Ее можно пожалеть, потому что заработки у мужа были непостоянными, хотя иногда весьма неплохими. Он то зарабатывал огромные суммы и покупал дом, роскошную машину и даже яхту, то подолгу сидел без средств, тогда и машина, и яхта, и дом продавались... Мейбл терпела и старалась раздобыть ему новые заказы. Но наступил момент, когда и ее терпению пришел конец, Мейбл забрала детей (их было уже двое) и отбыла за океан.
Поль не особенно расстроился (заметил ли он вообще отсутствие супруги с детьми?). У Ириба уже была новая любовь – Шанель. Коко говорила, что между ними была страсть, и сама же добавляла, что это состояние ненавидит. Когда страсть вспыхнула? В 1933-м им обоим было по пятьдесят. Шанель, как и Ириб, успела съездить в Америку и поработать в Голливуде по приглашению Сэма Голдвина. С Сэмом ее познакомил все тот же великий князь Дмитрий, поистине неисчерпаемый источник полезных связей.
Голдвин в противовес Великой депрессии решил снимать красивое кино, на которое женщины ходили бы не только ради знаменитых актрис и актеров, но и ради нарядов Шанель! Коко предложили немыслимо щедрый гонорар – миллион долларов за создание двух коллекций для актрис Голливуда в год!
Шанель не сразу, но согласилась. То, что ее пришлось уламывать при столь большом гонораре, несказанно удивило Сэмюэля Голдвина. Позже оказалось, что Шанель была права, предвидев трудности работы. Но если у Ириба все уперлось в его собственное неумение работать в команде и работать ответственно, то у Коко проблема оказалась в другом. Как она и предвидела, актрисы, согласившись играть в платьях от знаменитой кутюрье, категорически отказывались выполнять другое требование Голдвина – вообще надевать только ее модели.
Честно говоря, это было не нужно и самой Шанель, ведь одно дело создать стиль и шить на дорогих заказчиц, все же предлагая им свои модели. Если не нравилось, они могли отправиться к Скьяпарелли или Лавену, к Лелону или еще кому-то... В Голливуде обязанность одеваться всем у одной Шанель могла привести только к ссорам и обидам либо к необходимости создавать новые модели десятками в надежде угодить каждой (хотя и в таком случае обид не избежать, потому что чужой наряд всегда мог показаться интересней и элегантней).
Ничего действительно не вышло, то есть были созданы платья для двух фильмов, несколько нарядов для отдельных актрис, и на том работа с Голливудом по обоюдному согласию закончена.
Зато Шанель познакомилась с Америкой, а Америка – с Шанель. Америка произвела на нее неизгладимое впечатление, хотя далеко не всегда приятное. И многому научила. Ириб еще до поездки советовал ей обратить внимание на массовое производство. Массовое производство для кутюрье ее класса?! Это звучало просто оскорбительно, но у Коко хватило ума прислушаться.
Ириб был прав, ее модели только в ателье подгонялись под фигуру заказчицы, но в принципе могли быть сшиты на любую. Это означало, что их можно изготавливать вообще по определенным меркам, а самим женщинам подгонять под себя или не подгонять, если все совпадало.
Коко никогда не была против, чтобы ее идеи копировали, а услышав, что за углом продают костюм "совсем как у Шанель", но в несколько раз дешевле, даже отправляла купить, чтобы посмотреть, как это выглядит. Она считала, что копируют только удачное.
В Америке копировали без зазрения совести, и копии были весьма невысокого качества. Почему бы не последовать совету Ириба и не предоставить свои придумки прямо массовым производителям одежды? Пусть штампуют для тех, кто не может себе позволить прилететь в Париж и прийти на рю Камбон в ее ателье. Да, с каждой модели она будет получать всего по чуть-чуть, но ей не придется ничего вкладывать, а главное, платьев и костюмов будет так много, что один пенс превратится во много-много долларов.
Мадемуазель умела считать...
