Кондуктора и нижние жандармские чины даже побледнели.
Путилин, любивший, порой, эффектные сцены, продолжал:
- Дух убийцы витает здесь и оставляет на многом таинственные незримые знаки.
- Позвольте, - вдруг вспыхнул оправившийся от испуга следователь. - Раз знаки незримы, так как же вы, ваше превосходительство, можете их видеть?
Путилин усмехнулся.
- Это уже мое дело. Можно и не видеть, но чувствовать, провидеть.
- И вы напали на мысль, дорогой Иван Дмитриевич? - начал прокурор.
- Не напал на мысль, а знаю, кто убил этого господина, - твердо и уверенно отчеканил Путилин.
- Что?! - даже привскочил следователь. - Вы уже знаете это?
- Знаю.
- Но… как так? Каким образом?
- На это я вам отвечу позже.
- Так кто же убил?
- И на это я не считаю нужным отвечать сию секунду. Когда я разыщу и представлю вам убийцу - вы узнаете об имени его сами. А пока, господа, до свидания, мне некогда.
Путилин снял цилиндр, поклонился и вышел из страшного вагона, оставив в сильнейшем изумлении всех находившихся в нем.
- Удивительный человек! - задумчиво проговорил прокурор.
"ВЕЛИКАЯ ЕВРЕЙКА" СРЕДИ СВОИХ
От вокзала Варшавской железной дороги отъезжала карета. В ней находились двое: молодой человек, щегольски одетый, и молодая красивая дама.
- Ты безумно рискуешь, Соня, - взволнованно обратился к спутнице молодой человек.
- А именно?
Красивая дама, с лицом семитского типа, насмешливо посмотрела на него.
- Ты мало того, что доехала с этим же поездом до Петербурга, не выйдя на одной из ближайших станций, но и оставалась все время на вокзале. Ах, Соня, Соня!
Соня рассмеялась.
- Слушай, Израиль! Слушай, мой милый Осип: ты глуп, ты труслив, как египетский фараон!
- Благодарю покорно!
- Не за что! Неужели ты не понимаешь, что мне было гораздо безопаснее выйти здесь, чем где-нибудь там? Ведь я с кем ехала?
- Как - с кем?
- Ну, с этим милым, веселым пассажиром, которого потащили на запасный путь, ха-ха-ха!.. Я отлично знала, что прибытие его в Петербург вызовет страшное волнение, страшную сумятицу. А все это - только мне на руку. Тут, мой глупый Осип, внимание должно было быть отвлечено. Так и случилось.
- Допустим. Но к чему было оставаться так долго на вокзале?
- А разве не любопытно было посмотреть весь этот переполох?
- Это ребячество, Соня. Ты, великая еврейка, как называем мы все тебя, ты поступаешь опрометчиво.
- Ты думаешь?
- Да! За тобой давно уже следят.
- Не следят, а следит.
- Разве это не все равно?
"Великая еврейка" тихо рассмеялась.
- Огромная разница. Я не боюсь тех, которые следят за мной, но страшно боюсь того, который следит. Этот "который"- ужасное имя, Осип.
- Кто же это? - дрогнувшим голосом спросил свою спутницу еврей-аферист.
- Путилин.
Осипа, вернее Иозеля Котултовского, передернуло.
- Ты думаешь, он следит?
- Не думаю, а знаю, мой трусливый мальчишка. Я только что его видела.
- Что?! Ты его сейчас видела?!
- Ну, да. Я для этого нарочно осталась на вокзале. Мне важно было наблюдать, кто приедет на следствие. И первое лицо, которое я увидела, был Путилин. Мне донесли, что он поклялся поймать меня.
- И ты говоришь это таким спокойным тоном? Ты улыбаешься? Ты подвергала сейчас меня… нас такой опасности?
Сонька, это была знаменитая "Золотая Ручка", насмешливо посмотрела на своего растерявшегося любовника.
- Вот чего ты боишься! Ты боишься, что я подвергла тебя такой опасности? Браво, мой храбрец! Ты настоящий Израиль, думаешь только о себе.
Иозель Котултовский покраснел.
- Милая Соня… как тебе не стыдно? Неужели ты можешь думать, что мне моя жизнь дороже твоей?
Соня Блумштейн, гениальная "мастерица", громко расхохоталась.
- О, не уверяй меня в любви своей, мой пылкий возлюбленный. Ты с такой жадностью смотришь на мои… карманы, что я вполне уверовала в твою любовь… к золоту.
И, быстро оборотясь к нему, она с силой ударила его по щеке.
- Сонька! - заскрипел он зубами. - Ты… ты с ума сошла?!
