…11 ноября полицай-президент срочно издал приказ: "Предварительное заключение так называемого Дмитрия Мирского оправдано, поскольку совершено преступление и промедление чревато опасностью. Есть веские доводы и подозрения, что он намеревается бежать. Вышеназванное лицо, согласно статьям № 1 из № 7 от 9. 06. 1884 года уголовного уложения, передается в Берлинский окружной суд при Королевской прокуратуре".
Обвинение на сей раз предъявлено серьезное.
Хоть бы в Женеве не знали об аресте.
И тем не менее хорошо, что там узнали об этом вовремя.
- Нет, не верю. Тут не может быть случайного ареста. Это, безусловно, донос. Провокация. Случайный арест исключается. Необходимо мобилизовать товарищей. Никитича в первую очередь и Лядова. Нужно немедленно оставить все неотложные дела: выехать в Берлин и вызволить Камо из когтей немецкой полиции. Любое промедление будет смерти подобно. Может, еще и Ладыжникова вызвать?
Ленин быстро расхаживал по комнате и говорил, то облокачиваясь локтем о спинку железной кровати, то переставляя стулья, то перебирая бумаги на столе.
- Нет, это предательство. Как ты думаешь?
Крупская молчала.
- Да, нужно вызвать из России Никитича и Лядова, может, и Ладыжникова. Они очень пригодятся, они смогут найти пути освобождения Камо.
- Что конкретно можно сделать? - заговорила Крупская.
- Прежде всего нужно подыскать стойкого и надежного человека и определить его защитником Камо. Разумеется, он должен быть немцем, но своим человеком. Это очень важно. Нужно, чтобы Камо ему поверил.
…Никитич не заставил себя долго ждать: Камо арестован, Ленин нуждается в его помощи. Он немедля выехал в Женеву.
- При создавшемся положении нам едва ли приходится надеяться, что Камо выкрутится благодаря своей находчивости, - Ленин сразу же заговорил о деле. - Леонид Борисович, по дошедшим до меня сведениям, Камо находится в подследственной тюрьме Берлина. Это не царская тюрьма, откуда он сможет бежать.
- Я всю дорогу думал, - сказал Красин. - Единственное спасение - его сила воли.
- Говори яснее, - не понял Ленин. - Неужели он болен? Ты, пожалуй, знаешь его лучше всех нас. И вдруг какие-то сомнения. О какой силе воли речь?
- Да, Владимир Ильич. Царская и немецкая полиции попытаются доказать, что Камо террорист-анархист, то есть ему уготована виселица. Это значит, что его в кандалах выдадут России.
- Выходит, нам нужно приложить все усилия, чтобы его судили как политического заключенного.
- Если у нас нет другого выхода, то это наименьшее из зол. Но в таком случае в чемодане у него должны были найти только листовки.
- Да. Ну, а что подсказывает твоя интуиция?
- Симуляция. Нужно притвориться душевнобольным. Мое предложение чудовищно, но это единственное спасение. И прежде всего надо узнать: выдержит ли Камо?
- Я готов был услышать о нападении на тюрьму целой армии, но только не об этом, - прервал его Ленин.
- Я верю в Камо, - с трудом произнес Красин, - Пытка будет страшная, но я верю.
- Немыслимо.
- Знаю. Надо попытаться, - продолжал Красин. - У Камо великолепное, завидное здоровье и большой запас физической силы. Ведь он ни разу в жизни не курил и не злоупотреблял спиртным. Во время наших встреч он обычно произносил тост со стаканом молока.
- Как вы смотрите на кандидатуру Оскара Кона в качестве адвоката Камо?
- Вполне одобряю. Вряд ли можно подыскать более подходящую кандидатуру.
- Этим вопросом занимается Мартын Николаевич. Он выехал в Берлин и наверняка встретился и передал мои приветы Карлу Либкнехту. Ты тоже должен поехать в Берлин и во что бы то ни стало повидать Камо.
- Постараюсь.
