Так вот, Иван был совершенно из другой категории. Во всех отношениях он был идеальным курсантом. Я в своей жизни таких людей больше не встречал. Если он носил шинель, то она сидела на нём идеально, как у лучшего выпускника какого-нибудь пехотного училища. Если он выходил на плац, то при выполнении строевых упражнений выкладывался полностью. Если он учился, то учился действительно на все сто, не давая себе никаких послаблений. Если по распорядку дня было положено вставать в 6.00 и ложиться в 23.00, то вставал и ложился он именно в эти часы. Он ни в чём не отходил от заведённых правил - и не потому, что стремился выслужиться, а потому, что был так воспитан. Это был принцип его жизни.
Иван вырос в интеллигентной семье. Отец был учителем литературы и воспитывал его на высоких нравственных идеалах. Наверное, это было правильно и хорошо. Иван всегда был примерным учеником. А на все вопросы он находил убедительные и точные ответы у матери и отца. Его воспитанию способствовал и уклад жизни в семье, чистота отношений родителей.
Среди курсантов он выделялся каким-то излишне примерным поведением. И сотня строевых командиров не нашла бы повода к нему придраться. Он и любил-то не так, как остальные. Все мы были молоды, увлекались девушками - кто мимолётно, кто всерьёз. Иван свою девушку любил так, как никто из нас любить не умел. О такой возвышенной любви писали в романах прошлого века. Мы были свидетелями этой любви. Каждый вечер, за десять минут до отбоя, он открывал одну книгу и увлечённо её читал. Если бы мы не знали, что он убеждённый комсомолец и атеист, этот ритуал можно было бы сравнить с ежевечерним чтением молитвы. И только позже мы с удивлением узнали, что это был обыкновенный исторический роман. А закладкой Ивану служила фотография девушки в школьной форме - его невесты. Он часто писал ей письма и получал пространные ответы, которые жадно ждал. Если бы так себя вёл кто-нибудь другой, он бы вызывал у нас только насмешки и подначки, но по отношению к Ивану мы себе этого не позволяли - настолько серьёзно было его чувство.
Но однажды один из курсантов не выдержал и неудачно пошутил: мол, твоя девушка, наверное, давно уже гуляет с сыном председателя колхоза. Как бы отреагировал любой из нас на эту шутку? Оборвал бы такого словоблуда каким-нибудь резким выражением или просто дал по физиономии. Иван поступил по-своему. Он вскочил с кровати, подошёл к своему обидчику и сказал, что вызывает его на дуэль. Сказано это было очень серьёзно, и мы поняли: Иван не шутит. А с другой стороны, какая может быть дуэль? Но Иван был непреклонен.
- Ты должен принять мой вызов, - твёрдо сказал он своему обидчику.
- Хорошо, я принимаю твой вызов, - согласился тот.
- Выбирай оружие, - сказал Иван.
Ну какое оружие могли выбрать курсанты? На чём драться - на мясорубках? Да, за каждым из нас был записан карабин, но всё оружие было строгой отчётности, хранилось в опечатанных шкафах. Вряд ли Иван готов был пойти на кражу оружия. Тогда его противник предложил ему дуэль на кулаках. Иван тут же согласился. Мы стали его отговаривать от этой затеи. Его обидчик был на голову выше, имел первый разряд по боксу, обладал и опытом драк, и физической силой. Иван же был неспособен к какому-то физическому насилию, никогда не дрался и понятия не имел, как защитить себя с помощью кулаков. И всё равно он сказал, что только кровью может смыть оскорбление, нанесённое ему и его девушке. Неудачно пошутивший курсант, понимая, что дело зашло далеко, тоже попытался с ним помириться, но Иван обвинил его в трусости. И нам стоило больших трудов разнять их и помешать драке, то есть дуэли.
Этот случай ярко характеризует Ивана. Он был своего рода мамонт, древнее ископаемое. Таких людей в природе, наверное, и не осталось. Одним словом - идеальный человек. И вот какая с ним произошла эволюция.
Мы уже окончили училище, готовились получать офицерские погоны. И пока ждали приказа, две недели жили в Мичуринске. Там мы работали в совхозе "Зелёный гай". Стоял октябрь, сезон сбора фруктов. А урожай в том году выдался богатый. Я так там объелся яблоками, что получил к ним отвращение на всю жизнь.
Мы были ещё не офицерами, но уже и не курсантами. Командиры не могли с нас спрашивать по всей строгости - они понимали, что вряд ли за какую-то провинность возможно отменить приказ о присвоении нам лейтенантского звания. Мы это понимали и, чего греха таить, пользовались этим. В частности, спиртное употребляли в больших количествах.
