Подчеркиваю: информация не для осуждения, рассуждения или размышления, информация ТОЛЬКО для сведения, чтобы понять, каким был Париж в годы оккупации.
Коротко политическая ситуация.
Франция пала так быстро, что союзникам оставалось лишь развести руками, хотя их вина в том была немалой, союзнические войска торопились унести ноги наперегонки с французскими. Наступать немцы начали 10 мая, а уже 22 июня 1940 года в Компьене подписано перемирие и страна поделена на две части – северную (с Парижем), находящуюся в управлении немцев, и южную со столицей в Виши (отсюда "режим Виши") под управлением французов с Анри Петэном во главе. Именно Петэн при встрече с Гитлером впервые назвал себя коллаборационистом, что после войны стало ругательством.
Не стоит думать, что с 23 июня начало действовать движение Сопротивления, не было такого. Во-первых, французы оказались просто в растерянности, им столько лет твердили, что линия Мажино непроходима, мол, она надежнейшим образом навсегда защитит Францию от посягательств Германии, что никому в голову не пришло спросить, а нельзя ли эту линию обойти, как Китайскую стену? Германские войска так и сделали.
Война оказалась со стороны Германии настоящим блицкригом. Париж защищать никто не стал, объявив "свободным городом", но и остальная Франция не знала, как ей быть, лишь разрозненные группы самых энергичных молодых людей ушли в подполье, а позже в горы на юге (это было, когда немцы оккупировали и юг Франции тоже), назвав себя маки.
Политическая власть и чиновники поддержали Петэна, предоставив ему неограниченные полномочия. Единственный пример неподчинения – префект в департаменте Эр и Луар Жан Мулен. В одноименном фильме Жана жестоко избивают за это в тюрьме, откуда ему удается бежать, чтобы возглавить Сопротивление во Франции. Слава героям, но именно тогда Жана никто не избивал, его просто отстранили от должности. Сознавая опасность, Мулен бежал в Англию к де Голлю, став с 1941 года в Лондоне членом "Свободной Франции". Там был создан Национальный совет Сопротивления и Секретная армия.
Сначала сопротивлялась только Французская коммунистическая партия, сильно поредевшая и запрещенная перед войной, коммунисты ввели практику убийства немцев поодиночке, на что сами немцы ответили расстрелами заложников – десять за одного, это, как вы понимаете, популярности такому методу борьбы не добавляло.
Когда 8 ноября 1942 года американцы высадились в Северной Африке, создав серьезную угрозу подчиненным немцам колониям и оттуда нападения на континент, Германия оккупировала и юг Франции, однако оставив управлять территорией принесшего присягу на верность Петэна с его правительством.
Довольно быстро начались еврейские чистки, смешно было бы ожидать, что нацисты станут проводить в оккупированной Франции политику, отличную от своей собственной. Вот тогда и появились серьезные партизанские отряды маки, собранные из ушедших в горы молодых людей. Иногда, как в случае с отрядом коммуниста Гингуина, отряды были просто могущественными. Немцам пришлось отвлечь большие силы на борьбу с партизанами юга Франции, зато эти войска не смогли попасть на Восточный фронт и позже противостоять союзникам при высадке в Нормандии.
Жан Мулен попал в лапы гестапо в середине 1943 года, вот теперь его избивали "от души"! Он умер в поезде по дороге в концлагерь. Жан Мулен – национальный герой Франции.
Но это все на юге, а Париж жил почти обычной жизнью. Немцы пока очень старались сделать вид, что не вмешиваются в работу назначенной французской администрации, а жизнь самих парижан так и вовсе норовят превратить в спокойную и приятную.
В начале войны (пожалуй, до самого Сталинграда) мало кому приходило в голову, что немцев можно разбить (во всяком случае, скоро), а потому следовало к ним приспособиться. И парижане приспосабливались всяк на свой лад. Считается, что в конце 1940 года в Париже едва ли нашлось бы полсотни человек, которые сопротивлялись оккупантам. Политика немецких властей внешне казалась весьма доброжелательной, к тому же они в первую очередь стали покровительствовать интеллектуальной и художественной элите Франции.
