В Сухуми нас поселили в центральной гостинице. И тут же сказали Липпману, чтобы он отдохнул часа три, а потом - легкий ужин в ресторане "Амра", который находится на пирсе, прямо в море. Липпман уже вяло отнекивался. Только попросил, чтобы ужин был очень легкий. Его заверили, что так и будет. И вот через три часа мы появились в ресторане, где собралась уже вся власть Абхазии. И стол, конечно же, был накрыт по полной программе. Мало того, добавился еще и ансамбль песни и танца. Начался концерт. И снова тосты, снова вино…
В какой-то момент я всерьез испугался за патриарха американской журналистики - выдержит ли его организм - и сказал первому секретарю, что завтра у нас неблизкая дорога в Пицунду, а затем продолжительный разговор с Хрущевым. Лишь после этого Липпмана оставили в покое. Но наутро опять все сначала. Стол снова ломился от яств. Тут уж Липпман не выдержал, запротестовал.
С грехом пополам мы выбрались оттуда и уехали в Пицунду.
Липпман довольно быстро оправился от безудержного гостеприимства, встреча с Хрущевым состоялась.
Хрущев вел себя как радушный хозяин, чувствовалось, что он основательно подготовился к беседе, понимал, какого калибра журналист к нему пожаловал. Липпман, само собой, не обманул этих ожиданий. В детали вдаваться не буду - текст интервью тогда полностью опубликовали в нашей печати. Замечу лишь, что разговор был на редкость серьезным и, я бы сказал, всеобъемлющим, глобальным. Липпман остался доволен и уже с юмором вспоминал о гастрономических излишествах прошедших суток. Хрущев же весело реагировал на рассказ Липпмана о его злоключениях на гостеприимной кавказской земле и, улыбаясь, разводил руками: что поделаешь, такие люди, такие здесь обычаи!
Дрю Пирсон
А через год я сопровождал в Пицунду другого известного американского журналиста, Дрю Пирсона.
В то время я был вынужден уходить в отпуск тогда, когда уезжал в отпуск Хрущев, - обычно в августе. При этом мне следовало оставлять точные координаты своего местонахождения. С легкой руки Уолтера Липпмана я сблизился с первым секретарем обкома Бгажбой и, пользуясь его приглашением, несколько лет подряд отдыхал в Сухуми. Мы с женой жили в пансионате. Ходили на так называемый обкомовский пляж. Благоустроенный, чистый, всегда безлюдный. Известно, что те, кто живут у моря, в нем почти не купаются, и мы на пляже часто бывали одни.
И вот в один прекрасный день - это было в самом конце нашего отпуска - прямо на пляже появился посыльный и сообщил, что мне надо срочно позвонить по спецсвязи в Москву Юрию Жукову - тогдашнему председателю Госкомитета по культурным связям с зарубежными странами. Я быстро собрался, поехал в местный КГБ (именно оттуда был гонец) и позвонил. Жуков сказал, что Никита Сергеевич согласился дать интервью Дрю Пирсону и последний через день-два вылетает в Пицунду, а мне нужно к его приезду быть там.
Я, разумеется, принял указание к исполнению, но смущало одно обстоятельство: как оставить жену в одиночестве в этих южных краях, известных своими темпераментными мужчинами? Я поделился опасениями с Жуковым, и мне показалось, что тот правильно понял меня. Он велел перезвонить через полчаса. Что я и сделал. Жуков сообщил, что по моему поводу у него состоялся "очень важный" разговор с Пицундой. И Хрущев дал команду явиться мне к нему вместе с женой.
В назначенный день и час у подъезда стояла машина и мы отправились в аэропорт, где благополучно встретили Пирсона, а затем прямиком укатили в Пицунду, так что история с Липпманом не повторилась.
Хрущев предложил Пирсону переночевать в одной из своих трех дач. В центральной, с бассейном, жил сам Хрущев, в другой - его помощники, а третью предоставили Дрю Пирсону с супругой. Мы с женой поселились там же.
