Я сплю, ем и пью там, где мне больше всего понравится, и мне кажется, что весь мир принадлежит мне. Чтобы сделать блюдо более желанным, я использую исключительно свой аппетит. Я какое-то время ничего не ем, и уже после первого дня воздержания от пищи любая еда мне кажется наивкуснейшей. Когда моему организму необходима любовь, я беру некрасивую женщину, чтобы она отдалась мне всей душой и телом, потому что никто другой ее не хочет. Ну а лучше всего, дорогие мои друзья, если вообще ни в чем не нуждаешься.
Все это звучит логично и убедительно, но тот, кому ничего не нужно, не страдает от недостатков. Одно известно совершенно точно: Антисфену нужно было немного больше. Например, красивых женщин. Однажды у него случайно вырвалось: "О, если бы я мог обнять Афродиту!" Конечно, свою нужду он тотчас превратил в добродетель и заметил (проповедуя отказ от порывов): "Лучше сойти с ума, чем погибнуть от желания". Такая стратегия компенсации собственных желаний и потребностей всплывает в ходе истории довольно часто. Например, ботаники особенно изобретательны, когда речь идет о том, чтобы скрыть свои сексуальные желания.
В целом Антисфена нельзя назвать настоящим ботаником – для этого он был слишком тщеславен. Когда Сократ однажды увидел киника, демонстративно идущего по рыночной площади в поношенном одеянии, он заметил с сарказмом: "О, Антисфен, из дыр твоего диплакса [5] на меня так и прыгает самовлюбленность". Тот, кто хочет всему миру показать неприхотливость, обычно ведет себя ничем не лучше, чем тот, кто напоказ выставляет свою многоэтажную виллу, откровенно хвастаясь богатством.
Диоген же был совершенно из другого теста. Антисфен хорошо прочувствовал это, когда уже в почтенном возрасте слег от болезни и мучил своих близких бесконечными причитаниями и нытьем. Когда Антисфен спросил своего любимого ученика Диогена: "Что же может меня избавить от страданий?", Диоген обнажил свой кинжал и сказал: "Вот это". Антисфен, ошарашенный ответом, подскочил и закричал, что он хочет покончить лишь со своими страданиями, а не с жизнью. Диоген только пожал плечами.
Диоген родился в 404 году до н. э. в Синопе. Он работал у своего отца в лавке менялы, но затем обоих обвинили в подделке монет и осудили. Отца посадили в тюрьму, Диогена же изгнали, и он отправился в Афины. Покидая родные места, философ произнес: "Если синопцы меня приговорили к изгнанию, я приговариваю их оставаться на родине".
В Афинах он встретил Антисфена, которому сначала не понравился. Он посчитал синопца настолько упрямым, что хотел прогнать палкой. Однако Диоген оказался действительно настойчивым, что свойственно ботаникам: когда от них хотят отделаться, они еще больше настаивают на своем. Ведь отказ можно воспринимать как особую форму оказания внимания.
Вскоре Диоген стал намного популярнее, чем его учитель Антисфен, из-за чего последний чувствовал себя неуютно. Ученик был более оригинальным, и, что еще важнее, люди чувствовали, что он искренен. Диоген не устраивал шоу – он сам был "шоу", потому что действовал спонтанно, не стеснялся критиковать и показывать неуважение. Все побаивались попасть к нему на острый язычок и очень радовались, когда такой жертвой становился кто-то другой. Конечно, удовольствия от этого было тем больше, чем важнее был объект насмешки.
Александр Великий однажды встретил киника на ступенях гимназии в Коринфе и спросил его, может ли что-то сделать для него. Последовал легендарный ответ: "Отойди, ты заслоняешь мне солнце". Диоген в это время не был поглощен своими мыслями. Он просто создавал видимость того, что погружен в себя. Римский философ Сенека однажды сказал о Диогене, что такой неприхотливый человек мог бы запросто жить в своем мире. Ключевые слова – мог бы. Вряд ли бы Сенека употребил глагол в сослагательном наклонении, если бы Диоген действительно жил в своем мире.
Диоген жил в основном под открытым небом, и это закалило его тело – он лежал обнаженным на песке под солнцем летом и на снегу зимой. Все его имущество состояло из плаща, в котором он спал, а также миски для еды и кружки для питья. Когда он увидел, что чечевицу, его основное блюдо, можно просто вдавливать в хлеб, он выбросил и миску.
Что касается сексуальных отношений, Диоген был, можно сказать, своеволен. Неизвестно, интересовался ли философ женщинами, но они ему точно не уделяли особого внимания, потому что он был нищим, да еще с ужасными манерами. Он упражнялся в самоудовлетворении, при случае даже совершенно открыто, прямо на рыночной площади. Когда его попытались пристыдить за это, он лишь ответил: "Ах, если бы я мог и свое чувство голода успокоить легким потиранием желудка".