Особенное внимание уделялось самому массовому искусству – кино. За годы оккупации Францией было произведено 240 полнометражных и 400 документальных и мультипликационных фильмов, это превзошло объем продукции даже самой Германии. Свыше тридцати фильмов сняты полностью на деньги нацистов.
Оживились парижские театры, например, в уже проблемном для немцев 1943 году их кассовый сбор превысил довоенный (1938 года) в три раза! Несмотря на нехватку бумаги, издатели получали для своих нужд столько, сколько им требовалось. Отто Абетц, посол Германии во Франции, получил наставления Гитлера делать все для нужд французской интеллектуальной элиты. Он старался...
Цензура запрещала публиковать только материалы на тему войны и безопасности, а также никаких произведений еврейских авторов! Ну и ничего антигерманского.
Удивительно, но цензурой во Франции оказалась запрещена... "Майн Кампф"! Основание вполне разумное: французам ни к чему знать, что о них действительно думает Гитлер. Скрывать было что, в одной из бесед Гитлер говорил: "...Франция – это страна "негроидов", она придет в упадок, который тысячу раз заслужила. Когда настанет время для сведения счетов с Францией, Версальский мир будет детской игрой по сравнению с условиями, которые мы ей навяжем". Геббельс в дневнике писал: "Если бы французы знали, что фюрер потребует от них, когда придет время, у них, наверное, выскочили бы глаза из орбит. Поэтому хорошо, что мы пока не раскрываем своих замыслов и пытаемся выбить из покорности французов все, что вообще возможно".
Стоило ли говорить французам, что их ждет разделение страны на части в виде отдельных небольших государств? Когда-то Франция это уже проходила – отдельно Бургундия, Лотарингия, отдельно юг и север... Только оккупантами были англичане. Спасла страну тогда, как известно, Жанна д’Арк.
Но сейчас Англия где-то там за Ла-Маншем, который по обе стороны называли просто Каналом, а во Франции почти благодушные немцы, готовые помогать французам жить организованно и приятно. Особенно тем, кто не сопротивляется и поддерживает идеи национал-социализма (не путать с фашизмом, тот в Италии).
В результате погрузившаяся в простую апатию основная масса и прикормленная элита... Кому сопротивляться-то?
Офицер абвера Винклер на суде спокойно пожимал плечами:
– Для охвата всей страны нам требовались как минимум 32 000 агентов из коренных французов. Мы их получили.
Вообще-то агентов нашлось куда больше.
Жизнь в Париже была даже спокойней последних предвоенных лет с их забастовками и демонстрациями. Работали театры и кино, были открыты рестораны и кафе, даже создано множество новых публичных домов. Все для удобства оккупантов, ну и тех, кто их поддерживал. Немцам очень нравился "Paris bei Nacht" – "ночной Париж".
Как тут не вспомнить лозунг Жана Кокто: "Да здравствует позорный мир!"
Кокто с удобствами жил с вернувшимся с войны Жаном Марэ в "Пале-Рояль", привычно пользуясь финансовой помощью Шанель. Немцы вообще-то его презирали за гомосексуализм и пристрастие к опиуму (Кокто выкуривал по 30 трубок опиума в день), но смотрели на наркозависимость Кокто сквозь пальцы. И им тоже нравился Жан Марэ – настоящий арийский красавец. После оглушительного успеха снятого по сценарию Кокто фильма "Тристан и Изольда", в котором Марэ-Тристан был больше похож на идеального эсэсовца, чем на древнего героя, бюст красавца даже вылепил скульптор Брекер, входивший в окружение Гитлера.