Дрю Пирсон после беседы с Хрущевым сразу сел за пишущую машинку и стал выстукивать текст. Хрущев, как обычно, выказал желание ознакомиться с текстом интервью. Утром Дрю Пирсон вручил мне его, и я поспешил с ним на дачу, где жили помощники Хрущева - Лебедев, Трояновский и другие. Там, прямо с листа, я продиктовал стенографисткам перевод. Хрущев несколько раз звонил с центральной дачи, торопил меня. Когда текст был готов, помощники кое-что в нем начали править, прояснять высказывания Хрущева по некоторым международным вопросам. Звонки с главной дачи не прекращались. Я сказал:
- Вам-то хорошо, вы сидите и правите, а я должен буду сейчас явиться пред светлы очи. И на меня падет гнев за задержку.
Тем не менее все, что нужно, было исправлено, странички перепечатаны набело. Я схватил текст и помчался на главную дачу.
Хрущев и приехавший к нему Микоян сидели в столовой, пили чай.
Никита Сергеевич, покачав головой, сказал:
- Ну что же так долго-то, Суходрев? Я-то думал, ты - украинец, а оказался турок!
Я понял его интонацию. Наверняка он имел в виду эдакого медлительного, сонного басурманина. А почему украинец - рассказ впереди.
Я отвечаю:
- Хотел кое-что уточнить у помощников.
- A-а, значит, еще и помощнички приложили руку? Ну не могут без этого! - бурчал он, читая интервью. Но тем не менее проделанной работой остался доволен.
Затем с текстом, в который были внесены хрущевские поправки, я отправился к Пирсону. Американский журналист принял их без возражений.
Вечером Пирсон отбыл в хорошем настроении, о чем я и доложил Хрущеву, а сам по его предложению остался еще на одну ночь.
Прогулка в Крым
Утром Хрущев собрался на пляж, предложил мне составить ему компанию. Я, конечно, не отказался. Надо сказать, он очень любил плавать. Несмотря на свое грузное тело, легко и подолгу плавал своеобразным брассом. А если море штормило, перебирался в бассейн.
Пошли мы к морю. Плывем. Хрущев говорит:
- Слушай, я завтра собираюсь поехать в Крым. Там отдыхает президент Ганы Кваме Нкрума. Давай-ка со мной поедем. А оттуда я в Москву. И тебя захвачу. У тебя когда отпуск кончается?
Я отвечаю:
- Послезавтра мне уже надо быть на работе. Да и вещи все я оставил в Сухуми.
- Ну, я думаю, мы Андрея Андреевича уговорим, - заверил меня Хрущев. - Пару деньков добавит. А насчет вещей - дам команду, там все упакуют и привезут.
На том и порешили.
Но, узнав о поездке в Крым, неожиданно взбунтовалась жена: как это, мол, чужие люди будут собирать по всему номеру ее вещички!
Словом, пришлось мне самому нестись в пансионат, в спешке упаковываться и мчаться обратно, в Пицунду.
Хрущев решил отправиться в Крым морским путем. Потому что для него был построен какой-то новый катер, очень быстроходный и мощный, и он хотел его опробовать. Перспектива морской прогулки меня, конечно, обрадовала. Катер роскошный: белоснежный, с удобными каютами, обставленными мягкой мебелью, просторной палубой с шезлонгами и тому подобным.
Хрущев сказал, что до Сочи поедет на машине: по дороге собирается совершить "наезд" на какой-то колхоз, посмотреть новый санаторий. Он очень любил такие "наезды". Так что до Сочи, где была запланирована ночевка, мы плыли без Никиты Сергеевича, вместе с его маленьким внуком Ванечкой.
Хрущеву очень повезло, что не отправился с нами. Только мы вышли за пределы пицундской бухты, как появились белые барашки, а потом пошла сильная волна. Начало укачивать. Катер, сконструированный на базе торпедного, шел на высокой скорости, но это лишь усиливало болтанку. Маленькому Ванечке стало плохо. Как, впрочем, и моей жене. И ничем помочь нельзя было. Когда сошли с катера в Сочи, мои спутники были зеленого цвета.