- Мне все известно, дорогой мой: и твоя подлая трусость, и твоя ненасытная алчность, и твоя неверность мне. Да, да, не лги! Молчи! Не отпирайся! О, я знаю все, недаром я - великая еврейка, недаром я - Сонька Блумштейн - "Золотая Ручка". Но помни, тебе это даром не пройдет! В то время, когда рискуя жизнью, свободой, я делаю мои блестящие дела, ты изменяешь мне с первой смазливой рожицей "из наших"? Так, так. Стой!
Кучер осадил лошадей.
- Что ты? Где мы останавливаемся? Ведь до нашего помещения еще далеко! - испуганно воскликнул франт-еврей.
- Дурак! - злобно прохрипела "Золотая Ручка". - Если вы, получив мою телеграмму, не додумались прислать за мной своей кареты, так надо же исправлять вашу ошибку. Вылезай!
Они вышли оба из кареты.
- Получи, голубчик! - протянула знаменитая мошенница-убийца кучеру щедрую плату.
И вошла в подъезд шикарного дома.
Оттуда, когда карета отъехала, она быстро вышла и наняла извозчика.
На Екатерингофском проспекте неподалеку от одной из Подъяческих улиц извозчик остановился.
Вот и эта короткая улица - одна из артерий старого еврейского гетто.
"Золотых дел мастер Л. Финкельзон" - скромно гласила вывеска. Этаж, еще этаж, третий, четвертый… Звонок, переливчатый, дребезжащий внутреннего медного колокольчика. И вслед за ним почти сейчас же открылась дверь.
- Вы?! - "Великая Соня"! - раздался радостный возглас.
Толстая женщина бросилась к прибывшей звезде преступного мира.
- Ладно. Оставьте ваши нежности, Розалия Абрамовна! - резко произнесла Сонька Блумштейн, отстраняя хозяйку квартиры. - Великолепная Азра у вас?
- Да, - смутилась Розалия Абрамовна.
- Комнату мою! - гневно вырвалось у "Золотой Ручки".
Она вошла в нее, в эту знаменитую комнату, в которой столько раз подводила блестящие результаты своего мошеннического гения, своих изумительных побед.
- Можно к тебе, Сонечка? - вкрадчиво спросил Иозель Котултовский.
- Вон! - прозвучал гневный окрик.
Лихорадочно, поспешно переодевается Сонечка. Свой изысканный дорожный наряд она сменяет на новый. И сейчас же устремляется к потайным карманам.
- Господи! Сколько тут?
Руками, бестрепетно спокойными, она выбрасывает пачку за пачкой кредитные билеты.
- Тысяча… три… шесть… десять… двадцать… Ого!.. Удар! Это удар… бриллиантовый перстень… Какая вода! Какая игра! Сколько каратов в этом солитере?
И алчность профессиональной воровки заглушает на время такую роскошь сердца, как ревность.
Одного только не может заглушить алчность - острого беспокойства, тревоги.
Он, он, "проклятый" Путилин приехал. Она его вот сейчас видела, этого страшного для нее человека. "Но как он "возьмет" меня, когда дело так чисто сработано? Для этого надо быть дьяволом", - успокаивает себя гениальная мошенница.
Успокаивает, а сама все-таки волнуется. Следов нет. А разве мало раскрыл дел великий сыщик, таких, в которых тоже не было следов?
Холодный ужас все усиливается.
Перед ней рисуется страшная картина: поимка, тюрьма, суд, конвойные - и далекая, зловещая каторга, там, в ледяной Сибири, в каких-нибудь мрачных рудниках.
- Бр-р, - содрогается всем своим существом изнеженная Сонька Блумштейн.
- Бежать надо… скрыться… на время след замести - шепчет великая "Золотая Ручка". - Устала я. Отдохнуть…
И успокоенная этим решением, она вышла из своей комнаты в квартиру.
Это была одна из самых достопримечательных мошеннических квартир Петербурга. Здесь под скромной вывеской золотых дел мастера обделывались дела в такую "оправу", которая могла бы привести в восхищение целую рать сыщиков. Подделка векселей, фабрикация фальшивых паспортов, экспорт "живого товара" очень дорогих марок - все совершалось здесь, в жилище достопочтенного господина Финкельзона.
ТРАВЛЯ ПУТИЛИНА. ШПРИЦ. "АЗРА"
Весть о преступлении в вагоне Варшавской железной дороги облетела весь Петербург и породила, как это всегда бывает, всевозможные толки и догадки.
Но этого мало. Каким-то непонятным образом фраза Путилина о том, что "он знает, кто убийца" сделалась достоянием ходких газет.
Они, конечно, обрадовались "сенсации" и затрубили на все лады!
"Если господин Путилин знает убийцу, отчего он не желает назвать его?"
"Если господин Путилин, наш знаменитый начальник сыскной полиции, так скоро установил, кто убил несчастного пассажира, то почему он медлит с арестом его?"
