, развернул его перед удивленным купцом.
- Нет-с… Понятия не имею о сем предмете.
- Кто в вашем доме может заниматься рукоделием? Ваша супруга, конечно, нет?
- Нет-с. А девушка у нее есть. Глаша, та, кажись, затейница по этой части.
- Кто эта девушка, господин Охромеев?
- Сиротка одна. Супруга моя - женщина сердобольная, приютила ее, она у нас пятый год живет… Лицом хоть не вышла, а девушка умная.
- Поведения она безупречного? Баловством не занимается?..
Замоскворецкий воротила даже руками развел.
- Слыхать - ничего не слыхал, а поручиться - как могу? Ноне, ваше превосходительство, народ баловаться начал. Примерно сказать, за дочь свою - и то не ответишь по совести. А все же, в чем дело-то именно у вас до меня?
Путилин, помолчав, вдруг встал и пожал руку толстосуму.
- Вот что, молчать вы умеете?
- Умею-с, когда требуется. Какие же мы были бы купцы, ежели языком звонили?..
- Верно. Ну, так вот что я вам скажу: у меня мелькнуло подозрение, что ограбление ризы иконы могло произойти вашем доме.
- Что-с?! - даже отшатнулся от Путилина Охромеев. Нет слов описать его изумление, граничащее со страхом, ужасом.
- К… как-с? Что-с? В моем доме… в моем доме ограбили икону?! Да вы как это, примерно: шутите, аль взаправду говорите?
- Боюсь, что правду, хотя поручиться тоже не могу, - твердо произнес благороднейший сыщик.
Лицо купца-суконника стало страшно. Оно побагровело, жилы напружились на лбу.
- Что ж это такое?.. Такое поношение… такая поганая мерзость на мой дом… Да я к митрополиту пойду! Да я все власти на ноги поставлю! Да как же это вы так мой дом грабительским называете?
Охромеев хватался за косой ворот рубашки, словно его душило.
- Успокойтесь, голубчик. Придите в себя и слушайте меня внимательно. Я пришел к вам не как враг, а как друг, чтобы избавить ваш дом от гласного позора. Вы - не при чем, кто же в этом может сомневаться? Но вы сами сказали, что за других ручаться нельзя. А, что, если эта самая девица-сиротка устроила эту штуку?
- Кто? Она? Эта девчонка - Глашка?!
- Именно, если она? Вот мне и необходимо тайком, без шуму и огласки понаблюдать, разнюхать, проследить. Я предлагаю вам следующее: я останусь у вас в доме на некоторое время. Вы представите меня вашей супруге, как своего старинного друга-приятеля, купца. Долго я вас не утружу своим присутствием, будьте покойны. Если я ошибся, тем лучше для вашего дома; если я окажусь прав, то это тоже будет лучше, чем если бы я начал действовать строго официально. Будет гораздо меньше шуму, огласки. Ну-с, вы согласны?
- Что ж… спасибо вам, коли так… Вижу, человек вы чувствительный, с сердцем… Ах, шутте возьми, вот не было печали.
У купца даже руки дрожали, и на этот раз - не от перепоя.