Он не разъяснил, кто такие те, которые "не разрешили бы". В советском обществе высшие руководители, а за ними разного рода начальники четко знали, что можно, а чего нельзя "рядовому" жителю страны, особенно молодежи. Причем начальников не смущало, что они - представители другого поколения, другого образования и воспитания. Что носить, что слушать, что читать - они диктовали народу без тени сомнения.
Насмотревшись из окна автомобиля на частные дома Лос-Анджелеса с ухоженными лужайками перед фасадами, с непременными автомобилями, Хрущев опять обратился к Лоджу:
- Да, конечно, все устроено аккуратно, чисто, люди хорошо одеты… Но ничего. Мы еще вам покажем кузькину мать…
Здесь необходимо сделать небольшое отступление. "Кузькина мать" - одно из любимых выражений Хрущева. По-моему, публично в первый раз он употребил его несколькими месяцами раньше в знаменитом "кухонном споре" с тогдашним вице-президентом США Ричардом Никсоном. Случилось это при осмотре первой Американской национальной выставки, которая разместилась в московском парке "Сокольники". Выставка произвела сенсацию. Хрущев присутствовал на ее открытии. Одним из экспонатов был образцово-показательный, или, как его называли экскурсоводы - "типичный", дом американца. Он представлял собой как бы дом в разрезе, без двух стен, на одну семью, со спальней, столовой, с гостиной, холлом и другими комнатами, оснащенный по последнему слову техники - телевизор, радиоприемник, кондиционер. Главным же козырем являлась кухня, в которой размещались стиральная и посудомоечная машины, разные автоматические приборы. Холодильник ломился от диковинных для наших граждан продуктов, а на полках кухни красовались яркие наборы всякой бытовой химии.
Именно там, среди этого великолепия, разгорелся знаменитый спор. Надо сказать, что я при нем не присутствовал, так как в то время был в Женеве с Громыко на каких-то переговорах. Но суть и детали спора мне известны.
Он начался с довольно мирного разговора о жилье. В тот период у нас в стране возводились известные пятиэтажки, и Хрущев, естественно, старался убедить гостя, что надо строить не отдельные частные дома, а многоквартирные. И все было хорошо, пока Никита Сергеевич не распалился и не пообещал Никсону показать американцам кузькину мать. Мой коллега из Бюро переводов МИДа Юрий Лепанов, сопровождавший в тот день Хрущева, придерживался своего способа перевода идиоматических выражений: сначала все дословно переводил, а затем уже разъяснял. И тогда, на выставке, он сперва перевел - "мы вам покажем мать Кузьмы", а потом пытался объяснить, что это значит, но, кажется, не очень удачно. Да удачно и невозможно было перевести, потому что пресловутая "кузькина мать" в словарях толкуется как выражение грубой угрозы (у В. И. Даля, например: "показать кому кузькину мать - наказать, сделать какое зло").
Узнав об этой истории, а также обратившись к собственному опыту общения с Хрущевым, я сделал вывод, что Никита Сергеевич вкладывал в это народное выражение совсем другой смысл. Показать кузькину мать - в его понимании - означало показать свою силу, лихость, дать жару.
Как раз в данном смысле я перевел полюбившееся ему выражение во время поездки по Лос-Анджелесу, когда Никита Сергеевич в очередной раз помянул эту самую мать.
Но Хрущев вдруг сказал мне:
- Ну что, Виктор, небось, опять не так с "кузькиной матерью" получилось? А это очень просто. Ты объясни - это значит показать то, чего они никогда не видели.
Оказалось, я был прав: Хрущев действительно вкладывал в известное выражение совсем другой смысл. Так наконец была раскрыта тайна, мучившая переводчиков. Да, наверное, и не только их.
Короче говоря, Хрущев не угрожал Западу, он, употребляя это выражение, упорно дул в свою дуду - утверждал, что мы Америку догоним и перегоним, мол, покажем им такое, чего они даже на своей "хваленой кухне" никогда не видели. Жаль, что Никита Сергеевич только мне одному, а не широкой публике растолковал то особое, личное, а не словарное значение любимой фразы.
