ГЛАВА ВТОРАЯ
НА ФРОНТ
…12 июля 1941 года. Безнаказанно отбомбившись, "юнкерсы" улетели. Стало тихо. Чуть слышно пыхтит паровоз. Развеяло дым, и я смотрю, как за несколько минут, на ярко зеленой траве с желтыми одуванчиками, появились громадные воронки. Они еще дымят. С корнем вырваны деревья. Остатки телеграфных столбов висят на скрученных проводах. К эшелону несут раненых. Люди приходят в себя и обмениваются впечатлениями. Невдалеке стоит группа десантников, и я слышу их разговор:
- Ох и страшно! - сильно жестикулируя, говорит молодой боец, - воет-то как…
- А пикирует, - добавляет другой, - кажется, прямо на тебя и никуда от него не уйдешь…
- На испуг, гад, берет, - зло сплевывает старослужащий, - а сам держится от нашего огня подальше.
Стали слышны команды старшин, собирающих свои подразделения. Подъехавшие ремонтники, оглядываясь на раненых, проверяют путь и подвижной состав.
Ко мне подходит бригадир очень высокого роста, с аскетически худым лицом и длинными седыми усами.
- Булава, Прохор Игнатьевич, - представляется он, протягивая руку. Мы поздоровались.
- На фронт?
- Да!
- Большую силу набрал Гитлер!.. С разбегу-то его сразу и не остановишь… - Я с германцами еще в первую мировую и гражданскую воевал. Ничего не скажу - воюют по науке. Но бить немцев можно. Мы их тогда, голодные и разутые, с одними винтовками и гранатами били…
Лицо бригадира стало строгим.
- Думаю, и сейчас, - твердо сказал оп, - зацепиться надо… Поднатужиться… И погоним фашистов с нашей земли…
И опять идет эшелон. В соседнем купе, где расположились комбриг с комиссаром, стало тихо. Я прилег, и в памяти возник первый день войны.
- Поезжай, начальник штаба, к райвоенкому, - сказал мне комбриг Виктор Григорьевич Жолудев. - Уточни, что он может дать из местных ресурсов на укомплектование бригады.
Сажусь в машину и, в который уже раз, пытаюсь осмыслить случившееся. Хотя последнее время обстановка с каждым днем становилась тревожнее, нападение фашистской Германии было неожиданным. Как это могло произойти?
…Пустынной кажется местность на той стороне пограничной полосы. И только всмотревшись, можно заметить блеск стекол биноклей и стереотруб. Маскирующихся офицеров с картами на старых и вновь появившихся наблюдательных пунктах… А ночью, рвущиеся из рук проводников овчарки. В лесах и оврагах с замаскированным светом и приглушенными двигателями машин сосредотачивался враг.
Не может быть, чтобы подготовка гитлеровцев осталась незамеченной!.. Но ведь был договор о ненападении…
Потом, как с большой высоты, мне открылась наша необъятная Родина. В бесчисленных городах и селах трудились миллионы мужчин и женщин, захваченных врасплох войной.
Как единственно возможное, пришло решение: враг должен быть остановлен! Нельзя допустить гибели наших людей…
Кто мог предполагать тогда, что враг будет задержан только у стен Москвы и Сталинграда?..
С каким-то новым чувством особой важности своей работы переключаюсь на управление ходом боевой тревоги. Подъезжают Жолудев и комиссар бригады Назаренко.
- Товарищ комбриг! Личный состав бригады вышел в район сбора. Боеприпасы, парашюты и другое имущество вывезены согласно расчету и в установленные сроки.
- Хорошо! - говорит Жолудев, - распорядись и поедем с нами…
- Вот и наш черед пришел, - с горечью говорит Виктор Григорьевич, когда мы тронулись.
В машине стало тихо. Потом раздался сумрачный голос комиссара:
- А я верил в договор с немцами!..
…Полдень. На лесной поляне строй десантников. Тревожные, сразу повзрослевшие лица. Вместе с комбригом и комиссаром мы стоим на машине с откинутыми бортами.
