- Ты, пойми, Рома! Дернешь чашку, тебя, правда, спервоначалу всего перевернет. Но отрыгнешь раза три керосином с сырой кожей - и тогда благодать на тебя нисходит. Всех обнять готов: "И в небесах я вижу бога, и счастье я могу постигнуть на земле".
- Это у тебя природное, или специально уроки брал? - серьезно спрашивает Роман.
- Ты о чем? - недоумевает сбитый с толку Степан.
- А вот, паясничанье, - невозмутимо поясняет кирасир.
- Презренный червь, - вопит гусар, - я раскрываю перед тобой богатства моей необъятной прекрасной души, а ты в ответ жуешь свою бычью жвачку да сплевываешь.
Такие перепалки, конечно, происходили тоже только ради развлечения.
Было у нас в команде немало талантливых ребят музыкантов, рассказчиков, певцов. Импровизированные концерты проходили с исключительным успехом. Обалдевшие от ничегонеделания вольноопределяющиеся жадно слушали выступавших товарищей. Народ скучал и тянулся всей душой ко всему светлому.
17 июля
Вильна. Население Двинского военного округа призвано на окопные работы. Значит, опасность велика.
Распространяются разные слухи: нами оставлена Митава, население Варшавы покинуло город, мосты через Вислу взорваны. И не слух - все пленные немцы из Вильны отправлены в Витебск.
Слухи носятся и такие: в школу прапорщиков будут назначать только в августе, а пока нашу команду переведут не то в Витебск, не то в Смоленск.
Слухи действуют на нервы, но никуда от них не денешься.
24 июля
"Солдатский вестник" сообщил, что вчера, в 9 часов вечера, Варшава оставлена нами. Не хочется верить.
А если оставлена Варшава, то и Новогеоргиевск или в осаде, или тоже оставлен. Неужели попали в плен наши товарищи? В плену и Чурсанов Алексей Яковлевич, наш взводный, мечтавший о том, чтобы скорее замирились, и строгий, но знающий и умный подпрапорщик Федоровский? Может быть, в плену и мой учитель кузнец Неклюдов Александр Никифорович, учивший меня быть ближе к народу, солдатам, рассказывавший мне о горькой жизни крестьянина и рабочего, сомневавшийся в необходимости войны для рабочих и мужиков. Так он мне и недоговорил чего-то! Что это могло быть?
26 июля
Получили газеты: Варшава действительно оставлена нами.
Сегодня предпринял очередную прогулку по городу. Несмотря на то что Вильна очень стара, особенно интересных памятников старины здесь нет, кроме Замковой горы да дворца Гедимина. Зато замечателен собор из красного кирпича. Многочисленные кружевные башенки и шпили делают его похожим на знаменитый Миланский собор, который я неоднократно видел на картинках.
Вторая достопримечательность Вильны, по-моему, дом скульптора Антокольского. В доме и палисаднике выставлено большинство его творений, только, к сожалению, все копии скульптур окрашены в желтый цвет: возможно, что они из глины и окрашены масляной краской для предохранения от дождя, снега. Но желтая краска расхолаживает.
Из письма отца узнал, что в Вильне находится второй сын "муллы" Борис Говоров, и тоже писарь. Сегодня я посетил его. Борис славный, скромный парень, неспособный к наукам, но с хорошими задатками рисовальщика. Теперь он работает в Виленской инженерной дистанции, и не писарем, а чертежником. Положением доволен, выглядит хорошо, военная служба пошла ему впрок.
29 июля
"Солдатский вестник" сообщил сегодня, что офицеры получили указание не применять излишних строгостей к солдатам за неотдание чести. Что это сообщение "солдатского вестника" правильно, я практически испытал сегодня. Шел по городу. Вижу - идет навстречу офицер. Мне показалось, что его погоны рябые. К тому же они были серебряные. Машинально я решил: военный чиновник, таким мы, вольноопределяющиеся, чести не отдавали, считая это ниже своего достоинства. Чиновник прошел, я на него и не взглянул. Вдруг - я это немедленно уловил - чиновник круто повернулся назад, обогнал меня, и я услышал свистящий шепот:
- Вольноопределяющийся! Почему не отдаете честь? Бог мой! Инженерного капитана я принял за чиновника.
- Прошу простить! Задумался. - Я стоял и держал руку по всем правилам, под козырек.
- Меньше думайте на улицах, вольноопределяющийся! Вам это вредно! Идите!
Случись подобное неделю назад - и мне не миновать бы грозного разноса на улице, а то и гауптвахты. А сейчас все кончилось замечанием даже без приказания доложить о происшедшем начальнику команды.