Скандал на банкете
Вечером того же дня состоялся банкет. Хозяином на нем был Норрис Поулсон, мэр Лос-Анджелеса. Сидели как обычно - на небольшом возвышении, за столом "президиума". В центре - мэр, слева от него - Нина Петровна, справа - Хрущев, затем я и справа от меня - жена Поулсона, довольно пожилая женщина с ярким не по годам макияжем и снежно-белыми искусственными зубами, которые мешали ей говорить. Хрущев тоже запомнил эту женщину, но весьма своеобразно: в своих воспоминаниях он сочинил целую историю о том, что она якобы была женой какого-то миллионера и заплатила большие деньги за то, чтобы сидеть с ним, Хрущевым, рядом. И будто она ему призналась, что они с мужем раскошелились только на одно место, поэтому ей пришлось приехать без супруга. Видимо, на Хрущева повлиял известный ему факт, что на подобных встречах многие действительно платили немалые деньги за место в банкетном зале.
Мэр оживленно беседовал с Ниной Петровной, а жена мэра, сверкая зубами, общалась с Хрущевым. Разговор шел о детях и внуках, о делах, далеких от политики. Застолье двигалось к своему завершению, приближалось время речей. Я нащупал в кармане заранее заготовленный перевод речи Хрущева и подумал: "Просто зачитает или начнет говорить от себя?" И приготовился к последнему. А жена мэра в этот момент говорила Хрущеву:
- Вы, наверное, волнуетесь? Я вас понимаю. Я сама училась на курсах ораторского искусства - выступать всегда волнительно.
Никита Сергеевич только усмехался, когда я ему переводил эти слова.
Как обычно, вначале выступил Лодж, за ним мэр. Прозвучали вежливые приветственные фразы. Но вдруг тон мэра стал меняться. Он вспомнил, как Хрущев однажды сказал, обращаясь к капиталистическому Западу: "мы вас похороним". Видимо, мэр, как и его жена, тоже когда-то учился ораторскому искусству. Наполнив свой голос металлом, он изрек:
- Господин Хрущев, вы нас не похороните! И если что, мы будем сражаться до конца.
Это прозвучало очень резко.
Хрущев напрягся. У меня тут же улетучилась последняя надежда на то, что он ограничится чтением своей речи. Так и случилось. Хрущев прочитал заготовленный текст и сказал, что на этом он собирался завершить выступление, но речь предыдущего оратора принуждает его высказать еще кое-что. Спокойный до этого зал разразился аплодисментами. Собравшиеся поняли, что не зря платили большие деньги за свои места: ожидаемое шоу все-таки состоится.
И тут Хрущев мертвой хваткой "вцепился" в Поулсона. Он удивлялся, что мэры не читают прессу. Ведь он, Хрущев, не раз объяснял - ни о каких похоронах речь не идет. Все дело - в соревновании двух систем. Просто социализм придет на смену капитализму с той же неотвратимостью, с какой последний пришел на смену феодализму.
- А вот у нас, в Советском Союзе, - язвительно заметил он, - главы городских администраций читают газеты. А если не читают, то их потом не избирают.
Зал то и дело взрывался аплодисментами. Надо заметить, что в зале находилось немало политических противников Поулсона, и они, не во всем, конечно, соглашаясь с Хрущевым, от души радовались, что он побеждает в этой полемике с мэром.
Хрущев долго говорил о соревновании двух систем. Затем сделал мэру выволочку за грубые выражения, подчеркнув, что он, Хрущев, не просто его гость, а приехал по приглашению президента Соединенных Штатов, чтобы протянуть руку дружбы Америке и ее народу.
- А если не принимаете, - сказал он, - то и не надо.
И тут из зала кто-то крикнул по-русски:
- Принимаем!
