Хоть бы объяснил что-нибудь, мигнул бы мне. Я - девушка понятливая и сообразительная, вошла бы как-нибудь в его положение. А то взять вот так - обругать и замолчать…
Поступки людей, которые меня окружали, всегда подчинялись какой-то логике. Я существовала не в раю. Мир творческих личностей никогда не был раем. Я встречалась с человеческой непорядочностью. Я понимала: такой-то поступает подло, потому что он надеется соблюсти свою выгоду в ущерб интересам других людей. Я знала также, что такое любовь, преданность и великодушие. Но поведение Шуйского не поддавалось никакой логике. Я впервые столкнулась с этим и не понимала, что происходит.
Мы собирались путешествовать по Европе.
Шуйский по-прежнему не замечал меня. Я общалась только с Вернером и Мюриэль. Потом Мюриэль уехала. А я с двумя мужчинами отправилась созерцать красоты европейских просторов.
Они приобрели за пятьсот марок автомобиль, который, наверное, подлежал разбору на металлолом.
Позже, в легенде, которой мой новый продюсер заменил мою истинную жизнь, это путешествие описывалось весьма романтично. Пиарщик он уже тогда был незаурядный. Интуиция ему подсказывала: публика желает лицезреть законченный романтический, гармоничный образ восходящей звезды - певицы Валерии.
Отъехали от Кёльна километров десять - машина закипела. Потом из-под капота стало вырываться пламя. Мы схватили все жидкости, которые были под рукой, и давай ее заливать. Орошали "лимузин" питьевой водой, минералкой, соками. Подождали часа три, пока мотор окончательно остынет. И снова в путь…
Едем мы, окруженные облаком густого черного дыма. Все встречные немцы высовываются из своих чистеньких, новеньких машинок и смотрят на нашу коптелку-тарахтелку. Такую экзотику не каждый день встретишь на дорогах Германии!
Хоть шенгена тогда еще не существовало, границы все равно были прозрачные, особенно для автомобилей с немецкими номерами. Мы проехали через Францию, Бельгию, Люксембург. Места сказочной красоты! Останавливались в маленьких гостиницах. Некоторые отели размещались прямо в старинных замках…
Все это время Шуйский со мной - ни слона. Ко мне обращался только Вернер. С Вернером он шутит - хи-хи, ха-ха всю дорогу.
Так что красоты Европы я наблюдала сквозь пелену слез. Три дня проплакала в машине без остановки. От унижения, оттого, что ничего не могла сделать. Деньги все у Шуйского, документы тоже у него.
Я из вполне самостоятельной, самодостаточной личности вмиг превратилась в абсолютно бесправное существо. В человека, связанного по рукам и ногам.
Потом немного пришла в себя. Думаю: приеду в Москву, документы свои заберу. И прости-прощай.
Но прошло почти десять лет, прежде чем я именно так поступила.
Пока я рыдала, Шуйский любовно фотографировал местные красоты. Меня в кадр не брал. Все фото из той поездки, где есть я, делал Вернер.
Наконец мы вернулись в Кёльн из этой романтической прогулки.
Не успели приехать - телефонный звонок. Звонил Виталик Бондарчук, композитор. Он сообщил, что у Шуйского в Иркутске умер отец.
Шуйский бросился в аэропорт - менять билет.
Похороны Шуйского-старшего
Про родню Шуйского я тогда ничего не знала…
Позже мне стало понятно: зверский нрав супруг унаследовал от своего родителя. В списке "подвигов" Шуйского-старшего числится, например, такой: он избил до полусмерти собственную мать за то, что та не давала ему, пьяному, ключи от гаража.
Через полгода эта женщина умерла от рака. Многие считали, что побои спровоцировали рост опухоли.
Точно так же этот человек относился к своей жене - матери Шуйского и его сестры. Она, избитая им дочерна, убегала от мужа в чем была, с двумя маленькими детьми.
Мать Шуйского развелась с его отцом, когда моему будущему спутнику жизни было лет пять. От супруга она убежала в Ангарск - он в шестидесяти километрах от Иркутска. Муж ее и там настигал. В конце концов моя свекровь от него убежала к своим родителям прямо в ночной рубашке…
Только через много лет после развода она, возвращаясь домой, перестала оглядываться по сторонам - не подстерегает ли ее мучитель.
…Умер человек, с которым Шуйский много лет даже не разговаривал (он в детстве был на стороне матери). Шуйский никогда не изъявлял желания общаться с отцом.
Правда, он, переменчивая натура, как-то, будучи уже взрослым, съездил к отцу в Иркутск. Встретился с родителем.
Шуйский мне рассказывал:
- Я его понял…
В чем, интересно?
Короче говоря, Шуйский страшно переживал смерть отца. Он рвался на похороны.