Диоген, как и Сократ, Антисфен и Гераклит, не оставил после себя сочинений. За него говорили поступки, ведь вся его жизнь представляла собой одно действие некой "философской пьесы". Он бродил днем по улицам с горящими фонарями и во все горло кричал: "Я ищу настоящего человека!" В другой раз он встал перед каменной статуей и задавал ей вопросы. Когда его спросили, зачем он это делает, он ответил: "Я упражняюсь в том, чтобы приучить себя к отказам".
От Диогена никто никогда не слышал ничего милого или приятного, по крайней мере напрямую. Однажды его пригласили на шикарную виллу, обставленную изящной мебелью, с роскошными коврами на полах и стенах. Все было сделано со вкусом, и даже неприхотливый киник должен был это оценить. Однако он плюнул хозяину дома в лицо, затем вытер его своим плащом и сказал, что просто не смог найти во всем доме ни одного ужасного пятна, куда бы он мог сплюнуть.
Последний отрезок своей жизни Диоген провел на Крите в доме одного работорговца. Старца спросили, что он еще мог бы сделать. Прозвучал ответ: "Командовать людьми". Когда он увидел богатого торговца Ксениада, на котором так и сверкали драгоценные камни, Диоген добавил: "Продай меня этому человеку – он так наряжен, что, кажется, ему срочно нужен кто-то вроде меня". В итоге он попал к Ксениаду, остался у него и преподавал его сыновьям.
Диоген прожил 90 лет. Считается, что его влияние на развитие философской науки более скромное, но следует признать, он был одним из самых великих ботаников.
Глава 4 Наверху, на башне из слоновой кости
Великие ботаники философии
Философия – это дело головного мозга. Когда пропагандируется власть неосознанного желания, как это делали Шопенгауэр и Ницше, мышление и речь остаются уделом серого вещества, которое занимается сознательным размышлением и суждением. Поэтому вполне логично, что среди великих в истории философии много ботаников. Они больше полагаются на головной мозг, чем на то, что находится ниже него.
Существуют и другие причины, по которым история философии становится полем деятельности ботаников. Во-первых, философ часто занимается вещами, которые не приносят непосредственной пользы. Кого, собственно, интересует, сколько ангелов поместится на острие иглы или что появилось сначала: явление либо вещь? Такими вещами озабочен исключительно ботаник. Во-вторых, философы зачастую одиноки, у них проблемы в отношениях с другими людьми, особенно с женщинами. Больше половины известных философов неженаты. В какой-то мере это объясняется тем, что некоторые из них жили при монастырях, но причина и в том, что они просто не могли покорить женское сердце. Чудаковатый тип без каких-то конкретных карьерных перспектив имел мало шансов заинтересовать женщину.
Третья причина, почему "философы и ботаники" часто означает одно и то же, заключается в том, что они равнодушны, а иногда даже крайне негативно относятся ко всему, что связано с детьми, к иррациональному и физическому. Плотин (205–270 года до н. э.) бичевал свое тело, считая его тюрьмой души. Он отказался от гигиены, потому что не хотел доставлять врагу удовольствие. Но и для его приверженцев это было не совсем приятно, ведь их дурно пахнущий учитель любил по-отечески обнимать их.
Рене Декарт (1596–1650) хотел, чтобы детство признали болезнью, которую необходимо как можно скорее вылечить. Физическое движение вызывало у него отвращение, поэтому большую часть времени он проводил в кровати. В полудреме он начинал сомневаться в реальности, лишь думающее "я" имело смысл: "Я мыслю, значит, я существую".
Жан-Поль Сартр (1905–1980) выглядел прототипом настоящего ботаника. У него были узкие плечи, он носил огромные очки, ему с ранней юности поставили диагноз "помутнение хрусталика". Он был больше озабочен духовной стороной жизни, нежели материальной. Сартр много курил и поэтому особенно рассердился, когда во Франции ввели запрет на курение, а на всех картинах и фотографиях с ним подретушировали трубку и сигареты (только в январе 2011 года парламентская комиссия проголосовала за то, чтобы отменить запрет на публичные изображения курения).
Людвиг Витгенштейн (1889–1951), напротив, был убежденным противником курения, но относился к своему организму не лучше, чем Сартр. Работая профессором Кембриджского университета, он жил, питаясь только хлебом и сыром. На вопросы по этому поводу он отвечал: "Мне совершенно безразлично, что есть, – главное, чтобы все оставалось неизменным". Современные ботаники думают так же и сегодня, только хлеб заменили чипсы, пицца и кола.