Хрущев в запале даже не заметил, что слово прозвучало по-русски. Он продолжал:
- А раз принимаете, то и ведите себя соответственно. А нет, так мы и повернуть можем обратно: прилетели сюда на своем самолете за тринадцать часов, а обратно долетим часов за десять. Правильно я говорю? - обратился он к сопровождавшему его в этой поездке сыну прославленного авиаконструктора Алексею Туполеву.
Тот ответил:
- Долетим, Никита Сергеевич.
- Так что мы можем в любой момент улететь, - продолжил Хрущев.
Присутствующие пришли в полный восторг. Именно за этим они сюда и рвались. Поулсон молчал. И тут Никита Сергеевич не отказал себе в удовольствии сдобрить свое выступление поговоркой:
- Раз пригласили, то и слушайте, а я скажу вам поговорку по-украински. У меня переводчик - беглый украинец, так что он вам ее переведет. - Хрущев почему-то всегда считал, что я - сбежавший в Москву украинец. - Бачили очі, що купували, тепер їжте, хоч повилазьте.
Можно представить чувства и ощущения переводчика, работающего в таких условиях. В переполненном зале, в прямом эфире, когда на тебя направлены объективы телекамер, ты должен мгновенно, без пауз, не раздумывая, дать точный перевод.
Надо отдать должное Хрущеву: он уже привык в подобных случаях произносить не слишком длинные фразы, не забывал в пылу спора останавливаться и уступать микрофон переводчику. После напряженной паузы, которая показалась мне вечностью и во время которой я поймал на себе полный ужаса взгляд моей коллеги - Тани Сиротиной, переводчицы Нины Петровны Хрущевой, - я все-таки ухитрился достаточно красочно передать смысл украинской поговорки.
Зал ликовал. Поулсон с довольно мрачным видом все это слушал. Впрочем, распрощался он с Никитой Сергеевичем вполне радушно.
Но что все же имел в виду Хрущев, когда говорил в своих речах - "мы вас похороним"?
В первый раз я услышал это выражение на одном из приемов в иностранном посольстве в Москве. У нас, в отличие от мирового протокола, было тогда принято произносить во время коктейля тосты. И надо сказать, что послы иностранных государств с большой охотой их произносили. Они знали, что тост обязательно вызовет ответ Хрущева. А это уже немало: такой ответ можно будет потом оформить в виде доклада своему правительству. Короче, именно на том приеме после долгого разговора о соревновании между двумя системами Хрущев сказал: "Придет время, и мы вас похороним". Помню, что на следующий день эта фраза произвела сенсацию. О ней говорили по радио, писали в газетах многих стран мира. Толковали как некий призыв к насилию: к битве, в результате которой Советский Союз одержит победу.
На самом же деле эта ситуация походила на случай с "кузькиной матерью". Хрущев неоднократно объяснял потом, что, говоря о "похоронах", он не имел в виду насилия, войны, а говорил лишь об исторической неизбежности победы социализма над капитализмом. Ему казалось, что всем это и так очевидно. Капитализм в ходе неумолимого развития социализма, несомненно, отомрет, а социализм, соответственно, выживет. И кто-то же должен "хоронить труп" умершего своей естественной смертью капитализма? Социализм и выполнит эту функцию. Вот что Хрущев действительно имел в виду и искренне удивлялся, почему на Западе его не понимают.
Удивительное дело, но фразе Хрущева о "похоронах", видимо, до сих пор суждено оставаться непонятой. И сегодня, когда вспоминают Хрущева, эта фраза всплывает в искаженном, прежде всего западными средствами массовой информации, смысле. Даже у нас зачастую ее переводят уже обратно - с английского "we will bury you". А слово bury означает и "похоронить", и "закопать". Получается - "мы вас закопаем"! А он вообще этого не говорил. Фраза "мы вас похороним", наверное, неудачна сама по себе. Но обратный перевод еще больше ее испортил. Вместо чинного могильщика в цилиндре явился грубый мужик с лопатой.
Однако вернемся к вечеру банкета.