Я вообще не знала, что мне делать, куда деваться. То ли опять в одиночестве возвращаться в Москву, то ли остаться в Германии. Из аэропорта он мне звонит и заявляет:
- Ты поедешь со мной в Иркутск или нет?
Перед лицом смерти все бледнеет. Я забыла все свои обиды и ответила:
- Саш, если я тебе нужна, то, конечно, поеду.
- У тебя есть двадцать минут на все сборы.
Мы накупили довольно много вещей. (В дни потепления наших отношений Шуйский даже стилиста приглашал, который нам помогал выбирать одежду. Он скрупулезно готовил меня к блестящему будущему - волосы с этой целью мне выкрасили в рыжий цвет!)
Как мне успеть на самолет? Я все мигом - в пакетики. Благо, был большой опыт переездов. Складываю все манатки со скоростью звука. И - пулей в аэропорт. Успела.
Тут с Шуйским произошло нечто вроде душевного переворота. Я подумала: наконец-то у него проснулось чувство вины за то, что он творил. Он стал вдруг такой внимательный. Обмяк весь - мне стало его так жалко. Папа все-таки умер. Мне сразу представилось, что бы я чувствовала, если б моего отца не стало… Бедный Шуйский!
В самолете он говорит:
- Ты меня прости за то, что я так себя вел. Ты для меня самый дорогой человек на свете. Больше никогда в жизни не буду тебя обижать!
Знал ведь, что обижал, но все равно делал.
Я его, конечно, простила.
Руку он тогда на меня еще не поднимал. Имело место просто хамское поведение. Я и предположить не могла, что женщину можно бить. Думала: это только бывает в семьях дикарей. Но чтоб средь бела дня, цивилизованный человек, на трезвую голову…
Мы добрались до Иркутска. Прошли похороны. Сидим на поминках. У нас принято: о покойном - или хорошо, или ничего. Никто про отца ничего хорошего не сказал. Больше хвалили его профессиональные качества. Мол, работяга был, труженик редкий. Потом, когда все уже подвыпили, кто-то встал и говорит:
- Разный он был, конечно…
И вдруг Шуйский, тоже уже изрядно поднабравшись, вскакивает с места и орет:
- Как разный был?!
Началась пьяная драка. Все вывалили на улицу. Шуйский сорвал с носа очки в дорогой оправе. Говорит мне:
- Держи! - И азартно кинулся в это месиво.
Там уже не понятно было, где свои, где чужие: кто за кого.
Я смотрю на это побоище вытаращенными глазами. Мне не верится, что я участница подобного шоу. Люди кидаются друг на друга с чудовищной матерной бранью.
Рядом со мной стоит родная сестра Шуйского. Она посмотрела на меня как-то странно и сказала:
- Ты еще о многом не знаешь…
Я была в таком шоке, что просто лишилась дара речи. Мы сели в машину. Я молчу. Шуйский молчит.
Вдруг он заявляет:
- Я все разрушил.
Он, наверное, имел в виду тот образ, в котором он хотел передо мной предстать. Пожалел, что раньше времени продемонстрировал мне свое нутро.
- Ты меня никогда не простишь, я знаю.
- Всякое бывает, Саш, в таком состоянии. А тот человек был не прав - он задел твои чувства… У меня, Саш, только один к тебе вопрос: вдруг ты за что-нибудь на меня рассердишься? Ты и на меня сможешь вот так, с кулаками?
- Ты думаешь, что говоришь? Как тебе такое в голову могло прийти? - отвечает. - Ты, может, скажешь, что я и маму родную могу избить?
На следующий день поехали к его друзьям. С ними мы совершили небольшое путешествие по берегу Байкала. Красота там сказочная! Мы много фотографировались. У меня до какого-то момента хранилось много счастливых снимков. Позже я их все уничтожила, чтобы ничто не напоминало о Шуйском.
А тогда я опять поверила: просто пару раз сорвался хороший человек. Со всяким бывает.
Опять у нас любовь и полная гармония. Целых три дня.
За перчаточки!
Мы вернулись в Москву. Началась обычная жизнь. В то время мы записывали альбом романсов.
Шуйский, как я уже писала, тогда страшно пил. Выдувал по бутылке виски в день.
И вот как-то собираемся мы на съемку. Он меня спрашивает:
- Помнишь, мы в Германии тебе перчаточки купили - желтые такие, с черной бахромой? Ты не знаешь, где они?
- Саш, сама не могу найти. Все перебрала - их нигде нет.
- Как нет?! Мы же их привезли!
Мы тогда столько всего накупили. И еще надо принять во внимание скорость, с которой мне пришлось собираться по его же милости.