Но работа не могла полностью поглотить все время Шанель, она дневала и ночевала в своем ателье, только когда предстояли показы, в другие дни свободного времени оставалось слишком много.
Уже не было в живых Дягилева (он умер в 1929 году от диабета, и Коко с Мисей хоронили Сержа за свой счет), вышла замуж и окончательно занялась своей семьей Адриенна, был женат и тоже занят своими делами племянник Андре (его старшую дочь Габриэль крестил Вендор), Серт сменил Мисю на новую любовь Русию, но сочувствовать Мисе Шанель вовсе не хотелось, тем более что неистовая Мися принялась так опекать бывшего мужа с его новой женой, что те не знали, куда им деваться... Все были заняты своими делами и своими проблемами.
И Коко просто не знала, чем бы ей самой заняться, кроме создания новых коллекций. Она много кому помогала, продолжала поддерживать Стравинских, помогала Сержу Лифарю, взявшему на себя основную труппу балета после смерти Дягилева, без конца оплачивала лечение в клинике Жана Кокто, злоупотреблявшего наркотиками, предоставляла возможность пожить на вилле очередному страдальцу, у которого закончились деньги...
Но это все не позволяло растратить огромную энергию Шанель, к тому же ей было очень одиноко. Бывают женщины, которым обязательно нужен мужчина рядом, даже если этого мужчину приходится кормить, поить, одевать да еще и утешать. Коко был нужен мужчина, а деньги на содержание имелись.
В ее жизни уже был Бой, который сам помог Шанель встать на ноги, был великий князь Дмитрий, за которого приходилось платить всюду (он женился на состоятельной американке и отбыл за океан), был герцог Вестминстерский, который сам мог содержать хоть сотню Шанелей...
Коко с радостью вышла бы замуж за Кейпела, но Бой не мог себе позволить такую роскошь, как жена без родословной. Она могла бы стать женой князя Дмитрия, несмотря на разницу в возрасте не в ее пользу, но Дмитрий, во всяком случае, при ней, был откровенным альфонсом, не желавшим ничего делать, в отличие от своей деятельной сестры Марии. Жить с тем, кто сам не прилагает никаких усилий, чтобы выплыть? Нет, человек должен быть чем-то занят, даже если у него нет денег! К тому же Дмитрий был русским, а потому имел несколько другой менталитет, подходящий скорее американке, чем француженке.
У Вендора тоже не было дел, но тот всегда был чем-то занят и умер бы со скуки, доведись ему просидеть спокойно пару дней. Впервые с ней рядом оказался человек, за которого не приходилось платить и который мог ввести ее в самые высшие круги общества. Но Коко была вынуждена признать, что интересов самого Вендора ей... мало! Охота, рыбалка, скачки, прогулки на яхте, приемы... Все это прекрасно, но, в конце концов, надоедает. Это развлечение, а где дело? Крестьянская основа Шанель требовала, чтобы человек занимался и делом тоже.
Занимаясь рыбной ловлей, она норовила наловить побольше. Казалось бы, зачем, можно же просто получать удовольствие! И во всем остальном так же. Но для деятельной Шанель все время просто получать удовольствие было невыносимо. Расставшись с герцогом Вестминстерским, она постепенно начала осознавать, что как бы он ни был хорош, смел, беспокоен, щедр, ему явно недоставало ума. Вернее, ум был, но направленный только на свои удовольствия. Скучно....
Возможно, немного погодя она осознала бы это, став герцогиней Вестминстерской. Так, может, и хорошо, что не стала?
Так что же за человек был нужен ей самой?
Если бы Шанель пришло в голову описать такого, то она должна была бы объединить Кейпела, Вендора, Дмитрия и еще добавить черты нескольких знакомых, например, Серта, Дягилева.... Но рядом никого подобного не находилось. Ох и трудно самостоятельной женщине!
Вот в такое время, когда Коко была на перепутье и одинока, у них и случился сначала деловой, а потом переросший в настоящий роман с Полем Ирибом.
