О таких, как Мариенгоф, говорили: ради красного словца не пожалеет и отца. Свой творческий метод - "дать зрителю по морде", якобы позаимствовал у Чехова. Вот в этом весь Мариенгоф. Добросовестно излагая якобы только факты, оставаясь всегда в стороне, он чужими руками "дает по морде" всем своим друзьям. Кто же из читателей знает, что факты "перевернуты"? Рюрик Ивнев предупреждал:
"Есенина знают оболганным и урезанным…
Есенин не был никогда ни мелочным, ни мстительным, Благородство души не позволяло ему искать союзников для борьбы с бывшими друзьями".
На чем держался имажинизм и его служители? Это стало понятно тотчас, как уехал Есенин. Уже через четыре месяца все пришло в упадок. Не было посетителей, не стало дохода. Ходили ведь только на Есенина, а Есенин теперь в отъезде.
Мариенгоф в письме Старцеву от 12 сентября 1922 г. пишет: "Настроение неважное… С кафе дрянь. Стали закрывать в 11. Кончился наш Помгол!"
Положение было бедственным настолько, что в Москве оставались только Мариенгоф и Гр. Колобов. Остальные разбежались по перифериям, где можно было пережить голод. В то же время Мариенгоф в ответных письмах Есенину сознательно передергивает факты: дескать, все по-старому в Москве. "Все действующие лица (Богословской коммуны) живы и здоровы… Есенинские родственники тоже в порядке и здравии. Магазинские дивиденды получают полностью. Катюшу видел раза два. Теперь ее в Москве нет".
В действительности было все не так. В августе пожар в Константиново уничтожил более двухсот строений. Есенинские родственники бедствовали, как все погорельцы в деревне, а Кате пришлось уехать из Москвы, потому что жить было не на что, и дивиденды она, конечно, не получала. Да и сам Мариенгоф уже укладывал чемоданы, чтобы отправиться с женой в Коктебель или Одессу, в теплые и хлебные края.
Без стыда и совести передернул Мариенгоф и факт относительно танцевальной школы Дункан, о которой очень беспокоилась Айседора, но помочь не могла.
Из писем Есенина И. Шнейдеру: "Изадора в сильном беспокойстве о Вас. При всех возможностях послать Вам денег, как казалось из Москвы - отсюда, оказывается, невозможно".
А Айседора ждала приезда школы. Подготовляя почву, по словам Есенина, "мчалась в автомобиле то в Любек, то в Лейщиг, то во Франкфурт, то в Веймар". Ждал и Есенин и 13 июля 1922 г. писал: "Милый, милый Илья Ильич! Со школой, конечно, в Европе вы произведете фурор. С нетерпением ждем Вашего приезда".
А Наркомпрос 21 июля 1922 г. постановил: "Гастрольную поездку школы Дункан в Америку признать нежелательной". А Мариенгоф, зная о решении правительства, в том же письме Ивану Старцеву от 12 сентября 1922 г. пишет: "Вчера был на прощальном вечере Ирмы Дункан. На днях уезжают. Изадора с ними поступила погано. Попросту: плюнула, ни денег, ни писем, а выезжать - изволь".
Спрашивается, при чем же здесь Айседора Дункан? Советское правительство постаралось сорвать гастрольную поездку детей в Америку, не пустили их и в Европу. А выезжать на гастроли по России - "изволь". Советское правительство школу не содержало. Школа кормила себя сама, какую-то помощь оказывала Америка (АРА), но ее было явно недостаточно. Так же будет и в 1924 году. Отказавшись выпустить детей на гастроли за рубеж, где они могли заработать на свое содержание, правительство обрекло школу на закрытие.
Что руководило Мариенгофом и подвигло на эту и подобную ложь? Наверно, как всегда, зависть - одно из самых ядовитых свойств человеческой натуры: Есенину все - слава, почет, уважение и самая знаменитая женщина мира! Справедливо ли это? Почему он, Мариенгоф, должен прозябать в тени и довольствоваться второстепенной ролью? Совсем по Пушкину: умный, образованный, даровитый писатель Мариенгоф - Сальери и легкомысленный, малообразованный крестьянский Моцарт - Есенин.