- Товарищи! - говорит Назаренко, - вы слышали заявление нашего правительства. Сегодня немецко-фашистские войска, вероломно нарушив договор о ненападении, внезапно вторглись в пределы нашей любимой Родины!
Они бомбят наши города и села!
Уничтожают беззащитных людей!
Мощно несется из строя:
- На фронт! На фронт! Смерть фашистам!
…У здания военкомата собралось много людей. Меня останавливает средних лет мужчина. Видно, только сейчас он оторвался от жаркого спора.
- Как же так, товарищ майор! В газетах пишут одно, а немец вон что делает?..
Из толпы к нам оборачиваются еще несколько человек.
- Что сейчас об этом говорить? Теперь надо бить фашистов!
Какое-то мгновение люди размышляют.
- Пожалуй, - говорит один из них, - так оно будет верней.
…На столе у райвоенкома, диссонируя со всей обстановкой казенного учреждения, изящная статуэтка танцующей с кастаньетами испанки. Сам он сидит, согнувшись, за столом и разговаривает по телефону. Лицо молодое, но седина уже посеребрила волосы. Кивком головы указывает на стул. Кончив говорить, подполковник встает. Пустой левый рукав пристегнут к гимнастерке.
Поднимаюсь со стула и с интересом смотрю на военкома.
"Многое, наверное, видел и перенес этот рано поседевший человек. Что он скажет?"
- Рад видеть вас, товарищ майор, в это неспокойное время! С чем пожаловали?
Я изложил ему просьбу командира 6-й воздушно-десантной бригады и добавил:
- Ведь в любой день мы можем получить команду на фронт!
- Хорошо, разберусь сам и позвоню…
Он достает папиросы и мы закуриваем.
- Такие дела… Не остановил немцев договор с нами. Верить им нельзя… В этом я убедился в Испании. Остановить фашистов может только сила! Другой язык они не поймут.
Наш эшелон продолжает свой путь на фронт. Мимо проносятся уже высокие хлеба, леса и рощи, белые украинские хаты с зелеными садами. Здесь война еще не оставила свой след.
На следующий день на одном из перегонов я еду вместе с разведчиками. Почти все они старослужащие. Лишь несколько человек из прибывшего пополнения. В вагоне тихо. Только мерный стук колес эшелона. Сумрачны лица десантников. Многие из них потеряли связь с родными, оказавшимися на оккупированной территории. Да и на фронт ехали, не к границе, а под Киев…
- Расскажите, товарищи, что-нибудь интересное, - говорю я, чтобы развеять их настроение.
Война была где-то рядом, но по-настоящему ее еще не видели, а перед глазами стояло недавнее прошлое.
- Помните, ребята, ученье, - начал сержант Подкопай, - что проводилось с нами за четыре дня до войны?.. На рассвете выбросили нас в тыл "противника". Ветер был сильный и меня отнесло почти к самому селу. Приземлился. Посмотрел вокруг - никого не видать. Собаки, и те спят. Погасил парашют, сложил его и вдруг чувствую чей-то взгляд. Оглянулся - у хаты весь в белом стоит старый, седой дед и смотрит в мою сторону.
- Эге, думаю, за кого же он меня принимает? Всполошит сейчас своих, те в сельсовет, поднимут шум, дойдет до "противника" и пропала наша внезапность… Считай, все ученье пойдет насмарку… Надо с ним поговорить…
Потихоньку, осторожненько, чтобы не напугать, направился к нему. "СВТ" за плечами, сам улыбаюсь. Увидел меня дед, спокойно стоит и ждет…
- Доброго утра!
- Здоровеньки булы! Звидкиля будзтэ?
- Да с неба, дедушка. Парашютисты мы… Ученье проводим… Выбросили нас, значит, пораньше, чтоб никто не видел, чтоб, значит, сохранить внезапность.
- Если бы на войне, я бы вас, дедушка, в плен взял, а то расскажете противнику, мол видели нас, а если бы сопротивлялись, то, может, и пристрелил бы…
- А хто ж ваш ворог? - Деникин чи Махно, а може, хвашист?