Она заказала Ирибу эскизы украшений для своей коллекции, потом они вместе сделали выставку... драгоценностей. Как такое могло быть – Шанель и бриллианты? Она же всегда пропагандировала бижутерию, заявляя, что бриллианты нужно хранить в сейфе и доставать по вечерам, чтобы полюбоваться, а носить бижутерию.
И все же это была выставка бриллиантов в белом золоте. Ни единого цветного камня, все только белое. Выставка имела сумасшедший успех, хотя экспонаты не продавались. Зато Шанель могла порадоваться – ее изделия копировались в несметных вариантах. Копировать было что, главная идея самой Коко – не камни, а возможность собирать и разбирать изделия, как конструктор. Например, колье легко разбиралось на несколько легких браслетов, подвески можно было носить вместо сережек, а серьги, наоборот, превращались в кулон...
Выставка была благотворительной, Шанель на ней ничего не заработала, кроме имени, а вот акции компании "De Beers" взлетели на двадцать пунктов.
Для нас важно, что на переговоры по поводу провоза драгоценностей выставки в Лондон для демонстрации их там был отправлен Поль Ириб, то есть Шанель уже поручила ему солидное дело. Переговоры с чиновниками не удались, хотя весь сбор от выставки должен был поступить в фонд королевы Марии, таможня предпочла не допустить поступлений в фонд, только чтобы не терять своих денег. В результате ни фонд, ни таможня не получили ничего.
Вера Ломбарди на этом поприще тоже ничего не добилась.
Но Шанель уже ощутила вкус нового романа. Рядом с ней оказался человек ее круга, который прекрасно разбирался в том, что интересовало ее саму, для которого не имело значение ее происхождение, чья судьба отчасти напоминала ее собственную.
Пусть у него не было столько денег и возможностей, как у герцога Вестминстерского, но он не был нищ и умел зарабатывать сам.
У него не было родословной, как у князя Дмитрия или Вендора, но он не требовал таковой и от Шанель.
Ему было пятьдесят, как и ей, и ему не был нужен наследник.
Правда, Поль Ириб все еще был женат, но это поправимо. Ириб действительно тут же затеял развод, который, несмотря на согласие Мэйбл, из-за разности в законодательствах двух стран затянулся надолго.
Мися твердила, что Шанель влюбилась, причем впервые. Тут она, конечно, не права. Но Мисе, видно, уж очень не хотелось вспоминать Боя Кейпела, который не позволял Коко дружить с Сертами. В ужасе были многие, например, писательница Колетт, одно время также имевшая роман с Ирибом, но Шанель наплевать. У нее появился человек, с которым можно прожить остаток жизни, который будет помогать и не станет требовать мотаться по свету, охотясь на кабанов или лососей, с которым есть о чем поговорить в конце концов.
А все вокруг стали замечать, как на глазах меняется Шанель. Нет, она не стала мягче или женственней, не забросила свое дело, напротив, работала больше прежнего и была резка. Но сначала Коко вдруг отказалась от своей огромной квартиры, уволила много лет работавшего у нее Жозефа и всю остальную прислугу, до минимума сократила свои траты и, кажется, собралась продавать виллу! А сама переехала в скромный пансионат на окраине.
Разорилась?!
Ничуть не бывало, дела по-прежнему шли прекрасно. Просто Шанель слишком буквально приняла призывы Ириба к экономии и укоры в излишних тратах.
Это яркий пример того, насколько сильно Коко попала под влияние Поля, и того, как она была неразвита политически и социально, то есть в ее голову можно было вбить любую бредовую идею. Так и получилось.
Ириб успел не допустить продажи виллы "Ла Пауза" (Шанель продала виллу после войны в 1953 году издателю Ривзу, на вилле еще не раз отдыхал и дописывал свои книги Черчилль, совсем недавно "Ла Пауза" снова была выставлена на продажу именно с упоминанием Шанель и Черчилля, продана ли – не знаю). Полю очень нравился комфорт виллы, Ириб с удовольствием поселился на "Ла Паузе", правда, итальянец Уго с остальными слугами все же получили расчет, а в случае необходимости просто приглашались приходящие работники. У Шанель была своя горничная Жермен Доменжи, этого ей хватало.
