Часов в десять вечера надзиратель - тот, что сразу показался Пауло добрее и симпатичней - отпер дверь камеры, вернул ему одежду и документы: он и Жиза были свободны. Пауло торопливо оделся, и охранник отвел его вместе с возлюбленной в кафе, примыкавшее к зданию ДОПС. Там они выкурили одну сигарету на двоих. Торопясь поскорее убраться подальше от проклятого места, Пауло взял такси и велел ехать в Гавеа, к родителям. Водитель проехал авениду Мем-де-Са, свернул на засаженную деревьями Фламенго, но когда машина на высокой скорости шла мимо отеля "Глория", ей наперерез выехали с разных сторон, блокировав путь, три или четыре автомобиля, два из которых были марки "Шевроле-веранейо" - стандартного в ту пору транспорта сотрудников спецслужб. Из них выскочили несколько человек в штатском, бросились к желтому "Шеветту", в котором сидели Пауло и Жиза и, рывком распахнув задние двери, грубо вытащили обоих наружу. Пауло, сковав наручниками, швырнули на капот, но краем глаза он успел заметить, что Жизу втолкнули в машину, которая с визгом рванула с места. Последнее, что он видел перед тем, как ему надели на голову черный мешок, было элегантное здание отеля "Глория" - белое, феерически сияющее огнями. Сидя на заднем сиденье, он только и смог пробормотать:
- Вы меня убьете?
Агент понял, какой ужас обуревает задержанного:
- Не дергайся, сиди тихо. Никто тебя не убьет. Хотим допросить.
Страх не исчезал. Пауло сжался в комок, руки у него дрожали, но от отчаяния он не испытывал стыда, только спросил у того, что сидел рядом:
- Я могу на тебя положиться?
Того, похоже, позабавил его нелепый вопрос:
- Ложись на кого хочешь, только не на меня. И не трясись: останешься жив.
17
Пауло выходит из катакомб, поклявшись, что верой преодолеет страх, а ненависть победит любовью
Лишь через тридцать лет, когда Бразилия вновь вернулась к демократическим принципам, Пауло довелось узнать, что в ту ночь его похитила группа ДОИ-Коди. Отец, Педро Кейма Коэльо, опасаясь, что события предшествующих суток пагубно повлияют на хрупкую психику сына, поджидал Пауло дома, чтобы сразу после освобождения окружить родительской любовью. Всю ночь он бодрствовал, сидя у безмолвствовавшего телефона, а в восемь утра взял такси и отправился в ДОПС. Каково же было его изумление, когда дежурный полицейский на входе объявил ему:
- Вашего сына и невестку отпустили вчера в десять часов.
Увидев, что посетитель онемел от изумления и не верит своим углам, дежурный открыл папку и предъявил ему два листка с печатью. "Это приказ об освобождении, а вот и подписи ваших родственников". А потом с деланным сочувствием добавил: "Отпустили его. А если не вернулся домой, значит, в подполье ушел".
Дальше начался сущий кошмар, поколебавший веру лояльных к власти родителей в ее справедливость. Накануне вечером, в 22:00 Пауло и Жиза были внесены в списки "исчезнувших". Это означало: что бы с ними отныне ни случилось, государство не будет нести никакой ответственности, раз оба вышли на свободу на своих ногах, целыми и невредимыми, живыми и здоровыми, поставив свои подписи на постановлении об освобождении.
События, последовавшие за похищением, сплелись в такой путаный и таинственный клубок, что и в 2007 году шестидесятилетний Пауло Коэльо не получил ответа на терзающие его вопросы. Архивы службы безопасности позволяют утверждать, что 27 мая Рауль Сейшас даже не был задержан, в отличие от Пауло и Жизы, которых арестовали, установили личность и допрашивали вечером этого дня и последующие сутки. Документы 1-й армии свидетельствуют о том, что после похищения у входа в отель "Глория" Пауло и Жизу порознь привезли в расположение 1-го батальона военной полиции, на улицу Барау-де-Мескита, в северной зоне Рио. О том, сколько они пробыли там, в казарме, сведений не имеется. Кое-кто из родственников утверждает - без особой, впрочем, уверенности, - что "дней десять", однако 31 мая, в пятницу Пауло уже был в отчем доме и делал в дневнике первые записи после освобождения:
Я - у родителей, в Гавеа. Боюсь даже писать о том, что со мной было. Я пережил самые скверные часы, какие только были в моей жизни. Еще раз попал за решетку без вины. Однако мои страхи будут преодолены верой, а ненависть побеждена любовью. Из неуверенности родится непреложная вера в себя.