В Берлине при содействии Мартына Лядова и по поручению и просьбе лидера немецких коммунистов Карла Либкнехта Оскар Кон согласился взять на себя защиту Камо. Он сумел убедить Камо непременно последовать совету Красина, иного выхода не было.
Присяжный поверенный, переводчик Клевминский, сидя между ними, диву давался, как они так быстро поняли друг друга при первом же свидании.
Немецкие коллеги в Берлине пока не выяснили личность заключенного, умудрившегося приобрести "адскую машину", одну из прежних военных тайн французской армии. Достаточно было и этого факта, чтобы обвинить его как анархиста-террориста. По всей строгости немецких законов.
Между Берлином и Петербургом завязалась оживленная переписка.
Необходимо было выяснить, кто он, Дмитрий Мирский.
25-го ноября в Тифлисе управляющий австро-венгерского консульства фон Фильтхейм облегченно вздохнул, получив из Берлина фотокарточку Камо. Он немедленно телеграфировал в Берлин: "Арестованный в Берлине индивидуум, фотокарточка которого препровождается обратно, не является австрийским подданным Дмитрием Мирским, а, по всей вероятности, это - занимающийся революционными происками армянин, русский подданный".
Подлинный Дмитрий Мирский проживал в Тифлисе и был взят под арест сразу же после берлинской шумихи.
Чиновник особых поручений V класса при департаменте полиции Савицкий и товарищ прокурора судебной палаты Петербурга Корсак не пожалели сил, чтобы найти связующие звенья между обоими Мирскими, но, тщетно.
- Дмитрий Иванов Мирский? Австрийский подданный, двадцати лет, бывший студент бухгалтерских курсов, ныне канцелярский служащий?
- Да, а вы уже успели по косточкам разобрать мок биографию, - с иронией прозвучали слова Мирского в Метехской тюрьме предварительного следствия. - Это я и есть.
- Скажите, пожалуйста, каким образом ваш паспорт № 193–1302 очутился в Берлине у заключенного лже-Дмитрия Мирского?
- Спросите об этом у того, в кармане которого обнаружен паспорт. Я совершенно не в курсе.
- У вас второй паспорт?
- Да.
- Выданный вам двадцатого августа сего года?
- Да. В этот день я явился в австро-венгерское консульство в Тифлисе и попросил выдать мне новый паспорт, поскольку прежний под номером 262 исчез из дома. А новый паспорт был нужен, потому что я срочно должен был выехать в Галицию по делам страхового общества. В консульстве я показал напечатанное в газете "Кавказ" объявление об утере паспорта и получил новый. Вы удовлетворены?
- Благодарю вас.
- В таком случае я прошу ускорить мое освобождение.
- Значит, вам не известно, как пропал паспорт?
- Если б не поймали этого берлинского "австрийского подданного", я, наверное, до сих пор не знал бы, где мой паспорт.
- Вы говорите правду?
- А зачем мне лгать? Могли бы вы доказать, что я сам отдал ему паспорт? Нет. В чем же дело?
- Постойте, господин Мирский. Вы не знакомы с жителем города Гори Сименом Аршаковичем Тер-Петросяном? В уголовном мире и в кругу социал-демократов он известен под кличкой "Камо", "Камо-сомехи". Он видный деятель русской социал-демократической рабочей партии и бандит-террорист.
- Хотите сказать, что у него-то вы и нашли мой паспорт?
- Да.
- Может, вы еще и видите какую-то связь между мной и так называемыми социал-демократами?
- Возможно.
- Я к ним не имею никакого отношения, все равно вы ни до чего не докопаетесь. Дальнейший разговор с вами считаю бессмысленным.
Несколько дней спустя Мирского опять допрашивали. Почти то же самое он говорил ротмистру Пиралову.
Расследования Пиралова, Корсака и Савицкого ни к чему не привели, и Мирского освободили из-под ареста.
Следователь по особо важным делам Иван Георгиевич Малиновский решил взяться с другого конца. В те дни, когда Корсак и Савицкий прибыли из Петербурга в Тифлис и ухватились за Дмитрия Мирского, следователь Малиновский в полумраке холодного коридора Петропавловской крепости направлялся к камере Афанасия Каютина-Каютенко.