- Саш, может, они у Вернера остались? Они же маленькие, тоненькие, в таком крошечном пакетике. Там много бумажных мешочков оставалось после нашего скоропалительного отъезда.
- Как остались у Вернера?!
Он резко разворачивается и со всего размаху бьет меня по лицу.
У меня случилось что-то вроде короткого замыкания. Даже боли я не почувствовала. Я не могла понять, за что меня ударили.
- Ты не готова к семейной жизни!
Единственное, что я смогла ответить:
- Саш, к такой, пожалуй, действительно не готова.
В ответ он хватает первое, что попалось под руку - бутылку или тарелку, - и кидает с грохотом. Спасибо, не в меня, а куда-то в сторону.
Вырасти я в другой семье, столкнись я раньше с домашним насилием, я бы лучше была готова к такой жизни. А кроме семьи у меня был еще и Лёня, который с меня пылинки сдувал. Не помню, чтоб мой первый муж, выйдя из транспорта, не подал мне руку. Или не помог надеть пальто. Все со мной: будьте добры, извините, пожалуйста… И вдруг - такой Хичхок: ужас абсурда или абсурд ужаса.
Я ушла в чем была. Он мне даже вещей собрать не позволил. Понятно: на его деньги все куплено! Захлопнула дверь… Подождала, пока открылась ближайшая станция метро. И стала кататься по кольцевой. В какой-то момент я уснула, потому что не выспалась.
Ездила-ездила. Проснулась и думаю: куда я сейчас пойду, к кому? Шуйский за эти месяцы умудрился как-то аккуратненько отодвинуть всех моих друзей. Такая любовь: мне в тот момент никто, кроме моего героя, нужен не был.
Я знала: Лёнька по-прежнему снимает квартиру на Пятницкой. Но я не могла к нему пойти. У меня даже мысли не было попроситься у него хоть час посидеть.
Стыдно было даже подумать об этом.
Выйдя из метро, я решила позвонить Шуйскому и попросить, чтобы он просто отдал мои вещи. Пусть вернет хоть то, с чем я к нему пришла. Не надо мне всего, купленного им. Я набираю из автомата его номер. Он не берет трубку долго-долго. Включен автоответчик. Я наговариваю на него:
- Отдай мне, пожалуйста, документы и вещи, с которыми я к тебе пришла.
В какой-то момент он взял трубку. Услышал, что звоню я, - и сразу ее кинул. Я продолжаю настойчиво звонить.
Ни с того ни с сего он одумался. Говорит:
- Заходи.
Я возвращаюсь. Захожу в подъезд. Лифт не работал, поэтому пришлось подниматься пешком.
Уже подходя к нашему этажу, я услышала, как с характерным звуком захлопнулась металлическая дверь квартиры Шуйского. На лестнице лицом к лицу я столкнулась с какой-то молодой женщиной. Я сразу поняла: она вышла от него.
Шуйский распахнул передо мной дверь:
- Заходи!
Я поняла: вернулась зря. Шуйский был пьян и находился в абсолютно невменяемом состоянии. Вещи собрать я не решилась.
Если сейчас примусь выяснять отношения, если скажу хоть слово, случится что-то страшное. Решила: сейчас надо просто затихнуть, дать ему возможность отоспаться. А там, на трезвую голову, все и выясним. Так я осталась в квартире.
Он проспался, проснулся, встал. Молчит. И я молчу. Несколько дней мы вообще не разговаривали. Жили как соседи по коммуналке. Потом Шуйский смилостивился:
- Можешь пожить здесь две недели. За это время квартиру себе подыщешь.
- Хорошо, - отвечаю.
Ситуация повторяется: те же слова я уже услышала от совершенно чужого человека - женщины, которая пустила нас с Лёней две недели пожить в своей комнате. Тогда мы чувствовали благодарность к квартирной хозяйке. А сейчас… Сейчас это я услышала от человека, который утверждал: никого ближе, чем я, у него не было и нет.
Любовь не уходит в один миг. Иногда нужна непросто неприятность, а катастрофа, чтобы ее разрушить.
Я все равно любила его. В начале этой книги я вспоминала, как стояла у окна и рыдала, провожая глазами своего мучителя.
Вот я и дошла до этого эпизода. Шуйский мирно прохаживался по двору с бультерьером на поводке. А я молча плакала у окна: как же это я больше никогда его не увижу, не услышу его голоса, не почувствую его запах. Как же моя жизнь будет без этой любви? Разве смогу я кого-нибудь еще так сильно любить?
Нет, думаю, нельзя легко отказываться от такого светлого чувства. Наверное, я в чем-то не права, провоцирую любимого на неблаговидные поступки своим неправильным поведением. Наверняка можно сделать так, чтобы он вел себя иначе. (Подумать только: жертва должна вести себя так, чтоб маньяк ее не трогал!)