Не следует забывать, что философы и ботаники имеют сходство в манере общения. Когда они берут слово (что бывает нечасто), то начинают бесконечный и мудреный монолог. Часто в нем много истины и существенной информации, но для слушателей он слишком утомителен. Особенно сложно было слушать Георга Вильгельма Фридриха Гегеля (1770–1831). Один из его студентов описал лекции ученого так:
Усталый и мрачный, он сидел опустив голову, сосредоточенно пытаясь найти что-то в своих многочисленных записях, постоянно бормоча, перелистывая их то в одну, то в другую сторону. Он кашлял почти на каждом слове, все предложения проговаривал отдельно, а также каждое слово и каждый слог, а потом на швабском диалекте металлическим голосом говорил так, как будто все, что он сказал, – самое важное.
Артур Шопенгауэр считал отвратительными не только лекции Гегеля, но вообще его личность. Он называл его "презренным субъектом" и "духовным Калибаном" (это не Талибан, но все-таки достаточно жестокое чудовище из комедии Шекспира). Шопенгауэр даже назначал свои лекции на то же время, что и Гегель, но эту дуэль он всегда проигрывал. Студенты предпочитали бормочущего себе под нос угрюмого ботаника агрессивно настроенному умнику. Своего олимпа Шопенгауэр достиг намного позднее. Он прокомментировал это так: "Нил дошел до Каира". Он никогда не испытывал недостатка в самоуверенности.
Фома Аквинский (Томас Аквинат): когда быки мычат
Когда живешь в монастыре, совсем неплохо быть ботаником. Официальная история существования монастырей, может, видит это и не совсем так, но если ботаником считается тот, кто полностью погружен в свои мысли и при этом не замечает ничего вокруг, то его можно сравнить с монахом, который проводит свою жизнь в службе Богу и поэтому ищет уединения в монастыре.
Неудивительно, что Античность со своими философско-религиозными частными школами, а потом и Средневековье с его монастырскими традициями породили множество ботаников. Одним из первых представителей этого типа людей был церковный учитель Ориген, который родился в 185 году в Александрии. В 202 году его отец стал жертвой преследования христианства. Это настолько потрясло Оригена, что он решил умереть смертью мученика. Он захотел убежать из дома и примкнуть к беднякам в Риме. Однако его мама оказалась достаточно умной и спрятала его одежду. Ориген, конечно, хотел, чтобы его распяли на кресте, но бежать обнаженным по улице желания не было, поэтому он отказался от этой мысли. Философ проявил себя в других поступках. Он продал свою библиотеку и стал вести жизнь аскета – из книг осталась только Библия. Как утверждают, Ориген сам себя оскопил, чтобы лучше сосредоточиться на чистой любви к Богу. Однако в этом факте историки сомневаются.
В это же время жил Плотин, который тоже был родом из Египта. Плотин перестал праздновать свой день рождения, потому что считал, что в этот день в его тело вошел его дух. Он ненавидел свою плоть, поэтому совсем не ухаживал за телом. Он не только перестал регулярно мыться, заниматься спортом и есть здоровую пищу, но и отказался от лекарств. В конце жизни все его тело покрывали гнойники. Однако это ему совсем не мешало по старой традиции сердечно обнимать своих учеников.
В начале Средневековья многие аскеты стали селиться в монастырях. Эти обители отрешенности от мира и набожности были идеальным местом пребывания для ботаников, например таких как Ансельм Кентерберийский. Он родился в 1033 году в Аосте, на северо-западе Италии. Его отец планировал для него политическую карьеру, но Ансельм захотел уйти в монастырь. Только в возрасте 27 лет ему удалось побороть сопротивление отца. Мужчина ушел из дома, долго скитался и наконец нашел пристанище в монастыре в Нормандии, где сразу признали его философский талант. Уже через три года он занял пост приора, а еще через 15 лет был избран в аббаты.
Следующим шагом должно было стать назначение преемником умершего архиепископа Кентерберийского. Однако Ансельм отказался, потому что в качестве епископа он в конце концов оказался бы там, куда прочил его отец, а именно в политике. Ансельм предпочел и дальше работать в покое над своим известным онтологическим доказательством существования Бога и другими философскими идеями. Он был убежден, что человеческий разум не может не принимать существование Бога. В него нельзя верить или не верить, потому что нет сомнения в том, что он есть.
Некоторые из его могущественных друзей считали эти размышления пустой тратой времени. Они "похитили" его, привели в церковь, дали Ансельму в руки епископский посох и спели ему Тедеум [6] , который обычно звучит при короновании короля или избрании Папы Римского. Хотел он этого или нет, но теперь он стал епископом.
Как он и опасался, служба не только не давала философствовать, но и навлекла на его голову много гнева. Вскоре он впал в немилость английского короля Вильгельма II, который был циничным и злым (из-за красноватого оттенка кожи его прозвали Руфусом, от лат. "рыжий"). В итоге Ансельм вынужден был эмигрировать во Францию. Лучше бы его оставили в монастыре.