Когда я приехал к моему великому другу, я застал его взбешенным до последней степени.
- Экие остолопы, помилуй Бог! - гневно вырывалось у него.
- Ты о репортерах, Иван Дмитриевич?
- А то о ком же? И как они пронюхали о моей злосчастной фразе?! Дернула меня нелегкая выпалить ее!
- Личность убитого опознана?
- Да. Сейчас я получил из Вильно телеграмму. Убитый - очень богатый помещик Киршевский.
- И ты, Иван Дмитриевич, действительно знаешь, кто убил несчастного?
- Да, да, да! Знаю, знаю. Как надоели вы все мне с этим!
Путилину подали конверт.
Он наскоро прочел письмо и с веселым смехом подал мне его.
- На, полюбуйся!
"Милостивый государь Иван Дмитриевич! Сейчас из газет узнала, что Вы уже открыли убийцу. Великая "Золотая Ручка" шлет привет и поздравление великому Путилину, но советует ему отказаться от дальнейшего преследования ее, ибо в противном случае звезда русского сыска закатится… в вечность. 3. Р."
Я захлопал глазами.
- Что, недурно? Нет каков стиль послания! Положительно, это пахнет не то Купером, не то Майн Ридом: "Соколиное Око приветствует Красную Пантеру". Ха-ха-ха! Вот это мне нравится!
Путилин вмиг изменился.
Куда делись его раздраженность, ворчливость! Он выпрямился, огонь кипучей энергии засверкал в его глазах. Точно полководец перед битвой, услышав первый грохот орудий.
- Она?! Знаменитая Золотая Ручка?
- Она.
- Но как ты сразу, а главное так уверенно мог установить, что ограбление и убийство совершены именно ею?
- Друг мой… Индейцы, как тебе известно, узнают друг друга за версту по запаху, по следам, по массе еле уловимых признаков, неопытному глазу совершенно непонятных. Так вот и я учуял мою талантливую противницу. Она хочет меня оскальпировать… Гм… операция - не из приятных, но… но посмотрим, кто кого победит. Ты знаешь, я страшно люблю иметь дело с людьми равной мне силы.
Путилин позвал помощника и начал ему отдавать целый ряд распоряжений.
- Вы собираетесь куда-нибудь уезжать, Иван Дмитриевич? - спросил помощник, пытливо глядя в глаза своему шефу.
- Возможно, голубчик, что придется прокатиться.
Потом он обратился ко мне.
- Скажи, доктор, что показало вскрытие?
- Смерть последовала не столько от самой раны, нанесенной в левый висок каким-то тупым орудием, сколько от кровоизлияния в мозг. Рана сама по себе пустяшная.
- Яснее, яснее!
- Видишь ли, убитый Киршевский был, по-видимому, в очень возбужденном состоянии. Это могло произойти от многих причин, главным образом - от излишне выпитого коньяку, присутствие которого в желудке покойного было обнаружено. Достаточно было очень незначительного удара по голове, чтобы переполненные кровью сосуды лопнули. Моментальное кровоизлияние - исмерть.
Путилин не сводил с моего лица пристального взора.
- Так, так… А отравления не было?
- Нет.
- Ты твердо в этом уверен?
- Да.
- А скажи, доктор, тебе, конечно, хорошо известна культура всех ядов?
- Известна.
- Ты не допускаешь мысли, что можно отравить человека так, что и следов почти не будет?
- Я не понимаю тебя: как это "почти" не будет?
Путилин ничего не ответил.
Он прошел в сыскной музей, что-то долго отыскивал там, а потом вернулся и подал мне маленький предмет.
- Осторожнее, доктор.
- Что это? Шприц?
- Как видишь. Тебе, как врачу, должна быть известна эта штучка. Это шприц для подкожного впрыскивания.
- Праваца.
- Совершенно верно. А что в нем находится? Какая-то темная, бурая жидкость, несколько ее капель.
- Не знаю, Иван Дмитриевич.
- А я знаю, потому что этот шприц фигурировал в деле о "Клубе анархистов". Тут находится ужаснейший яд кураре, одна капля которого, как тебе известно, может убить быка.
- И ты думаешь…
- Почти уверен, что Киршевский получил подобный укол. Эх, вы, доктора ученые. Нужно тебе сказать, что почтеннейшая "Золотая Ручка" имеет обыкновение носить с собой многие "игрушки", довольно смертельные для взрослых ребят мужского пола.
Не успел Путилин произнести это, как дверь кабинета порывисто распахнулась и в него вбежала красивая молодая девушка.
За ней, еле поспевая, неслись агенты и помощник Путилина.
- Куда вы? Постойте! Кто вы? - слышались испуганные возгласы.
- Мне надо Путилина! Мне надо начальника! - взволнованно кричала девушка.