Признаюсь, мне это не совсем понравилось. Отдание чести, по-моему, не простая формальность. Помимо того что оно служит признаком единства между старшим и младшим, между начальником и подчиненным, как об этом сказано в Уставе внутренней службы, оно является свидетельством дисциплины, выполняемой не по принуждению, а добровольно. Послабления в этом вопросе, мне кажется, затронут все основы дисциплины. Ведь отдание чести вошло в плоть и кровь не только армии, но и населения, которое привыкло видеть неукоснительное соблюдение военнослужащими этого правила. Думается, оно является одним из краеугольных камней, на которых по традиции, исчисляемой веками, построено здание воинской дисциплины. А теперь этот краеугольный камень расшатывается. Чем все это вызвано, мне непонятно. Я лично ни на самом себе, ни на своих товарищах не усмотрел причин для такой коренной ломки. А быть может, они есть, а я их не заметил?
13 августа
Наш поезд стоит где-то недалеко от Москвы. Едем уже третьи сутки. Поезда с запада на Москву идут почти сплошным потоком: эвакуируют ценности, архивы, имущество, беженцев, везут нас, вольноопределяющихся, в школы прапорщиков.
В Вильне последние дни были тревожны. Сначала мы узнали, что крепость Ковно осаждена немцами, а затем, что комендант Ковно генерал Григорьев сдал крепость почти без сопротивления, с полным запасом снарядов, продовольствия, с большим надежным гарнизоном. По слухам, сдал из трусости. Враг продвигался, а нас все еще никуда не отправляли. Наконец когда артиллерийский огонь был уже ясно слышен и бои шли в районе станции Кошедары, появился зауряд-военный чиновник и быстро распределил всех нас по школам. Я, Гриша и Ваня поехали в Москву, а Геннадий - в Петергоф.
Ехали мы довольно весело, несмотря на неудачную пока для нас войну, потери крепостей, Варшавы, Вильны. Об этом не думалось. Все были рады назначению в школу прапорщиков и возможности пожить по-человечески три-четыре месяца по крайней мере.
На каждой большой остановке поезда, как правило, наши ребята давали концерт. На крупных станциях нас обязательно кормили обедом независимо от времени дня: мы обедали и утром, в 7 часов, и в 10 часов вечера, как, например, в Вязьме. Кормили обильно и вкусно. Кроме того, выдавали кормовые деньги по рублю на троих. За 30 копеек я покупал обычно коробку шпрот и булку.
Подружился с ковенским артиллеристом Львом Слабковичем, очень милым и приятным человеком и собеседником, веселым и жизнерадостным не по возрасту. Лев совершенно лысый, зато его лицо украшает огромная рыжая борода, которую он холит, а иногда расчесывает на две стороны, что придает ему сходство с генералом Бобырем - комендантом Новогеоргиевска.
14 августа
Ночевали в Ходынских лагерях. Утром, после завтрака, нас повели по Москве. Вот знакомые Триумфальные ворота, Тверская, Большой Каменный мост, а слева от него громада Кремля на горе, справа - великолепнейший храм Христа Спасителя, золотой купол которого, если ехать с юга, виден верст за пятнадцать от Москвы. А против него училище, где я был не последним учеником. Вот Полянка, по которой я так долго ходил в училище из Замоскворечья. Серпуховская площадь по-прежнему украшена водоразборной башней и водовозами вокруг нее. Большая Серпуховская улица - центр района, где я провел свое детство до шестнадцати лет. Скоро казармы - цель нашего путешествия.
17 августа
Вот мы и в Москве, в 3-й Московской школе для подготовки офицеров в военное время. Так именуется наша школа прапорщиков. Расположена она в Александровских казармах у Серпуховской заставы. Казармы в мирное время занимались гренадерскими полками: Киевским (красный околыш), Таврическим (синий околыш) и батальоном Астраханского (черный околыш). Казармы знакомы мне с детства. Мы жили недалеко от них, и я вместе с такими же мальчишками часто бывал в них, солдаты играли с нами, угощали крутым и, как нам казалось, очень вкусным солдатским хлебом и квасом, отдававшим в нос. Здесь я впервые ездил верхом на настоящей живой оседланной лошади, конечно, шагом или тихой рысью. Счастливое было время! И вот я снова в этих казармах и уже сам в ближайшие месяцы буду офицером. Я, Малышев, Алякринский - в первой роте, Ваня - в первом взводе, Гриша - в третьем, я - в четвертом, вторым номером. Наш командир взвода капитан Рубцов, уже пожилой человек лет сорока пяти, очень славный, простой, обращается с нами, как с сыновьями, но требователен во всем, что касается службы. Между прочим, он рассказывал о своей жизни. Его отец, тоже офицер, вышел в отставку подполковником. Жили они бедно, на маленькую пенсию отца, мать подрабатывала как портниха, но мало, так как семья состояла из семи человек. Учился Рубцов бесплатно в кадетском корпусе, кончил военное училище. Протекции не было, средств тоже. Получил назначение в Полоцк, тянул лямку, штабс-капитаном служил восемь лет, ожидая вакансии. Капитаном уже десять лет. В боях 1914 года был тяжело ранен, долго лечился, теперь хромает. Да, невесела жизнь офицера без средств и связей.