- Да нет, дедушка, "противник" у нас называется - "синие", а враг, наверное, он и есть фашист…
- Та що ж це вы, товарыщ боець!.. Та хиба ж я пиду доказувать якимсь там "сыним", або хвашистам на своих червоноармийцив… Та я скорише сгыну с цього свиту, чым таке чорне дило зроблю… Идить соби и не турбуйтесь.
- Ну спасибо, дедушка, - говорю ему с облегчением, крепко жму руку и, не оглядываясь, бегу на пункт сбора…
- А мне, - вступает в разговор молодой десантник Петя Кушкин, - на этом ученье опять не повезло… С Подкопаем мы договорились держаться вместе. А в самолете, после команды "Пошел!", я немного задержался. Что-то боязно стало. Спасибо Попов-Печор поддал сзади. Пока раскрылся парашют, то да се, стал смотреть где Подкопай и не увидел его. Стропы у парашюта немного подзапутались, и меня отнесло прямо на болото. Приземлился один, весь в тине и болотной жиже - еле выбрался. Откуда-то доносится артиллерийская стрельба. Стал я искать ориентир - высоту 136,0. Справа вроде бы она, и совсем с другой стороны вроде бы тоже она… На карте высота обозначена, а тут, на незнакомой местности, да еще после прыжка в болото - ищи ее эту высоту…
Решил подать сигнал - засвистел "под соловья". Житель я городской и живого соловья отродясь не слышал. Ребята, правда, показывали, да разве запомнишь…
Вот я свищу и жду - никто не откликается. Какая-то пичужка услышала и сразу улетела.
"Чего же ждать, - думаю, - надо идти на ориентир, а то все соберутся, а меня нет и опять Петя Кушкин в отстающих".
Где можно - бегу в рост, а где место открытое - перебежками. Вдруг слышу, кто-то бежит мне навстречу. Притаился я, чтоб, значит, сохранить внезапность. Смотрю, весь взмыленный несется Подкопай. От радости я чуть не задохнулся, а он уже проскочил мимо, того и гляди - уйдет.
- Ваня! - закричал я не своим голосом. - Куда же ты?
Остановился он, смотрит на меня, видать, не узнает, а потом засмеялся и спрашивает:
- А ты куда?
- На пункт сбора, - говорю, - и показываю рукой направление.
- Эх, - говорит, - Петя, пора бы тебе уже стать настоящим разведчиком - два месяца служишь. - И побежали мы с ним обратно…
Все засмеялись.
- А ученье интересное было, - продолжает Петя, - наверное, и на войне так может быть?
- Вот видишь, - улыбается Подкопай, - а говоришь "не повезло".
…Уже две недели стоит под Киевом в резерве фронта 6-я воздушно-десантная бригада. Утро. На опушке рощи после ночных занятий отдыхает рота десантников. Оружие в козлах. Люди разговаривают, курят, слышен смех.
Вместе с командиром роты мы сидим несколько в стороне. Разговор идет об особенностях перехода от ночного боя к дневному.
- Главное, - говорю я, - это не только решить поставленную задачу, но и создать условия для успешных действий в светлое время…
Подъезжает с завтраком кухня. С ней прибыл и старшина. Среди бойцов веселое оживление. Он подходит с докладом к командиру роты, потом командует:
- Приготовиться к завтраку!
Все встают, достают котелки.
- Повзводно! - "поет" старшина, - третий взвод, первый, второй - в две шеренги, становись! Смирно!
Докладывает командиру роты.
- Вольно!
Из-за рощи появляется тележка с домашним скарбом. Впрягшись в длинные ручки, тянет ее пожилой колхозник. Ему, толкая тележку сзади, помогает молодая девушка. Рядом с подвязанной рукой идет еще не старая женщина, видимо, ее мать. У всех усталый вид. Возле роты тележка останавливается.
- Товарищи бойцы! - обращается к нам колхозница, - чи не дастэ водыци попыть?
- Дадим, - отвечает командир роты, - садитесь с нами, вместе позавтракаем!
Рота полукругом устроилась вокруг семейства.