Но случилось так, что в документах, извлеченных из архивов ведомства ABIN (Agenda Brasileira de Inteligencia - Бразильское разведывательное управление), которое выполняло те же функции, что и его расформированная предшественница - Национальная служба информации (SNI), обнаружился длинный протокол допроса Пауло в ночь с 14 на 15 июня в одном из подразделений пресловутой ДОИ-Коди. Загадка в том, что, по словам писателя, после освобождения он больше никогда там не бывал. Адвокат Антонио Клаудио Виейра также с полнейшей уверенностью заявляет и ручается, что не сопровождал своего клиента на улицу Барау-де-Мескита и что семейство Коэльо больше не прибегало к его услугам. Ту же версию отстаивают Педро Кемас Коэльо, сестра Пауло Соня Мария и ее тогдашний муж Маркос, непосредственный свидетель происходящего. Может закрасться подозрение, что Пауло, запуганный следователями, был вынужден кого-то выдать или оговорить, а потом сделал все, чтобы забыть о своем позоре. Однако эта версия немедленно отвергается при чтении протокола допроса на семи машинописных страницах, помеченных грифом 1-ой армии. Первые четыре страницы содержат уточненные биографические данные, подробнейшую историю жизни до момента ареста - учеба в разных школах, работа в театре, поездки, тюремное заключение в штате Парана, газета "Глобо", лекционное турне по городам штата Мато-Гроссо, сотрудничество с Раулем… Та часть показаний, которая относится к увлечению идеями О.Т.О., до такой степени невразумительна и туманна, что протоколист даже оставляет в тексте пометки "sic!" чтобы начальство не сомневалось, что арестованный именно так и выразился.
…Что еще в 1973 году вместе с Раулем Сейшасом пришел к выводу о том, что "мир переживает интенсивный период тоски и упадка" (sic!), одновременно с этим определив для себя, что карьера певца завершится быстро и бесславно, если он не присоединится к какому-либо мощному движению. И что они с Сейшасом решили "капитализировать окончание эпохи хиппи и внезапный интерес всего мира к магии и оккультизму" (sic!), что побудило подследственного заняться изучением литературы некоего эзотерического сообщества О.Т.О., после чего с тем же Раулем Сейшасом он задумывал создание "Альтернативного общества", зарегистрированного в соответствующих структурах во избежание кривотолков и недоразумений (sic!), с каковой целью они представит программу и основные концепции в Федеральную службу цензуры, настаивая на том, что "их цель - не оппозиция правительству, но исключительно желание заинтересовать молодежь деятельностью иного рода" (sic!).
Когда же агенты потребовали назвать знакомых ему активистов левого движения, Пауло смог припомнить только двоих - завсегдатая "Пайсанду", "которого все знали по прозвищу Философ", и бывшего жениха Жизы, "имени которого тоже не помнил: начиналось на букву "А" или "Н"". Всеобщая уверенность в том, что посте похищения он не бывал больше в казармах, подкрепляется и его дневником, где нет ни единого упоминания о допросах в ночь с 14 на 15 июня. Предположение, что протоколист мог поставить дату по ошибке, не выдерживает критики - протокол, как уже было сказано, занимает семь страниц, и на каждой напечатано: "14 июня". Единственным доказательством присутствия Пауло в ту ночь в расположении батальона служит лишь маленькая деталь: на фотографиях, сделанных 27 мая после ареста ДОПС, он запечатлен с усами и бородкой, а в словесном портрете, составленном 14 июня, сказано: "бороду и усы бреет".
Что касается Жизы, то ее допрашивали дважды. Первый допрос начался в 8 утра 29 мая и завершился в 16:00; второй проходил на следующий день, в четверг, и длился с восьми до одиннадцати. В ходе обоих Жизе пытались вменить в вину принадлежность к бразильской компартии, однако ей, как и Пауло, нечего было рассказать, кроме того, что он была активисткой бразильского студенческого движения и кочевала из одной левой организации в другую. Пока они с Пауло еще находились в руках ДОИ, случилось нечто такое, что вскоре привело к окончательному разрыву между ними. Когда Пауло в наброшенном на голову мешке проводили по коридору в уборную, он вдруг услышал, как сдавленный от рыданий голос окликнул его:
- Пауло? Ты здесь?! Если это ты - откликнись!