Командир роты у нас - подполковник Иващенко, награжденный золотым оружием, тоже хромает, и левая рука у него на черной перевязи.
Начальник школы полковник Дрейер тоже был тяжело ранен. В общем, все офицеры школы из числа раненых, а командир второй роты капитан Чайко, награжденный орденом Святого Георгия, золотым оружием, французским орденом Почетного легиона и каким-то английским, - герой из героев, кроме того, что тяжело ранен, был тяжело отравлен газами. Лицо у него подергивается, он часто глухо и надрывно кашляет, тогда его лицо делается багровым. Чайко - очень хороший человек, так говорят о нем ребята из второй роты, но тяжело болен, перемогается. Все его жалеют и относятся к нему почтительно.
Разместились мы на койках. Помощник командира взвода, отделенные командиры - из нас же, подпрапорщики.
Кормят неплохо, сытно и даже разнообразно: щи или суп, котлеты или тушеное мясо, форшмак, кисель или компот - это обед. Завтрак и ужин из одного второго блюда и чая. Первого блюда - сколько хочешь. Стол - на двадцать человек. Первое солдаты-официанты разносят в суповых чашах, второе - персонально.
Кто желает чего-либо более изысканного, к его услугам лавочка, имеющаяся в каждой роте. Там можно приобрести сыр, масло, колбасу, ветчину, пирожные, горячий кофе, лимонад, конфеты и многое другое. В лавочке стоит несколько столов, по вечерам там настоящий клуб, где передают последние новости, обмениваются впечатлениями и уже строят планы на будущее.
Для вечерних занятий в спальнях стоят длинные черные столы, за которыми можно сидеть до отбоя.
Школа большая, в каждой роте по двести восемьдесят человек, но суеты, скученности не видно: чистота и порядок.
Позавчера было приказано одеться, как полагается в школе. Однако выданное обмундирование нам не понравилось. Но наши артиллерийские длинные шинели, которые сослужили нам хорошую службу - шинель под себя, шинель под голову и шинелью покрываюсь - здесь не пригодны. Пришлось своих заслуженных друзей сменить на более короткие и удобные школьные.
Теперь жду выходного дня: в Москве учатся две мои милые землячки, две Маруси - Царева и Бухтоярова. Их я и намерен посетить.
22 сентября
Второй месяц учимся в школе. Науки меня особенно не затрудняют. Некоторые сомнения внушает лишь тактика. Правда, балл по ней у меня не меньше десяти, но я, откровенно говоря, не все понимал, что твердо и уверенно отвечал.
Благодаря отличной памяти я знал наизусть Полевой устав и Наставление для действий пехоты в бою. Но ведь это еще не тактика. Что же она из себя представляет, я так и не уяснил. Может быть, это потому, что нас не учили здесь размышлять и находить ответ на вопрос, почему нужно делать так, а не иначе? Возможно! Я обычно думаю только о том, как делать, а вот почему нужно именно так делать, я сам не нашел ответа, и не помогли мне в этом мои товарищи пехотинцы, бывавшие в боях. Помощник командира взвода подпрапорщик Салищев ответил мне так:
- Вы за свои ответы получаете отличные отметки, значит, действуете правильно, по уставу. А зачем вам знать, почему нужно делать именно так, а не иначе? Это беллетристика. Рекомендую ею не заниматься: вредно для желудка.
А спросить штабс-капитана Бородаевского, нашего преподавателя тактики, я не решаюсь: мне не хотелось бы упасть в его мнении.
В общем, нас натаскивают добросовестно и умело. Пожалуй, большего ничего и не сделаешь за три месяца. Во всяком случае, развивать наше мышление, учить самостоятельно находить ответы на разные "почему" у нашего начальства времени нет, и ставить это ему в вину не приходится.