Но вот пролетели эти две недели, мы вернулись в училище для получения звания и обратили внимание, что Иван ходит какой-то подавленный. Нам это было непонятно - мы-то все радовались, что учёба уже позади. Да и на Ивана это было не похоже - даже в самых сложных ситуациях он старался сохранять бравый вид. Мы с одним приятелем постарались выяснить, в чём причина его плохого настроения, но Иван ничего вразумительного нам не ответил. Более того, на банкете, устроенном по случаю окончания училища, где нам впервые разрешили открыто выпивать крепкие напитки, Иван тоже выпил несколько рюмок, чем удивил нас ещё больше.
В Москву я возвращался в одном поезде с Иваном. Он был очень грустным. Мы с товарищем пригласили его к столу, и к нашему изумлению он не только не отказался, но и выпил полстакана водки. Мы так удивились, что даже протрезвели. Ещё больше мы удивились, когда Иван закурил с нами в тамбуре. Это не укладывалось ни в какие рамки. С ним явно происходило что-то необычное. В Москве мы расстались, так и не выяснив причину столь странного его поведения. Прошло около трёх лет, и мы встретились с группой однокашников. Встреча была интересной и весёлой, всем хотелось знать, кого куда занесло и как идёт служба. Когда речь зашла об Иване (его на нашей встрече не было), я с удивлением узнал, что он служит командиром взвода охраны, подразделения, обслуживающего авиационные объекты, - стоянки, аэродромы, склады и т.д. Авиационная пехота, одним словом.
- Его что, списали по здоровью?
- Нет. Иван сначала попал на тяжёлый бомбардировщик и летал помощником командира корабля, через год его направили на повышение - командиром корабля. Он получил звание старшего лейтенанта, потом его разжаловали сначала в лейтенанты, потом в младшие лейтенанты, сняли с лётной работы и перевели во взвод охраны, - ответил мой приятель.
- За что? - изумился я.
Трудно было даже предположить, за что Ивана могли снять с лётной работы.
- За беспробудное пьянство и моральное разложение.
Поверить в это было трудно, но потом эту информацию подтвердили разные люди.
А случилось вот что. Все знали, что Иван обещал жениться на любимой девушке, как только получит офицерское звание. Он окончил училище с отличием, готовился к отъезду домой и всем говорил, что скоро у него будет свадьба. И тут его невеста прислала письмо, в котором сообщала, что выходит замуж. За сына председателя. Для Ивана это было сильнейшим ударом. Неудачная шутка, за которую он на первом курсе вызвал на дуэль своего обидчика, оказалась пророческой. И Иван сломался. До этого момента всё в его жизни шло гладко, всё было понятно и расписано на многие годы вперёд. Он не ставил под сомнение никакие истины, он в них просто слепо верил. Не ставил под сомнение он и свои отношения с любимой, будущее ему представлялось ясным и определённым. Главное - закончить училище. Он был похож на хорошо отлаженный паровоз, который шёл по рельсам на "зелёный" свет. Все остановки были заранее запланированы, всё было чётко отрегулировано, всему находилось своё объяснение. И вдруг этот отлаженный механизм сломался. Всё, во что он верил, разрушила девичья неверность. Рухнули те идеалы, на которых он воспитывался и в которые безоглядно верил. А к преодолению обрушившегося на него несчастья Иван оказался не готов. Он не смог с этим справиться, впал в депрессию, что и привело к такому печальному финалу.
Судьба Ивана лишь подтверждает моё мнение о том, что ребёнка к преодолению трудностей надо приучать с детства, с ранних лет воспитывать у него морально-волевые качества. Идеалы нужны, но человек должен быть готов к тому, что его может постигнуть разочарование. И чем раньше ты почувствуешь, что мир гораздо сложнее и жёстче, тем проще тебе будет потом выходить из подобных ситуаций, да и жить в этом горьком и сладком мире.
В то же время воспитание не должно быть бессмысленным. Человек должен видеть перед собой цель - во имя чего его заставляют что-то делать. Только тогда он осознанно будет стремиться выполнить поставленную задачу. Я уже писал, как однажды нас, курсантов, бросили на строительство палаточного городка. Погода была ужасная - ненастье, дождь, сырость, а у нас на 80 человек всего один топор. Что можно было сделать одним топором? Это было прямое издевательство, а не воспитание. Вряд ли такое "воспитание" будет иметь положительный эффект, скорее наоборот. Бессмысленный труд убивает человека психологически, порождает ненависть к тем, кто заставляет делать эту работу. Жизненные трудности надо учиться преодолевать во имя какой-то цели.
С другой стороны, многое человеку даётся от рождения, и потому весьма спорным мне представляется утверждение большинства советских педагогов и психологов о том, что любого человека можно перевоспитать, особенно в коллективе. Да, можно создать обстановку, которая помешает человеку проявлять свои отрицательные качества - и только. При этом он всегда будет похож на сжатую пружину: чуть отпусти её, и она сразу разожмётся. Конечно, можно повлиять на формирование характера человека, если воспитывать его с самого маленького возраста, но всё равно полностью характер изменить нельзя. Это моё глубокое убеждение. Можно человека обучить каким-то профессиональным навыкам, но перековать его характер очень тяжело. Это я знаю по своему педагогическому опыту, и мы ещё вернёмся к этому.