Это была Жиза - тоже, вероятно, в глухом капюшоне, - которая узнала его по голосу. Но Пауло, боясь, что его снова бросят в "ледник" - камеру, где поддерживалась температура, соответствующая названию, - промолчал. А Жиза продолжала взывать к нему:
- Пауло, любимый! Прошу, скажи, что это ты! Больше ничего не надо - просто скажи, что ты здесь!
Ответа не было. Она не унималась:
- Умоляю тебя, Пауло, скажи им, что я тут не при чем!
Он опять не откликнулся и после всю жизнь казнил себя, считая, что совершил тогда величайшую гнусность. На той же неделе - вероятнее всего в пятницу, 31 мая - надзиратель принес его вещи, велел переодеться и надел на голову мешок Пауло посадили на заднее сиденье машины, привезли на площадь Тижука - в тихом буржуазном квартале километрах в десяти от казарм - и отпустили.
Первые дни в родительском доме были ужасны. Стоило кому-нибудь постучать в дверь или раздаться телефонному звонку, как Пауло запирался у себя в комнате в полной уверенности, что за ним пришли, чтобы снова увезти в полицию, армейскую спецслужбу или бог знает куда еще. Чтобы хоть немного успокоить сына, дон Педро, встревоженный этим параноидальным страхом, вынужден был пообещать ему, что не допустит нового ареста, пусть даже дорогой ценой: "Если кто-то попробует арестовать тебя без ордера, выписанного по всей форме, получит от меня пулю". Две недели Пауло безвыходно провел в Гавеа и лишь после этого решился показаться на улице, выбрав для первого выхода день, когда легко обнаружить за собой слежку: 13 июня, в четверг, сборные Бразилии и Югославии открывали Чемпионат мира по футболу (Германия, 1974 год), и вся страна сидела перед телевизорами, болея за своих. По вымершему Рио, превратившемуся в город-призрак, Пауло на автобусе доехал до Фламенго, а потом, после долгих колебаний, набрался храбрости и вошел в квартиру, где они жили с Жизой и где в субботу им предстало явление дьявола. После обыска там все оставалось перевернутым вверх дном. Прежде чем свисток судьи возвестил о результатах матча, окончившегося нулевой ничьей, Пауло уже вернулся под крышу родительского дома. Одной из если так можно выразиться, епитимий, которые он наложил на себя, чтобы "как можно скорее вернуться в нормальное состояние", стал самозапрет смотреть матчи Чемпионата мира по футболу, где Бразилии было суждено занять четвертое место.
Сложнее всего было разыскать Жизу. После той жуткой встречи в тюремном коридоре он больше не видел свою возлюбленную, но голос ее, так жалобно моливший: "Пауло! Откликнись, Пауло!" по-прежнему звучал у него в ушах. Когда же наконец дозвонился Жизе на прежнюю квартиру, Пауло вспомнил, что телефон могут прослушивать, и не осмелился спросить, пытали ли ее и давно ли отпустили. Он предложил ей встретиться и обсудить их будущее, но получил в ответ определенное и решительное "нет":
- Я не хочу больше жить с тобой, не хочу, чтобы ты обращался ко мне, и не хочу, чтобы ты произносил мое имя.
Жиза и ее последнее письмо возлюбленному
Эмоциональное потрясение от этих слов было столь сильным, что родителям вновь пришлось прибегнуть к помощи Бенжамина Гомеса, того самого врача из психиатрической клиники доктора Эйраса. На счастье Пауло, на этот раз доктор заменил электрошоковую терапию ежедневными сеансами психоанализа, которые проводились у пациента на дому. Мания преследования принимала столь острые формы, что однажды Пауло от сильнейшего страха потерял сознание на улице, у входа в книжный магазин на Копакабане, куда его внесли прохожие. Получив от "Филипс" макет обложки "Гиты", уже отправленной в производство, он опять же едва не лишился чувств: на ней красовалась фотография Рауля в берете а-ля Че Гевара, украшенном пятиконечной коммунистической звездочкой Пауло в ужасе позвонил в офис корпорации и поставил ультиматум: либо они заменят фото на конверте диска, либо выбросят оттуда все песни на его слова.