Да-да, это тот самый Жан Марэ, благородный Монте-Кристо, безжалостный Фантомас, мужественный маркиз Рудольф из "Парижских тайн"... И ему, и Жану Кокто легко простили дружбу с нацистами.
Простили много кому и много что.
Дружил с немцами Серж Лифарь. Он лично был гидом Геббельса, когда тот осматривал здание Гранд-опера. В 1941 году, когда немцы взяли Киев, отправил Гитлеру приветственную телеграмму (Лифарь уроженец Киева). Когда город освободили, соболезнование, правда, не выражал. В 1942 году он трижды ездил в Германию и был ласково принят нацистскими бонзами.
В своих воспоминаниях Лифарь не делал секрета из сотрудничества с немцами и даже из того, что приходилось попадать в весьма унизительное положение. Когда во Франции началась всеобщая охота за евреями (к которой сами французы отнеслись "с пониманием"), кому-то пришло в голову, что он тоже еврей, только "перевернутый", мол, если прочесть фамилию наоборот, то получится "Рафил". Кому именно пришло в голову читать фамилии задом наперед и на этом основании определять национальность людей, не знаю, но Лифарь вынужден был доказывать свое благородное происхождение.
В кабинете у немецкого офицера от такой нелепости он совершенно растерялся и, видимо, вспомнил дурацкий случай, произошедший незадолго до этого с Жаном Кокто. Кокто, несмотря на свою гомосексуальную ориентацию, частенько посещал бордель "L’Etoile de Kleber", принадлежавший мадам Билли. Верхний этаж заведения арендовала Эдит Пиаф (не подумайте, что в качестве сотрудницы "мадам"!), его завсегдатаями были Морис Шевалье, многие немецкие чины и даже члены Сопротивления... Хороший стол, приятная беседа... совсем забывалось, что Париж вообще-то оккупирован и за столом рядом сидят враги. Но однажды кому-то из немецких чинов в подпитии показалось, что в компанию присутствующих затесался... еврей! Разве не оскорбительно для истинного арийца пользоваться услугами одних и тех же проституток вместе с неарийцем?!
Для выяснения столь щекотливого вопроса немец не придумал ничего лучшего, как приказать мужчинам... приспустить штаны, дабы убедиться в целостности... ну, кое-чего. Убедился, нарушителей не выявил, все обошлось.
Видно, этот случай, со смехом рассказанный Жаном Кокто, пришел в голову отчаявшемуся доказать свою "полноценность" Лифарю, и тот устроил демонстрацию принадлежности к арийской расе прямо перед обомлевшим офицером-немцем. Конечно, доказал, но едва не попал в тюрьму уже за оскорбление представителя германской армии. Это было бы смешно, если бы не было так грустно...
Сотрудничали многие, например, Эдит Пиаф считала нормальным снимать этаж в борделе и петь перед его посетителями, получая за ночное выступление как средний служащий за год работы. Но она же отправляла немало денег участникам Сопротивления, а еще ездила в лагеря, фотографировалась там с заключенными, чтобы подпольщики потом на основе этих фотографий делали фальшивые документы. Называется немыслимая цифра – 120 фальшивых удостоверений за один раз. Думается, это колоссальное преувеличение и в том, что это были концлагеря (уж больно сытый народ на фотографиях), и в количестве людей, потому что разместить вокруг себя сто двадцать человек так, чтобы все получились в фас и достаточно четко, просто невозможно. Но даже если за все время это были не 120, а 12 человек, все равно честь ей и хвала!
Герберт фон Караян часто выступал в Париже с концертами и даже предлагал Лифарю бежать на его личном самолете, когда союзники уже подступали к столице Франции.
Активно сотрудничали скульптор Поль Бельмондо (отец знаменитого Жана-Поля), Пабло Пикассо... Андре Жид придумал оправдательную теорию, он говорил: "Какой смысл набивать себе синяки, ударяясь о решетку. Чтобы меньше страдать от тесноты своей клетки, нужно только держаться поближе к ее середине". Очень разумный подход к жизни, особенно когда находишься на оккупированной территории и могут заставить приспустить штаны для подтверждения соответствующего происхождения. Андре вообще оказался умнее многих, он просто уехал в Тунис и вернулся после войны. Зато никаких обвинений и опасностей.