Начинал с передергивания фактов и очернительства, а окончил наглой, бесстыдной ложью - "Романом без вранья". В предисловии к нему А. Мариенгоф рассказал о той реакции, которую вызвала книга в 1920-е годы:
"Николай Клюев при встрече, когда я протянул руку, заложил за спину и сказал: "Мариенгоф! Ох, как страшно!"
Покипятился, но недолго чудеснейший Жорж Якулов. Почем-Соль (Григорий Романович Колобов - товарищ мой по пензенской гимназии) оборвал старинную дружбу. Умный, скептический Кожебаткин (издатель "Альционы") несколько лет не здоровался.
Совсем уж стали смотреть на меня волками Мейерхольд и Зинаида Райх, Но более всего разогорчила меня Изадора Дункан, самая замечательная и самая по-человечески крупная женщина из всех, которых я когда-либо встречал в жизни. И вот она - прикончила добрые отношения… О многом я в "Романе" не рассказывал. Почему? Вероятно, по молодости торопливых лет. Теперь бы, думается, написал полней. Но вряд ли лучше".
Жаль, что это предисловие не попало в книгу. Думаю, оно явилось бы некоторым покаянием перед памятью друга.
Но вот что интересно. Первая книга А. Мариенгофа "О Сергее Есенине. Воспоминания" была издана в Москве в 1926 году. Вторая - под названием "Роман без вранья" - в Ленинграде, в 1927 году. Когда же успела Айседора прочитать роман? В рукописи? Факт заслуживает внимания исследователей.
В. Чернявский писал о "Романе…": "Выпуск 10 000 экземпляров книжки Мариенгофа явно поощряется, а простая популяризация поэта вредна и недопустима… Она раскупается и имеет успех (говорят: "Очень интересно!"), и ее развязная фельетонность, насквозь пропитанная запахом мариенгофского пробора, конечно, не бездарна… Противны очень (…) некоторые места - до зловредности, а мне лично - весь тон книжки".
Наделенный от природы редчайшим поэтическим даром, Есенин обладал не менее редким обаянием, умением дружить, быстро сближаться с людьми, всегда быть верным в дружбе. Со всеми своими женами, законными и незаконными, он умел поддерживать добрые отношения. Аристократ телом и духом, Есенин, которого знала вся Москва, да что там Москва - вся Россия, рубаха-парень, широкая натура, на деньги которого мог выпить любой примазавшийся новоиспеченный друг, - Есенин в "Романе без вранья" предстал как самый настоящий сквалыга, сутенер, пьянь кабацкая, ни родителей не почитает, ни друзей в грош не ставит. Жалкое, отвратительное зрелище!
Это было неслыханное предательство! "Нож в спину". И что вдвойне усугубляет вину Мариенгофа, написал он это не при жизни Есенина - эту гнусность он водрузил на есенинскую могилу - в 1927 году. А исправленный и дополненный вариант вышел в 1965 г..
Все, знавшие Есенина, дружно осудили этот опус, но он создавался для тех, кто не знал Есенина лично, кто мог поверить и принять за правду любую мерзость - ведь писал же лучший друг Есенина! Откуда было знать молодым, что все друзья Есенина состояли на службе правительства и просто обязаны были выполнять его требования. Они и выполняли в меру желаний и способностей. Об этом предостерегал и К.Л. Зелинский директора Государственного издательства художественной литературы А.К. Котову в 1955 году, предлагая подготовить и выпустить в 1957 г. сборник "С. Есенин в воспоминаниях современников":
"Отсутствие литературы о Есенине привело к тому, что в представлениях пхирокого читателя - и, что особенно неприятно, в восприятии молодежи - наиболее достоверными кажутся воспоминания его "друга" Мариенгофа "Роман без вранья", произведения, как известно, лживого, тенденциозно искажающего факты и всецело отбрасывающего Есенина в буржуазно-декадентский лагерь.