Когда сотрудники компании задали ему резонный вопрос "Почему?", он медленно, буквально по слогам ответил:
- Потому что больше не желаю сидеть в каталажке, а с такой картинкой на обложке меня сейчас же заметут по новой! Ясно?
После долгих препирательств была достигнута следующая договоренность: диск выходит с Раулем в берете, но руководство "Филипс" в письменном виде заявляет, что ответственность за выбор оформления целиком и полностью несет компания. Кончилось дело тем, что возобладало устроившее всех предложение художника: красную звездочку "пригасят", так что берет станет просто невинным головным убором, не наводящим ни на какие коммунистические идеи.
Поскольку Жиза бросала трубку, когда он звонил, Пауло ежедневно писал ей письма, умоляя простить его и предлагая снова жить вместе. Кое-где в этих посланиях сквозит неуверенность, сопровождавшая его последние три года их гражданского брака:
Я не понял тебя еще тогда, когда ты переехала ко мне, захватив лишь самое необходимое. Никогда не понимал, почему ты так настаивала на том, чтобы по-прежнему платить за пустующую квартиру. Я пытался надавить на тебя с помощью денег, заявляя, что больше платить не стану, но в итоге квартира все равно осталась за тобой. И от этого меня охватывали сильнейшие сомнения в прочности нашего союза. Собственное жилье означало, что ты в любой момент можешь выскользнуть из моих когтей и вновь обрести свободу.
Жиза не отвечала (и так и не ответила), но он продолжал писать. Однажды дон Педро, явно смущенный, отвел сына в сторонку и сказал, положив ему руку на плечо: "Знаешь, мне на службу звонила Жиза. Она просит тебя больше не писать ей". Пауло проигнорировал эту просьбу и писать не перестал.
Сегодня узнал от старика, что ты не желаешь меня видеть. Узнал также и о том, что ты здорова, работаешь и, хоть пока не оправилась от душевной травмы, - весела. Я только что услышал по радио "Гиту". Думаю о том, вспоминала ли ты меня, когда слушала эту музыку. Еще думаю, это - лучшее из всего, что я сделал. В ней - весь я. Сейчас я не читаю, не пишу, и друзей у меня нет.
Это было одно из проявлений паранойи - жаловаться, что друзья бросили его, боясь общаться с человеком, которого арестовали, а потом похитили органы безопасности. Так ли было на самом деле или только в воображении, - неизвестно, но факт остается фактом: не считая, разумеется, Рауля, лишь двое из тех, кто составлял крут его общения, протянули Пауло руку в те дни. Журналистка Хильдегард Анжел и Роберто Менескал, отец "боссановы" и тогдашний директор "ПолиГрама", вместе с "Фонограмом", "Полидором" и "Эленко" бразильского подразделения транснационального гиганта "Филипс" - одного из основных конкурентов "CBS", "дочки" американской "Коламбии". Хильда, как все ее называли, не порывала с Пауло дружеских связей, хотя у нее были веские основания опасаться повышенного внимания со стороны режима: три года назад ее младший брат, Стюарт Анжел, входивший в группу "городских партизан" MR-8, был зверски убит - задушен - в казармах одного из подразделений ВВС. А его жену, Сонию Мораэс Анжел, тоже активистку левого движения, за несколько месяцев до этого, в конце 1973-го замучили пытками в Сан-Пауло. И словно маю было двух этих трагедий, спустя два года, в 1976-м, мать Хильды и Стюарта погибла в автокатастрофе, по всем признакам - неслучайной.
Именно Хильда, проявив изрядную настойчивость, сумела вытащить Пауло из добровольного заточения: пригласила его принять участие в дискуссии "Женщина и коммуникация", которая происходила в Национальном музее изящных искусств: ее оппонентом была феминистка Роз Мари Мураро. Маниакальная мнительность Пауло в тот день зашкалила бы, узнай он, что среди публики был шпион, полицейский агент Деутерономио Роша дос Сантос, немедленно отправивший "оперативное сообщение" об этом мероприятии и не позабывший упомянуть, что "среди присутствующих находился журналист и писатель Пауло Коэльо, близкий друг Хильдегард Анжел".
Слева от Пауло журналистка Хильдегад Анжел, одна из немногих, кто протянул ему руку после ареста и похищения