Иван Бунин предпочел жить в Грассе в нищете и впроголодь, но ничего не публиковать за время оккупации. Немцы не рискнули тронуть лауреата Нобелевской премии.
Анри Матисс тоже поселился на юге Франции и ушел от дел. А вот его супруга Амели и дочь Маржерит вступили в Сопротивление. Маржерит была арестована, подвергнута пыткам и отправлена в лагерь Равенсбрюк, откуда не возвращались, но сумела бежать, когда их поезд разбомбила союзническая авиация.
Сотрудничал с режимом Виши Франсуа Миттеран, считающийся героем Сопротивления, был добровольцем Фредерик Помпиду – дядя будущего президента Франции... И многие, многие, многие... Более 100 000 французов были членами прогитлеровской партии.
Как можно осуждать тех 100 000 французов, что вступили в "Ваффен СС" и другие войска, чтобы отправиться на Восточный фронт, если большего жупела, чем угроза коммунизма, для Европы не было? Разве только вот евреи... Но с ними боролись! Даже на паровозе состава, увозившего добровольцев на Восточный фронт, транспарант "Mort aux Juifs" – "Смерть евреям!". Чем так насолили паровозной бригаде потомки царя Соломона, неизвестно.
Осуждать? Лучше попробуйте честно ответить: вы уверены, что устояли бы перед массированной пропагандой, которой пичкали десятилетиями? Сначала поток беженцев из России, а в Париж ехала в основном интеллигенция, страсти о "бесчинствах, творимых большевиками", жупел Советского Союза... Потом пакт Риббентропа-Молотова накануне войны, когда Советский Союз вопреки, казалось, здравому смыслу стал дружить с нацистской Германией. А потом немцы собственными персонами, которые в общем-то жить не мешали, даже навели некоторый порядок. Перед войной у буржуа был популярен лозунг: "Лучше Гитлер, чем Народный фронт!" И с экрана смотрел умопомрачительный Жан Марэ в образе достойного представителя арийской расы...
Конечно, нацисты расправлялись с евреями, но, во-первых, антисемитская истерия была и в предвоенной Франции, а во-вторых, это же с евреями... А французы, те, у кого в штанах все в порядке, могли жить почти спокойно...
И жили, не желая знать об ужасах концлагерей, куда более жестокой оккупации на востоке, о настоящем, а не словесном антисемитизме...
Помните?
"Сначала они пришли за евреями. И я не заступился, потому что я не еврей.
Потом они пришли за коммунистами. И я отошел в сторону, потому что я не коммунист.
Потом они пришли за католиками. И я промолчал, потому что я протестант.
А потом они пришли за мной. И защитить меня было уже некому..."
Человеку свойственен синдром страуса, был бы песок поглубже.
Вернувшись в Париж, Шанель узнала, что племянник оказался не просто в плену, он попал в концентрационный лагерь. Анри Гидель называет Нацвейлер. Думаю, Коко, как и остальные французы и не только французы, понятия не имела об условиях содержания в этом лагере, иначе она отправилась бы спасать любимого Андре Паласса не только к Гансу фон Динклаге или Теодору Момму, но и к самому Гитлеру.
Лагерь Нацвейлер отличался от многих других тем, что, помимо простого уничтожения заключенных, там проводились мучительные медицинские "научные" опыты для нужд гауптштурмфюрера СС Августа Хирта, директора Анатомического института Страсбургского университета.
В крематорий Нацвейлера заключенные попадали либо после непосильной работы в каменоломнях по соседству, либо в результате экспериментов Хирта и его коллег. На них отрабатывали вакцины, для чего подопытным прививались желтая лихорадка, тиф, холера, чума, проказа... За каждым зараженным внимательно наблюдали до момента агонии, результаты аккуратно записывали в журнал.