30. ФИЛЛИПОВСКИЕ ВИРАЖИ
Инструктор наш, о котором я уже рассказывал, капитан Филиппов, тоже однажды раскрылся с новой стороны. Это был один из опытнейших инструкторов, и я благодарен судьбе, что свои первые шаги в авиации сделал под контролем этого человека. Он, собственно говоря, и научил меня лётному делу. Первый инструктор очень много значит для лётчика. Мне кажется, главным качеством Филиппова было умение доступно показать тот режим, в котором необходимо действовать. Мы редко менялись с курсантами других групп. Но как-то я полетел с курсантом из соседней. И когда взлетели, то увидел, что он не совсем чётко выполняет фигуры пилотажа. И хотя я не обмолвился ни словом, он, видимо, это почувствовал и сказал мне:
- А попробуй сам чего-нибудь сделать. Я хочу посмотреть.
Я сделал "петлю", "бочку", потом вираж. Помню, как он восхищался вслух:
- Вот это "петля"!
Но особенно его поразил вираж:
- Вот это виражик! Я такого вообще не видел.
Действительно, стрелки приборов были на заданных, исходных позициях, а стрелка вариометра чётко стояла на нуле. И когда мы закончили вираж, самолёт слегка вздрогнул. Это значило, что он попал в ту же самую спутную струю, и показывало, насколько идеально выполнен этот элемент. И уже тогда я понял, что нас учили не так уж плохо.
На экзамене по лётному мастерству перед тем, как я подошёл к самолёту, инструктор в первый раз назвал меня по имени и сказал:
- Валера, не волнуйся. Слетай, как ты можешь. И больше ничего не надо.
Это было настолько необычно после его грубоватых окриков и, как мне казалось, незаслуженных придирок! Видимо, у него была такая методика. И она приносила свои плоды. От других курсантов я слышал, как инструкторы чуть ли их не били, колотили ручками по коленкам, орали. И наш инструктор повышал голос и допускал непарламентские выражения, но мы к этому привыкли и воспринимали должным образом. Но он никогда нас не унижал. А когда в решающий для меня момент он назвал меня по имени, меня это успокоило и окрылило.
Перед отпуском мы зашли к своим инструкторам домой. Что-то подарили. Нас посадили за домашний стол. И всё это приятно откликнулось в курсантском сердце. Мы поняли, что наши лётные командиры стали для нас как бы старшими братьями в небе и на земле. В отличие от тех же пехотных командиров они относились к нам как к равным. Да, сейчас мы по мастерству ниже их на пару ступеней, но они всем своим видом и делом показывали, что мы вместе занимаемся общим лётным трудом, что теперь мы одна, общая семья. И чем мы становились старше, тем уважительнее относились они к нам…
31. КАК ПРИРУЧИТЬ ЛИХАЧА
Все мои инструкторы и учителя, выведшие меня в небо, в один голос отмечали, что я, дескать, люблю полихачить в воздухе. Но даже покойный Федотов говорил, что лётчик-испытатель должен быть немножко хулиганом. Хотя в это слово он вкладывал несколько иной смысл. Мне кажется, если бы курс боевой и учебно-лётной подготовки предусматривал более динамичные упражнения, если бы сам процесс обучения проходил интереснее, то и хулиганства никакого не было бы. Приведу два примера.
Когда я уже летал со всякими инспекторскими делами по частям, мы не только читали там лекции как лётчики фирмы, но и совершали проверочные полёты для того, чтобы узнать уровень лётного состава и показать наивысшие достижения на данном типе самолёта по определённым видам подготовки. Конечно, мы лучше знали возможности каждой машины. И считали своим долгом донести наши знания до военных лётчиков. Излишне, наверное, говорить, что когда мы выполняли в воздухе задания (а они по своей насыщенности в десять, а то и более раз были плотнее обычных), лётчики, которые прилетали с нами с этих заданий, чувствовали себя окрылёнными. У них появлялись волевой настрой и гордость за принадлежность к лётной касте. Они видели резервы для своего совершенствования, ощущали, сколько ещё неизведанного ждёт их впереди. И то, о чём они раньше только мечтали, можно, и неплохо, освоить. Я был всегда за то, чтобы всё, что мы осваивали, доносить до лётного состава боевых частей авиации. Ведь в этом смысл всего нашего испытательского творчества. Что бы мы ни делали, какие бы испытания ни проводили, у нас была только одна задача: довести самолёт до ума и сделать его максимальные боевые возможности доступными среднему строевому лётчику.