Лежавший на железной кровати арестант не прореагировал на упавший в камеру свет и приход Малиновского. Казалось, он был мертв.
- Афанасий Каютин-Каютенко.
Затрещали пружины кровати.
- Афанасий Ковтуненко.
Арестант попытался подняться.
- Пошевеливайся, Никита Морошкин.
Арестант протер глаза, встал, потянулся.
- А, следователь Малиновский, здравствуйте, здравствуйте. Не на крыльях ли мечты перелетели из Тифлиса в Петербург? Но вы, как погляжу, не в арестантской одежде, а ведь крепость самое подходящее для вас место. И на память не жалуетесь, с нашими именами-фамилиями по России разъезжаете. Слушаю вас, выкладывайте.
- Слушай, штурман дальнего плавания, мне нужна твоя помощь.
Арестант прыснул и указал на свои ноги:
- Кандалы.
- Дайте сюда свет, - распорядился Малиновский, - и снимите с него кандалы.
Надзиратель посветил, но снимать кандалы не собирался.
Малиновский промолчал и сурово посмотрел на него. Надзиратель повиновался.
- Благодарю. Послушайте, следователь Малиновский, только не надо меня ублажать. О какой помощи может идти речь после приговора?
- Могу похлопотать о сокращении вашего срока.
- Может быть, вы снова интересуетесь, как это вы говорили? Ах, да, вспомнил, делом Камо? Не поэтому ли прилетели с юга к нам на север?
- Да, по делу Камо. Он арестован, - И пристально взглянул в глаза Ковтуненко.
- Ан нет, не поймал, - засмеялся Ковтуненко. - Я ведь уж так наловчился, что будь здоров.
- Он арестован в Берлине.
- Сочувствую, награды вам не дадут. Немцы сами будут его судить, им и достанутся императорские ордена и медали. Следователь Малиновский, как всегда, окажется на бобах, хотя и собирается стать биографом этого самого Камо.
"Биографом Камо… Шутя, но хорошо сказано", - подумал Малиновский.
Много запутанных дел, связанных с именем Камо, прошли через руки Малиновского. Сейчас он собирался составить рапорт в департамент полиции. Он выяснил, что в Берлине арестован не Мирский, а кавказский армянин, известный полиции под кличкой Камо. Уже девять лет он слывет "находчивым организатором всяких технических предприятий", создателем лаборатории для бомб. Он активный участник многих экспроприаций. Кстати, в 1905 году он сыграл важную роль в похищении 200 тысяч рублей из Квирилианского казначейства. На эту сумму вместе с эмигрантом Меером Валлахом, который сбежал из Киевской тюрьмы, он купил оружие за границей, чтобы на пароходе "Зора" переправить из Варны в Россию. Пароход, капитаном которого был Афанасий Каютин-Каютенко, он же - Афанасий Ковтуненко и Никита Морошкин, потерпел крушение 12 декабря 1906 года. Экипаж спасся и скрылся, но в мае следующего года Афанасия арестовали в Одессе с недействительным паспортом на имя Никиты Морошкина. Другим крупным преступлением Камо было вооруженное ограбление транспорта казенных денег на Эриванской площади.
Малиновский обо всем этом знал. Но в Петербурге требовали больше фактов и доказательств. Неспроста же Малиновский бросил уйму дел в Тифлисе, преодолел тысячи километров и в зимнюю стужу добрался до Петербурга.
- Тебя не заботит сокращение срока, Афанасий, но себя не жалеешь, родных бы пощадил.
- Ну, ладно, что я должен сделать?
- Заявить, что капитаном парохода "Зора", настоящим его капитаном, был Камо, а не ты. Ты формально числился капитаном. Нужно, чтоб ты подтвердил это письменно, за своей подписью.
- Может, и бумага уже готова, остается только подмахнуть? Может, еще внести свои дополнения, уточнения?
Малиновский, не торопясь, достал из портфеля папку, раскрыл ее.
- Поднеси лампу поближе.
Ковтуненко прочитал.