Кроме того, в газовых камерах лагеря испытывали действие горчичного газа (иприта) и фосгена. Фосген вызывает мучительную смерть от удушья и отека легких, иприт – гниющие раны и не менее мучительную, долгую агонию...
"Отработанные" экземпляры отправляли в печь. Пепел давал неплохой приработок, немцам предоставлялось право покупать сожженных родственников за 120 марок урна. Считалось, что в урне прах именно того, чье имя написано в прилагаемом документе (причиной смерти, конечно, назывался разрыв сердца), хотя набирали его из общей кучи. Родственники, думаю, вопросов не задавали просто из нежелания тоже оказаться горсткой пепла.
Пепел также шел на удобрение большущего огорода и цветника коменданта лагеря. До весны 1942 года им был Ганс Хюттиг. В марте 1954 года французским судом в Меце он приговорен к смерти, но в 1956 году... отпущен на свободу! Спокойно доживал в Вахенхайме, судя по всему, десятки тысяч зверски замученных ему по ночам не снились.
Знала ли об этом Шанель? Конечно, нет. Но она прекрасно понимала, что любой лагерь это лагерь, а Андре не отличался здоровьем. Требовалось срочно найти кого-то, кто смог бы его вытащить.
Вообще-то с Нацвейлером явный перегиб, потому что Андре вернулся никак не раньше 1941 года, а там так подолгу не жили. Скорее, он попал в лагерь для интернированных, куда отправляли всех, кто стойко оборонял линию Мажино. Как вы помните, немцы ее обошли и оказались у защитников в тылу. Кто не успел спрятаться, попал в лагерь. Именно в такие лагеря ездила с фальшивыми документами Эдит Пиаф. Конечно, там условия тяжелые, но не концлагерные. Хотя и там расстреливали, и оттуда бежали.
А скорее всего он вообще вернулся после освобождения Франции году в 1944-м, потому что еще в январе этого года Шанель ездила в Берлин, "зарабатывая" спасение племянника. Если, конечно, вся история со спасением не откровенная выдумка, от Мадемуазель всего можно ожидать.
Режиму Петэна удалось договориться с немцами о возвращении военнопленных из лагерей, правда, взамен них на работу в Германию поехали многие тысячи французов. Поехали, надо сказать, не всегда принудительно, в Германии работа была, а во Франции далеко не всегда.
Но осенью 1940 года никто не мог знать, что пленных когда-нибудь выпустят и что они вообще вернутся.
Поскольку немцы для нее не существовали, а спасать Андре Паласса нужно, пришлось искать кого-то к немецким кругам близкого. Вспомнила ли она барона фон Динклаге или тот случайно попался ей на глаза в городе, неизвестно. В "Ритце" этого произойти не могло, барон не был столь важной шишкой, чтобы его допускали в святая святых немецкого общества Парижа. К тому же он сам старался не мозолить лишний раз глаза военным.
Возможно, Шанель ухватилась за первого не немца со связями, который пришел на ум. Конечно, у нее были куда более влиятельные знакомые, но они все оказались вне Парижа – в Англии, в США, в Испании... А рядом только те, кому также требовалась помощь – Мися, затаившаяся в своей квартирке, как в норке, Серж Лифарь, ежедневно рискующий головой, Жан Кокто, который без ее финансовой поддержки не просуществовал бы и месяца...
Были и приятельницы вроде Жаклин и Эммелины Феллоуз, дочерей светской львицы Дейзи (Маргариты) Феллоуз, которых начало войны застало во Франции. Удивительно, но Шанель не воспользовалась таким знакомством, а ведь обе правнучки знаменитого производителя швейных машин Зингера продолжали светскую жизнь в Париже, правда, диаметрально противоположную.