В порту собралась толпа зевак: такого красивого катера никому не доводилось видеть. Да еще подъехало несколько "Чаек". Тоже невидаль для тех лет.
Мы отправились на сочинскую госдачу. Вскоре туда приехал Никита Сергеевич. Узнав о состоянии внука и моей жены, а также ознакомившись с прогнозом погоды, он решил отказаться от морской прогулки и вызвал спецсамолет. Я получил от адъютантов информацию, что в таком-то часу Никита Сергеевич ждет всех на ужин. Жена моя сказала, что даже думать о еде не может.
Вдруг через несколько минут раздается стук в дверь и входит Никита Сергеевич.
- Ну, где тут наша морячка? - спрашивает, улыбаясь.
- Никита Сергеевич, по-моему, я умираю, - отвечает моя жена.
Хрущев еще веселее:
- Ничего подобного. Считайте, что я вам даю приказ - подняться и через десять минут быть за столом. Обещаю, что все будет хорошо. Рюмочка коньяка с лимоном - и все образуется, вы меня еще благодарить будете.
Знаете, подействовало. Жена привела себя в порядок, поднялась, выполнила приказ насчет рюмочки с лимоном - и все как рукой сняло.
Да, действительно, такое не забывается: стук в дверь - входит Никита Сергеевич, приветливый, заботливый…
На следующий день уже самолетом мы отправились в Крым, в Ялту. Там, в Ореанде, нас поселили на так называемой первой даче. Первая - соответственно для первых лиц государства. Это был большой особняк сталинской архитектуры, пышно обвитый диким виноградом. Построили его давно. Сталин здесь никогда не бывал, потому что вообще не любил жить у моря. Все дачи, предназначавшиеся для него, даже в той же Ялте, как правило, строились в горах. А Хрущев, напротив, очень любил отдыхать именно у моря. Дача была трехэтажной, белокаменной, с несколькими верандами, на которых летом, в хорошую погоду, подавали обед и ужин.
Окна нашей спальни на третьем этаже выходили на небольшую террасу-солярий, где по утрам Хрущев вместе со своим инструктором делал зарядку. Ходил, приседал… Прямо как в санатории. Только что без аккордеона. Было, конечно, забавно смотреть на его фигуру в длинных синих трусах и майке. Никита Сергеевич исправно выполнял упражнения. Нашу дверь и окна прикрывала полупрозрачная сетка от насекомых, и он не замечал, как мы поглядываем на него.
Куда смотрела охрана?
В те дни произошел один курьезный случай.
Когда на даче находился Хрущев, то помимо его личной охраны по всему периметру дачного участка дежурили специальные подразделения охраны из местной службы безопасности. Естественно, все было обнесено стеной, хотя и не очень высокой. Казалось - место неприступное.
У Хрущева был довольно твердый распорядок дня. С самого утра, как я уже говорил, зарядка, потом массаж в пляжном домике, затем морское купание и, наконец, завтрак.
Мне посоветовали ходить купаться, когда Хрущев находится на массаже, потому что сразу после него он купается и немедленно идет переодеваться и завтракать, а опаздывать к столу не положено. Так поступали и его домочадцы.
Хрущев не любил, когда охрана постоянно торчала перед глазами, говорил, что и без нее все хорошо охраняется, и отсылал подальше от себя. Поэтому, если Никита Сергеевич находился на пляже, телохранители дежурили на расстоянии примерно семидесяти - восьмидесяти метров от него, под навесом.
В тот день все было как обычно. Хрущев после купания направился к дому, шел не спеша. За ним, метрах в десяти, следовал телохранитель. А мы - чуть дальше. Пляж кончился. Началась асфальтовая дорожка. Справа - довольно крутой откос, уходящий вверх метров на тридцать. На нем - кустарник, за которым виднелся каменный забор. И вдруг, я просто оцепенел, сверху, по этому откосу, что-то покатилось. И это "что-то" было человеком. Мужчиной. Он кубарем, поднимая облако пыли, скатился буквально к ногам Хрущева. Поднялся и начал что-то доставать из кармана.