Ничто не нанесло такого удара репутации Есенина как советского поэта, нежели этот ловкий "Роман без вранья". В этом меня убедили встречи с читателями на шести вечерах, посвященных творчеству Есенина в связи с его 60-летием…
Очевидно, на нас лежит долг "отмыть" поэта от той лжи и грязи, которой залепил Мариенгоф Есенина, восстановить правду".
И в письме Н. Вержбицкому от 3 февраля 1956 г. К.Л. Зелинский пишет:
"Необходимо в глазах широкого I читателя отмыть облик Есенина от той грязи, какую на него налепили его лжедрузья. Трудно, в частности, измерить тот вред, какой нанесла репутации Есенина пресловутая книжка Мариенгофа "Роман без вранья".
Вы же знаете, что в этой книжке крупицы бытовой правды перемешаны с таким количеством порочащей поэта выдумки, что в целом эта книга явилась тем свинцом, который погрузил Есенина в болото нечистой обывательской молвы. В книжке Есенин изображен спекулянтом, который спекулировал солью, кишмишем, изображен двурушником и негодяем, измывающимся над своим отцом, матерью и сестрами, изображен растленным и циничным представителем богемы, который, по уверению своего якобы "друга", обожал заплеванные панели и презирал родную деревню.
Если Дантес убил Пушкина, то Мариенгоф на добрые три десятилетия убил славу Есенина как советского поэта и помог людям из блатного мира, которые по сей день сочиняют всякие фальшивки "под Есенина", распространяя их в рукописи (вроде "Послания Демьяну Бедному", "Исповеди проститутки" и др.)
…Из сказанного вовсе не следует, что нужно в чем-то приукрашать Есенина или что-то скрывать от читателя. Можно и должно говорить о трагедии Есенина… По освещать ее со стороны истории, а не со стороны "Стойла Пегаса".
Маститый критик и литературовед не верит в есенинское авторство "Послания евангелисту Демьяну Бедному", но интересно его замечание, что "люди из блатного мира распространяют их в рукописи". А заключенные сталинских лагерей не сомневались в есенинском авторстве "Послания…". И среди людей "из блатного мира" было немало великих умов России. К сожалению, "Исповедь проститутки" мне видеть не пришлось.
Уничтожающая, беспощадная характеристика дана Мариенгофом Илье Шнейдеру, которого большевистское правительство приставило к Айседоре, конечно, не только в качестве администратора и переводчика. Безусловно, он был доносителем и сексотом. Но разве не такую же роль играл Мариенгоф при Есенине?
Может быть, он посчитал несправедливым, что их, имажинистов, печатно заклеймили "убивцами" и "дегенератами", а Илья Шнейдер остался чистым?
А. Козловский замечает, что первые публикации воспоминаний 1926 года Мариенгофа о Есенине и друзьях не были такими циничными. Они "были встречены критикой благожелательно. Журнал "На литературном посту" отмечал, что написаны они с большой нежностью и дают ряд интересных черт из жизни покойного поэта.
Но в следующем, 1927 году появился "Роман без вранья", который был воспринят всеми, знавшими Есенина, как клевета на него".
Почему так изменилось отношение Мариенгофа к покойному другу?
Да потому, что изменилось отношение советской власти к поэту. Выступил главный идеолог Николай Бухарин и дал установку и направление, как смотреть на Есенина и оценивать его творчество. Это будет первая большевистская "критика", которая положит начало беспардонной, беззастенчивой травле инакомыслящих.
Мариенгоф и друзья-имажинисты точно и своевременно выполнят указание правительства. На смену литературным статьям Троцкого, написанных язвительно, с сарказмом, но тонко, остроумно и даже с любовью к поэту, пришла подзаборная бухаринская брань с "кобелями" и "сисястыми бабами" и именно она стала олицетворением литературы скотного двора, о чем в свое время писал Есенин.