Но ездить из Парижа в "Ла Паузу" ежедневно просто невозможно, от квартиры Коко отказалась, пришлось переезжать в отель "Ритц", что находился совсем рядом с ее ателье, окна бокового крыла отеля выходили на рю Камбон. В этом крыле во время войны она будет снимать номер с двумя маленькими комнатками.
А тогда Шанель поселилась в апартаментах с видом на Вандомскую площадь. Ириб составил ей компанию.
Чем он занимался? По-прежнему создавал предметы интерьера, рисовал едкие карикатуры, выдумывал рекламные слоганы и рисунки... А еще снова издавал журнал "Ле Темуен", причем на деньги фирмы "Духи Шанель". Почему на это пошли Вертхаймеры, неизвестно, тем более, Шанель поручила отстаивать свои права в фирме именно Ирибу, что тот делал без особого успеха. Возможно, именно для его успокоения и дали денег на журнал, пусть уж лучше карикатуры рисует, чем в судах права Шанель отстаивать.
Журнал (скорее, это была газета) имел резкий националистический уклон.
Дело в том, что родившийся в провинции Ириб мечтал стать настоящим парижанином, но ему никак не удавалось избавиться от акцента, стоило открыть рот, как любой мог сказать, что он испанец. А еще ему хотелось стать французом на 102 процента, хотелось, чтобы все забыли, что он "понаехал", как сейчас говорят.
Лучшая защита – это нападение. Поль Ириб нападал даже тогда, когда от него не защищались. Франция на краю гибели, нынешнее правительство ее погубит, а уж соседи тем более! И в "Темуене" появляются рисунки, на которых в образе гибнущей Франции легко узнать Коко Шанель. Рисунки довольно грубые, Франция на них то на кресте с обнаженной грудью, то в могиле, где ее засыпают землей, то на судилище, устроенном Рузвельтом, Чемберленом, Гитлером и Муссолини...
Как отнеслась к таким своим "похоронам" Шанель? Удивительно, но с одобрением, ее тронуло, что Поль изобразил именно ее в облике Марианны-Франции. Зато остальные были возмущены, Поль слишком откровенно вовлекал Шанель в политику. Но ей самой нравилось то, что делал Ириб, нравился возрожденный "Темуен", нравились рисунки Поля, резкость его суждений. Всем казалось, что она нашла художника, в котором патриотизм удачно сочетается с рационализмом, с коммерческой жилкой, вон как ему удаются рекламные плакаты...
Коко не замечала, что Ириб не удержался на тонкой грани язвительности и оскорблений, критики и зловредного шовинизма, патриотизма и махрового национализма. Полю Морану Шанель позже говорила, что Ириб самый непростой человек из всех ее знакомых. Как же далек был этот человек от герцога Вестминстерского, как отличны его идеи от всего, что слышала Коко прежде, и как легко она попала под влияние Ириба!
Сам того не замечая, Поль Ириб легко скатился на позиции махрового шовинизма и национализма. Он легко играл словами и слоганами, сказывался заокеанский опыт рекламы. Одна фраза "В то время, когда все флаги пытаются быть одноцветными, а мнения – единодушными, хорошо любить три цвета" чего стоила.
"Франция – французам!"
Что это еще значило, кто посягал на национальную целостность Франции, тогда ведь не было толп мигрантов со всех сторон?
Они нашлись. Из Германии, где к власти пришли нацисты и начались самые разные чистки, во Францию перебралось немало политических мигрантов, прежде всего евреев. Чем не предмет для обвинений?
А Шанель обижена своими евреями – Вертхаймерами, которые хоть и французские, но ведь евреи же! И она начала войну против партнеров, войну, которая продлилась четырнадцать лет и закончилась подписанием нового договора, сделавшего ее богатой, в 1947 году.