Это был конверт. Мужчина начал что-то торопливо говорить. Я увидел, что Хрущев спокойно стоит и слушает его. Но тут подбежали охранники, схватили мужчину и увели.
Позже, во время завтрака, Хрущев с невозмутимым видом рассказывал об этом инциденте присутствующим. По его словам, тот мужчина просил принять какое-то прошение, но письмо у него Хрущев не взял, потому что тот сделал все не по правилам, не по закону. Оказывается, мужчина этот и с ним еще две женщины приехали откуда-то издалека, сумели перелезть через каменный забор, притаились в кустах и ждали там до утра, пока не появился Хрущев.
Вот вам и хваленая охрана. Вся эта система оказалась легко преодолимой даже для обычных мирных людей. Охране, конечно, тогда крепко досталось. Наверняка были предприняты и какие-то меры по ее усилению.
Кваме Нкрума и совещание на лужайке
Как я уже говорил, в Крыму, в Мухолатке, отдыхал Кваме Нкрума, один из крупных, наряду с Неру, Насером, Сукарно, лидеров Движения неприсоединения. Он отдыхал с женой и двумя детьми. В эти же дни в Крым были приглашены первые руководители соцстран Восточной Европы. Был запланирован дружеский обед под открытым небом на бывшей даче Сталина, которая находилась на горе. Хрущев хотел провести товарищескую встречу - обмен мнениями, встречу друзей, так сказать. Но прежде он решил повидаться с Кваме Нкрумой.
Отправились мы на пограничном катере вдвоем. Устроились на корме в плетеных креслах. Через полчаса пришли в Мухолатку.
Кваме Нкрума был видным деятелем. Видным не только с точки зрения политического веса, но и физически. Высокого роста, атлетически сложенный, с типично африканскими чертами лица. По-английски говорил прекрасно, это был его второй родной язык. Нкруму сопровождала жена-египтянка, смуглая, но намного светлее, чем он сам. Дети у них получились - глаз не оторвать: кожа цвета кофе с молоком, красивые, хорошо воспитанные, приветливые, раскованные. Маленького сына звали Гамаль - в честь Насера.
У политиков произошел весьма обстоятельный разговор. Никита Сергеевич говорил о том, какими ему видятся задачи Движения неприсоединения. Вскоре должна была состояться встреча в верхах представителей этого Движения, и он надеялся, что Нкрума донесет его мысли до остальных участников форума. Кваме Нкрума сказал, что мысли Хрущева кажутся ему очень ценными, и пожелал получить основные положения высказываний Хрущева в письменном виде на английском языке. Тот с готовностью пообещал, что все будет сделано, при этом указал на меня.
Несколько забегая вперед, отмечу, что политическая карьера Нкрумы была на исходе. Во время его визита в Китай на родине политика произошел военный переворот, и он был свергнут. Остаток жизни он провел в изгнании. По-моему, в Египте, у родственников своей жены.
Однако тогда, в Крыму, этого никто не мог предположить. Хрущев пригласил его на встречу с руководителями братских стран. Нкрума, конечно, был польщен и с благодарностью принял приглашение.
Когда вернулись в Ялту, я засел расшифровывать запись беседы. Но возникла одна чисто техническая проблема: нужна была печатная машинка с латинским шрифтом. Начались поиски. В Крымском обкоме такой машинки не оказалось. В Ялтинском горкоме и горисполкоме тоже. Тогда я вспомнил о вездесущем "Интуристе". И естественно, она там была. Так что Кваме Нкрума хрущевские изречения получил.
На обеде с братскими руководителями я сидел рядом с Кваме Нкрумой и переводил ему все, о чем говорилось.