Ну, а что касается Ильи Шнейдера, то и тут все ясно: в 1949 году Илья Шнейдер был репрессирован. Не знаю, что инкриминировали Шнейдеру следователи, но, думаю, не последнюю роль сыграли изданные им мемуары, пронизанные большой душевной теплотой к Айседоре и Есенину. И тотчас, в 1950 году, Мариенгоф напишет новые воспоминания и по-новому поглумится над своим бывшим единомышленником.
Писатель Максим Горький сурово осудил "Роман без вранья".
Когда некий писатель Лутохин Далмат Александрович в письме 16 сентября 1927 года напишет М. Горькому: "Понравился мне "Роман без вранья" Мариенгофа. В нем много искренности и свежести. От романа у меня осталось подозрение, что Есенин покончил с собой, заразившись нехорошей болезнью. Или с перепою?" М. Горький ему ответит:
"Не ожидал, что "Роман" Мариенгофа понравится Вам, я отнесся к нему отрицательно. Автор - явный нигилист, фигура Есенина изображена им злостно, драма - не понята".
Нет, уважаемый Алексей Максимович, недооценили вы Мариенгофа! Нигилист и циник - это точно, он этого не скрывал никогда. А вот драму Есенина он знал и понимал как никто другой. Читайте у Мариенгофа:
"Есенин был невероятно горд и честолюбив. Он считал себя первым поэтом России. Но у него не было европейского имени, мировой славы. А у Изадоры Дункан она была! Во время их поездки по Европе и Америке он почувствовал себя "молодым мужем знаменитой Дункан". Надо сказать, что ничтожные журналисты, особенно заокеанские, не очень-то щадили его. А тут еще болезненная есенинская мнительность! Он видел этого "молодого мужа" чуть не в каждом взгляде и слышал в каждом слове. А слова-то были английские, французские, немецкие - темные, загадочные, враждебные. Языков он не знал.
И поездка превратилась для него в сплошную пытку, муку, оскорбление. Он сломался. Отсюда многое.
Вина Изадоры Дункан, как сказали бы мы сейчас, была объективной".
Вот так, предельно откровенно, четко и ясно: всему миру представить Есенина сутенером-апашем, и соответственную роль отводили Айседоре Дункан. Вот, мол, откуда есенинские строки об Айседоре:
Излюбили тебя, измызгали -
Невтерпеж…
И о себе:
Я обманывать себя не стану.
Залегла забота в сердце мглистом.
Отчего прослыл я шарлатаном?
Отчего прослыл я скандалистом?
Должно быть, поначалу Есенин действительно поверил в возможность сдружить, сблизить, "повенчать" два великих народа, потому ехал на Запад с распахнутой душой. Да и как было не верить, если это была идея вождя революции.
Дар поэта - ласкать и карябать.
Роковая на нем печать.
Розу белую с черною жабой
Я хотел на земле повенчать.
Пусть не сладились, пусть не сбылись
Эти помыслы розовых дней.
Но коль черти в душе гнездились -
Значит, ангелы жили в ней.
Из книги Матвея Ройзмана "Все, что помню о Есенине":
"Есенин написал Мариенгофу в июне 1925 года: - Я заслонял тебя, как рукой пламя свечи от ветра, А теперь я ушел, тебя ветром задует в литературе".
А наедине Матвею Ройзману якобы сказал: "Мариенгоф нигде служить не сможет. Он - сам четвертый. Закроетесь, им нечего будет есть. Я удивился: после всего, что натворил Анатолий, Есенин проявлял о нем заботу".
Затыкал, затыкал Матвей Ройзман себе рот, как бы чего лишнего не сболтнуть, да и брякнул под занавес: "После всего, что натворил Анатолий!"