Много лет, практически сразу после начала работы с Вертхаймерами, Шанель чувствовала себя обиженной партнерами, и никто, никакие адвокаты не могли доказать, что все происходит согласно договору. С этим как раз Шанель была согласна, но сам договор считала грабительским. А потому, когда Ириб подсказал ей, что во всем виноваты евреи Вертхаймеры, легко согласилась.
Удивительно, антисемитские высказывания потоком лились из уст женщины, у которой среди друзей было множество евреев. Почему она не задумывалась, что этим оскорбляет и их тоже? Правда, единственные евреи, которые могли бы пожаловаться на какое-то противодействие Мадемуазель – Вертхаймеры. Причем и они едва ли относили "военные действия" Шанель к антисемитизму, скорее это был прагматизм.
Сама Коко то заявляла, что своего доктора-еврея любит больше, чем всех родных вместе взятых, то следом за Ирибом повторяла, что они-то во всем и виноваты!
"Я предпочитаю моих друзей-евреев многим христианам из братства святого Кретина. Есть великие евреи, в основном настоящие иудеи, и есть жиды. А сейчас осталась одна шваль".
Мадемуазель, как всегда, резка, но ее не исправить.
Откуда во Франции такой антисемитизм? Не стоит забывать, что для идей не нужны визы, им не страшна таможня, они легко проникают через границы... А в соседней Германии уже вовсю свирепствовала коричневая чума...
Франция сошла с ума. Франция определенно сошла с ума, причем в полном составе!
6 февраля 1934 года на площадь Согласия выплеснулась сорокатысячная демонстрация, протестовали парижане всех сословий, но Шанель так и не поняла, кто же выступал против кого. Казалось, что все против всех. Протестующие попытались пробиться к президентскому дворцу, но этого не позволили сделать отряды конной полиции. Один из немногих жандармов, которые не испугались многотысячной толпы, полковник Симон отдал приказ к атаке, изгнание президента из Елисейского дворца и провозглашение временного правительства не состоялись.
На площади и близлежащих улицах остались трупы, тяжелораненых забрали в больницы, легко раненные разбрелись зализывать раны сами. Это было еще только самое начало. Францию еще будут сотрясать волны демонстраций и забастовок, во время одной из них будут бастовать даже работницы ее ателье, чего сама Шанель не могла бы увидеть и в страшном сне.
На следующее утро парижские газеты захлебнулись в страшных оценках и обвинениях. Официальное число погибших – двадцать человек, но каждое издание называло свое, причем с каждым часом все большее число. Все снова обвиняли всех. Если бы обыватель по статьям попытался понять, что же происходило и чего добивались демонстранты, то совершенно потерял бы голову.
Социалисты обвиняли правых в попытке свергнуть демократию, правые, наоборот, заявляли, что ветераны пытались противостоять диктатуре левых. Коммунисты заявили, что рабочие выступали против нацизма, а монархисты объявили врагами всех сразу: коммунистов, социалистов, радикалов, республиканцев, евреев и масонов!
Шанель, которая всего за день до этого показала свою коллекцию и совсем недавно выступала со статьей в защиту индустрии моды, доказывая, что новыми коллекциями дает работу множеству мужчин и женщин на швейных, ткацких, трикотажных фабриках, не говоря уже о множестве швей, продавцов, представителей торговых и транспортных фирм, глядя на весь этот ужас и слушая взаимные обвинения политиков самых разных уровней, решила, что с нее хватит. До следующей коллекции вполне можно пересидеть в "Ла Паузе".
Удивительно, но страстный обличитель Поль Ириб был с ней согласен, ему тоже куда больше нравились удобства виллы, чем неурядицы Парижа. И его мало волновало, что в руках у демонстрантов были те самые лозунги вроде "Франция – французам!", которые он недавно выдвинул. Он же не ради демонстрации все это печатал, а ради красного словца, и саму Шанель в облике Марианны-Франции рисовал тоже ради продажи "Темуена".