К сожалению, существует и другая тенденция. Многие лётчики-испытатели стремятся осваивать новые приёмы эксклюзивно. Такому лётчику-испытателю приятно слышать, что такой-то приём, такую-то фигуру выполняет только он и никто больше. Он не только первопроходец, но и единственный в мире, кому доступен этот пилотаж. Конечно, в личном плане это приятно. Но я всегда говорю так:
- Цена три копейки всем этим фигурам, если они делаются эксклюзивно и только одним, пусть уникальным лётчиком.
Я не говорю о спортивном пилотаже. Но то, что может быть использовано в бою, должно быть освоено средним строевым лётчиком. Наша задача - подготовить методику таким образом, чтобы именно эти приёмы легко усваивались лётчиками боевых полков, чтобы самолёт был ими полностью освоен и загадок в машине для них не было. Это задача номер один.
И второй пример. Когда начинаешь делать комплексированные задания и по-иному их расцвечивать, не просто - пришёл в зону, сделал два виража, две виражных "спирали", "петли", "полубочки", ещё что-то, а импровизируешь, вот тогда это упражнение становится интересным. Не забуду, как Федотов однажды полетел со мной и сказал:
- А, делай что хочешь!
Я был даже обескуражен. А он мне опять говорит:
- Делай что хочешь.
Ну, я лечу, лечу по прямой, а он молчит. Я жду - может, что-нибудь скажет.
- Может, вы что-нибудь скажете, Александр Васильевич?
- А чего мне говорить? Если тебе нравится лететь по прямой - лети по прямой.
После этого я и начал делать фигуры, которые любил делать, и в том сочетании, в каком мне нравилось. Когда мы сели, он подошёл ко мне и впервые сказал:
- Ну, Валерка, ты подрос!
Я много разговаривал с тренерами великих хоккейных команд - Виктором Васильевичем Тихоновым, Анатолием Владимировичем Тарасовым, слышал, как последний говорил, что главное на тренировке - создать творческую атмосферу, чтобы у ребят было постоянное желание заниматься. Надо стараться совсем исключить из занятий серую монотонность. Только это заставит спортсмена тренироваться с желанием. А Всеволод Михайлович Бобров - тот вообще иногда полностью менял ритм и целевое назначение тренировки. Предоставлял возможность хоккеистам играть в футбол, баскетбол, другие игры. Менял вид тренировок, но тем не менее заставлял спортсменов везде проявлять игровое мышление. Потом его подопечные, изголодавшись по хоккею, с двойной энергией набрасывались на шайбу. Все эти примеры показывают, что надо давать больше возможностей для импровизации, для того, чтобы каждый мог раскрыть себя полностью. И тогда пресловутого хулиганства просто не будет. Всё это в полной мере относится и к нашей лётной профессии. Зачем проходить в десяти метрах над полосой и что-то там вытворять, если у тебя есть специальные упражнения на малых высотах?
Помню, когда в курс боевой подготовки ввели пилотирование на малой высоте, то все ждали этих упражнений с нетерпением. Потому что близость земли создавала эффект приближения к настоящей боевой обстановке и заставляла лётчиков с большим желанием браться за это упражнение. Потому-то их так привлекают воздушные бои, когда предоставляется возможность для творчества, а не шаблонные атаки наземных целей. Это создаёт такой хороший творческий фон, что человеку некогда задумываться о лихачестве. Вся твоя энергия уходит на осознанные действия по повышению своей лётной квалификации.
Эти приёмы включены в курс боевой подготовки лётчиков различных стран. Я много ездил по свету. Был в Австралии, Канаде, Франции, Англии, Индии, Швейцарии, Югославии, в США, в ЮАР, в других африканских странах, государствах Юго-Восточной Азии, где уходят от шаблонов и монотонного накручивания фигур к импровизации. Сразу видно, где процесс обучения идёт нудно, а где постижение лётного мастерства проходит творчески и с огоньком. Где отсутствуют шаблоны, там всегда приятно работать, и мастерство наращивается успешнее. За рубежом я вообще не встречал полёты на отдельные упражнения. Например, полёты под шторкой по приборам, полёты в облаках, отдельно полёт на пилотаж, отдельно полёт на воздушный бой… Там постоянно все эти виды подготовки комплексируются. И создаётся набор интересных упражнений именно в комплексе, а не с разбивкой на отдельные упражнения. У нас это тоже практикуется, но в меньшей мере, обычно в ходе проведения тактических учений.
Но лётные тактические учения проводятся очень редко, как правило, раз в полгода и носят эпизодический характер. А надо, чтобы это входило в обычную, повседневную учёбу. И тогда случаев так называемого хулиганства и лихачества практически не будет. Потому что лётчик весь свой спортивный азарт, на сто процентов, будет отдавать боевой учёбе.