- С Новоселиц мы, - рассказывает колхозник, - це за Киевом… Через наше село дуже багато людей прошло - и нашего брата и военных. Бежит народ от нимця и уси в один голос - лютуе "Гитлер"! Невинных людей расстрелюе та вишае. Худобу, зерно, барахло домашне - все забирае. Молодежь, як скотину, грузять в товарняк та гонють в Ниметчину.
Продолжает колхозница:
- Ну, и страшно стало оставаться з ворогом. Як фронт пидийшов до нас, бросылы мы все. Идемо в Дударково до родычей, да бачите, покы йшлы, хлопчика Ивана поховалы…
На ее глазах появляются слезы…
- Нимець з самолету вбыв, та и мене раныв.
- Скорей бы на фронт! - раздается голос десантника, - рассчитаться с фашистами.
- Думаемо переждать, - говорит колхозник, - поки Червона Армия одгоне нимця вид Киева…
- Дойдемо до своих, - говорит девушка, - повернусь до миста, запышусь на курсы санинструкторив, а потим на фронт. Хоть що-небудь зроблю за нашего Ивана…
И вновь катится тележка по полевой дороге. Когортой богатырей стоит рота в развернутом строю. Суровы лица бойцов. Силой веет от них. И кажется, что десантники прикрывают собой идущих по пыльной дороге людей с тележкой, села, поля и рощи до самого горизонта…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В ПЕРВЫХ БОЯХ
Юго-Западный фронт. Ночью над Киевом зарево пожаров. Луна. Темно-синее южное небо. Яркие звезды. На переднем крае редкий минометный и пулеметный огонь. Вверх часто поднимаются вражеские ракеты. Вместе с бригадный разведчиком старшим лейтенантом В. Ф. Бакаем и молоденьким командиром взвода, выделенным для связи от второго батальона, мы идем на передовую.
- Как воевалось, лейтенант?
- Познакомились, товарищ майор! Дали им как следует, - хотя и нам, конечно, досталось!..
Мы обгоняем подносчиков боеприпасов и термосов с пищей. Сняв пилотки, проходим мимо отрытой братской могилы - возле нее длинный ряд погибших. В зыбком свете луны видны воронки, убитые гитлеровцы в оставленных траншеях, а перед ними кое-где и наши десантники…
- Батальонный медпункт, - поясняет лейтенант, - когда мы поравнялись с замаскированной ветками палаткой. Невдалеке от нее просматриваются силуэты раненых.
- Осторожней, Веревкин! - слышен знакомый голос врача санитарной роты Галевской.
Наверное, идет эвакуация. Мы останавливаемся.
- Здравствуйте, Нина Николаевна!
- Здравствуйте! - как-то очень устало говорит она.
В памяти возникло яркое, сияющее утро 15 июня. Вместе с комбригом В. Г. Жолудевым мы идем к самолету. По дороге заходим на контрольный медпункт.
- Познакомьтесь, Нина Николаевна! Это наш начальник штаба, - представляет меня Виктор Григорьевич. - Осмотрите его повнимательней. У него - первый прыжок…
Подходит Галевская.
- Сумеете эвакуировать раненых своим транспортом, или нужна помощь?
- Сумеем!
И после небольшой паузы продолжает:
- Совсем немного времени прошло, а как все изменилось. С начала войны я была как в тяжелом сне - что будет с нами? Но сегодня, в первом бою насмотревшись на убитых и умирающих, послушав, что говорят раненые, я поняла, что прежняя жизнь вернется, наверное, не скоро, но обязательно вернется…
Мы идем дальше. У небольшой, заросшей кустарником высотки лейтенант останавливается:
- Наблюдательный пункт батальона!..
- Поговори с десантниками! - напутствую я В. Ф. Бакая, идущего в роты, - они расскажут тебе многое из того, что надо знать нам в боях с фашистами…
- Командир второго батальона! - представляется подошедший капитан А. С. Галанов.
- Хотя и не очень хорошо видно, давайте, Александр Семенович, уточним ваше решение на завтра…
По узкому, наспех отрытому ходу сообщения мы выходим на наблюдательный пункт. Галанов ориентирует по местности, показывает основной ориентир, наш передний край и противника, границы батальона, боевой порядок, исходное положение для наступления и заданный рубеж.
