В воскресенье после мессы Аденауэр надевал соломенную шляпу и занимался обрезанием деревьев и цветов в саду или просто гулял по дорожкам, посыпанным мелким гравием.
Сыновья и дочери жили отдельной жизнью. Но кто-либо из них с внуками, число которых перевалило за полтора десятка, часто гостил в Рёндорфе. Положение патриарха многочисленной и благополучной семьи вызывало чувство удовлетворения и умиротворенности. Дети от первого брака: Конрад - директор крупного промышленного предприятия, Макс занимает руководящий пост в администрации Кёльна, Риа - супруга промышленника Райнерса. От второго брака: Пауль - капеллан одной из кёльнских церквей, Либет - супруга предпринимателя Верхана, Лотта - жена архитектора Мультхаупта, Георг - юрист.
Штраус на заседании правительства, поздравляя Аденауэра с очередным днем рождения, воздал должное его многочисленной семье. Кивая на министра по делам семьи Вюрмелинга, сказал:
- И это все, господин федеральный канцлер, вы сотворили до того, как появился господин Вюрмелинг.
В Бонне и далеко за его пределами немало удивлялись, как канцлер в столь почтенном возрасте не теряет бодрости. А он охотно рассказывал такую историю. Папа Лев XIII праздновал 90-летие. Дуайен дипломатического корпуса вместе с поздравлением пожелал ему выглядеть так же прекрасно и в сто лет. Папа ответил вопросом: почему вы так ограниченно оцениваете милость Божью?
Любил канцлер вспоминать и о разговоре с Иденом в Лондоне на одном из приемов. Иден попросил Аденауэра оказать воздействие на Черчилля и дать ему понять, что пришло время оставить пост премьер-министра и уйти на заслуженный отдых.
Аденауэр сверкнул веселой искоркой в глазах и спросил с улыбкой:
- Вы полагаете, господин Иден, что именно я подходящая персона для такого разговора?
Разница в возрасте Черчилля и Аденауэра составляла год.
Иден попытался обратить все в шутку. А присутствовавший при разговоре зять Черчилля, занимавший пост министра обороны, сказал:
- Насколько я знаю тестя, он будет стоять у моего гроба и произносить речь: как жаль, что нас так рано покинул столь подававший надежды молодой человек.
На очередной встрече Аденауэра с журналистами за чашкой чая произошел такой диалог.
Журналист: "Как вы ощущаете себя на девятом десятке жизни и деятельности? Что главное, позволяющее столь долго и энергично работать?"
Аденауэр: "Моего врача - профессора Мартини спросили: чему и кому я должен быть обязан таким здоровьем и работоспособностью, может быть, кислородной терапии, вообще искусству врачей? Мартини ответил: в первую очередь родителям. Здоровые родители и воспитание умеренности - основа долгой жизни и работоспособности. Родители не носились с нами. Мы должны были работать, чтобы достигнуть чего-либо".
Журналист: "Каковы ваши привычки?"
Аденауэр: "Я не курю, в ином себе не отказываю, но проявляю умеренность, и ничего сверхъестественного".
Журналист: "Говорят, вы упрямый и твердый человек".
Аденауэр: "Самое плохое для политика - поворачиваться по ветру и действовать по погоде. Надо проявлять терпение и не упускать благоприятный момент. Терпеть не означает жить с закрытыми глазами".
Журналист: "Вы хоть раз пожалели, что стали канцлером?"
Аденауэр: "Хоть раз! Я много раз спрашивал себя, за какие грехи Господь Бог наложил на меня такое наказание".
Журналист: "Но ведь есть и удовлетворение от работы".
Аденауэр: "Без этого исчерпаешь себя, без этого нет стимула работать дальше".
Глава XVIII
Восточное направление
При всем неприятии коммунистической идеологии и советской империи с ее сателлитами Аденауэр, как и другие деятели капиталистического мира, не мог ориентироваться только на противоборство. Советский Союз играл слишком большую роль в международной жизни. Канцлер не позволял себе выпасть из обоймы западных лидеров, наводивших мосты к советским руководителям. Иначе ФРГ осталась бы в стороне от процессов разрядки напряженности, которая заботила тем больше, чем стремительнее накапливались ракеты и атомные бомбы.
Колесо истории повернулось вспять на полный оборот, когда в России возникло тоталитарное государство. Оно сделало еще пол-оборота назад с включением в коммунистическую империю государств Восточной Европы и части Германии. Восстание в Венгрии выявило слабость коммунистического лагеря. Стало ясно, что Советский Союз не в состоянии одновременно повышать жизненный уровень народа, вооружаться и держать в повиновении сателлитов. Сталкиваясь с внутренними трудностями, советские руководители для самоутверждения прибегали к агрессивным действиям вовне.
