Был конец лета 1964 года. Хрущев выглядел крепким, бодрым и очень энергичным. И кто бы мог подумать, что через каких-нибудь два месяца его "верные" соратники напишут в официальном сообщении о Пленуме ЦК, что этот человек освобожден от всех занимаемых должностей в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья.
Лицом к лицу с Америкой
О том, какое значение Хрущев придавал встречам и беседам с представителями средств массовой информации, особенно зарубежных стран, написано выше. Для него, повторяю, это было прежде всего способом непосредственно обратиться к широкой общественности, а точнее, в его понимании, - к многомиллионным "массам трудового народа" с целью открыть им глаза на "великие истины", которые он провозглашал.
Однако был у Никиты Сергеевича и другой конек. Он искренне выступал за нормализацию, улучшение отношений между Востоком и Западом. Отсюда его приверженность к провозглашенной им же политике мирного сосуществования государств с различным политическим и общественным строем, хотя данному основополагающему принципу он тоже придавал несколько своеобразное значение (об этом чуть ниже). Во внешнеполитическом плане, преследуя эту цель развития отношений с зарубежными государствами, он во главу угла ставил личные контакты с их руководителями. Хрущев не уставал повторять своим иностранным коллегам - лидерам других стран: "Лучше всего по всем спорным вопросам могут договориться именно руководители государств. А уж если они не договорятся, то как можно ожидать, что проблемы разрешат люди менее высокого ранга…" При этом он имел в виду, а зачастую прямо говорил собеседникам, что от чиновников, включая министров иностранных дел, этого ожидать не приходится.
Надо сказать, что Хрущев нимало не задумывался о том, в какое положение подобными словами он ставит министров, в том числе и нашего - Андрея Андреевича Громыко. Такие воззрения советского лидера привели к тому, что начиная со второй половины 50-х годов не проходило и недели, чтобы в Москве не появился очередной высокий гость. И сам Хрущев стал довольно часто отправляться в поездки за рубеж, которые сегодня считались бы чрезмерными по длительности.
Мне довелось участвовать во многих поездках Хрущева за границу. Но пожалуй, ярче всего черты его личности проявились в двух их них - в Соединенные Штаты Америки.
О визите 1959 года написано много. Вышла даже довольно объемная книга "Лицом к лицу с Америкой", созданная коллективом авторов. В их числе были такие поистине талантливые люди, как А. Аджубей, Е. Литошко, В. Матвеев, В. Орлов, а также "верные слуги партии" - Л. Ильичев, Н. Грибачев, Ю. Жуков, помощники Хрущева - А. Шевченко, Г. Шуйский, О. Трояновский, В. Лебедев. Словом, компания серьезная. Участвовал в создании сборника и главный редактор "Правды" П. Сатюков, который, как говорили, за всю жизнь ничего толкового не написал, а когда что-то и сочинял после поездок за рубеж, то своими творениями вызывал лишь смех у коллег в редакции.
Книгу "Лицом к лицу с Америкой" писали на одной из подмосковных правительственных дач, и я в течение нескольких дней там находился - подбирал для авторов кое-какие материалы из американских газет. Как-то за ужином зашел разговор: сборник скоро будет закончен - надо это событие получше отметить… Кто-то из присутствующих лукаво пошутил: "Мы отметим - и нас отметят - еще выдвинут на Ленинскую премию". В ответ все дружно захохотали, настолько сказанное показалось невероятным. А ведь зря смеялись. Прошло некоторое время, книгу издали. А потом вышло специальное постановление ЦК КПСС и Совета Министров, которым было учреждено ежегодное присуждение Ленинской премии за выдающиеся достижения в области журналистики и публицистики. Многие догадывались, о чем идет речь. Правильно догадывались. Авторам сборника "Лицом к лицу с Америкой" эту премию как раз и вручили. Я, конечно, в число премированных не попал: мое участие уж слишком незначительно. Но один из авторов получил эту высочайшую премию только за то, что подобрал для книги письма, присланные Хрущеву американцами.
По горячим следам той же поездки в Америку вышел еще один увесистый том - сборник "Жить в мире и дружбе!", содержащий официальные сообщения пресс-группы, все выступления нашего лидера, а также, в зависимости от политической тональности, полные тексты или же изложения в вольном пересказе выступлений американских представителей.