Сегодня мы кутили. Ерофеев, один из моих новых приятелей по взводу, москвич, предложил:
- Давайте, господа, закатимся сегодня к "Мартьянычу", пообедаем по-русски, а то у меня от нашей кухни уже зуд в спине начинается.
Мы согласились, когда узнали, что пиршество больше трех-четырех рублей стоить не будет.
"Мартьяныч" - популярный в Москве ресторан из нефешенебельных. Кормят у него отлично и сравнительно недорого. Находится ресторан в подвале Верхних торговых рядов, вход прямо от памятника Минину и Пожарскому, через центральный подъезд.
Алеша Козодеев, рязанский житель, высказал сомнение, пустят ли туда нижних чинов. Ерофеев презрительно пожал плечами:
- Можешь быть спокоен, все будет в порядке.
И правда. Без каких-либо задержек мы очутились в одной из лож ресторана, отгороженной от зала тяжелым занавесом. На закуску нам была подана очень холодная кочанная капуста - исключительная прелесть. Четвертый член нашей компании, полугрузин-полурусский Илья Полисонов (мать грузинка, отец русский), сказал:
- У нас, в Кутаиси, за такое блюдо на руках бы носили.
Первое - щи с головизной. Они имели заслуженный успех. Второе - целый жареный поросенок - произвело настоящий фурор. За поросенком последовал жареный карп с гречневой кашей. Из напитков подавали квас. На третье была какая-то каша, приятно пахнувшая миндалем и таявшая во рту.
Война идет уже второй год, миллионы крестьян призваны в армию, а никаких признаков недостатка продовольствия нет. Рынки полны продуктов, и цены почти не повысились. Значит, у нас еще много резервов, и в этом отношении война не страшна.
27 сентября
Сегодня ездили в Ходынские лагеря на стрельбище. Я впервые стрелял на шестьсот шагов и, к своему удивлению, из пяти выпущенных пуль попал тремя. До этого я стрелял в казарменном тире на двести шагов. Из четырех пуль попал только двумя, чем вызвал неодобрение капитана Рубцова. Вообще же, стрелковому делу у нас внимания уделяется мало: одна теория, да и то куцая, и ничтожная практика. Из револьвера стреляли только один раз. Здесь я не осрамился, так как получил опыт в Новогеоргиевской артиллерии. За три месяца у нас будет только три стрельбы из винтовок и одна из револьвера. По-моему, этого очень и очень мало. Из станкового пулемета стрелять не будем.
15 октября
Сегодня на плацу нам показали трехдюймовую пушку и сделали из нее холостой выстрел. На этом закончилось все практическое и теоретическое знакомство с артиллерией. Зато много и усердно занимаемся фортификацией, но опять-таки на классной доске и на бумаге. Настоящих окопов мы не видели, проволочных заграждений тоже. Голая теория: размеры, названия, виды и т. д.
Хорошо поставлено изучение топографии. Я с удовольствием чертил топографические знаки, с еще большим удовольствием два раза проводил маршрутные съемки. Предстоит еще одна съемка в поле. Это очень интересно и полезно.
13 ноября
Сегодня последний раз ночуем в школе.
Как быстро и незаметно прошли три месяца. Кажется, совсем недавно пыльные, усталые, но полные самых светлых надежд вошли под крышу Александровских казарм унтер-офицеры, фейерверкеры, фельдфебели, подпрапорщики, то есть нижние чины. А вот завтра каждый будет "ваше благородие".
Сейчас завтрашние "благородия" спят, накрывшись одеялами. На стульях осторожно развешаны тщательно выутюженные новенькие офицерские гимнастерки со свежими, для многих такими желанными погонами с одной звездочкой, которая, быть может, станет путеводной звездой - звездой счастья.
Подумать только: большинство из нас - народные учителя, мелкие служащие, небогатые торговцы, зажиточные крестьяне наравне с избранным меньшинством - дворянами, профессорами и адвокатами (а таких немало у нас в школе) и изнеженными сыновьями банковских тузов, крупных фабрикантов и подобных им - станут "ваше благородие". Есть над чем подумать.
Нужно сказать, особых военных знаний мы отсюда не вынесем. Возьму, например, себя. Пришел из артиллерии. Чему здесь научился? Хорошо читаю карту, черчу кроки, отлично знаю винтовку, размеры разных окопов и названия их частей, что у нас здесь носит название фортификация, научился выставлять заставу и полевой караул, умею делать перебежки - это тактика, умею "зло" колоть штыком и бить прикладом. Три раза стрелял из винтовки и раз из револьвера. Вот и вся изученная премудрость. А строй, устав и прочее я знал и раньше отлично.