- Нет, следователь Малиновский, это подло. Не хочу я сокращать срок. Хоть убей, а записанные тобой вопросы мне не нравятся.
Петербургская миссия провалилась. Малиновский, однако, не сдавался, бывал всюду, где светилась хоть малейшая надежда встретиться с людьми, знавшими Камо.
С Малиновским действовал отряд сыщиков - целая свора.
Начальник особого отдела петербургского департамента полиции Васильев размножил фотографию Камо и с сопроводительным письмом разослал в Тифлис, Кутаиси, Баку и Гори.
Вести из Гори ничего не дали. Сведения соседей отца Камо, Аршака Нерсесовича Тер-Петросова, были расплывчаты.
- Да, очень похож, - сказала одна старушка, - но точно не могу сказать, он это или не он. Я видела его лет восемь-девять назад. Тогда он был еще ребенок.
- А отец его узнает?
- Наверное, отец как никак.
Ответ Аршака Тер-Петросова выглядел довольно странно:
- Карточка имеет поразительное сходство с моим сыном, но сомневаюсь, он ли это, потому что он давно сбежал из дома, почти ребенком, и тогда у него не было ни усов, ни бороды.
Тифлис тоже ничем не порадовал.
Не откликнулись и из Батума.
Зато щедро раскрыл свои карты Кутаиси.
Начальник Кутаисской тюрьмы ликовал. Заключенный Арсений Карсидзе, он же Палавандишвпли, признал Камо:
- Это он, Камо-сомехи.
И в Петербург полетела телеграмма: "Директору департамента полиции. Секретно. Срочно. По предъявлении фотографической карточки Дмитрия Мирского содержащемуся в Кутаисской губернской тюрьме дворянину Арсену Давидовичу Карсидзе, последний признал в нем известного ему под кличкой "Камо" главного организатора разбойного нападения на транспорт казенных денег, имевшего место в 1907 году, в городе Тифлисе на Эриванской площади. По словам Карсидзе, Камо родился в городе Гори и настоящая его фамилия Тер-Петросянц".
- Вы говорите правду, господин Карсидзе?
- Да, я могу дать письменное показание. Он и его люди взорвали бомбу и похитили деньги. Вот тифлисский адрес, где они ежедневно собираются: Вторая Гончарная улица в Восьмом участке. Здесь проживает Варвара Бочоришвили, старушка, гостеприимная хозяйка. Сюда привез Камо 250 тысяч рублей 13 июня. Тут собираются представители социалистической партии. Под квартирой подвал, а в подвале иногда хранится оружие. Во время обыска нужно обратить внимание на стену, завешена ли она ковром. Под ковром стена вырезана и незаметно замазана, там хранятся револьверы и бомбы. Нужно обратить внимание и на кушетки, перевернуть их вверх дном, сорвать обойку и пощупать сено. Там тоже бывает спрятано оружие.
- Еще что-нибудь?
- Одно дополнение: он организовал убийство Алиханова-Аварского в Александрополе.
- Довольно интересные сведения, господин Карсидзе. Подпишите протокол.
- Пожалуйста.
Находящийся в Берлине Дмитрий Мирский не кто иной как Камо, Симон Тер-Петросян. Начальник Тифлисского губернского жандармского управления полковник Еремин уведомляет о своих успехах следователя Малиновского: "Сообщаю Вашему высокоблагородию, что по полученным сведениям главный руководитель вооруженного нападения на денежный транспорт 13 июня 1907 года на Эриванской площади Камо является жителем г. Гори Семеном Аршаковичем Тер-Петросянцем. Названный Семен Тер-Петросянц имеет отца Аршака Тер-Петросянца, жителя г. Гори, где последний ранее занимался доставкой мяса в одну из воинских частей; жена его умерла лет восемь тому назад, оставив пятерых детей, кроме Семена еще четырех дочерей, которых после ее смерти взяла воспитывать сестра последней Елизавета Бахчиева, жительствующая в г. Тифлисе в д. № 3 по Дворянской улице.
Старшая сестра Семена Джаваир Тер-Петросянц, 18 лет, служит кассиршей на Тифлисском фуникулере, а последние учатся в 3-й тифлисской женской гимназии".