Мне лично, пожалуй, никогда до этого не приходилось участвовать в такой интересной поездке. Я расскажу прежде всего о тех эпизодах, которые подавались у нас в откровенно искаженном виде.
Наш вечный авось
Вспоминая в своих мемуарах о прибытии в Америку, Никита Сергеевич утверждал, что прилетел туда самым первым рейсом нового самолета "Ту-114". Это не совсем так. Первый полет "Ту-114" был совершен в Нью-Йорк несколькими месяцами раньше - на открытие советской национальной выставки "Достижения СССР в области науки, техники и культуры". Я помню этот первый беспосадочный перелет Москва - Нью-Йорк, ибо был его участником.
Делегацию возглавлял Фрол Козлов, второй человек в нашей тогдашней партийной иерархии. Более подробный рассказ о нем впереди. А сейчас ограничусь лишь его краткой характеристикой: он был типичным партийным функционером со всеми худшими проявлениями этой категории людей.
Вместе с нами летела большая группа технических специалистов Туполевского КБ. На протяжении всего полета они ходили вдоль бортов, отвинчивали внутренние панели, что-то там исследовали с помощью приборов, отнюдь не добавляя спокойствия нам - немногочисленным первым пассажирам. Этим же рейсом летел и сам генеральный конструктор - Андрей Николаевич Туполев, патриарх советского самолетостроения. Он вошел в салон в тот момент, когда стюардесса наполнила стаканчики коньяком. Спросил: "Ну как самолет? Коньяк не разливается?" Мы бодро ответствовали, что нет, мол, все в порядке, хотя, замечу, поверхность жидкости в наших стаканах отнюдь не была гладкой.
Позже мне сказали, что этот самолет вообще не прошел еще тогда полный цикл летных испытаний. И только настойчивость Туполева, вызвавшегося лично сопровождать делегацию, подтолкнула высшее руководство дать добро на полет, видимо, полагаясь на извечный российский авось.
Пошли на посадку. Огромный город скрывали черные тучи. Довольно долго мы не могли их пробить. Когда наконец показалась земля, летчик увидел, что мы летим не прямо на полосу, а в сторону. Пришлось снова набирать высоту. Двигатели взревели. Был сделан еще один круг в несколько десятков километров, после чего мы благополучно приземлились. И тут вдруг выяснилось, что у американцев нет трапа нужной высоты. Мы еще минут сорок сидели в самолете, пока наращивали трап. Хрущеву, видимо, рассказали о том, как проходил тот полет. В своих воспоминаниях он тоже говорит о трапе, который якобы оказался коротким, хотя на самом деле к его прилету с трапом уже все было в порядке. Иногда бывает, что услышанное становится собственным воспоминанием, особенно если речь идет об одном и том же событии.
Официальное приглашение посетить Соединенные Штаты Хрущеву было передано через Козлова. Мы жили в здании постпредства при ООН. В последний день пребывания Козлова в Нью-Йорке ему сообщили, что его хотят посетить трое сотрудников Госдепартамента во главе с Фоем Колером, будущим послом США в Москве, а тогда заместителем помощника госсекретаря по европейским делам. Они пришли и передали Козлову в запечатанном конверте личное письмо Хрущеву от Эйзенхауэра, в котором содержалось приглашение посетить США с официальным визитом. Разумеется, они пересказали Козлову содержание письма.
Возле подъезда толпились журналисты, наблюдавшие за всеми входящими и выходящими из дома. Однако ни одна телевизионная компания, ни одна газета не сообщила тогда, что высокопоставленный сотрудник Госдепартамента посетил советскую миссию.
Фрол Козлов был горд, что именно он, а не кто другой повезет Никите Сергеевичу личное письмо от Эйзенхауэра. На все уговоры посла Меньшикова и других дипломатов, что следует немедленно, в соответствии с установленной практикой, вскрыть конверт, перевести текст и отправить по каналам шифровальной связи лично Хрущеву, Козлов тупо упорствовал: "Это я лично вручу Никите Сергеевичу в его кабинете". В результате приглашение было получено Хрущевым с опозданием на сутки.
Первые шаги по Америке
Итак, "затаив дыхание, американцы наблюдают, как огромная сереброкрылая птица идет на посадку… Советские летчики с исключительным мастерством приземляют громадную машину…" Так сообщил ТАСС о прибытии Хрущева в Америку.