- Когда же вы уточните задачи подразделениям на местности? Разведаете цели для подавления? Приказ ведь получили затемно…
- Наблюдение будем вести всю ночь. На рассвете уточним задачи и цели…
- Ну что ж, - другого здесь не придумаешь…
Из темноты появляется комиссар батальона старший политрук Г. С. Спивак.
- Как настроение у десантников?
- Настроение бодрое - первый бой и первый успех. Но потери большие. Сколько товарищей и друзей мы потеряли. Мне кажется, что за сегодняшний день я стал старше на много лет… Не знаю, может быть, позднее мы будем воспринимать это несколько иначе?..
- И я думаю о погибших, - говорит Галанов, - ценой своей крови и жизни остановивших врага…
Стало тихо. Не сговариваясь, мы почтили память погибших минутой молчания. Через четыре дня А. С. Галанов был тяжело ранен, а Г. С. Спивак убит.
…На наблюдательном пункте комбриг В. Г. Жолудев, комиссар П. Я. Назаренко и я. Над полем боя висит жаркое солнце. От дыма и пыли в сухом нагретом воздухе стоит багровое марево.
Наступило короткое затишье. Гитлеровцы ведут методический артиллерийский огонь, перемежая его огневыми налетами. Подошел начальник разведки В. Ф. Бакай и доложил, что командир 147-й стрелковой дивизии полковник С. К. Потехин, которому тогда оперативно подчинялась бригада, вызывает комбрига и начальника штаба на свой наблюдательный пункт.
- Павленко! - сказал Жолудев стоящему невдалеке начальнику артиллерии. - Останешься за меня! - И мы тронулись.
По пути к комдиву надо было пройти через большой открытый участок, пересекаемый гравийной дорогой. Укрытий здесь не было. На всем пространстве рос только мощный дуб с широкой кроной.
- Видимо, дуб, - сказал я, - служит немцам ориентиром. Этот участок они держат все время под огнем.
В этот момент начался минометный налет. Мины с каким-то чавкающим треском рвались со всех сторон. Воздух наполнился гарью и свистом осколков. Мы бросились к дереву, надеясь за его стволом найти укрытие. Казалось, что и страха нет, только до предела обострился слух. По шороху мин в воздухе мы старались определить место их падения и сразу бросались на другую сторону дуба. Так продолжалось минут пять. Со стороны это могло казаться игрой в прятки с кем-то невидимым. То была "игра" со смертью…
Наконец налет кончился. С облегчением вздохнув, мы посмотрели друг на друга. Пилотки нахлобучены, пот ручьями катится по лицам. Обмундирование сбилось набок, кобуры с пистолетами где-то сзади, воротники расстегнуты… Это было и смешно и грустно…
- Заправимся! - сказал Жолудев, а потом добродушно добавил. - Ну и бегаешь ты, начальник штаба, здорово!
- Так ведь отставших бьют, - ответил я в тон ему. - Мы оба засмеялись. Потом, подойдя ближе к дубу, осмотрели его ствол. Со всех сторон он был свежеизрешечен осколками.
В этот момент мы услышали автоматную очередь. Просвистели пули.
- Ложись! - крикнул комбриг, падая на землю.
Маскируясь в траве, мы быстро отползли от дерева и перебежками добрались до нашей цели.
На дивизионном НП - порядок. Траншея полного профиля с ходами сообщения. Несколько участков перекрыто. Рядом блиндаж командира дивизии. В траншее несколько стереотруб с закрытыми травой стеклами. Сзади - в аппарелях, машины связи и легковые машины командования. Все тщательно замаскировано. У входа - парный комендантский пост.
- По вашему приказанию прибыли, - доложил Жолудев.
Полковник Потехин внимательно посмотрел на нас, потом, обращаясь к комбригу, спросил:
- Вы что, на диверсантов наткнулись?
- Каких диверсантов? - изумленно спрашивает Жолудев.
И тогда Потехин рассказал:
- Невдалеке от штаба дивизии, на опушке небольшой рощи завершало обед отделение разведчиков. Неожиданно они увидели, как из кустарника с редкими деревьями в направлении командного пункта одна за другой летят две вражеские ракеты.