Собрались высокие гости - Владислав Гомулка, Тодор Живков, Янош Кадар и другие. С нашей стороны присутствовали Хрущев, Микоян, Козлов и Фурцева. Тамадой назначили Микояна, по национальной принадлежности. Анастас Иванович с энтузиазмом принял на себя эту обязанность, произносил тосты с истинным, кавказским, знанием дела. Затем стали выступать по очереди гости. Почти все говорили по-русски, кроме, пожалуй, Яноша Кадара. Помню, Гомулка в своем выступлении высказывал не совсем стандартные мысли о путях дальнейшего развития социализма. Настолько нетрафаретные, что Хрущев начал проявлять некоторое беспокойство и даже перебивать Гомулку. Называл он его при этом по старой партийной кличке - "Веслав".
Думаю, что мой "клиент" Кваме Нкрума вряд ли разбирался во всех тонкостях данной "политической интриги". Поэтому, когда ближе к концу банкета Микоян, с подачи Хрущева, предложил выступить африканскому гостю, мой сосед, наклонившись ко мне, спросил, о чем же ему следует говорить в такой компании. Я высказал предположение, что присутствующим, наверное, было бы интересно послушать рассказ видного африканского лидера о положении дел в Движении неприсоединения. Нкрума так и поступил. Мне показалось, что со своей задачей он справился. Не знаю, правда, насколько это было интересно собравшимся.
В общем, все говорили свободно, какой-то плюрализм мнений все-таки был.
А весь мир в очередной раз узнал, что и на отдыхе наш лидер не сидит сложа руки, ведет активную борьбу за мир, прогресс и дальнейшее сплочение мировой системы социализма.
К слову сказать, и в брежневскую эпоху продолжалась практика проведения советским вождем в отпускной период "важных встреч" с иностранными деятелями. Но они проходили на индивидуальной основе, и, пожалуй, единственным их итогом были многословные сообщения в нашей печати.
Через день вместе с Хрущевым я улетел домой, в Москву.
Отпуск мой увеличился на пять суток. Я немало поработал, настроение было отличное. Была и малая радость: сэкономили с женой на обратные билеты.
Хрущев в осаде
Я уже говорил, что Хрущев часто встречался с журналистами, любил с ними беседовать. При каких-то острых или, по его мнению, враждебных вопросах мог вспылить, повысить голос. Активно жестикулировал, грозил кулаком. На вопросы, казавшиеся ему доброжелательными, отвечал спокойно, иногда со свойственным ему народным юмором. Все его визиты за рубеж обязательно завершались проведением большой пресс-конференции, на которую съезжались корреспонденты из многих стран. Если их вопросы ему нравились, то нередко ответы на них превращались в многословные лекции. Вещал о близком воцарении коммунизма, предрекал, что мы "догоним и перегоним Америку" и тому подобное.
Вспоминается поездка Хрущева в США в 1960 году, проходившая на фоне резкого обострения советско-американских отношений в связи с разведывательным полетом американского самолета-шпиона "U-2" над нашей территорией. Самолет нам удалось сбить над Свердловском, а его пилот Пауэрс предстал перед судом. Разгорелся грандиозный скандал. Президент Эйзенхауэр, который знал лишь в общих чертах о программе разведывательных полетов, взял всю вину на себя и заверил, что больше таких полетов не будет. Однако предстоящий визит Эйзенхауэра в СССР был отменен. Кстати, с нашей стороны были потрачены гигантские средства на организацию его приема - на берегу Байкала выстроили большой особняк, подвели дороги к нему, коммуникации и так далее.
Эйзенхауэр не приехал, а Хрущев решил отправиться в Нью-Йорк, на сессию Генеральной Ассамблеи ООН. Разумеется, желая "в логове врага" высказать всю правду о нашей стране и, конечно же, о том, что он думает о коварстве США и человека, которого еще год назад называл "май френд".
Американские власти, учитывая резкое ухудшение отношений и полагая, что Хрущев будет использовать любую возможность для публичной критики американского руководства, неофициально, я бы сказал, намекали руководителям и владельцам основных средств массовой информации не делать Хрущеву паблисити: не предоставлять ему трибуны для выступлений, не брать у него интервью, освещать его пребывание в стране только в общих чертах.