Встречал Никиту Сергеевича сам президент Дуайт Эйзенхауэр. Поскольку это был официальный визит, проходил он с самого начала весьма торжественно.
Хрущев впервые встречался с Америкой. Там до него из советских руководителей успел побывать разве что Микоян в 30-е годы. От той поездки в нашей стране осталась память - мороженое-эскимо на палочке. Именно из США Микоян привез технологию его изготовления.
Поездку запланировали на двенадцать дней. Она включала в себя посещение разных районов Восточного и Западного побережья, а также центра страны.
В зарубежные вояжи Хрущев, отойдя от запрета сталинской поры, почти всегда брал жену. А иногда и других членов своей большой семьи. В этот раз с ним, кроме супруги Нины Петровны, были дочери, Юлия и Рада, и сын Сергей, тогда молодой инженер-конструктор ракетной техники, уже успевший получить звание Героя Соцтруда и Ленинскую премию.
Если читать отчеты той поры, то создается впечатление, что уже с первых минут пребывания Хрущева в Вашингтоне его приветствовали ликующие толпы американцев. На самом деле это не совсем так. По всему маршруту следования - от военного аэродрома, где приземлился "Ту-114", до официальной резиденции в Блэйрхаусе - стояло много людей, но они были скорее любопытствующими, чем ликующими. Им было интересно посмотреть на этого человека - "коммуниста номер один", как его тогда называли в американских газетах. Мы видели перед собой настороженные лица.
Кстати, на всем пути то тут, то там я замечал умело расставленных сотрудников нашего посольства и членов их семей. Те действительно ликовали, размахивая флажками. Общая же атмосфера была поначалу, как я уже сказал, настороженная, выжидательная. Однако потом я с интересом наблюдал, как после каждого из двенадцати дней пребывания Хрущева в США отношение к нему буквально целой страны (а он постоянно, по нескольку раз в день, появлялся на телевизионных экранах) менялось на глазах. Так что когда он снова прибыл в Вашингтон в конце своего визита, те же толпы народа встречали его совершенно иначе. Люди улыбались, выкрикивали: "Никита, приезжай еще!" Хрущев сумел за это время влюбить в себя американцев. Талант общения у него был выдающийся.
Обед у Эйзенхауэра
В первый же вечер Эйзенхауэр дал официальный обед. Форма одежды предусматривалась соответствующая - фрак, дополненный белым галстуком-бабочкой. Это, конечно, высший класс протокольной одежды. Все американцы именно так и были одеты. Ну а наши не то что белых, вообще никаких галстуков-бабочек не признавали, а тем более фраков. В смокинг, помню, облачился только посол. Так и определялись на обеде: если при обычном галстуке, в темном костюме, значит - русский, если во фраке с белой бабочкой, значит - американец, а если с черной бабочкой - это официант.
Началось с того, что все собрались в одном из залов Белого дома, выстроившись по ранжиру, в ожидании выхода Хрущева и Эйзенхауэра с супругами. Я оказался рядом со старейшим членом американского конгресса, спикером палаты представителей Сэмом Рейберном, невысоким, округлым, добродушным человеком. Он представился, сунул мне руку и с чисто техасским произношением прошамкал:
- А что, сынок, у вас в России никто не носит вот этого всего?
И показал на свой довольно потертый фрак и бабочку. Я говорю:
- Знаете, это у нас как-то не принято.
- Вот и молодцы. Правильно. Глупости все это. Я всю жизнь вынужден по торжественным случаям все это надевать, а привыкнуть так и не смог.
Тут я обратил внимание, что вместо стоячего воротничка, который положен к фраку, у его рубашки обычный отложной воротник. Он перехватил мой взгляд и сказал:
- A-а, заметили? Это из уважения к моей старости позволено мне носить нормальный воротник. Больше ни у кого такого нет. Только мне можно.
Во время обеда Хрущев выучил, наверное первые в своей жизни, слова на иностранном языке. Он спросил меня, как будет по-английски "мой друг". Я ответил: "Май френд". Хрущев старательно повторил. Потом, когда общался с Эйзенхауэром, постоянно приговаривал - "май френд". Причем произносил он это уж очень по-русски, но Эйзенхауэр его понимал. Он явно симпатизировал своему гостю.
Через год, когда отношения с Америкой вконец испортились, Хрущев любил повторять: "Тоже мне, май френд нашелся! Откуда ты взявся и на хрен мне сдався?!" Но это - через год… А тогда, в 59-м, - "май френд", и казалось, так будет всегда.