Дело день ото дня разбухало. Шла оживленная переписка между Петербургом и Берлином.
"Ленин и большевики поднимут на ноги всю европейскую и мировую демократическую печать и прогрессивную общественность. Лишь бы ты выдержал, не дрогнул. Лишь бы сумел симулировать сумасшествие. По законам Германии душевнобольных лечат, а не судят. Не наказывают, пока не выздоровеют. Мы вызволим тебя из их когтей".
Так говорили Красин и Оскар Кон.
Камо запомнились озабоченный взгляд и добрые слова Красина: "Меньшевики оттачивают свои клыки, чтобы вонзить их в твое тело. Ты бы видел, как ликуют Мартынов, Мартов. Они и сейчас готовы расцеловать немецкую полицию, если она выдаст тебя России. Они наносят нам удар в спину. Ильич передает тебе приветы и добрые пожелания. Он верит в тебя".
Кон принес Камо записку от Карла Либкнехта: "Крепись, друг. Мы с тобой".
Красин, Кон, Либкнехт.
Владимир Ильич.
Ленин заботится о его спасении - это действовало на Камо как эликсир жизни. Ну что ж, господа немцы, давайте начнем игру, по предупреждаю: я на попятную не пойду. Сматывать удочки будете вы.
У него начались первые приступы сумасшествия. Он буйствовал, рвал на себе одежду, бил посуду, кидался на надзирателей, не оставался в долгу, когда его били, хотя потом ему устраивали безбожные побои. Берлинская полиция отказывалась признать его умалишенным.
"Вчера в камере подследственной тюрьмы у русского террориста Дмитрия Мирского был приступ сумасшествия", - уведомляла своих читателей берлинская "Локал анцейгер" 14 февраля 1908 года. Через день "русского террориста" вели в Берлинский суд.
Сколько любопытных взглядов! Цепочка полицейских разделила зал суда на две половины: слушателей и судей.
Камо сдержан, спокоен, безучастен, на лице выражение глубокой тоски, боли и горя. Когда ему указали на скамью подсудимых, он неистово ринулся туда, бросив на Оскара Кона, своего адвоката-опекуна взгляд, полный ужаса.
Потом уже, много времени спустя, Оскар Кон расскажет своим близким и русским товарищам: "Я был поражен, я не мог сосредоточиться, не мог поверить, что он не сумасшедший, что он всего лишь играет. Он артист, великолепный артист!"
За длинный стол, покрытый черным сукном, сели оракулы немецкого правосудия: председатель - советник окружного суда Масман, представитель прокуратуры - Фиген. Вместе с Оскаром Коном Камо защищал и адвокат Клебанский. В качестве медицинских экспертов выступили медицинский советник Гофман, доктор Мюзам, химик, доктор Герман Каст, переводчица Ольга Харшкампф. Не поленился и пожаловал сюда следственный эксперт, начальник политической полиции Хенингер. Были приглашены свидетели, в их числе и комиссар по уголовным делам фон Арним, по приказу которого был арестован Камо.
"Настоящее созвездие", - разглядывая их, с иронией подумал Камо, уловив подбадривающий взгляд Оскара Кона.
- Вы утверждаете, что являетесь Дмитрием Мирским?
Камо посмотрел на спрашивающего, поднялся, снова сел и, пошевелив губами, тихо произнес:
- Да.
- Расскажите о себе. Кто вы?
- Не знаю.
- Где вы сейчас находитесь?
- Мне двадцать шесть - двадцать семь лет. Родился в России. Жил в Тифлисе.
- Что вы можете сказать о взрывчатых веществах, обнаруженных у вас в чемодане?
- Полиция, воры. Ах, как вы меня мучаете! Я очень устал…
- Есть ли в Москве река?
- Да.
- Как она называется?
- Не знаю.
- Когда вы были в Петербурге?
- Не знаю.
- Что вам там нравится?
- Памятник Петру Великому, Невский, проспект.
- Вы социал-демократ?
- Да, русский социал-демократ.