"Эпопея" с мэром Лос-Анджелеса после завершения банкета в тот вечер не закончилась. Когда мы подъехали к гостинице, Хрущев попросил сопровождающих, в первую очередь Громыко, подняться к нему. Мы собрались в его номере, и он стал громко возмущаться тем, что "какой-то там мэр" смеет позволять себе выпады против него.
- Что они, каждый раз, в каждом городе собираются устраивать такие демонстрации? Никуда не пускают, - это он опять про Диснейленд, - возят в закрытой машине! Что же я, сюда завтракать и обедать приехал?!
Он очень долго возмущался.
Сам Хрущев в своих мемуарах вспоминает, что жена Громыко в какой-то момент даже обратила его, Никиты Сергеевича, внимание на то, что уже довольно поздно и надо бы говорить потише. Она не поняла, что он специально громко говорил, так как знал, что апартаменты, конечно же, прослушиваются. В конце концов он дал поручение Громыко и мне пойти в номер к Генри Лоджу и, несмотря на поздний час, сделать заявление: если так будет продолжаться и в других городах, то он действительно прервет визит и вернется домой. Мы должны были объяснить нашему сопровождающему, что Хрущев не позволит так неучтиво обращаться с собой.
Было уже за полночь. Громыко, естественно, беспрекословно "принял к исполнению" слова Хрущева, и мы, дозвонившись до представителя Госдепартамента и сказав ему о нашем намерении посетить Лоджа, направились к последнему. Он встретил нас на пороге своего номера уже без галстука, с расстегнутым воротом рубашки, видимо готовился ко сну. Помню, мне бросилось в глаза, что у него очень ветхая рубашка, а ее ворот взлохмачен от частой стирки.
Громыко официально изложил ему заявление Хрущева. Генри Лодж его внимательно выслушал. Было заметно, что он очень серьезно воспринял слова Громыко, хотя и заметил, что правительство США не вольно ничего приказывать мэрам городов, а тем более навязывать им политические взгляды. И мы должны понять, что некоторые из мэров вообще являются политическими противниками вашингтонской администрации. Но все это так, к слову, что же касается заявления Хрущева, то он доведет его до сведения президента. На этом мы и покинули его номер.
Настоящая Америка
Нам предстояла поездка в другой крупнейший город Западного побережья США - Сан-Франциско. Я бывал там раньше и успел убедиться, что это один из самых красивых городов Соединенных Штатов. Расположен он на холмах у океана и славится своим прекрасным климатом: летом там не жарко, потому что местное холодное течение океана создает эффект естественного кондиционера. По этой же причине там нет и сильного смога, постоянно висящего над Лос-Анджелесом.
Ехать предстояло поездом. Хрущев находился в вагоне, в котором для широкого обзора были установлены большие окна и стеклянная крыша.
Он мирно беседовал с Лоджем. Ни тот ни другой не касались вчерашнего инцидента.
Поезд шел по берегу океана. Даже на тех станциях, где не предусматривалась остановка, стояли толпы народа. Люди держали плакаты. Я не увидел ни одного враждебного. Тексты были довольно трогательные, многие на русском языке, с ошибками: "Добро Пожалувать"…
В городке Сен-Луис-Обиспо поезд остановился, и Хрущев пожелал покинуть вагон. Народу там было видимо-невидимо. И опять дружеские слова на плакатах, приветливые улыбки. Хрущев устремился к толпе. Наконец-то он попал в свою стихию. После поездок в закрытой машине он получил возможность пообщаться с людьми. Здоровался с ними, брал на руки детей, словом, вел себя очень по-американски, точь-в-точь как здешний политик в ходе предвыборной кампании. Это, кстати, подметили и журналисты, написав также о том, что в мэры Сен-Луис-Обиспо Хрущева точно бы избрали. Утверждение шутливое, но оно говорит о популярности Никиты Сергеевича и об отношении к нему американцев.
Помню один плакат: "Господин Хрущев, мы не Лос-Анджелес, мы вас любим. Оставайтесь у нас!" И я подумал тогда, что все же не уходят в песок слова советского руководителя. Произнесенные с телевизионных экранов, они проникали в сердца американцев, даже если Хрущев "сражался", отстаивая свою точку зрения, как это было в Лос-Анджелесе.