После долгих раздумий я пришла к простому в своей гениальности выводу: нужно бороться с алкоголизмом!..
* * *
За милостиво данные мне Шуйским две недели жизнь пошла в нормальное русло. Мы помирились. Наши отношения восстановились.
- Саш, я не понимаю, как мне себя вести. Я не понимаю, что мне делать? - спросила я.
- Все умеют себя вести со мной пьяным, а ты - нет. Вот и ты учись, - ответил мой избранник.
Он меня такой своей логикой просто обескуражил…
Я тогда достаточно часто звонила маме, но про свои отношения с Шуйским ничего ей не рассказывала. Я жалела родителей.
На пути к большой сцене
Карьера моя не стояла на месте. Шел 1992 год. В то время я много участвовала в разных профессиональных конкурсах. Шуйский придавал этому значение. Надо отдать ему должное, он понимал: не так важно победить, как важно сделать так, чтобы тебя знали. У меня уже были два записанных альбома: было с чем выходить к публике. Но Шуйский считал, что конкурсы - это реклама, возможность проверить свои силы, лишний опыт публичных выступлений на больших, столичных площадках. Никому подобная практика еще не мешала.
Началось все с "Утренней звезды", в которой я победила. Проект был хорош тем, что длился очень долго: отборочные туры давали возможность раз в месяц появиться на центральном канале телевидения, петь живьем, на красивой сцене.
На том конкурсе я впервые услышала о продюсере Иосифе Пригожине. Именно его подопечная стала моей главной конкуренткой. Как и я, она дошла до финала, но проиграла.
Состязание "Ступень к Парнасу" закончилось для меня "весьма престижным" призом зрительских симпатий. В качестве презента я получила платье. У меня сохранилась старенькая видеопленка. Я стою на сцене. Заключительный этап конкурса. Раздают награды. Рядом - худенький молодой человек в очках: Валерий Меладзе. Он также получил тогда скромную награду - ящик шампанского.
В конкурсе "Братиславская лира" я победила. Это было особенно почетно из-за специфической политической ситуации, сложившейся к тому моменту. Варшавский блок недавно распался. Русских в бывших его странах не жаловали. Если раньше наши исполнители ездили в Сопот, Братиславу за призами, то теперь они оказывались освистаны. Меня поначалу тоже приняли в штыки. Когда объявили:
- Валерия! Певица из России, - на сцену полетели банки из-под пива.
Я исполнила песню The Sky Belongs to Me из альбома "Симфония тайги", и она растопила лед в сердцах зрителей.
Мне уделили много внимания: даже организовали сольный концерт…
В 1994 году я дала свой первый сольный концерт в БКЗ "Октябрьский" в Санкт-Петербурге, на огромной сцене одна-одинешенька: еще не было своего коллектива. Это была проверка на прочность похлеще всех конкурсов. Помню, когда концерт закончился, я подумала: теперь мне ничего не страшно.
Я все чаще выступала на больших, престижных площадках. Кажется, можно было радоваться: сбываются мечты о большой сцене. Но каждое, если можно так выразиться, карьерное достижение тех лет связано в моем сознании с очередным кругом ада, через который меня проводил мой благодетель.
Москва. Концертный зал "Россия". Я выхожу на сцену после первого тура конкурса "Ступень к Парнасу". Я счастлива? Мои мечты сбылись? Я думаю, как бы лучше выступить? Отнюдь. У меня тщательно замазанный гримом синяк во всю щеку. И я счастлива тому, что хотя бы один миг на сцене, в свете софитов, на глазах тысяч зрителей я в безопасности.
Объяснения мотивам поведения Шуйского у меня не было. Но ясно было точно: я попала, и попала крепко.
Наверное, если б я разлюбила Шуйского, то нашлись бы и силы раз и навсегда порвать с ним. Но чувства… Они жили, они никуда не делись. Именно они и держали меня около моего мучителя.
Наверное, нормальный человек подумает: эту книгу можно назвать "Исповедь мазохистки". Бытует ошибочное мнение: от домашнего насилия получают наслаждение обе стороны: и истязающая, и истязаемая. Я клянусь: нет на свете женщины, которая с нетерпением ждет, когда домой вернется муж и хорошенько ее изобьет.
Весь ужас ситуации состоит в том, что самый страшный домашний деспот, поняв, что перегнул палку, иногда устраивает своей жертве краткий, но запоминающийся медовый месяц. Он предстает перед ней в образе мужчины ее мечты - того, в кого она некогда так сильно влюбилась, того, о ком она всегда мечтала… Он кается, просит прощения. И жертве начинает казаться: мучитель одумался, он встал на путь исправления и жизнь изменится к лучшему.