Примерно через сто лет после смерти Ансельма на церковную кафедру пришел следующий ботаник – Фома Аквинский. В отличие от худого Ансельма, он имел тучную фигуру. В столе, за которым Фома писал, пришлось сделать круглый вырез, чтобы ему было комфортно работать. Оказывается, не все ботаники выглядят худыми и изможденными, как Стив Джобс или Джулиан Ассанж.
Он родился в 1225 году в многодетной семье седьмым по счету в Аквино, графстве, располагающемся недалеко от Неаполя. Его отец был ломбардским рыцарем, а мать происходила из богатого неаполитанского рода. Для Фомы была уготована церковная карьера, поэтому уже в 5 лет его отдали в монастырь бенедиктинцев. Орден святого Бенедикта относился к самым могущественным.
Фома показал невероятные умственные способности, и уже в 14 лет его приняли в университет Неаполя. Здесь он изучил все, что тогда было возможно изучить: математику, астрономию, музыку, грамматику, риторику, диалектику и философию. Все эти науки, прежде всего, опирались на учения Аристотеля. Он быстро и легко овладевал знаниями, однако от любых контактов с людьми бежал, как черт от ладана. Вскоре ему дали прозвище "глупый бык". Он практически постоянно молчал, и один из его сокурсников, посчитав его слабоумным, захотел помочь с философией. За это студент был жестоко наказан: Фома прочитал ему многочасовой "ботанический" доклад по философии, в котором эффектно доказал, что в этой науке он понимает больше, чем многие профессора.
Однако растрачивать свои таланты в политике Фома не хотел. Когда ему исполнилось 19 лет, он вступил в орден доминиканцев, которые, в отличие от бенедиктинцев, больше всего ценили в христианской религии понимание духовности. Здесь не было показных выступлений, игры на публику. Веру в народ несли нищенствующие монахи, которые были искренни в ней, что действовало крайне убедительно.
Фоме такая идея была очень близка, чего не скажешь о его семье. Мать попросила старших сыновей запереть младшего в башне семейного замка в Роккасекке. Здесь Фома должен был одуматься и отказаться от мысли присоединиться к доминиканцам. Чтобы вернуть его к здравому смыслу и убедить в преимуществах светской жизни, родственники даже послали ему в комнату привлекательную куртизанку. Однако она встретилась не с изголодавшимся во всех смыслах монахом, а с готовым на все упрямцем, которого никто и ничто не могло свернуть с намеченного пути. Фома молча взял горящее полено из камина и замахнулся на девушку. Она выбежала из комнаты с пронзительным криком.
Молодого доминиканца продержали в башне более года, но это не помогло – он остался верным своему ордену, и наконец ему удалось сбежать. Юноша отправился пешком в Париж, где встретился с известным теологом Альбертом Великим, который не только "шлифовал" Фому как философа, но и защищал от оскорбительных высказываний: "Вы называете его глупым быком, но запомните мои слова, однажды голос этого быка будет раздаваться над всем христианским миром".
Альберт Великий оказался прав. В 1256 году папа римский предложил Фоме занять место на одной из его теологических кафедр в Париже, несмотря на протест профессоров университета, которые не выносили доминиканских нищенствующих монахов и новоиспеченных магистров. Фома поблагодарил его и с головой окунулся в работу. С помощью своего труда "Сумма теологии" он попытался создать всеобъемлющую философскую систему христианской веры, которой предстояло многие столетия указывать верный путь. Для него самым важным авторитетом был Аристотель. Казалось, он понимал этого философа лучше других, возможно, даже лучше самого греческого мыслителя, который порой забывал, сколько всего написал. Кроме того, Фома попытался примирить противоборствующие силы христианства – бенедиктинцев и доминиканцев, однако напрасно. В итоге он настроил против себя и тех и других.
В 1272 году Фома Аквинский вернулся в Неаполь, чтобы создать курс обучения для доминиканцев. В это же время его лишают духовного сана. Однако мыслителю это было безразлично, он снова с головой, исполненный энтузиазма, окунулся в работу и написал огромное количество комментариев к работам Аристотеля и Библии. Он никогда не обращал внимания на здоровье, и в этот раз оно дало о себе знать. Фома начал болеть физически и душевно. Его даже посетило таинственное видение. Он рассказал потом своему коллеге: "Все, что я написал, явилось мне в виде соломы, все это пустое". Кроме того, во время урагана ему на голову упал сук. Фома умер 7 марта 1274 года в монастыре цистерцианцев недалеко от Рима. Его организм был полностью изношен. Ему не было и пятидесяти.