Не только Никита Сергеевич, но и Нина Петровна произвела очень хорошее впечатление. Жена Хрущева была интеллигентной женщиной. Она никогда не претендовала на особое к себе внимание. От нее исходил мягкий, добрый свет ее души. Лучшую, на мой взгляд, характеристику ей дали в американской прессе после визита Хрущева, любовно назвав "всеобщей бабушкой", что полностью соответствовало ее облику и характеру. С Ниной Петровной было приятно общаться. В поездках чувствовалось, что она к ним готовилась, читала соответствующую литературу.
В Сан-Франциско нас встречал мэр Джордж Кристофер, грек по происхождению. Он очень тепло поприветствовал Хрущева и вручил ему символический ключ от города. Я сразу заметил, что отношение здесь к высокому гостю совсем не такое, как в Лос-Анджелесе. Более уважительное и сердечное. Не знаю, может, сыграл свою роль ночной разговор Громыко с Лоджем. Но с другой стороны, между Лос-Анджелесом и Сан-Франциско издавна существует соперничество за звание первого города Калифорнии. Вероятно, дело было и в этом. Здесь хотели перещеголять Лос-Анджелес в гостеприимстве. Так или иначе, но именно в Сан-Франциско Хрущев получил возможность погулять по городу и поговорить с горожанами. В этих разговорах звучало не раз: "Мы не Лос-Анджелес, мы - настоящая Америка". Замечу, что Лос-Анджелес ассоциируется у американцев с Голливудом, ""фабрикой грез" и красивых иллюзий" и, по их мнению, понятию "настоящая Америка" он не соответствует.
Однако и в Сан-Франциско не совсем гладко все прошло. Не на улицах, а на встрече с лидерами крупнейших американских профсоюзов. Встреча носила неформальный характер и проходила за званым ужином. Присутствовали многие известные профсоюзные боссы, в частности семь вице-председателей АФТ - КПП (Американской федерации труда - Конгресса производственных профсоюзов). После застолья завязалась беседа. Вопросы так и сыпались. Очень острые, задиристые, ни один из них не был рассчитан на то, чтобы поддержать нормальное кровяное давление у советского лидера. Думаю, это была самая конфронтационная из всех встреч, состоявшихся в дни визита Хрущева в Америку. Поднимались вопросы свобод и прав человека в СССР, вспоминали Венгрию и трагедию, которая там произошла, упоминали ГДР и навязанный ей коммунистический режим, а также бедственное положение трудящихся в Советском Союзе и так далее. Конечно, для Хрущева все это не было неожиданностью. Он понимал, что ему не переубедить своих собеседников. Но тем не менее ринулся в бой.
Встреча длилась долго. Закончилась ночью. И все время Хрущев был на подъеме. Он стучал кулаком по столу, повышал голос, срываясь иногда на крик. Его пытались перебивать, но это никому не удавалось. В какой-то момент, когда речь зашла об обмене культурными ценностями, Хрущев вернулся к теме Голливуда. При этом он поднялся со своего места и стал говорить, что советские люди никогда не захотят смотреть то, что ему показывали в Голливуде.
- Хорошие, честные девушки вынуждены исполнять похабные танцы, задирать юбки, показывать свои зады на потребу развращенным вкусам богатых потребителей такого товара! - При этом Хрущев отодвинул стул и, повернувшись спиной к присутствующим, нагнулся и задрал полы своего пиджака. Так он изобразил "честную девушку, танцующую канкан". Кто помнит фигуру Хрущева, может себе представить эту впечатляющую картину.
- Нет! - доказывал он. - Не пойдут советские люди на такие фильмы!
Увы, и это пророчество Никиты Сергеевича не сбылось…
Боссы застыли в остолбенении, а Хрущев ликовал. Он считал, что с этими профсоюзными заправилами, классическими предателями дела рабочего класса, иначе и говорить не стоит.