Программа пребывания Хрущева в Америке готовилась заранее и подробно обсуждалась службами протокола и охраны. При этом наши настаивали на том, чтобы Никите Сергеевичу было позволено летать по стране на своем самолете. Американцы не соглашались и говорили, что коль скоро Хрущев их гость, то он должен совершать все перелеты и на их самолетах. Подчеркивалось, что эти самолеты будут из числа специальных, обслуживающих только президента и его команду. Американцы, скорее всего, опасались тогда, что при полетах нашего самолета над территорией Соединенных Штатов мы непременно поддадимся соблазну заняться воздушным шпионажем.
За обедом Эйзенхауэр затронул вопрос перелетов. Хрущев без особого напора говорил, что ему будет удобнее летать на своем самолете, он к нему просто привык. Американский же президент настойчиво заверял, что выделит ему свой, личный, оснащенный всем необходимым, комфортный. Речь шла о новейшем американском "Боинге-707". В конце концов Эйзенхауэр сдался: если Хрущев настаивает, то пусть летает на своем самолете. Он тут же подозвал одного из помощников и довольно сердито сказал: "Я не вижу причин, по которым господин Председатель не мог бы воспользоваться для полетов своим самолетом". Я не знаком со всеми подробностями, но кончилось все-таки тем, что полеты совершались на американских самолетах. Думаю, Хрущев, которому Эйзенхауэр тогда нравился, согласился на условия хозяев. Скорее всего, этот спор вообще спровоцировали службы безопасности.
Казусы перевода
На второй день состоялась встреча с ведущими журналистами США и других стран в Национальном клубе печати в Вашингтоне. Это традиционное мероприятие устраивается практически для всех высокопоставленных гостей, приезжающих в США. Переводчиком там был Олег Трояновский. А я в это время, находясь в гостинице, наблюдал за происходящим по телевизору. На благожелательные вопросы журналистов Хрущев отвечал спокойно, взвешенно и без привычного многословия. Но были вопросы и неприятные, задиристые: о культе личности Сталина, о нашем вторжении в Венгрию в 1956 году, о положении евреев в Советском Союзе и так далее. Вот тут Никита Сергеевич был уже наступателен, подчас излишне резок и, во всяком случае, никому спуску не давал.
В ходе встречи произошел казус, заставивший меня, как профессионала-переводчика, передернуться. Дело в том, что к визиту Хрущева в США был приурочен специальный запуск на Луну советской ракеты, доставившей туда вымпел с изображением нашего герба и указанием даты запуска. Хрущев при первой же встрече с президентом торжественно преподнес ему копию вымпела. И вот один из журналистов задал вопрос: "Есть ли у вас планы отправить человека на Луну?" А в переводе прозвучало: "Есть ли у вас планы забросить человека на Луну?"
Слово "забросить" довольно часто мелькало в нашей печати в данном контексте, и, думаю, поэтому Трояновский употребил его.
Но Никита Сергеевич, услышав перевод, возмутился:
- Что значит "забросить"? Вроде как выбросить?
И он, повысив голос, стал распространяться о том, что мы вообще никуда своих людей не забрасываем, потому что высоко ценим человека. И не собираемся никого забрасывать на Луну. Если мы и пошлем туда человека, то лишь тогда, когда будут созданы для этого необходимые технические условия.
Вот что значит одно не очень точно переведенное слово.
Между прочим, на этой же встрече прозвучало пресловутое выражение "Мы вас закопаем в землю", также явившееся результатом неточного перевода. Но подробнее об этом я расскажу ниже.
Нью-йоркские встречи
Следующий день Хрущев встретил в Нью-Йорке.
Город огромный, удивительный, действительно поражающий своими контрастами - от трущоб Нижнего Манхэттена и Гарлема до огромных небоскребов. Хрущев по-своему был готов к встрече с ним, проинструктирован в духе "Города Желтого Дьявола" Максима Горького.
Нас окружила совершенно необычная жизнь, не замирающая ни днем ни ночью. Жизнь разноликого, разноязыкого, вечно куда-то спешащего города, в котором в любое время суток было где и что поесть или выпить. Последнее для советского человека в те годы было чем-то невообразимым.
В. М. Суходрев и Н. С. Хрущев на пресс-конференции в штаб-квартире ООН