Несомненно - еврейка, поразительной красоты. Пряди черных волос выбивались из-под белого шелкового шарфа, наброшенного на голову. Глаза горели нестерпимым блеском, грудь высоко поднималась.
- Что вам угодно? - быстро подошел к девушке Путилин.
- Вы… вы - Путилин?
- Да. Идите, господа! - отдал он приказ дежурным агентам.
Странная посетительница бессильно опустилась в кресло.
- Я… я пришла к вам сказать: берегитесь, на вас готовится покушение.
- Кто вы? - спокойно спросил Путилин, беря девушку за руку.
- Я - Азра.
- Азра? Какое красивое имя… Вы еврейка?
- Да.
- Что же вам надо от меня, мое милое дитя? - Девушка истерично заплакала.
- Вас хотят убить. Примите меры предосторожности!
- И убить меня хочет Сонька Блумштейн?
Эффект этих слов был поразительный! Девушка задрожала.
- Вы… вы это знаете? Откуда?
- Это - мое уж дело, дитя мое. А вы лучше скажите, что привело вас ко мне? Вы, ведь, предательство совершаете, свою единокровную одноплеменку выдаете.
Азра молчала.
- Ревность? - тихо спросил девушку великий серцевед-сыщик.
Азра задрожала вся, вскочила, как разъяренная молодая тигрица.
- Да, да! Ревность, безумная ревность! Я ненавижу ее, проклинаю ее, потому что она отнимает у меня моего жениха.
- Он, ваш жених, любит вас?
- О, да!
- Так под страхом чего же "Золотая Ручка" действует на него?
- Под страхом смерти. Сегодня она сказала ему: "Выбирай: или смерть, или Азра". О, господин Путилин, она убьет его, вы не знаете, какая это ужасная женщина! Мы, евреи, многие ее проклинаем.
- Я знаю ее, дитя мое. Два раза она выскальзывала из моих рук. Надеюсь, на этот раз попадется. Как же она хотела убить меня?
- Не знаю, не знаю… Слушайте, милый генерал, я вам все открою, и где она, и как ее взять, только вы дайте мне обещание, что не тронете ни меня, ни моего жениха, ни дядю моего, Финкельзона.
- Хорошо, - улыбнулся концами губ Путилин.
- Так слушайте…
И Азра начала свою предательскую исповедь.
Как искренно звучал голос ее, какая неподдельная скорбь слышалась в нем!
Она рассказала все о приезде Соньки Блумштейн, о том, где она остановилась, что она намерена делать.
- Вы должны приехать сейчас же, пока она не удрала. О, спасите нас от этой страшной женщины!
Я с радостью внимал словам Азры, ликуя за моего великого друга.
"Слава Богу, ему легче будет распутать это темное, мрачное дело. Шутка сказать: сама Золотая Ручка сейчас будет в его руках!"
Лицо Путилина было бесстрастно.
- Мы поедем вместе? - быстро спросил он Азру.
- Н… нет, нет, что вы! - замахала та руками. - Она тогда сразу догадается, кто ее выдал, а я боюсь ее… месть ее может быть ужасна. Я поеду сейчас одна туда - вы приезжайте вскоре.
- Хорошо. До свидания, милое дитя. Поезжайте. Я скоро приеду.
И когда молодая еврейка нервной походкой вышла из кабинета, я захлопал в ладоши.
- Поздравляю тебя! Дело кончено. Ты блестяще утрешь нос и судебному следователю, и этим надоедливым репортерам.
Путилин насмешливо поглядел на меня.
- Ты полагаешь, что дело уже кончено?
- Ну, разумеется. Раз преступница будет в твоих руках, о чем же толковать?
- Гм. А по-моему, дело только начинается.
- Как так?
- Очень просто, очень просто. Погоди, мне надо немного заняться собою.
То, что в соседней комнате - гардеробной - Путилин начал проделывать с собой, привело меня в изумление. Он одел на себя, под платье, какое-то особенное толстое просмоленное трико.
- Это для чего же?
- Чтоб… комары не кусали, - тихо рассмеялся он. - Слушай доктор, сейчас я буду подвергаться смертельной опасности. Если мне удастся избежать ее - ты можешь порадоваться за своего друга. О, эти Азры, эти Азры!
Путилин позвонил.
- Наряд из пяти агентов! Живо, живо!
Он стал тихо отдавать приказания.
- Итак, доктор, не правда ли, какая милая девушка эта Азра?
- О, да!
- Ты ей сочувствуешь?
- Разумеется… Она попала в подло-преступные руки.
- Браво! Ты удивительно проникновенный и проницательный человек, - усмехнулся Путилин, кладя в карман револьвер. - Ну, пожелай мне поймать… "Золотую Ручку"!