Так мыслил Аденауэр. Для него коммунизм, овладевший властью, представлялся опасным сгустком ереси, накопленной человечеством за все время его существования. Побороть его сразу невозможно, как и изолировать от остального мира. Неизбежны соприкосновения. Особенно после того, как между Бонном и Москвой установились дипломатические отношения. Кроме того, Аденауэр, как и другие крупные политики (например, Черчилль), осознавал двойственность своего отношения к СССР: с одной стороны, антикоммунизм, с другой - понимание величия русского народа, исторической значимости России. Коммунизму необходимо было противостоять, с Россией - сотрудничать.
Положительные перспективы виделись в сфере торговли, выгодной для обеих сторон. В ХДС/ХСС велись дискуссии о целесообразности экономических связей с Советским Союзом. Многие считали, что торговля должна быть обязательно привязана к политике. Торговые сделки следует заключать только при учете политических интересов. И вообще, зачем продавать коммунистам, намеревавшимся похоронить капитализм, современное оборудование, ноу-хау, получая взамен сырье и полуфабрикаты, которых полным-полно на западных рынках. Тем более что советские торговые деятели пытаются диктовать свои условия: не согласитесь вы, немцы, на наши цены, мы купим у англичан или французов.
Высказывалась и такая точка зрения. Русские крайне заинтересованы в экономическом сотрудничестве с Западом. Поставки следует использовать так, чтобы усилить зависимость Советского Союза от западных экономических доноров. А затем требовать политических уступок.
Аденауэр не вмешивался в дискуссии подобного рода. Он понимал, что для бурно развивавшейся экономики Федеративной Республики обширный восточный рынок представляется весьма желательным. Торговлю с Советским Союзом можно сдерживать исходя из политических соображений, но прекращать ее нельзя. Еще в 1952 году по инициативе Эрхарда был создан Восточный комитет немецкой экономики. В него вошли промышленники, заинтересованные в торговле с СССР и другими восточноевропейскими странами. Торговый оборот рос из года в год. В 1957 году, несмотря на все политические коллизии, Федеративная Республика вышла на первое место среди западноевропейских стран по экспорту в Советский Союз, К торговле с СССР стали подключаться такие крупные фирмы, как "Крупп", "Маннесман", "Сименс" и другие.
Обмен посольствами оживил советско-западногерманские отношения. Но первый советский посол в Бонне В. А. Зорин - дипломат старой школы, пытаясь завязывать контакты с деятелями политики, экономики, культуры, не проявлял необходимой гибкости. На критику советской политики отвечал обычно жестко и однозначно. Зорин немного понимал по-немецки, но беседовал всегда с переводчиком. Доверительного разговора, как правило, не получалось, даже если немецкий собеседник и пытался его завести. Газеты писали, что Зорин не только пропагандирует советскую политику, но и формирует ее в отношении ФРГ. Аденауэр и Брентано предостерегали от слишком близких контактов с советским послом и его сотрудниками.
Незадолго до венгерских событий Зорин был отозван в Москву на пост заместителя министра иностранных дел. В Бонн прибыл новый посол Андрей Андреевич Смирнов. Он еще до войны работал советником советского полпредства в Берлине, занимался германскими делами в качестве заведующего III Европейским отделом МИДа, а в 1956 году стал послом в Австрии. Пробыв в Вене менее года, он получил назначение в Бонн.
Смирнов оказался дипломатом гибким. В отличие от Зорина он обладал столь нужными "салонными" качествами: умел заинтересовать собеседника, вести беседу непринужденно, хорошо смотрелся на приемах со своим высоким ростом, стройной фигурой и выразительными чертами лица. Смирнов ни на шаг не отступал от официальной советской политики. Но с ним общались охотно, ибо он проявлял уважение к собеседнику, да и аргументы находил не стандартные, вызывавшие интерес. Средства массовой информации обычно хорошо писали о нем. Отмечали его элегантность и даже аристократичность.
Новый советский посол произвел благоприятное впечатление и на Аденауэра. Канцлер не отказывал в просьбах принять его. На больших приемах часто подходил к Смирнову и вел с ним беседы, выходившие подчас за обычные официальные рамки. Между ними установились своего рода личные уважительные отношения. При удобном случае посол подарил Аденауэру красивую кавказскую трость благородного дерева. Канцлер частенько гулял с нею.
Любопытно, что и посол Федеративной Республики в Москве Ганс Кролль, сменивший в 1958 году первого посла Хааса, установил прекрасные отношения с советскими руководителями. Н. С. Хрущев охотно вел с ним длительные и откровенные беседы, приглашал к себе на дачу и даже катал на лодке, сам сидя на веслах. В Бонне несколько подозрительно относились к таким контактам и временами одергивали Кролля.