Как показало время, Есенин тоже недооценивал способности своего друга, и забота, и тревога о нем были необоснованны: большевистские руководители не дали умереть с голоду Мариенгофу и его семье. Закрылось "Стойло Пегаса", но открылось кафе "Калоша", которым теперь единолично владел Мариенгоф.
Матвей Ройзман в своей книге "Все, что помню о Есенине" не обошел молчанием "печально известный "Роман без вранья" своего собрата по перу, но "ушаты цинизма" объясняет тем, что Мариенгоф просто-напросто забыл некоторые факты или сохранил в памяти какие-то части их, своеобразно преломленные. Ройзман пишет о своем разговоре с Мариенгофом летом 1927 года, вскоре после выхода книги. Он утверждает, что Мариенгоф, узнавший о своих оплошностях, обещал во втором издании "Романа" все исправить. Но, добавляет здесь "мемуарист", резко встреченная критикой книга не была переиздана, и Мариенгоф, таким образом, просто не имел возможности исправить свои досадные ошибки.
В. Базанов опровергает эти свидетельства: "Второе издание Мариенгофа с теми же "ушатами цинизма" вышло в 1928, а третье - в 1929 году".
Матвей Ройзман, видно, запамятовал не только это. В своих воспоминаниях 1926 года, опубликованных в сборнике "Памяти Есенина", "никому неведомый "собрат по перу" суконным языком, с провалами в безграмотность, Ройзман писал о моментах личных встреч с Есениным, которые, может быть, выявят новые данные, характеризующие его как человека" (В. Базанов). Именно такую скромную задачу ставил автор в первом варианте, и занимали его воспоминания всего десять страничек. А опубликованный почти через полвека новый вариант воспоминаний - более пятнадцати авторских листов, 272 страницы! И задача теперь стояла глобальная: показать себя лучшим другом Есенина. Потому и издание вышло огромным тиражом - в 100 тыс. экземпляров.
Уже первые отклики на воспоминания Матвея Ройзмана предупреждали читателя "осторожнее подходить к авторской интерпретации фактов".
Исследователь-есениновед В.В. Базанов категорически возражает:
"С этим невозможно согласиться, ибо и сами факты (а не только их интерпретация) оказываются подчас весьма сомнительными". Он подверг мемуары тщательному анализу и сделал вывод: "Не вызывают доверия и подробнейше описанные эпизоды", "незнание фактов биографии поэта", "насколько далеки от истины суждения "мемуариста". И само слово "мемуарист" везде взято в кавычки.
Все верно, никакой он, Матвей Ройзман, не мемуарист, а чекист. Но Есенина-то он действительно знал. Так почему же с этой книгой он так оплошал? Почему допустил столько "проколов" в своих солидных мемуарах?
А откуда было Матвею Ройзману знать биографию Есенина? Близким другом он никогда не был, в деревню к себе Есенин его не приглашал. От чекистской слежки сотрудников "Стойла Пегаса" ушел еще в 1922 году, автобиография Есенина в изданных книгах более чем скромная, а хлынувшая в 60-е годы мемуарная литература в основном носила такой же заказной, лживый характер. Единственный друг из имажинистов Мариенгоф умер в 1962 году, следовательно, консультировать и исправить досадные оплошности было некому. Но следует обратить внимание на весьма существенное замечание Ройзмана. Большинство мемуаристов пишут, что не было более везучего и счастливого человека, чем Есенин: и жар-птицу, Айседору, за хвост поймал, и счастье за ним по пятам ходило, и всего, чего хотел, добился при жизни. А Матвей Ройзман, хорошо зная ситуацию тех лет, вдруг заявляет: "Есенину не везло при жизни, но то, что обрушилось на него после смерти, ни в какое сравнение с этим не идет".
В 2005 году в Бресте вышло серьезное исследование Петра Ивановича Радечко "Троянский конь репутации Есенина". Автор убедительно доказал, что "Роман без вранья" был написан Мариенгофом по заказу большевистских вождей и не должен браться на веру серьезными исследователями жизни и творчества Сергея Есенина.