В феврале 1957 года Смирнов вручил Аденауэру письмо Булганина. Советский премьер, как обычно, отрицательно оценил НАТО и ту агрессивную, по его мнению, роль, которая предназначалась в ней Федеративной Республике. Тем не менее Булганин высказал надежду на улучшение отношений между СССР и ФРГ и предложил начать переговоры о заключении широкого договора о торговле.
Тон письма показался Аденауэру в целом примирительным. Он быстро направил в Москву ответ. Не акцентируя внимания на политических оценках, дал согласие на переговоры о торговле и научно-техническом сотрудничестве. Здесь ему виделась возможность добиться реальных результатов. В конце июля 1957 года в Москву отправилась представительная делегация для подготовки текстов договоров, подписание которых договорились провести в Бонне.
Появление в космосе первого советского спутника вызвало шок у западных политиков. Такого события ждали, но были уверены, что первый запуск осуществят американцы. И тут сообщение из Москвы… Аденауэр по-своему оценил событие. Американцы теперь наверняка выйдут из состояния благодушия. Поймут, что Советский Союз стал сильнее экономически и сделал большой шаг вперед в производстве вооружений. Отныне американцы не могут считать, что бомбардировщики на базах, опоясывающих СССР, дают им полное превосходство. В России появились межконтинентальные ракеты, обладающие возможностью прямо атаковать Соединенные Штаты. Защиты от них нет. Тем более нет таковой у Европы.
Внимательно следил Аденауэр за Совещанием коммунистических и рабочих партий стран восточного блока, состоявшимся в Москве в ноябре 1957 года. Он сделал вывод: главной целью этих правящих партий остается способствовать торжеству коммунизма во всем мире. Более того, коммунисты не исключали и немирный путь, то есть возможность применения силы для осуществления поставленных задач. Опасность для всего западного мира возрастает, ибо Советский Союз за счет межконтинентальных ракет добился военного превосходства над Соединенными Штатами.
Аденауэр видел единственную возможность предотвращения надвигавшейся угрозы: не прекращая контактов с Советским Союзом с целью добиться разрядки международной напряженности и конкретных шагов по разоружению, активизировать деятельность НАТО, повысить ее оборонный потенциал.
…Переговоры в Москве затягивались. Глава немецкой делегации посол Рольф Лар по указанию Бонна пытался увязать заключение договоров с вопросом о репатриации немцев - жителей бывших территорий Германии, отошедших к СССР, а также специалистов, вывезенных после войны с семьями из Германии. Все они получили советское гражданство. Лар утверждал, что в посольство ФРГ в Москве поступило 80 тысяч заявлений с просьбами о репатриации в Федеративную Республику. Топтание на месте шло и из-за того, что советскую делегацию не интересовали товары массового потребления и другая готовая продукция, которую предлагала немецкая сторона. В ФРГ намеревались закупать технологии и оборудование, имея в виду наладить производство у себя в стране.
В марте 1958 года Аденауэр дважды беседовал со Смирновым. В первой беседе он сказал послу, что дал указание Лару сидеть в Москве до тех пор, пока не будет достигнут позитивный результат. Разговор зашел о германских делах.
- Два германских государства - это та реальность, с которой мы обязаны считаться, - сказал Смирнов.
Аденауэр подумал и спокойно возразил:
- Без поддержки Москвы руководители ГДР останутся у власти не более 24 часов. 17 миллионов немцев никогда не станут коммунистами. - Канцлер подыскивал выражения, чтобы не обострить беседу. И все же не удержался от прямых оценок. - Вы господствуете над ними и вызываете сочувствие к ним у нас и во всем мире. Для меня воссоединение в первую очередь человеческая проблема, а не национальная. Россия, сделав возможным воссоединение, приобретет друга в лице Германии. Возрастет ее международный авторитет. Настанет длительный период мирного развития. Советские руководители получат возможность успешно решать внутренние проблемы.
Интересный поворот произошел во второй мартовской беседе.
- Мне хотелось бы внести новый элемент в обсуждение германских дел, - сказал Аденауэр. - Прошу вас, господин посол, направить в Москву мой запрос: не согласится ли советское руководство предоставить ГДР нейтральный статус по австрийскому образцу?
Смирнов удивился и смутился, ушел от прямого ответа. Он понимал невозможность такого решения, хотя бы потому, что ГДР вышла бы из организации Варшавского договора, а ФРГ осталась в НАТО. Посол сообщил в Москву о вопросе канцлера, но предложил не возвращаться к нему в последующих контактах.
Через месяц Аденауэр в беседе с первым заместителем Председателя Совета Министров СССР А. И. Микояном сказал, что австрийский вариант дал бы немцам в ГДР возможность свободно выразить свою волю и, таким образом, создал бы предпосылки для воссоединения Германии. Микоян ничего не ответил. Больше канцлер об этом не заговаривал.
Некоторое время спустя Хрущев в разговоре с журналистами заявил, что если бы советский государственный деятель одобрил предложение Аденауэра об изменении статуса ГДР на австрийский, то его сочли бы сумасшедшим.
Переговоры в Москве заканчивались. Развязку с возвращением немцев нашли следующим образом: советская сторона выразила готовность рассматривать заявления о репатриации каждое в отдельности и таким же образом принимать решения. В начале апреля 1958 года состоялось парафирование выработанных, наконец, текстов соглашений. Главным из них стал Общий договор о торговле и мореплавании. Он определял условия торговли и закреплял принцип наибольшего благоприятствования. Оговаривалось открытие торговых представительств в Москве и Бонне. К Общему договору примыкало соглашение о товарообмене и платежах, в котором определялись объемы и виды товаров на ближайшие годы. Отдельный договор предусматривал содействие сторон в осуществлении консульских обязанностей.
Подписание договоров решили провести в конце апреля. Вскоре стало известно, что для этой цели в Бонн прибудет первый заместитель Председателя Совета Министров СССР А. И. Микоян. Аденауэр выразил удовлетворение уровнем советского представителя.
Микоян прилетел на новом реактивном самолете Ту-104 во Франкфурт. Посадочная полоса аэродрома Кёльн/Бонн оказалась слишком короткой для лайнера. Встречали его Брентано, статс-секретарь Шерпенберг и другие официальные лица. Канцлер распорядился, чтобы все прошло достойно, с учетом высокого положения гостя. Специальным поездом направились в Бонн. В этот же день состоялось подписание договоров.
На пресс-конференцию собрались три с половиной сотни журналистов. Микоян держал себя свободно. На острые вопросы отвечал в русле известных советских позиций, но умело оперировал остроумными оборотами и шутками. Присутствовавшие остались довольны и писали о Микояне благожелательно.
Вечером Брентано дал прием на Петерсберге. Гости любовались прекрасным видом на Рейн и Бонн, набережная которого сверкала цепочкой огней. Представители промышленно-финансовых кругов говорили о готовности торговать с Советским Союзом. Официальную речь Брентано выдержал в вежливых тонах.
Благодушная атмосфера разрушилась, когда выступил Микоян. Он вынул из кармана заготовленный в Москве текст и зачитал его. Отметив положительное значение торгового договора, московский гость заговорил о западногерманских милитаристах и реваншистах, обвинил средства массовой информации ФРГ в разжигании вражды по отношению к советскому государству и его союзникам.
Окончив речь, Микоян засунул обратно в карман листки и как ни в чем не бывало продолжал поддерживать оживленный разговор, шутил, смеялся. Однако настроение у немцев безнадежно испортилось.
На следующий день предстояла беседа у Аденауэра. Канцлер с интересом ждал встречи. Он знал, что Микоян был одним из ближайших соратников Сталина. В одном из выступлений назвал Сталина гениальным зодчим коммунизма. Ничто, однако, не помешало ему вместе с Хрущевым отвернуться от Сталина после его смерти и пуститься в разоблачение неблаговидных дел всесильного диктатора. Он, как Талейран и Фуше, показал умение приспосабливаться к любому правителю - будь то Сталин, Маленков, Хрущев.
К одиннадцати часам Микоян прибыл во дворец Шаумбург. Вместе с переводчиком его провели на второй этаж в кабинет канцлера. Вскоре туда же отправился Смирнов. По программе беседа планировалась на час, после чего Аденауэр и Микоян должны были спуститься вниз и начать переговоры делегаций. На тринадцать часов наметили официальный завтрак от имени канцлера в отеле "Кёнигсхоф", в котором разместился Микоян и прибывшие из Москвы члены делегации.
Все однако смешалось. Беседа в кабинете канцлера приняла непринужденный характер и затянулась. По крупным политическим проблемам собеседники говорили мало, понимая, что ничего нового сказать не могут. Избегали резких выражений, стремились не нарушать общего доброжелательного настроя.
Аденауэр рассуждал о положительных моментах в истории германо-российских отношений.
- Кайзеровская Германия, - заметил он, - предоставила Ленину двадцать миллионов золотых марок, что и помогло ему прийти к власти. К тому же советская идеология возникла благодаря двум немцам - Марксу и Энгельсу.
- В Германии могут гордиться двумя выдающимися немцами, - в тон канцлеру ответил Микоян. - Что касается двадцати миллионов марок, то это неточное отражение и даже искажение истории. Если бы такая передача денег состоялась, я бы знал о ней, так как был в то время близок к Ленину.
Аденауэр сослался на публикацию соответствующих документов в одной из газет и обещал прислать ее Смирнову.